Ядовитый сад (гет)

Ранее:

Северус едва закончил говорить, как Гермиона выскочила из постели, абсолютно голая, если не считать кольца на пальце.

— Пошли, — сказала она, хватая его за руку. — Пошли, полетаем.

* * *

19 сентября 1987 год

Первая попытка использовать кольцо для полётов закончилась тем, что Гермиона повисла на дереве, цепляясь за ствол, пока Северус посмеивался над ней, стоя внизу.

Когда речь шла о полётах, она куда больше доверяла его магии, чем заколдованной деревяшке, но всё равно чувствовала себя неуверенно и полётом управлять не могла. Потребовалось несколько попыток, прежде чем Гермиона смогла взлететь, не цепляясь за ближайшие кусты, деревья или Снейпа. Но в конце концов она добилась своего. Ну, почти. Ощущения при таком полёте были непохожи на то, что она испытывала, когда заклинание произносил он. Всё ощущалось слабее — как тепло чужой руки сквозь плотную одежду. Но, признаться, концентрация в таком случае давалась куда легче.

Полёты никогда не относились к её любимым занятиям, и она не забыла об этом, соглашаясь на подобный эксперимент. Но ей нравился приобретённый дар. Пригодится, чтобы притормозить, если вдруг она начнёт падать. А если кольцо всё ещё будет действовать, когда она вернётся в своё время…

Придётся побороть себя, чтобы не слишком надеяться на чудо, если прикосновение к кольцу и заклинание Волате вдруг поднимут её в воздух в 2001 году. Она не позволит себе поверить, пока не увидит его своими глазами — живого и настоящего, во плоти.

— Предупреждаю, — сказал Северус, когда они подошли к замку, — я рассказал маме, что сегодня у тебя день рождения.

— А предупреждаешь зачем?

— Чтобы ты могла морально подготовиться, если она вдруг решит отметить это событие и что-нибудь тебе подарить. Я не виноват, что лучшим подарком на день рождения ей представляется чан с противозачаточным зельем. Я за её действия не отвечаю.

Гермиона хихикала почти всю дорогу до Большого зала. Подойдя к учительскому столу, они обнаружили, что в качестве подарка Эйлин выбрала обычный букет фрезий.

— Спасибо, Ирма, — улыбнулась Гермиона, втискиваясь на своё обычное место между Северусом и его матерью. — Они прелестны.

Пусть они и не дают ни единого повода подшучивать над Северусом.

Сильванус Кеттлберн, нынешний профессор по уходу за магическими существами, проходя мимо, одарил Эйлин кривой улыбкой и помахал здоровой рукой. Она прищурилась.

— На днях я целую вечность потратила, помогая Кеттлберну найти нужную ему книгу, теперь вот никак не отстанет, — пробормотала она. — Улыбается ещё так… Как думаешь, что ему от меня надо?

— Подружиться хочет? — предположила Гермиона, игнорируя голос сбоку, шепнувший «Пуффендуй».

— Хм. Это вполне приемлемо. Но если он настроен на что-то большее, ему ничего не светит.

Северус вздрогнул.

— Я тут подумала, — помолчав, продолжила Эйлин, вилкой гоняя бобы и размазывая красный соус по тарелке, — сомневаюсь, что меня так уж привлекают мужчины.

Ха. Ещё не было и восьми утра, а Гермиона уже успела испытать один из самых сильных оргазмов в своей жизни, полетать без метлы и услышать весьма неожиданное признание. Какой насыщенный день рождения.

— Правда? — протянула она, глянув на Северуса. Выражение его лица оставалось бесстрастным — он был абсолютно спокоен.

— Я вышла замуж за первого, кто проявил ко мне хоть какой-то интерес… Даже не могу объяснить, почему согласилась, — сказала Эйлин. — Он предложил, а я подумала: ты вполне подойдёшь, — какое-то время она всматривалась в лицо Гермионы и немного погодя добавила: — Вот тебе нравятся мужчины, — это было сказано таким тоном, каким Рон на четвёртом курсе выпалил ей: «Гермиона, ты же девочка», как будто для него это стало открытием. — А что именно тебя в них привлекает?

— Боги милосердные, — пробормотал Снейп.

Гермиона сделала глоток тыквенного сока:

— Эм-м. Довольно… непростой вопрос. Особенно если учесть, кто именно мне сейчас нравится больше всего, — и прыснула со смеху, увидев, как скривилось лицо Эйлин, словно её тост на вкус был как болотный аир. Сидевший рядом Северус молчал. — Вряд ли имеет смысл выяснять, какие физические характеристики мужчин меня привлекают. Если они вас не интересуют, то слушать, как я о них рассказываю — всё равно что слушать чьи-то объяснения, почему им нравится еда, которую вы на дух не переносите. Ну а как насчёт женщин? Как вам женщины вообще?

Эйлин фыркнула, но в глазах появился мечтательный блеск:

— Я не люблю людей в принципе. Мой сын унаследовал мизантропию от меня.

* * *

24 сентября 1987 год

Так странно — думать о том, что лучше бы он вообще не появлялся на свет, особенно теперь, когда он в кои-то веки был практически доволен жизнью. Жить ему, конечно же, хотелось, но его матери было бы намного лучше никогда не встречать Тобиаса Снейпа — и признать своё влечение к женщинам (мизантропия, как же, ага-ага) задолго до того, как ей стукнуло сорок шесть.

В свои пятнадцать Северус бы непременно взбесился, если бы узнал, что она вышла за Тобиаса только потому, что брак входил в список первоочередных дел. И тогда он бы потребовал объяснений, почему она не развелась. Но сейчас… ладно. Конечно, последовать за Тёмным Лордом — это не то же самое, что оказаться в ловушке неудачного брака, но ведь и его, Северуса, одурачил человек, мастерски владевший эмоциями как оружием. Он знал, каково это — чувствовать себя одновременно нужным и бесполезным, особенным и беспомощным. И когда боль от наказания смягчают всё новыми обещаниями, которые он так жаждал услышать. Когда знаешь, что уйти гораздо опаснее, чем остаться. По крайней мере, у него всё ещё была палочка. Эйлин не отвечала за преступления Тобиаса.

Вытянув ноги под столом, Северус повернулся посмотреть, как его спутницы возвращаются к столику с новой порцией алкоголя. Гермиона уселась рядом с Чарити, а не возле него.

— Не знаю, стоит ли нам нежничать друг с другом в присутствии Чарити, — сказала она перед встречей в «Трёх мётлах». — А ты как считаешь? У неё сегодня тяжёлый день, она как никогда скучает по Гидеону.

Годовщина смерти Пруэттов — не самый любимый день в жизни Северуса. Гермионе он об этом не рассказывал. Когда он под столом коснулся ногой того, что показалось ему лодыжкой Гермионы, Чарити фыркнула:

— Чувак, это моя нога.

Северус отпрянул. Чарити расхохоталась в ответ, но смех быстро увял, и она нахмурилась.

— Не оборачивайся, — прошептала она. — Только что зашла Тея Мальсибер. — Для Гермионы она пояснила: — Одна из моих соседок по комнате в Хогвартсе. Её брат был там, когда… — она кашлянула. — Азкабан — слишком мягкое наказание для таких, как он.

Гермиона наклонилась к Чарити и обняла её. Жаль, что её не было рядом во время их предыдущих встреч в этот день. Когда Чарити совсем раскисала, Северус просто покупал ей ещё выпивки.

В последний раз он видел Тею Мальсибер, когда она застукала их с Лили целующимися возле оранжереи, им тогда было по тринадцать («Мне интересно, каково это, Сев»). Как только Тея оставила их одних, они покатились со смеху, вспомнив поцелуй — неумелый, слюнявый и неловкий. Это казалось таким… неправильным, почти как инцест.

Тем не менее, Снейп не удивился, когда его патронус принял форму оленихи — как у Лили. Любовь к ней была первым по-настоящему хорошим и чистым чувством в его жизни. И то, что эта любовь была скорее братской, ничуть её не умаляло. Ни её тупому дружку, ни Тёмному Лорду оказалось не под силу это понять, хотя Северус и не собирался объяснять это ни тому, ни другому.

Чарити и Гермиона поняли бы.

Несмотря на предупреждение, он всё же обернулся. У Теи были такие же светло-рыжие волосы и ярко-голубые глаза, как и у её младшего брата Макса, с которым Северус жил в одной комнате в школе. В последний раз он видел Мальсибера, когда тот раз за разом орал «Круцио!», а затем выстрелил лучом ненавистного зелёного света прямо в грудь Гидеона. Да, Чарити была права: Азкабан — слишком большая милость для такого ублюдка. И Лили тоже была права насчёт него.

Если Тея и заметила их, то виду не подала. Чарити, Северус и Гермиона периодически заказывали добавки, каждый раз поднимая тост в память Гидеона и Фабиана, пока Чарити не объявила, что ей пора возвращаться в Коукворт. Выйдя на улицу, она обняла Северуса и чмокнула в щеку — её дыхание было тёплым и отдавало сладким сливочным пивом.

— Спасибо, что составил мне компанию сегодня вечером, дружище, — сказала она, крепко сжимая его в объятиях. — Ты лучший.

Вовсе он не лучший. Северус прижал её к себе.

— Всё в порядке? — спросила Гермиона, когда они двинулись по дороге в сторону Хогвартса. Треск аппарации Чарити почти заглушил её вопрос.

— Да.

Уже наступила ночь, и небо давным-давно потемнело. Луч белого света из палочки Гермионы освещал их путь, подпрыгивая вверх-вниз при каждом шаге. В течение нескольких минут тишину нарушали только стук каблуков по булыжнику и отдалённое уханье сов.

— У тебя точно всё хорошо? — снова спросила Гермиона.

Северус стиснул зубы:

— Я в порядке.

Она проводила его до комнат, бросив несколько косых взглядов, но говорить больше ничего не стала. Когда она в последний раз заходила в свои покои не только переодеться? Скорей всего, первого сентября. Даже все её средства для чистки зубов давно перекочевали к нему. Гермиона наблюдала за ним в зеркало, когда они чистили зубы бок о бок.

Едва они подошли к постели, Северус впервые за всё время их отношений сказал, что устал.

— О, — она сняла ожерелье, и на её настоящем лице отразилось то же беспокойство, которое он видел на «маскировке». — Да, тяжёлый был день.

Подойдя к комоду, Гермиона сбросила одежду. При взгляде на её обнаженное тело, уже ставшее таким знакомым, Северус почувствовал возбуждение, но проигнорировал его. Гермиона натянула его длинную серую ночную сорочку, которую ей подарила Чарити в качестве розыгрыша. Обычно она не надевала в постель вообще ничего.

— Спокойной ночи, — сказала она, забираясь к нему в кровать.

— Нокс. Спокойной.

Она пошарила в темноте и, нащупав пальцами подбородок, повернула его голову к себе, чтобы мягко и быстро чмокнуть в губы. Её рука опустилась ему на грудь. Гермиона глубже зарылась под одеяло, щекоча дыханием плечо Северуса, но шло время, а дыхание всё не замедлялось. Она, как и он, даже не думала засыпать. Горло горело от невысказанных слов. Нужно сознаться. Но зачем? Облегчить душу? С чего бы ему хотеть, чтобы Гермиона узнала его и с этой стороны?

— Я присутствовал при убийстве Пруэттов, — проговорил Северус в пустоту, и размышлять над причинами уже было бесполезно, едва слова вылетели изо рта, отравляя воздух между ними. — Чарити не знает.

Она задержала дыхание:

— До того, как ты переметнулся, или после?

— После. Я не участвовал, разве что отражал атаки и случайно попадал в Пожирателей. Думаю, Фабиан заметил, но теперь уже не скажешь наверняка. Это было… — он медленно выдохнул, чувствуя себя опустошённым. — Я никогда раньше не видел подобного зверства. Мне часто казалось, что если бы я к тому времени уже не стал шпионом Дамблдора, то после такого точно бы обратился к нему.

Она поцеловала его в плечо. Северус вспомнил, как ему, насквозь провонявшему потом и дымом после боя, захотелось увидеть дом родителей Лили. Мистер и миссис Эванс уже давно исчезли. Он хотел… родителей, наверное, хоть и никогда бы не признался в этом самому себе. Но только не своих — не Эйлин и, определённо, не Тобиаса. Кого-нибудь, кто знал, как быть родителями. Но пришлось довольствоваться Дамблдором, который придерживал ему волосы, убирал рвоту и пару минут бормотал всякие утешительные глупости, а затем попросил подробный отчёт о произошедшем.

— Ты думал о том, чтобы рассказать об этом Чарити? — шепнула Гермиона.

— Нет, — он не собирался повторять сцену у входа в гриффиндорскую башню, только с Чарити вместо Лили. — Она никогда меня не простит.

— Думаю, простит. Не сразу, но в конце концов… Она же знает, что ты шпионил? Пусть лучше услышит это от тебя, чем от кого-нибудь дру…

— Нет.

Упрямая она, его Грейнджер. Даже её молчание звучало как попытка убедить в своей правоте.

— Она тебя любит, Северус, — наконец, сказала она. — Она не раз грозилась закопать меня в саду, если я сделаю тебе больно. Не хочешь ей говорить — дело твоё, но я правда думаю, что она тебя простит.

Не простит. Гермионы здесь не было последние шесть лет. Она не знала, насколько Чарити предана Гидеону даже сейчас. А он слишком долго хранил это в тайне, чтобы вот так взять и выболтать. Хранил ведь?