Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну (джен)

Выдержки и упрямства Сьюзен хватило на двадцать минут. Наконец, она сдалась, отложила карандаш, накрыла рисунок другим листом и обернулась к Себу. Сказала недовольно:

— Я закончила работу.

— Покажешь?

— Нет, — последовал незамедлительный ответ.

Себ вздохнул, тоже закрыл книжку, так и не поняв, о чём она, и не прочитав ни страницы, и заметил:

— Я знаю, что ты на меня дуешься.

— Нет, — тут же возразила она.

— Дуешься, — повторил Себ. — Я вижу. Но давай ты меня послушаешь сначала, ладно? А потом будешь дуться дальше, если захочешь.

— Я не дуюсь, — повторила Сью, но Себ решил это проигнорировать и продолжил говорить. Ему пришло в голову несколько, пожалуй, здравых идей.

— Прости меня за испорченный отдых, мне очень жаль, — Сью отвернулась, и Себ не стал настаивать на зрительном контакте. Ему было важно, чтобы она просто услышала его слова. — Я понимаю, что тебе было обидно. Мне тоже, — он перевёл дух. Сьюзен изучала свои коленки. — Мы обязательно ещё раз поедем во Францию или куда ты захочешь. Но чтобы мы могли ездить в другие страны, чтобы вы с бабушкой жили в этом доме, чтобы к тебе приходила няня и чтобы ты смогла поступить, когда вырастешь, в хороший университет, мне нужно работать. И ты это знаешь.

Очень осторожно Сью подняла на него взгляд.

— Работа бывает разной. Кто-то ходит в офис и всегда знает, когда появятся выходные и на сколько недель можно поехать в отпуск. В моей работе это невозможно. И я не могу обещать тебе, что чего-то в этом роде больше никогда не произойдёт. Потому что у меня такая работа. Мне могут позвонить ночью или в праздник, или когда я отдыхаю, и сказать, чтобы я приехал немедленно.

Теперь Сьюзен смотрела ему прямо в глаза. И похоже, понимание боролось в ней с упрямством и обидой, которую она заботливо растила всё то время, что его не было.

— Почему ты не найдёшь себе другую работу? — наконец спросила она.

Себ хмыкнул:

— Другой у меня нет. Я не учился в университете и не так уж много всего знаю и умею.

О том, что он бы сдох со скуки в первые же полдня в офисе, среди пыльных нудных бумаг, он не стал говорить.

— Когда вырастешь — сможешь получить образование и выбирать сама, как тебе удобнее работать, кем и где. У меня выбор не очень большой, и моя работа…

— Она тебе нравится? — почти с ревностью спросила Сьюзен. Возможно, стоило бы ответить, что не очень, чтобы потушить эту ревность и не вызывать лишнего интереса, но врать Себ не хотел, так что сказал:

— Очень.

— Что ты делал? Вместо нашей поездки?

— Помогал одним людям быть в безопасности в своём доме.

— Дедушка считает, что ты говоришь неправду, — вдруг произнесла Сьюзен, — он говорит… — она задумалась, похоже, вспоминая точные слова, — что ты никогда бы не забросил винтовку.

Полулежать на кровати уже стало не очень удобно. Поднявшись на одной руке, Себ сказал твёрдо и, возможно, чуть грубее, чем стоило бы говорить с дочерью:

— Сьюзен, сейчас ты, во-первых, повторяешь чужие слова, смысла которых не понимаешь. А во-вторых, обвиняешь своего отца во лжи.

Она вздрогнула, в глазах появилось виноватое выражение.

— Так дедушка говорит. Я слышала…

— И подслушиваешь разговоры, которые не предназначены для твоих ушей, — резюмировал Себ и подумал, что Сью и правда взрослеет. Эту фразу она могла услышать только в Карлайле. И с тех пор прошло почти три месяца, а она не забыла об этом и никому ничего не сказала. Ещё недавно она прибежала бы к нему с вопросами. Или к деду.

— Я случайно услышала, — тихо сказала она.

— Дедушка тоже может ошибаться, — произнёс Себ. — А я, кажется, никогда не давал повода считать, что я тебе вру.

Немного подождав, он снова заговорил:

— Мы с дедушкой и бабушкой не живём вместе, редко видимся. И сейчас они уже не очень хорошо меня знают. Поэтому дедушка и ошибся.

— А что значит: «Ты не забросил бы винтовку»?

«Ровным счётом ничего, что могло бы тебя касаться», — подумал Себ. Это был бы лучший ответ, но с одним маленьким недостатком: он вызовет дополнительные вопросы, лишний интерес к опасной теме.

Поэтому Себ сказал:

— Ты же помнишь, что я служил в армии, был на войне?

Сью кивнула.

— Как у любого солдата, у меня было своё оружие. Винтовка. Мой папа — твой дедушка — знает, что мне нравилась служба в армии. Думаю, он не может до сих пор поверить, что я её оставил. Поэтому так сказал.

— А почему ты её оставил? — нахмурилась Сьюзен.

— Чтобы проводить больше времени здесь, в том числе и с тобой. Если бы я оставался в армии, ни о какой Франции даже речи не было бы, — он подмигнул, и Сьюзен негромко зафыркала. — Ну, что, мир?

— Мир, — согласилась она и важно пожала ему руку, а потом перебралась на колени и крепко обняла за шею.

Себ уткнулся лицом в её волосы, вдохнул тёплый сладковатый запах, погладил по спине. Ему было очень хорошо, и на недолгое время все лишние мысли, проблемы и вопросы отошли на второй план, да что там, почти перестали существовать.

Отправив Сьюзен принимать душ и чистить зубы, Себ сел за её компьютер и быстро вбил в поисковике сначала: «Стеноз митрального клапана», — а после: «Бромптонский госпиталь». Прочитал несколько страниц, удалил всё лишнее из истории браузера и почти без сил откинулся на низкую спинку детского компьютерного кресла.

Слегка перехватывало дыхание.

И не находилось никаких подходящих слов.

Чёрт.

Твою ж…

Он всё ещё не понимал, зачем Джим это сделал, зато неплохо разобрался в том, что именно произошло.

Джим был последним человеком, от которого можно было ожидать чего-то в этом роде. Ему ведь было плевать на людей. Он играл ими, ломал без колебаний и сожалений. И вдруг — такой жест. Он не просто выяснил, что у миссис Кейл серьёзные проблемы с сердцем, он нашёл способ решить их, организовал операцию в лучшей, чёрт подери, кардиологической клинике страны. За несколько дней, в обход любой очереди (1). И так всё провернул, что миссис Кейл даже не усомнилась в том, что помог ей Себ. У неё не возникло ни одного повода удивиться или насторожиться.

И ещё этот отпуск.

Сьюзен вернулась уже в пижаме и с мокрой головой и быстро забралась под одеяло. Взяла книжку, требовательно посмотрела на Себа и неожиданно сказала:

— Я собираюсь спать, уходи.

— Тебе почитать? — предложил он.

— Я не маленькая, — заметила Сьюзен, открыла книжку на середине, а Себ вышел из комнаты и закрыл дверь. А ведь какой-нибудь месяц назад она ещё не отказывалась от чтения вслух на ночь.

Миссис Кейл, видимо, уже ушла к себе.

В доме было тихо и пусто.

Спустившись вниз, Себ с полчаса просидел в гостиной, почти ни о чём не думая, а потом набрал номер доктора Дарелла.

Тот ответил почти сразу и первым делом сказал:

— Спасибо, мистер Моран.

— За что?

— За мистера Мюррея, — до голосу было слышно, что доктор улыбнулся. — За то, что он в безопасности.

Себ пожал плечами, хотя понимал, что доктор его не видит.

— Чем я могу вам помочь, мистер Моран?

— Извините за поздний звонок, — сказал Себ, — я хотел бы… — ладно, решил уже, — мне нужно поговорить с вами, доктор Дарелл.

— Когда вам угодно, — вежливо ответил Дарелл. — Например, через час?

Он ожидал, что доктор скажет про завтрашний день.

— Ох, полно, — добавил Дарелл, — вы не стали бы звонить мне в половине десятого, если бы разговор не был срочным.

— Он не срочный.

— Позволю себе усомниться, — хмыкнул он. — Вам будет удобно подъехать на Норрис-стрит, восемь? Это буквально в двух шагах от Пикадилли.

Себу было вполне удобно.

— Там чудесный ресторан, который работает допоздна (2). До встречи, мистер Моран.

Ресторан оказался из числа тех, которые Себ обычно обходил по большой дуге. С высокими дубовыми дверями, швейцаром у входа и официантами во фраках. И с белоснежными скатертями на круглых столах.

В таких местах он чувствовал себя неуютно, а сейчас это чувство усилилось от того, что на нём были пыльные штаны и потрёпанная военная куртка.

Швейцар, правда, ничего ему не сказал, но проводил весьма красноречивым взглядом.

Зато Дарелл, уже ждавший за столиком у окна, был здесь очень к месту.

— Вина, сэр? — тут же появился официант. Себ помотал головой и попросил воды. Дарелл потягивал вино из бокала и вежливо уточнил:

— Вы за рулём, мистер Моран?

— Я не хочу вина, — отозвался Себ, хотя на самом деле был за рулём. — Спасибо, что согласились встретиться сразу. Хотя вопрос и правда несрочный.

Дарелл отставил бокал и проговорил мягко:

— Я был совершенно ничем не занят. Мне даже приятно выбраться вечером из дома. Хорошая погода для августа, правда?

— Даже жарковато, да, — кивнул Себ.

— Это ненадолго, кажется, на следующей неделе нас слегка затопит.

— Ожидаемо. И без того слишком много солнца этим летом.

Себ, если честно, сам едва понимал, что именно говорит. Бездумные замечания о погоде срывались с языка автоматически, не цепляя сознание. И после того, как тема была полностью исчерпана, а доктор замолчал, Себ произнёс:

— Я даже не знаю, зачем я попросил вас встретиться. Дж… мистер Мюррей…

— Я знаю, что его зовут Джим, — улыбнулся доктор, — называйте его так, как привыкли.

Вместо того, чтобы продолжить, Себ замолчал и взял в руки столовый ножик, начищенный до зеркального блеска. Повертел, отложил. Выпил воды, которую ему принесли. Слова никак не складывались в осмысленные предложения.

— Он умеет озадачивать, — тихо заметил доктор. — Иногда делает парадоксальные вещи.

— Именно. Он… помог мне кое в чём, в чём не должен был. Я не просил. Я даже не знал…

— Оу, — протянул доктор, — это не удивительно. И вы должны привыкнуть к тому, что он всегда знает о вас больше, чем вы сами.

— В этой помощи не было смысла. Для него — никакого. Никакой выгоды, никакой пользы.

Дарелл рассмеялся, как всегда, показывая ровные белые зубы — они оказались одного оттенка со скатертью, и чёрт знает, зачем Себ это заметил.

— Неужели вы ещё не поняли? Ему нет дела до пользы или выгоды. Вернее, ему нет дела до связей, денег или власти. Его единственный враг — это скука, и всё, что он делает… — Дарелл пожал плечами. — Не думайте, что из скуки он не может вас убить. Или меня.

Вот в этом Себ не сомневался. Может. Но был практически уверен, что не станет, правда, решил об этом доктору не говорить.

— Можно спросить… как вы его встретили?

— Он спас меня от самоубийства, — просто сказал Дарелл. — А потом чуть не убил, но передумал. Сжёг клинику, где я работал.

Себ хмыкнул. История выходила драматичная.

— Я дважды пытался уйти от него, — продолжил доктор, — но знаете, это не так-то просто.

— Знаю, — признался Себ.

— Уже пытались?

Вообще-то за год работы — два раза. У Даррела, видимо, характер куда более мягкий. Или Джиму не так весело ломать психику доктора?

— Знаете, мистер Моран, я рад, что вы появились. Вы помогаете ему. И я не только про задания…

Да уж, Себ догадался, что он говорит о приступах.

— Эти его… это состояние…

— Отклонение шизофренического характера, — угадал вопрос Дарелл. — Точнее сказать не могу, мистер Мюррей — не тот человек, которого можно отправить на полное обследование. Помните, я спрашивал вас однажды, о чём он говорил во время последнего приступа? Я стараюсь следить за его бредом. Обычно он очень осмысленный и логичный, особенно если разбирать его целиком, включая ирландскую часть. Но я боюсь, что однажды эта логичность нарушится. Возможно, вы знаете…

Доктор говорил неторопливо, задумчиво, ровно, а тут осёкся, как будто усомнился, стоит ли продолжать. Но всё-таки сказал:

— Один из ярких симптомов шизофрении — это нарушенные логические связи. Невозможность связать причину и следствие. Пол мокрый, потому что крокодил зелёный. Лампочка светит, потому что кирпич.

Себ поёжился.

— Джим, конечно, псих, — сказал он, — но с мозгами у него всё в порядке.

— Я надеюсь, так и будет оставаться, — вздохнул Дарелл. — Я лечу его уже двенадцатый год и наблюдаю определённые ухудшения. Совсем небольшие, но этого достаточно, чтобы переживать. Впрочем, знаете, — он снова улыбнулся, — выбросите это из головы. Мистер Мюррей — совершенно невероятный человек с потрясающей силой воли и умом, равных которому я никогда не встречал. Лёгкое безумие — всего лишь провалившаяся попытка природы приглушить блеск его гения.

Себу подумалось, что Дарелл с Джимом должны время от времени вести разговоры, которые можно было бы записывать вместо реалити-шоу. Оба умели заворачивать такие фразочки, от которых мозги перекручивало.

— Не переживайте из-за его помощи, мистер Моран, — закончил Дарелл. — И не надоедайте ему благодарностями, он этого не любит.

Себ допил воду, отставил стакан.

— Спасибо, доктор.

— Пустяки, — отмахнулся Дарелл. — Знаете, мне тоже иногда бывает приятно поговорить о нём с кем-то… не посторонним.

А ведь и правда. От этой беседы остались смешанные чувства, но преобладало облегчение. И ещё было что-то такое чуть ленивое, сонное. Лёгкое отупение, наступающее после того, как поделишься тайной или проблемой, которая давно грызёт. Приятная вялость.

— Вы могли бы называть меня по имени, доктор? — спросил он. — Кажется, нам ещё придётся работать вместе.

— Рад, что вы оттаяли, мистер Моран, — ухмыльнулся Дарелл.

— Себ.

— Тогда для вас — Фредерик.

Чёрт с ним. Конечно, Дарелл был индусом, пижоном и тихим некрофилом, но, кажется, он также был и неплохим парнем. Себ был рад, что они встретились и поговорили.

Примечание:

( 1) Я уже писала как-то про медицину Британии. Добавлю здесь, что сложные операции проводятся в том числе и бесплатно, но ждать очереди можно очень долго. А до операции ещё нужно дождаться приёма нескольких разных врачей-специалистов, что вполне может растянуться на год-полтора.

(2) Во всяком случае, он там должен быть. Сейчас из-за ковида карты не выдают информацию о времени работы ресторанов, всё закрыто, поэтому я могла ошибиться на пару домов или даже улиц. Но хорошо помню, что где-то там действительно есть достаточно пафосный ресторан, который работает, кажется, до трёх часов ночи — огромная редкость для Лондона.