Миллион всратых шансов (джен)

Мантия-невидимка была поистине незаменимой вещью. С ней Гарри даже мог бродить по замку в одиночестве, не сильно опасаясь нападения со спины. Он помнил, что убить его может не только Квиррелл, ведь напал же на него хаффлпаффец. Кажется, Квиррелл упоминал, что тот находился под его Империо. Гарри не знал, развеиваются ли такие чары со смертью того, кто их наложил.

Дамблдор просил использовать мантию с умом. Только сейчас Гарри задумался, какой смысл в эту фразу мог вкладывать директор. Они с помощью мантии нарушили кучу школьных правил и пробирались в Запретную секцию библиотеки. Вряд ли это можно было назвать умным использованием.

Впрочем, особых идей, как использовать ее еще, Гарри не имел. Поэтому он, как и когда-то в первой жизни, стал наведываться в Запретную секцию, только на этот раз его не интересовала информация о Фламеле. В первые несколько посещений Гарри так и не нашел ничего интересного, да и опасался наткнуться на очередную кричащую книгу. Он ходил вдоль полок и вчитывался в названия разделов. Ему нужно было найти книгу «Сильнодействующие зелья», но либо ее здесь не было, либо она была у кого-то на руках.

Уже в третью вылазку в Запретную секцию в разделе артефактов Гарри обнаружил книгу, называющуюся «Магия времени и пространства». Он осторожно стянул эту книгу с полки, сел за стол и начал ее листать. Язык был сложен, в книге говорилось о какой-то трансцендентально-кинетической теорией времени, согласно которой, мир протяжён не в трёх, а в четырёх измерениях, а время есть движение всего материального в четвёртом измерении.

Чтение и извлечение полезной информации из текста, особенно если тот был написан довольно сложным языком, никогда не было сильной стороной Гарри. В самой первой жизни, когда он был обычным первокурсником, ему было гораздо проще понять что-либо из объяснений Гермионы с примерами, чем из книги. Конечно, читать ему приходилось, но он ограничивался минимумом, необходимым для освоения школьной программы. И все равно всегда практика давалась ему гораздо проще теории. Он даже говорил Гермионе, что проще десять раз неправильно взмахнуть палочкой, пока он не найдет оптимальное движение, при котором заклинание действует, чем один раз прочитать о правильном взмахе и каждый раз думать, так ли он делает, как это описывалось в книге, или он что-то не так понял. Теперь же многое приходилось выяснять самому, и этому, казалось, его мозг активно противится. Даже сейчас при первой возможности он пытался узнать что-либо у Линды или Кассиуса, а иногда спрашивал и своих одноклассников, если вопрос не был деликатным.

— Вижу ты, как и многие до тебя, заинтересовался знаниями, хранящимися в Запретной секции раньше, чем это предусмотрено школьной программой, — где-то над левым ухом возник голос Дамблдора.

Еще в начале его речи Гарри уронил книгу себе на ногу.

— Сэр… Я не слышал, как вы вошли.

— Неудивительно, — Дамблдор поднял книгу с пола. — Ты был очень заинтересовал чтением этой вещицы.

— Не то, чтобы очень, сэр. Все же настаиваю на том, что вы вошли очень тихо, — Гарри опустил глаза в пол, позволяя себе подобную наглость.

Дамблдор не стал реагировать на провокацию, которая в целом была неуместна. И Гарри прекрасно понимал это, но не смог удержаться. Директор сел на читательский стол и начал болтать ногами, как нетерпеливый ребенок.

— Обычно в Запретную секцию все же начинают ходить позже, когда заинтересуются каким-то конкретным вопросом, а все по этой теме в общем доступе уже изучено, — Дамблдор не смотрел на Гарри, он открыл ту книгу про пространство и время и листал ее. — Но есть люди, которых интересует именно то, что запрещено как раз потому, что оно запрещено. Я знал нескольких таких студентов, многие из них стали неплохими людьми, но все же это не самая хорошая тенденция.

— Мне просто интересно, профессор.

— Всем просто интересно, Гарри. Пятьдесят лет назад, когда я еще не был директором, на первый курс Слизерина поступил мальчик-сирота. Том Риддл. Он был спокойным, не влезал в передряги, не дразнил студентов других факультетов, напротив, как будто даже мог защищать их перед своими одноклассниками на старших курсах. Ему самому доставалось поначалу, пожалуй. Все считали его магглорожденным, а в Слизерине, ты знаешь, этого не любят.

Дамблдор замолчал. Он закрыл книгу и не смотрел на Гарри. Взгляд его был устремлен в сторону, как будто он думал, стоит ли говорить то, что он хотел сказать. Или же, как будто он вспоминал что-то, еще раз проживая те давние события.

— К чему вы это говорите, профессор?

— Ах, да, прости. Этот мальчик вырос, позже весь мир знал его под именем Лорд Волдеморт.

Гарри не понимал, зачем Дамблдор рассказывает ему это. Может быть, ему что-то известно, и он думает, что Гарри становится злым? Или хочет стать темным магом?

— Я не собираюсь становиться темным магом, сэр.

— Хорошо, Гарри. Хорошо.

— Профессор, а когда Том Риддл учился в школе, вы уже знали, кем он станет?

— Не совсем. Я догадывался, что он заинтересуется темной магией, думал, что он может стать политиком и как-то попытаться изменить мир, прогибать общество под свои взгляды. Да, пожалуй, я догадывался тогда.

— И вы ничего не сделали?

— Полагаешь, что я должен был? — Дамблдор, наконец, повернулся в сторону Гарри.

В его взгляде читалась вся мудрость прожитых им лет, казалось, что он знает буквально все, ответ на любой вопрос, какой только может прийти в голову. И если ему рассказать все… Нет, он убил Квиррелла! Дамблдор только разочаруется в нем.

— Не знаю, сэр.

— Думаю, у каждого человека должна быть свобода воли. В пределах разумного, конечно.

— Она не должна отнимать свободу другого? Нам так говорила учительница в начальной школе, когда банда Дадли закрыла Криса Бойла в шкафчике с его сменной обувью.

— Именно.

— Но ведь Волдеморт отнимал свободу других и даже их жизни! Разве тогда другие не вправе вмешаться и что-то сделать?

— Мы и вмешались, когда это началось. Но к тому времени найти его стало не так просто.

— Как вообще вышло, что он набрал сторонников? — Гарри действительно интересовало это. Он не представлял, почему столько магов встали на сторону Волдеморта. — Неужели так много магов хотели войны? Кому вообще в здравом уме придет в голову пойти воевать на стороне злого мага?

— Он умел убеждать, Гарри.

Гарри вспомнил про Империо. Но не мог же Волдеморт держать такое количество магов под Империо, это немыслимо!

— Он убеждал магией? — осторожно спросил Гарри.

— В исключительных случаях, обычно словами. Не стоит недооценивать магию слов, Гарри.

— Слышал, что он боролся против магглорожденных. Почему, сэр? Что они сделали ему плохого?

— Он сам был сиротой и жил в маггловском мире, отчего невзлюбил магглов и все, что было связанно с ними. Полагаю, отсюда его нелюбовь к магглорожденным.

Гарри задумался. Конечно, личные счеты с магглами и нелюбовь к ним могли стать причиной, но как внушить эту нелюбовь сотням магов, которые последовали за ним? Да еще так, что даже после его исчезновения слово «грязнокровка» и пренебрежительное отношение к тем, кого обозначают этим словом, осталось даже после окончания войны. Это должно быть очень сильное внушение.

— Странно, — только и сказал Гарри, решив не озвучивать свои мысли.

— Полагаю, тебе пора вернуться в гостиную, и я надеюсь, что в Запретной секции тебя заинтересует лишь что-то вроде этого, — Дамблдор помахал перед ним книгой. — Кстати, она довольно старая и неактуальная. Говорят, у магглов уже появилось множество интересных теорий. Теперь, почему бы тебе не взять свою мантию-невидимку…

— Это вы мне ее прислали, да?

— Твой отец отдал ее мне, чтобы я ее сохранил. Он боялся, что такая вещица затеряется…

В самой первой жизни, когда он бродил по ночному Хогвартсу и наткнулся на зеркало Еиналеж, Дамблдор тоже нашел его. Как и сейчас, когда он под мантией-невидимкой пошел в Запретную секцию библиотеки. При этом Роза Праудфут и ее подруги со второго курса хвастались, как проникают в Запретную секцию регулярно, и за ними почему-то никогда не приходил директор! Его даже не было в списке дежурных, который висел в гостиной Слизерина, где было обозначено, когда и какие преподаватели и старосты дежурят в замке. То есть в его обязанности вовсе не входило ловить нарушителей.

— Вы следили за мной, сэр? С помощью мантии? — Гарри решился на дерзкий вопрос. Он чувствовал, что директор не злится на него, поэтому решил, что может себе такое позволить.

— У меня, как у директора, есть надежные способы узнать, где находятся ученики. Мантию я отдал тебе в том виде, в каком ее оставил мне твой отец.

— Но вы следили за мной? — настаивал Гарри, поражаясь своей наглости. Но вопрос был важным и даже личным. Неприятным.

— Я давно хотел поговорить с тобой, Гарри. Лучше понять, какой ты человек. Ты ведь знаешь, что знаменит, и, увы, с этим нельзя ничего поделать. Решил, что Запретная секция лучше подойдет для мирной беседы, чем мой кабинет. Обычно людям не нравится, когда я зову их в свой кабинет — они думают, будто я буду их за что-то отчитывать.

— И что вы поняли, поговорив со мной?

— Что ты весьма любопытный молодой человек, — Дамблдор улыбнулся. — Думаю, тебе в самом деле пора, Гарри.

* * *

На Зельях Гарри работал с Ноттом. Крэбб и Гойл, работавшие в паре, обычно варили худшее зелье в классе, но, что удивительно, без таких катастрофических последствий, какие были возможны у Невилла с Симусом. Зелье Невилла взрывалось, переливалось через края котла, начинало дымиться, плавился котел и с ним происходило еще множество странных, явно непредусмотренных рецептом вещей. У Крэбба и Гойла зелья просто выходили плохими. Когда Гарри учился в Гриффиндоре, он считал, что Гермионе несправедливо занижают оценки — она же лучшая в классе и не может варить зелье на «выше ожидаемого». Сейчас же он видел, какое зелье выходит у Забини с Малфоем и понимал, что Гермиона старательная, умная и все такое, но точно не гений в этой науке. Малфой, предположительно, гением тоже не был, но вот Забини…

— Он режет как-то не так, — Теодор пытался следить за Забини во время уроков.

— Не поперек, но и не горизонтально. Игольчатых червей можно резать слегка по диагонали, под небольшим углом, так будет проще, но ты потеряешь некоторое количество магических свойств, и придется добавить больше, — отозвался Гарри, нарезая червей тонкими полосками. — Но я не знаю, насколько больше, поэтому лучше не рисковать.

— А ты откуда знаешь? — Гарри и в этой жизни на Зельях не блистал, поэтому его знаниям не очень доверяли.

— Читал.

Конечно же, он ничего подобного не читал. Когда-то в первой жизни Гермиона догадалась так резать, но положила то же количество, которое было предусмотрено в рецепте, и Снейп указал на это. Гарри никогда не нравилось читать книги по зельям, а в Запретной секции «Сильнодействующие зелья» так и не появились — на этот раз он попросил посмотреть Линду, у которой был допуск, как и у большинства пятикурсников, готовящихся сдавать СОВ. В этой книге он хотел узнать рецепт Оборотного зелья, а также посмотреть какой-либо яд, который бы действовал в очень малой дозе. На случай, если он снова попадет в подвал.

— Мистер Поттер, что удивительно, на этот раз прав. И если вы хотите упростить себе процесс приготовления, то больше нужно добавить примерно на одну десятую. Вы увидите по тому, как зелье начнет темнеть, — за их спинами появился Снейп.

Гарри вздрогнул. Он не любил, когда кто-то неожиданно оказывается за его спиной, особенно если это кто-то взрослый и более сильный. Такой, как Снейп. Профессор окинул Гарри недоверчивым взглядом, как будто перед ним вдруг возникло что-то совершенно не укладывающееся в естественное течение жизни. Гарри, конечно, не был гением в зельях, но все же они с Ноттом сдавали вполне приличные составы. Это было жульничеством, потому что Гарри помнил, где облажался в прошлый раз. У Нотта же таланта в зельях не было так же, как и у самого Поттера.

— Дурацкие зелья, — пробубнил себе под нос Гарри.

— Отец обещал нанять мне на лето учителя по зельям, если я сдам экзамен хуже, чем на «выше ожидаемого», — пожаловался Нотт, нарезая листья боярышника.

— Но ведь и в зельях нужно применять магию. Все эти помешивания с помощью волшебной палочки. Разве школьникам разрешено колдовать вне Хогвартса?

— Да какая разница? Все равно Надзор отслеживает только грязнокровок, живущих со своими родителями-магглами.

Нотт посмотрел на Гарри и неприятно ухмыльнулся.

— Прости, я забыл, что ты тоже живешь с магглами, — сказал Нотт, продолжая мерзко улыбаться.

Конечно же, забыл! Гарри прекрасно понимал, что Теодор сказал это специально, даже не пытаясь скрыть это. Если бы хотел, интонации его голоса были бы явно другими. Но подобные мелочи мало интересовали.

— Но как они узнают, что я применил магию? Я колдовал до Хогвартса…

— Прежде всего, они узнают по месту, а уже потом по волшебной палочке. Вроде двойного контроля. Если волшебство применено в месте проживания несовершеннолетнего грязнокровки, то проверяют, какой палочкой сотворено заклинание. Это автоматизировано, никто не копается с данными вручную, естественно. Там какой-то комплекс сигнальных чар, скорее всего.

— А что с местами проживания несоврешеннолетних чистокровных?

— Толку от такого, только чары Надзора забивать. Представь, сколько каждый день заклятий произносится в доме волшебника, а им каждый раз проверять, какой палочкой это сотворено? Такая сеть надзорных чар была бы слишком сложной и ее должны были бы ежедневно поддерживать множество магов из Министерства, которым нужно платить зарплату, — Нотт скривился, как будто финансовый вопрос министерских денег касался его лично. — Всем плевать.

Это казалось несправедливым. Ему предстояло провести два месяца взаперти без магии, ежедневно выполняя лишь обязанности по дому, только потому, что его подсунули маггловским родственникам! Два унылых чертовых месяца! И ладно магглорожденные, они хотя бы увидят своих родителей, которые их любят. Гермиона, кажется, в его самой первой жизни собиралась на каникулах отдыхать во Франции, а не стричь газон, готовить ежедневно завтраки и убегать от Дадли и его идиотских дружков.

— Несправедливо, — тихо прошептал Гарри.

— Несправедливо то, что грязнокровки вообще учатся магии.

— Да что они вам сделали?

— Они крадут магию, конечно же.

Это звучало как бред, если бы Гарри не слышал это уже пару раз. Конечно, никто не говорил об этом ему лично, но в гостиной то и дело упоминали эту самую кражу магии, как бы абсурдно это ни звучало.

— Как?

— Ищи дураков в другом месте, Поттер, — прошептал Теодор. — Вдруг ты потом всем расскажешь, что я пропагандирую запрещенные взгляды.

Справедливо. Конечно, он бы не рассказал, это бы поставило крест на нейтральном отношении к нему, и на него бы ополчился весь факультет. Но все же он чертов Гарри Поттер, которому предстоит довольствоваться теорией Дамблдора, что Том Риддл возненавидел магглов и внушил всем эту ненависть. Наверное, учись он по-прежнему на Гриффиндоре, он бы и не задумался, что на самом деле все может быть иначе. Но он каждый день был окружен слизеринцами, и они не были похожи на людей, которым легко внушить ненависть лишь на том основании, что кто-то, пусть даже кто-то могущественный, не поладил с магглами в детстве. Незнание выводило из себя, потому что казалось, что все вокруг знают что-то, чего он не знает, какую-то общую тайну, которую от него скрывают.