Крыса (гет)

Кэл удивлялся, как ему удалось овладеть собой вечером накануне отъезда. Близость победы кружила голову, в пальцах покалывало, точно ток пробегал по телу. "Кажется, нервы слабеют, — усмехался Кэл про себя. — Это же всего лишь женщина". Но в глубине души он осознавал, что, добившись Гертруды, выиграет что-то большее, чем ее тело.

Конечно, он скрывал свою радость от жены. Он даже не думал о том, что будет дальше — после того, как он добьется Гертруды. Ему совсем не казалось это важным.

Почти сутки удалось выдерживать пытку волнением, пока он наконец не переступил порог дома Гибсонов. После обыска там успели прибраться, но все-таки чувствовалось, что многие вещи лежат не на своих местах.

Гертруда появилась перед ним бледная, с дрожащими губами. Она была аккуратно одета и тщательно причесана, но в глазах ее застыло то же отупелое выражение, какое было у Розы, когда Каледон ударил ее за измену.

— Спасибо, что ты приехал. Мне кажется, я сойду с ума. Может, конечно, я преувеличиваю опасность, но мне показалось, дело довольно серьезное. Что-то с налогами... И контрабанда...

Кэл озабочено кивнул. Он отлично себе представлял, в чем могут обвинить Гибсона. Из тюрьмы тому предстояло выйти не скоро.

Но в глазах Гертруды сейчас следовало выступить утешителем — и Кэл заверил ее, что обязательно, прямо из гостиницы, позвонит в полицию, а после своему адвокату. Гертруда сказала, что звонила, собственно, адвокату Гибсона, но тот, как нарочно, был сейчас в Калифорнии.

Каледон поужинал с Гертрудой и остался на ночь в ее доме. Но, как бы ни было трудно, решил в тот же день ничего не предпринимать. Гертруда была слишком напугана.

Лишь на следующее утро, за завтраком, он как бы невзначай коснулся ее руки. Гуляя с ней потом в саду, на секунду обнял, коснувшись плеч. Гертруда остановилась и вопросительно на него взглянула. Он не отвел взгляда, она продолжила идти.

Кэл усмехнулся про себя. Чутье ему подсказывало, что теперь Гертруда не будет долго сопротивляться. Ей самой захочется близости с кем-то надежным, вызывающим доверие.. Тем более, конечно, он гораздо привлекательнее Гибсона.

За ланчем царило неловкое, натянутое молчание. Гертруда трепетала, явно боясь заговорить с Каледоном. Теперь все зависело только от его решительности.

— Я хотел бы посмотреть бумаги Стивена, если что-то осталось и если ты мне доверяешь конечно.

Она кивнула. Щеки у нее горели, и казалось, что у нее начинается лихорадка. "А вдруг я ей тоже нравлюсь? — догадался Кэл. — Если так, препятствий не будет..." Гертруда встала и жестом пригласила Каледона следовать за ней.

Гибсон явно не отличался страстью к порядку, но как и Роза, питал слабость к искусству: в его кабинете на стенах было многовато картин, по углам стояли африканские статуэтки, на стене висели две маски. Гертруда так волновалась, что, забывшись, позвонила, и ей пришлось сказать пришедшему слуге, что она вызвала его случайно.

Каледон же терпеть больше не мог. Едва за слугой закрылась дверь, он взял Гертруду за плечи и мягко развернул к себе.

— Ты должна меня выслушать. Я знаю, тебе сейчас одиноко, ты чувствуешь себя потерянной. Но я должен сразу сказать тебе: твоего мужа отпустят нескоро. Будет суд. Скорее всего, его ждет тюрьма. Надолго.

— Ты это хотел мне сказать?

У Гертруды явно пересохло в горле, голос ее прерывался. Каледон улыбнулся и провел ладонью по ее волосам, по лицу.

— Конечно, нет...

Сердце его едва не вырвалось из груди, когда он ощутил под ладонью мягкие пружинки локонов, шелковистую кожу. Его пальцы соскользнули ниже — на плечо, за вырез легкого платья. Она прерывисто вздохнула, закрыла глаза, и он поцеловал ее полные губы с резким выгибом, так похожие на губы Розы. Теперь она была в его власти.

Подхватив Гертруду на руки, Каледон уложил ее на диван. Он самозабвенно целовал ее, расстегивал платье, распустил ее волосы. Гертруда не отвечала, хотя и была вся напряжена. И вот, когда он уже готов был пойти дальше, то услышал, как открывается дверь. Кэл резко обернулся: на пороге, улыбаясь, стоял Гибсон.

— Ты?! — Каледон вскочил на ноги. — Как ты вошел? Откуда? Ты же в тюрьме?

У него осип голос, пришлось прокашляться.

— Подожди минуту, и я внесу ясность, — Гибсон непринужденно вошел и подал руку Гертруде, которая тем временем выпрямилась и поспешно оправляла платье. — Прости, дорогая, что тебе пришлось это вынести.

— Это было ужасно, — мрачно пробормотала она.

Гибсон уселся в кресло, закинув ногу на ногу.

— Как ты, наверное, догадался, мое сообщение об аресте было ложным. Мы с женой решили, что пора вывести тебя на чистую воду. Знаешь, я сразу заподозрил, что ты та еще скотина, и не ошибся, но у меня все-таки не хватало воображения представить, до чего ты способен дойти.

Изумление Каледона сменил гнев.

— Ты... Ты смеешь меня так называть, когда сам...

— Я в своем праве, — отрезал Гибсон. — Я защищаю свою свободу и честь своей жены. Не будь лицемером, ради собственных интересов ты бы стер меня в порошок... А хотя от кого я требую честности.

Гертруда резким движением плеснула себе в рюмку коньяку. Залпом выпила. Ее муж продолжал:

— Я сразу понял, что ты положил глаз на мою жену, но надеялся, эта блажь пройдет. Однако прошло время, и мое внимание привлекло поведение моего нового сотрудника. Оно выглядело прямым вредительством. Мы с приятелем поднажали, и он вывел нас на твоего драгоценного друга, Айзека Олдмена.

Кэл замер. Да неужели...

— Мы тщательно подготовились к разговору и смогли убедить мистера Олдмена, что ссориться с нами не нужно. Ты, однако, умеешь выбирать поверенного для своих тайн! Мы услышали много любопытного, но самой интересной мне показалась история с бриллиантом. Да, с тем самым — "Сердцем океана". Ты получил за него страховку, а сам сохранил в тайне, что разыскал его? Ты вправду считаешь, что смог ловко всех надуть?

Кэл готов был взреветь. Ведь отец предупреждал его! А он столько лет считал лучшим, единственным другом продажную тварь.

— В числе прочего мистер Олден назвал в связи с бриллиантом одну фамилию, которой ты интересовался. Доусон. С учетом всех обстоятельств я предположил, что этот человек может быть связан со смертью Розы. Я искал встречи с выжившими пассажирами, расспрашивал... И наконец мне удалось узнать, что так представлялся молодой парень из третьего класса, с которым во время плавания Роза свела знакомство.

Кэл почувствовал, что у него холодеют пальцы.

— Причем, видимо, этот Доусон выжил, не так ли? И я очень хотел бы его найти и расспросить, что же на самом деле случилось с ней. И думаю, однажды я сделаю это.

— Ищи! — Кэл сорвался на крик. — Ищи, и пусть эта мразь, это крыса, если он еще не в аду, расскажет, как я усаживал Розу в шлюпку, а она выпрыгнула второй раз — к нему!

И тут же он стушевался. Доусон может рассказать и еще кое-что, о чем посторонним знать необязательно. Свидетелей не осталось, но все-таки... Он перевел дыхание.

— И не смей намекать, не смей даже предполагать, что я убил Розу. Я не убивал ее! Ее убил Доусон!

— Вот это мы и выясним. Не бойся, ради спокойствия Натали я готов тебя пощадить и не поднимать шум, хотя накопилось против тебя достаточно. Но ты не должен теперь ни в чем противоречить ее желаниям. И разумеется, не пытаться больше ставить мне палки в колеса и навсегда забыть о существовании Гертруды. И еще — не пытайся заткнуть мне рот. Надеюсь, ты понимаешь, что я подстраховался.

Глаза Кэла, кажется, вылезли из орбит, пот катился по лицу градом, вены вздулись, руки сжались в кулаки. Он бы кинулся на Гибсона, но тот совершенно спокойно достал из кармана револьвер.

— Не глупи. Гертруда, милая, позвони, пусть Каледону помогут собрать вещи и проводят его.

Каледон не мог поверить в происходящее. Неужели это все — с ним, неужели это его унизили на глазах у желанной женщины и выгнали из дома чуть ли не взашей, и он даже не может ответить? Впрочем, Гертруда сейчас уже не была ему желанна: при мысли о ней его тошнило, как тошнило от всего, связанного с тем, что сегодня случилось.

Это было даже хуже, чем когда он нашел портрет обнаженной Розы у себя в сейфе. Тогда он хотя бы ощущал свою власть, был хозяином положения и точно знал, что заставит ответить за свою боль и невесту, и ее любовника. Сейчас же он был беспомощным, его натыкали носом, словно щенка, его отчитали, как школьника перед поркой. Его буквально размазали, это был абсолютный провал. Такого просто не должно было никогда с ним случиться.

Айзек предал его, выдал всю подноготную, все его секреты. Даже если теперь избавиться от бриллианта — заговори Айзек, и скандала не избежать, репутация погибла. Да и Гибсон обещал подстраховаться, и Кэл уже боялся не верить ему. "Но каков же подлец! А Гертруда? Как она могла так мне лгать?" Каледон был так потрясен, что поначалу это даже заглушило его гнев. Когда он прибыл в Питтсбург, то уже заставлял себя сжимать кулаки, чтобы не вцепиться в горло первому встречному.

Ничего, он еще придумает, как заставить Гибсона пожалеть о том, что сам не привел Гертруду к нему. Только бы Натали или дети не попались ему на глаза хотя бы сегодня: он за себя не отвечает.

Дом встретил странной тишиной. Навстречу ему вышла только Милли.

— Где все? — резко спросил ее Кэл.

— Хозяйка уехала сегодня утром в Атлантик-Сити вместе с детьми. Ей, кажется, брат позвонил. Они долго спорили, она плакала, а когда собиралась, то очень спешила. Одри с ней, а миссис Бейкер хозяйка отпустила.

Значит, Гибсон и это предусмотрел. Опасаясь мести Каледона, он заранее вывел сестру из-под удара.

Взревев, Кэл швырнул на пол трость, шляпу, подставку для обуви. Милли с испуганным криком убежала, а он пошел дальше, по комнатам, расшвыривая все на своем пути.

Следующие два дня он пил, ломал мебель, бил посуду, орал на всех, кто звонил ему, и только раз смог взять себя в руки — когда позвонила мать. Он с трудом, наврав что-то, уговорил ее не приезжать к нему. Он позвонил Айзеку, конечно, сообщил, что узнал о его предательстве, пообещал выпотрошить и бросил трубку, не слушая оправданий. На все уже было плевать. Хотелось только одного: кого-то уничтожить.

На третий день, утром, Милли рискнула к нему войти, чтобы принести кофе и передать письмо. Каледон понял, что потрясения для него еще не кончились. Ему посмел написать Доусон.