День за днем - 2 (гет)

Креативные прошлые выходные в пансионате и бурное нынешнее празднование дня рождения дочурки Наумыча, имеют для сотрудников «МЖ» не только тяжелые похмельные последствия, но и не менее тяжелые рабочие — нынешние суббота и воскресенье объявлены рабочими — дескать сильно отстаем от графика и нужно наверстывать. Вчера вечером мне не удалось пропесочить Анюту за ее художества — я ее не дождалась, легла спать. Зато утром, пока собираюсь на работу, отрываюсь по полной и устраиваю Сомовой настоящую выволочку — объясняю линию партии в отношении стриптизеров и прочих загнивающих элементов капиталистического мира. Но разве эту упертую, чем прошибешь… Всегда отобьется. Я уже почти оделась — брюки и бирюзовая блузка с воротничком под горло и рукавами фонариками — мне кажется, в таком комплекте, я давно на работу не заявлялась, по крайней мере с времен шейной инвалидности... С другой стороны напоминать прошлую мумию не хочется, и я продолжаю копаться в спальне в шкафу в поисках свежих идей. Оттуда подаю голос, продолжая ворчать:

— Мало того, что гражданина бог обделил умом, так он еще и стриптизер. Чуть на сцену не полез без порток.

Рядом с открытой дверцей стоит Сомова и в который раз повторяет, дергая плечами:

— Ну и что, что он стриптизер. Подумаешь….

Недовольная наездом, она разводит руками и возмущенно повышает голос:

— Да хоть монтажник — высотник. Вон, посмотрит на Королеву с Тарзаном.

Наконец, извлекаю из шкафа вешалку с чем-то вязаным, сереньким с длинными рукавами и отложным белым воротничком… Или это надеть? Потом накидываюсь на Анюту, поглядывая на дверь и приглушая тональность:

— Слушай, мне плевать с кем там Королева. Хоть с Тарзаном, хоть с нарзаном. Что ты орешь как резанная?

— Да я не ору, Боря в ванной, там вообще вода шумит.

Нет, вязанное не хочу, да и по цвету не подходит. Вешаю назад, в шкаф и язвительно кидаю, пожимая плечами и вкладывая в слова весь накопленный сарказм:

— Дожили, Боря в ванной! Уже в собственном доме разговариваю шепотом.

И снова лезу в шкаф. Слава богу, хоть в гостевую занырнул, а то уже задолбало — иногда ни умыться, ни душ принять. Сомова стоит, отвернувшись и уперев руки в бока. Кратковременное проживание Борюсика после болезни явно затянулось, а нервное истощение на мой взгляд не соответствует тому количеству алкоголя, которое он вчера на радостях вылакал, даже не поморщившись. Анька все это прекрасно понимает и потому тут же переходит в контратаку:

— Ну, хорошо, давай я сейчас пойду и скажу, чтобы он вышел, да?

Это мы уже проходили. То про жилплощадь нельзя слова сказать, теперь и про ванную тоже.

— Сомова не начинай, а?

— По-моему, это ты начинаешь.

Походу надо все выгребать из шкафа и начинать поиски заново. Извлекаю вешалку с какой-то розовой рубашкой и кидаю ее на кровать.

— Так.

Сделав пару шагов к двери и выглянув в коридор — не вылез ли уже кашалот с его ушами-локаторами, снова подступаю к Аньке:

— Если эта свора узнает, что мой жених стриптизер — то все, мне капец!

Ребром ладони провожу себя по горлу.

— Да, почему?

— Да, потому что!

Каждый козел с козой пинать будут, а гамадрилы лезть с намеками, предложениями и всякими гадостями. Уже я то, наш контингент, хорошо знаю.

— Ты что, не знаешь, что у нас в редакции работают очень мягкие и доброжелательные люди?

Сжав зубы, отворачиваюсь снова к открытому шкафу, оставляя Сомову молчаливо соглашаться. И чего, спрашивается, выкручивается, ясно же, что подставила, пошла по самому примитивному пути — заказала мальчика по вызову. Достаю следующую пару вешалок с блузками и кидаю их на постель.

* * *

В результате, скромница побеждает — поверх блузки надеваю синий пиджак, волосы гладко расчесываю на пробор, а менее контрастный, чем вчера макияж, подчеркивает, что злачные места со стриптизерами — это не мой конек. Когда приезжаю в издательство, уже на входе, мобильник начинает жить полноценной жизнью, настойчиво просясь в руку — один звонок сменяет другой, и все по работе. Пока внизу жду лифт, успеваю стащить с себя куртку и повесить на руку. Мысль о кумушках, перемывающих, в данный момент, мои косточки, возвращается снова, заставляет собраться и даже мысленно проговорить возможные ответы в свою защиту.

Слава богу, на этаже народ мечется по своим делам, не обращая на прибывающих никакого внимания, и я тороплюсь быстрее преодолеть открытое пространство, не попав в прицел Мокрицкой, Любимовой и прочих сплетниц и сплетников. Несмотря на психологическую подготовку, нервничаю — как зомби здороваюсь налево и направо, с деревянной улыбкой, даже не замечая с кем:

— Здрасьте.

Позади слышатся мужские шаги, и я спешу заскочить внутрь кабинета — не хочу пересекаться с Антоном, ничем новым порадовать пока не могу. Увы, шаги и покашливание следуют за мной по пятам и сюда:

— Гхм.

— Нет у меня статьи Зимовский, нету!

По пути к столу бросаю сумку в боковое кресло у стены, а когда оглядываюсь, обнаруживаю, что моим преследователем был вовсе не главный редактор, а даже наоборот, художественный — с сумкой на плече, и в расстегнутой курточке поверх футболки. Ну что ж, значит, очередная выволочка от грозного начальника откладывается и это радует.

— Извини, я думала…

— Ничего, ничего, это ты извини.

Повесив куртку на подлокотник кресла, плюхаюсь за стол. Андрей, все-таки, здоровается:

— Привет.

— Привет.

От образа суперженщины-вамп остались лишь накрашенные длинные ресницы, смуглый тон, да намазанные блеском алые губы, но я готова дать отпор, если разговоры про банкет и стриптизеров сейчас возобновятся. Калугин оглядывается на дверь:

— Марго, скажи, я могу тебе задать один ма-а-а-аленький вопрос?

Значит я права, весь взбаламученный вид Андрея говорит о том, что пришел он отнюдь не по работе. Приподняв брови, морщу лоб:

— Да хоть большой.

И выжидательно смотрю на него снизу вверх. Калугин вздыхает:

— Спасибо.

Он разглядывает что-то внизу, может свои ботинки, а потом решительно поднимает глаза:

— Скажи, пожалуйста, вот этот вчерашний…, э-э-э…

Он снова оглядывается на дверь. Неужто опять сбежал от Егоровой? Распахиваю по шире глаза и начинаю поправлять прическу:

— Стас?

— Да, Стас… Ты это специально, да?

Не поняла.

— Что, специально?

— Ну, чтобы я приревновал.

Зависаю, не зная, что и ответить, но Калугин настаивает:

— Ну, разве нет?

Вообще-то, не знаю. Главный порыв был, конечно, утереть пиявке нос — уж больно хотелось посмотреть на ее вытянутый хобот. И еще хотелось доказать, что Марго вовсе не побитая собака, символизирующая одиночество. Марго — привлекательная женщина, которая всегда найдет себе партнера ого-го, если захочет. Заставить ревновать? Зачем? Скорее щелкнуть по носу... Хотя, не спорю, осознание реакции Калугина было приятным….

Если я скажу «нет», то это будет не совсем правда, но и «да» я сказать не могу. Да и почему я должна оправдываться? Зачем ворошить то, что нужно глубоко спрятать и никому не показывать?

Молча отвожу взгляд в сторону, потом поднимаюсь и, развернувшись к окну, утыкаюсь носом в жалюзи. Сказав «а» придется говорить и «б», а зачем? Это только принесет новые тоскливые мысли и несбыточные фантазии. Калугин подступает вплотную и практически дышит мне в спину:

— Марго, так да или нет?

Что мне ответить? Что? Господи, зачем он мучает меня… Ведь знает, что ничего у нас не может быть и это его собственный выбор. Или он хочет его поменять? Тогда пусть так прямо и скажет! И будем вместе думать, что делать… Для чего опять бесконечные пустые вопросы? Почему нельзя самому первому сказать, что чувствуешь и что хочешь делать, почему опять нужно меня выкручивать и выпытывать? Наконец разворачиваюсь лицом и гляжу ему прямо в глаза, продолжая безмолвный диалог. Андрей повторяет:

— Ну, чего ты молчишь?

Дергаю плечом:

— А что ты хочешь, что бы я тебе ответила?

— Ну, не знаю… Н-н-н-на вопрос, чтобы ты ответила.

Наш разговор превращается в бессмыслицу и я, сложив руки на груди, возвращаюсь к своему креслу.

— Какой, вопрос?

Калугин мотает головой:

— Марго, ты издеваешься надо мной?

— Издеваешься это ты. Почему ты решил, что я тебе должна что-то комментировать?

Должна в чем-то оправдываться, что-то объяснять, отчитываться… Андрей хмурит брови:

— Ты ничего не должна комментировать, но все это просто как-то неестественно!

То есть тебе жить с дочкой шефа и брюхатить ее естественно, а мне совершенно свободной и независимой прийти на вечер с мужчиной — нет? Мне нужно сидеть дома побитой собакой, как сказала Егорова?

— Что, неестественно?

— Ну, ты приходишь с этим, вчера…, который тебе, кстати, совершенно не подходит.

А Егорова тебе значит в самый раз, размерчик в размерчик? Распахнув глаза и рот от возмущения, задираю голову вверх:

— Что, значит, не подходит Калуга? Он что юбка или галстук?

— ОК, хорошо, хорошо…

Пытаюсь успокоиться и, снова, сложив руки на груди, ухожу к окну и отворачиваюсь, прикрыв глаза:

— Фу-у-ух.

Меня уже начинает раздражать вся эта ситуация — опять бесконечные вопросы ни о чем, как и тогда, перед их отъездом в Испанию... Сам то ты, Калугин, чего хочешь? За каким хреном сюда пришел? Несмотря на мое нежелание обсуждать странную тему, Андрей продолжает допытываться:

— Давай, правду на правду. Тебе удалось. Меня это задело! Можно сказать даже я приревновал. Все, теперь твоя очередь.

Мне такая правда, не нужна. Она ни о чем. И мне нечего сказать, такое же пустое, в ответ. Если только так. Повернувшись, заглядываю в глаза:

— Я очереди ненавижу с коммунистических времен.

В третий раз захожу за стол, уже притоптывая ногой от нетерпения. Калугин закатывает глаза:

— Марго, ну, признайся, что это все фикция!

Мне, честно говоря, это уже все надоело:

— Слушай, Андрей, ты не о том думаешь.

— А о чем я, сейчас, должен думать?

Буквально выплевываю ему в лицо:

— О своем будущем ребенке!

И поворачиваюсь спиной. Все, свидание окончено. Голос Андрея теряет былую напористость:

— Марго, ну... Ну зачем ты так?

Может это прозвучало грубо, не спорю. Самой даже стыдно и я опускаю голову. Зато, правда!

— Как, так?

Встряхнув головой, перехожу в наступление:

— По-моему, это ты врываешься ко мне в кабинет, и разговариваешь так, как будто нам завтра под венец.

Калугин молчит, а потом берет меня за плечо:

— Я разговариваю с тобой, как с другом.

Ха… И целовать меня ты тоже собирался по-дружески? Выскользнув из-под руки, отворачиваюсь с горькой усмешкой:

— Тогда как друга, я тебя попрошу — можно я поработаю?

Откинув волосы назад, встаю за стол, не глядя на Андрея. Предательские слезы подступают к глазам, и я не хочу, чтобы он их видел. Калугин проходит мимо, улыбаясь, и оглядывается на меня:

— Ну, я так понимаю, я все правильно понял.

И что? Не понимаю такую радость. Греет его это, что ли?

— А мне фиолетово, что ты там понял.

С довольным видом Калугин повторяет:

— Ну, ладно, удачи.

Оглядываясь, он отступает к двери, но я на него не смотрю и кидаю в воздух:

— Тебе, того же.

У двери он еще раз оглядывается на меня и уходит... Четыре месяца не хотел понимать, а тут, когда поезд ушел, снизошло озарение, блин. Зачем приходил? С чем ушел? Ворчу вслед:

— Понял он…. Раньше понимать надо было!

Сажусь, наконец, в кресло и начинаю шарить глазами по столу, в поисках пометок, которые оставила вчера перед уходом с работы:

— Фу-у-ух… Черт, статья, статья….

С другой стороны — чего суетиться? Все равно, главный придурок зарубит. Пишу скорее на будущее, на тот случай, если и правда Егоров не соврал и ситуация рано или поздно разрулится. Потом швыряю карандаш на стол и откидываюсь на спинку кресла:

— Раньше бы я этим материалом уже три номера перекрыл!

На столе неожиданно начинает подавать сигнал лежащий мобильник, и я тянусь взять его в руки. Надо же — SMS от Толстого!

«От Толстый. Привет, Гоша! Сегодня 15-е не забыл? В этом году, кстати, твоя очередь!:) Встречаемся у тебя. Толстый». Еще раз перечитываю вслух:

— Привет Гоша, сегодня 15-е ты не забыл? Встречаемся у тебя. Толстый.

Замираю… Конечно, забыл! Это наша старая шутка — каждый год собираться 15-го августа в дату получения диплома и завершения студенческой вольной жизни. Спасибо Толстому, что напомнил.... Сижу, перевариваю. И как быть? Это что же получается — если Гоша так и не вернется, то я с друзьями никогда не посижу и пива не попью? Веду головой из стороны в сторону:

— Черт, точно!

Поднимаю глаза к потолку и тяжко вздыхаю:

— Э-э-э…. Прилетело, откуда не ждали.

Спустя пару минут прилетает еще одна SMS. Я как раз собираюсь выйти из кабинета, и приходится читать на ходу, держа мобильник перед глазами. То, что там написано, заставляет остановиться в дверях: «Встречаемся у Зимовского. Толстый». Этот гад и здесь уже присосался. Ну, уж, дудки! К Зимовскому меня точно не позовут. Возмущенно вслух бросаю:

— Ага. Щас!

Захлопываю крышку телефона и решительно меняю курс, на кабинет Антона. Он как раз у себя, сидит за столом.

— Привет.

Тот бросает на меня взгляд исподлобья:

— Статья.

Прохожу вдоль окна, обходя стол:

— Что, статья?

— Не что статья, а где статья?

Достал уже со своей статьей.

— Слушай, выйди на улицу, грохни кого-нибудь арматурой по башке, а?

— Не понял.

Я уже позади кресла Антона:

— Приедут менты, и будет тебе статья.

Зимовский заканчивает смотреть бумажки в своей папке, закрывает ее и завязывает тесемки.

— Боже мой, Маргарита Александровна, сколько остроумия. Вы бы записывали, может чего-нибудь накропали.

Сложив руки на груди, решительно встряхиваю головой, откидывая волосы назад:

— Значит так, Зимовский, ставлю тебя в известность, что встреча группы в этом году пройдет в квартире у Гоши, как и договаривались.

Антон недоуменно глядит на меня и хмурит брови. Потом встает:

— Э-э-э… Какой группы? «Metallica» или «Red hot Chili peppers»?

— «Поющие гитары»! Ты прекрасно понял, о чем я говорю.

— Если честно, не очень.

— Короче!

Иду мимо Зимовского, чтобы встать с другой стороны от него, за креслом.

— Э... Мне только что звонил Гоша.

Зима удивленно разворачивается, следуя за мной, как подсолнух за солнцем:

— Да?

Решительно киваю:

— Да!

— А, ну кто бы сомневался.

— В общем, мне звонил Гоша и сказал, что он должен был провести эту встречу, и он ее проведет.

Поджав губы, отворачиваюсь, ожидая ответной реакции. И она, как всегда, неадекватна — наш клоун пучит глаза и изображает идиота:

— Да? Серьезно? А что, он вернулся из Австралии?

— Нет, но он предоставляет свою жилплощадь и попросил меня организовать это мероприятие. Понятно?

— Странно, а почему он не мне позвонил, друзьям?

Зимовский буравит меня недоверчивым взглядом, и я сбиваюсь. Замявшись, бормочу:

— Ну… Он скинул всем SMS-ки.

— Да-а-а?

Антоша тут же лезет в свой мобильник за подтверждением:

— Хм… Не знаю, не знаю…

Он обходит вокруг меня, роясь в телефоне и я, снова нервно встряхиваю головой, поправляя волосы. Надо было действительно сначала кинуть всем сообщение, а уж потом нестись к этому квазимоде.

— Я никакой SMS-ки не получал!

— Телефон свой поменяй! Между прочим, все уже подтвердили, что будут. И Вадик, и Глебец, и Толстый.

Вру напропалую — надеюсь, Зимовский не бросится перепроверять и перезванивать.

— Так, стоп! Минут 10 назад я разговаривал с Толстым.

Глядим, друг другу в глаза, и я не отвожу взгляда.

— Он тоже никакой SMS-ки не получал.

— Твоя информация устарела!

Развернувшись быстрее топаю к выходу — нужно срочно спасать ситуацию, и выполнить все, что я тут наговорил. Антон пытается ухватить момент за хвост:

— Так, стоп — машина, я сказал!

Приходится притормозить и оглянуться.

— Что, значит, устарела? Мы с Толстым уже обо всем договорились!

Когда блефуешь, главное держаться уверенно. Сведя брови вместе, хмурюсь:

— Антон, не хочешь — не приходи, чего я тебя уговариваю. Отряд не заметит потери бойца. Или позвони Толстому и успокойся!

Потом чуть наклоняюсь в сторону Антона и переключаю его внимание на другое, есть такой психологический ход:

— А телефон, все-таки, поменяй. Ну, стыдно! Главный редактор, а ходишь как удод!

Решительно направляюсь на выход, не дожидаясь ответной реакции или новых сомнений. До меня доносится:

— Мозги поменяй!

Теперь срочно разослать всем SMS-ки и назначить время.

* * *

Одному мне не справится и я, после обеда, вызваниваю себе в помощь Аньку — у нее вечерний эфир и мы, если возьмемся вдвоем, вполне успеем и пробежаться по продовольственным магазинам и что-то наготовить. Сваливаю с работы в четвертом часу — кроме автопробега за жратвой, нужно еще навести порядок в доме, убрать валяющиеся бабские шмотки и подготовить квартиру к сабантую.

Совместный шопинг не приносит полного удовлетворения — несмотря на обилие пакетов Сомова слишком много ворчит и попрекает на ровном месте. Даже когда возвращаемся с покупками и заходим в квартиру, нытье не прекращается. Пока Анюта закрывает дверь, я, угрюмо поджав губы, несу сумки с портфелем и курткой на кухню. Сзади доносится:

— Игорь, ну ты что вообще, не в адеквате?

— Почему я не в адеквате?

— Ну, на фига тебе полный дом мужиков, а?

Мы это уже сто раз обсуждали, но приходится повторять в сто первый. Обхожу вокруг кухонного стола, освобождая место для подруги. У нас обоих в руках пакеты и мы водружаем их на стулья с двух сторон стола.

— Во-первых, это мои друзья Ань.

Туда же ставлю и портфель.

— Слушай, а что, во-вторых?

Во-вторых? Что-то я утерял предмет обсуждения. Недоуменно смотрю на Анюту:

— Что, во-вторых?

— Ну, обычно, когда люди говорят «во-первых», то потом они говорят что-то «во-вторых».

Меня ее зудеж уже достал. Тоже мне филолог — во-первых, во-вторых.... Мое возмущение уже не может удержаться внутри и выплескивается наружу:

— Слушай, Сомова, не начинай, а? Я что, не имею права? Не могу посидеть вот так вот с друзьями, попить пива?

Раздраженно бросаю свернутую куртку поверх портфеля. Анька продолжает дербанить мои мозги:

— Напоминаю, что это не твои друзья, а Гошины.

Вот и я, про то же самое — когда еще удастся с ними встретиться? Может и никогда.

— Капец, а я, по-твоему, кто?

— Слушай, это я знаю, кто ты, а они… Иди, вон, в зеркало на себя посмотри.

Эту песню мы тоже слышали, ничего нового. И что мне теперь, похоронить себя заживо и ни с кем не встречаться? Могу я, хоть раз в месяц, расслабиться и почувствовать себя человеком? Поправляю ремешок на часах, и недовольно бурчу под нос:

— Слушай Ань, не начинай, на ровном месте, ей-богу.

Даже не знаю, чего она завелась. И зудит, и зудит…

— Ха, на ровном месте?!

Сомова обходит вокруг стола, приближаясь ко мне вплотную:

— Слушай Ребров, если с тобой что-нибудь случится, вот я прошу лично мне не звонить!

Странное заявление. Или она за своего кашалота переживает? Так Наумыч и сам выпить не дурак… Что-то она мутит воду. Решительно отвергаю ее домыслы:

— А что со мной может случиться?

— Ха! Даю алгоритм — мужики, бухло и одинокая симпатичная баба!

Она демонстративно загибает пальцы на своей руке.

— Надо продолжать дальше?

И язвительно смотрит на меня, склонив голову на бок. Иногда Сомова меня поражает. То есть подсунуть мне в сопровождающие непонятного мужика по вызову, стриптизера и не поймешь кого, который только и норовит залезть бабе в койку — это нормально, приволочь в квартиру маньяка, готового свернуть шею и изнасиловать всех подряд — тоже прикольно, а мне увидеться с друзьями, которых знаю полжизни — это, видите ли, стремно. Закатываю глаза к потолку, изображая полное недоумение ее выпадам, и начинаю стаскивать с себя пиджак:

— То есть, ты вот так вот, о моих друзьях, да?

Сомова опускает голову вниз и вздыхает:

— Приехали. Кажется, мы пошли по второму кругу.

Сунув руки в карманы, она идет от меня прочь, обходя кухонный стол в обратном направлении.

— Слушай, Сомова, вот ты садистка, а? Я не видел их хрен сколько лет. Я не могу посидеть попить пива да, перетереть с ними о футболе?

Трясу в воздухе бабским пиджаком:

— Я устал от всего этого, понимаешь?

И бросаю его сверху куртки.

* * *

Слава богу, к семи вечера Сомова сваливает на свое радио, оставляя меня хозяйничать в полное удовольствие. Я уже накрыл стол в гостиной и выставил дополнительные запасы на кухонный столик. Все, что может пригодиться — бутылки, банки и тарелки с нарезками — остается только отнести в комнату и заполнить пустые пространства на месте пиршества.

И переодеться тоже успел — для гостей на мне светло-серая блузка с блестками, с длинными рукавами и треугольными вырезом на горловине, и юбка, вместо брюк. У Гоши сестра должна быть супер, и вообще у Гоши все всегда супер! Туфли опять же, хотя, наверно можно было бы и по-домашнему, в тапках. В дверь звонят, я оглядываюсь в сторону прихожей и срываюсь с места в предвкушении встречи — почти бегом бегу распахнуть дверь долгожданным гостям.

— Уау!

Как только дверь распахивается, ко мне в прихожую с гиканьем врывается свора одногруппников и я повисаю на шее ближайшего:

— Здорово!

Только потом замечаю ошарашенный вид Вадика, да и у других мужиков тоже. Ну, да, я же посылал приглашения от имени Игоря, а тут баба незнакомая вешается — конечно, офигеешь. Отпускаю объятия и смущенно оправдываюсь, судорожно поправляю прядку волос:

— А…М-м-м…, я Марго, Гошина сестра.

Гостей пока трое, нет Толстого и Зимы.

— А где сам Гоша?

Неуверенно блею:

— Ну, он еще не приехал…, вы проходите.

Не дай бог, развернутся и уйдут. Спешу первым в гостиную и зову оттуда:

— У него, там, проблемы с отцом. М-м-м… , от него вам , всем привет передает.

В гостиной горит торшер, стол давно накрыт и ждет едоков. Но у гостей вопросы остаются, и их желательно притушить заранее. Кто-то ворчит:

— Нормально, да?…Я вот ехал, ехал.

— Приехали, парни.

Пытаюсь что-то сказать, но меня не слышат:

— Нет, ну...

Они начинают усаживаться на диван и в боковое кресло, продолжая весело выражать недовольство, и я тороплюсь перехватить инициативу:

— Так что вы рассаживайтесь… Пить пиво будем?

— Естественно! От самого метро терплю.

— Сейчас… Сейчас я принесу еще!

Иду на кухню и оттуда кричу:

— Вадюх, а ты смотрел последний матч Спартака?

— Да какой тут «Спартак»? Тут с работы придешь, лишь бы по подушке не промазать.

Опять небольшой промах — они же Марго не представлялись. Ладно, как-нибудь, выкручусь. Возвращаюсь с бутылками пива назад в гостиную, хотя на столе и так штук семь стоит. Но больше, не меньше — тем более, что народ уже разбирает и пьет. Глебец, стоя у стола с бутылкой в руках, вдруг интересуется:

— Скажи, пожалуйста, а водка в этом доме есть?

Есть, конечно. Но не слишком ли круто начинать сразу с высокого градуса? Его нужно повышать, а не понижать. Ставлю ношу на стол:

— Ну-у-у, посмотрим. Слушай…, Глеб, а ты ж… Ты же раньше не пил, вроде?

Неожиданно повисает пауза, и я мысленно чертыхаюсь — опять ляпнул как Игорь. Хорошо, что Глебец реагирует адекватно и шутливо тянет:

— Кто тебе такое сказа-а-а-ал?

— Ну… Ну, брат рассказывал.

— Твой брат отстал от жизни! Тебе, что водки жалко?

— Да нет, ну скажешь тоже.

Разворачиваюсь назад на кухню, но новый звонок в дверь заставляет свернуть в прихожую. С восторгом на лице, спешу впустить в свое жилище желанного друга бесшабашной молодости:

— Капец, Толстый!

— Простите, а вы?

На автомате повторяю:

— Я Гошина сестра. Да ты проходи, проходи, наши уже все здесь!

Толстый с хмурым видом смотрит сквозь полки, пока я закрываю дверь.

— Наши?

Вот Фома неверующий. Тащу его за собой в гостиную:

— Ну, да: Вадька, Глебец, даже дядя Федор без кота Матроскина приперся.

Наконец, Толстый видит сидящих ребят и расцветает довольной улыбкой:

— А-а-а.

Народ с воплями вскакивает, приветствуя и раскрывая объятия:

— Толстый…Мужики, Толстый пришел…Здорово… О-о-о… Осторожно, осторожно…

— Чего?

— Да ничего, отдыхал, жена затащила…, на горных лыжах… Докатался в ангар.

Открыв удивленно рот, ржу... Мне тоже хочется участвовать в этой круговерти, и я, не выдержав, воплю:

— Ха, Смирнов, да из тебя лыжник, как из меня скрипач!

И опять приходится прикусить язык, под удивленные взоры моих гостей. Блин, ну что я за коза такая. Смущенно отвожу глаза в сторону и тороплюсь смыться на кухню:

-Гхм… Я сейчас пиво принесу.

Оставляю гостей развлекать себя самим. Прихватив пару бутылок водки, несу их ребятам и новый звонок в дверь, заставляет затормозить и свернуть в прихожую:

— А! Я открою.

Прижав локтем драгоценную ношу к себе, свободной рукой поворачиваю задвижку и толкаю наружную дверь. На пороге Зимовский, как же без него. Молча глядим, друг на друга, потом Антон кидает взгляд, сквозь полки, в гостиную и, даже не поздоровавшись, топает мимо меня к друзьям:

— Ну, что, народ не созванный, собрался?

Все вопят при его появлении, вскакивают, кидаются обниматься. Вот чего у него не отнять — если Зима постарается, он действительно душа компании.

* * *

Через полчаса половина продуктов благополучно сметена со стола, сидим, культурно отдыхаем, предаемся воспоминаниям. Пиво, водка, рыба, чипсы, вываленные из пакетов, тарелки с колбасой и сыром — все при деле. Я сижу на боковом модуле дивана, нога на ногу, тоже жую, к тому же отсюда мне удобней бегать на кухню. Зимовский работает челюстями рядом и выступает исключительно по делу, чему я безмерно рад.

— Маргарита Александровна, подрежьте-ка нам еще сырку.

Это можно. Тут же поднимаюсь, одной рукой придерживая, пытающуюся задраться юбку, тянусь к ближайшей опустевшей тарелке, со свисающим листком салата и, прихватив ее, быстренько иду за перегородку к кухонной стойке. Вслед несется еще одно полезное пожелание:

— И пиво там захвати!

Добавив нарезки, иду обратно. Народ пиво не поддерживает, требует водки:

— Зима, чего сидишь, давай наливай!

С тарелкой в руках плюхаюсь на свое место. Мне тоже кайфа не хватает:

— Да, наливай Зима. И в мою рюмку тоже!

Ставлю сыр на свободное место, и жду, жуя кусочек, пока Антон наполнит и мою емкость. Тот, конечно, не может без подковырок:

— Так, я не понял. Маргарита Александровна, а вы что статью собираетесь писать в нетрезвом виде?

Мужики улыбаются, и я не могу не ответить ответной подколкой:

— Ага! И под коксом еще.

Дружный смех расслабляет, и я киваю Антону не отлынивать от обязанностей виночерпия. Зимовский все-таки льет, отсчитывает бульки из бутылки:

— Имей в виду, что женский алкоголизм практически не излечим.

Поправляю волосы и парирую:

— А у меня мужской!

Новый взрыв гогота, добавляет мне очков. Я уже чувствую себя полностью своим и совершенно раскрепощенным. Наши рюмки вновь стыкуются в космическом пространстве над столом:

— Ну, за мужской алкоголизм!

* * *

Спустя еще час обстановка становится еще демократичней и мы переходим от общих тостов к индивидуальным. Разгоряченный народ уже разоблачился до рубашек и отправил пиджаки в шкаф в прихожую. От алкоголя я совсем расслабился и, притащив с кухни очередную порцию колбасы, не усаживаюсь чинно благородно, а плюхаюсь на поджатую под себя ногу, не снимая туфли. И вовремя — Вадюха, как раз, поднимает стопку:

— Ну, что мужики, давайте вмажем за Гошу!

Я тут же тянусь с рюмкой, а Зимовский, злыдень, пьяно протестует:

— Да, ну его, не, не… Он черт знает где, а мы то здесь… Давайте лучше за нас!

Народ в разнобой поддерживает:

— Давайте за нас.

Но Вадюха перекрикивает остальных:

— За Гошу!

Я тоже кричу, вытянув вперед указующий перст:

— И за Гошу!

Чокаемся по новому кругу, но Зима продолжает вонять из своего угла:

— Да ну его.

И выдыхает, прежде чем закинуть стопку водки в себя. Кошусь на него, потом тоже пью. Горькая зараза, невольно морщусь:

— Ой…Что значит, да ну его?

Хватаю с тарелки кружок копченой колбасы и занюхиваю им горечь водяры. Зимовский берет в руки бутылку с пивом:

— А то и значит.

Наконец, запихиваю колбасу в рот и жую, разглядывая злобного гамадрила рядом с собой. Мой пьяный мозг подает сигнал опасности. Зимовский подначивает:

— Ну, чего ты сидишь? Иди, давай звони, пожалуйся братику.

Мы смотрим друг на друга, и Антон добавляет:

— Ну, ты же звонить, никуда не пойдешь?

— Чего это я не пойду?

И прикусываю язык — эти подкаты неспроста. Эта хитрая сволочь просто так ничего не делает — думает, что я спьяну проколюсь и наделаю ошибок. Так и есть — Антон изображает смех и разворачивается к ребятам:

— А потому что некому звонить!

Мужики смеются, не вникая в слова, только Толстый чешет репу о чем то задумавшись. Пытаюсь исправить ситуацию:

— Зимовский, у тебя галлюцинации начинаются, тебе пить нельзя.

Беру бумажную салфетку со стола и промокаю рот — мне пора завязывать.

— Знаешь, самый большой глюк в моей жизни Маргарита Александровна, это ты!

Вадюха вмешивается, обращаясь к ребятам и тыкая рукой в нашу с Антоном сторону:

— Вы чего там шепчетесь? Между прочим, нам тоже интересно!

Мне направление разговора не нравится, и я поднимаю стопку:

— Давайте за…

Стук входной двери заставляет дружно оглянуться — в квартиру заходят Аня с Наумычем. Чувствуется, что они немного напряжены обилию незнакомых людей в доме. Из-за полок слышен голос Егорова:

— Добрый вечер.

— Борис Наумыч!

Я кричу, чувствуя, что избыток алкоголя мешает мне подняться им навстречу:

— О-о-о, Борис Наумыч, добрый вечер…. Гхм.

Замечаю, как Зимовский, согнувшись, что-то ищет под столом и на присутствие начальника не реагирует. Ну и ладно! Егоров и Аня проходят к нам и встают практически у меня сбоку:

— Э-э-э…Извините, мне кажется мы не вовремя.

Я героическим усилием, соскакиваю с придиванного модуля:

— Не, Борис Наумыч, вы что?!

Обегаю, как могу, вокруг новых гостей и, положив начальнику руку на плечо, представляю:

— Ребят, познакомьтесь: Борис Наумыч, директор издательства «Хай файф». Борис Наумыч — это наши друзья. Это Вадик, Глеб, Федор и Мишка Толстый.

Тот недовольно ворчит со своего места:

— Не называй меня «Толстый».

Смешливо таращу глаза:

— Извини, не буду.

Зимовского естественно шефу не представляю, он с этой гнидой и так хорошо знаком.

— Очень приятно, ну не буду вам мешать.

Анюта добавляет:

— Марго, пожалуйста… Марго, мы посидим в той комнате, ладно?

И, не глядя, показывает себе куда-то за спину. Прямо бедные родственники. Наконец-то, чувствую себя хозяином в доме. Киваю, соглашаясь и, забравшись коленями на диван, тянусь за следующим кружком колбасы:

— Да.

Сомова, нагнувшись к уху, интересуется:

— У тебя все в порядке?

Наверно, разочарую, но никто убивать и насиловать меня не собирается, несмотря на обилие выпитого и съеденного. Оглядываюсь:

— Более, чем.

Переползаю на коленках поближе к столу и, схватив новый кружок колбасы, засовываю его в рот. Наумыч бормочет:

— Отдыхайте.

И они тащатся в Анькину комнату. Вадюха тут же шепчет Зиме:

— Это твой шеф?

— Угу.

— Серьезный дядька.

Толстый острит:

— А он чего у Гошки хату снимает? Ха-ха

Все подхватывают и ржут. Я тоже со всеми вместе — действительно смешно.

* * *

На часах уже двенадцатый час ночи и Зимовский снова разливает водку.

— Слушайте мужики, а помните, как в общаге? Давайте, халяву позовем, а?

Все уже изрядно хорошие и я тоже тяну руку с недопитой рюмкой.

— Да!

Во вразнобой подхватываем, а потом все дружнее и дружнее повторяем полушепотом:

— Халява приди, халява приди…

А потом хором в голос:

— Халява приди!…У-у-у-у-у-у-у!

Наши рюмки снова соединяются над столом, и мы хором залпом пьем, по-гусарски, закидывая головы назад. Рюмки со стуком ставятся на стол, и я тяну к носу рукав блузки занюхать.

Федор мечтательно глядя вверх тянет:

— А, мужики, помните, как вместо халявы менты пришли?

Конечно, помним! Громко от души ржем. Были времена!

— Да ладно бы менты, там один прыщавый сержант за всех говорил.

Глебец выпячивает губы и тычет себе в щеки щепоткой пальцев. Смотрю на него, открыв рот — честно говоря, такие тонкости уже выветрились из головы. Но все воют и я, задрав подбородок вверх и сделав губы трубочкой, естественно присоединяюсь. Зима тычет в Глеба рукой, и они с Толстым начинают вдвоем ухахатываться:

— Видал борзого, сержант у него пришел…, а сам то под койку залез!

— Ха-ха-ха.

Тот грозит пальцем:

— Не надо, у меня на кону было два предупреждения.

Вадик поднимает руку, прерывая веселье:

— Так мужики, все — я на посошок и пора.

Все вокруг протестуют, но не очень бурно:

— Ну, ты чего, время детское.

Можно и по домам. Я уже тоже притомился, да и на работу завтра. А пока они трендят, продолжаю закусывать. Федор Вадика поддерживает:

— Нет, мужики, вы ничего не понимаете. Через час на охоту выходит тигровая акула. И тогда ей уже по фиг — муж или кусок мяса.

Все снова ржут, особо не вдумываясь о чем это. Я кстати тоже не поняла.

Вадюха смеется, отмахиваясь:

— Ну, ржите, ржите...

Глебец смотрит на часы:

— Кстати, мне тоже пора домой.

Видя общее настроение, Зимовский объявляет, заплетающимся языком:

— Ну, ладно, давайте тогда на посошок и разбежались.

Он поднимается, чтобы разлить остатки.

— Рюмки к бою!

Вадюха прикрывает свою рюмку, и Зима окрикивает на него:

— Вадик!

— Не, не, не я все, все.

— Ну, ты же больше всех кричал «Давай, давай»!

Толстый шутит:

— Кричать он будет, когда ему акула ноги откусит.

— Га-га-га.

А, так это они, наверно про жену.

Зима призывает к порядку:

— Так, мужики!

Я подставляю свою рюмку и он, повернувшись, добавляет и мне.

— Ну что на посошок?

Толстый тоже встает:

— Да.

За ними со своих мест поднимаются и остальные. Под общий ор, чокаемся по последней. Чувствую, что блузка слишком задралась на спине, и тянусь поправить, прикрывая застежку молнии на юбке. Запрокинув голову, пьем по последней и подъедаем остатки с тарелок. Глеб картинно кланяется:

— Ну что, спасибо этому дому...

Гуськом народ выползает из-за стола и тащится в прихожую.

— Пойдем, пойдем, на выход.

Разбухший от водяры мой жор никак не угомонится и я, склонившись над столом, продолжаю пихать в себя колбасу. Пока все в стенном шкафу разбирают верхнюю одежду, остаюсь возле стола — пользуюсь моментом, схавать остатки, а потом иду к мужикам в прихожую, провожать. Там вовсю возня и сборы:

— В порядке очереди.

— Ага.

Разбираются пиджаки, плащи, куртки… С хиханьками и хаханьками. Отлично посидели! Воодушевленная удачным результатом, благодарю:

— Слушайте, ну чего, пацаны, спасибо вам всем. Было супер просто!

Выставляю большой палец вверх. Ловлю на себе скептический взгляд Зимовского, но это нисколько не портит настроения. Федор просовывает голову между стоящими приятелями и грозит мне пальцем:

— Гоше, привет!

Осоловело морщу лоб:

— Обязательно.

Зима не может обойтись без критики:

— И передай ему, что если он и в следующий раз сачканет, мы его просто знать не знаем!

Продолжая жевать, лишь пожимаю плечами — он же не виноват. Глеб поддерживает Антона:

— Подписываемся под каждым словом.

Ну и зря. Все выходят наружу и Толстый идет замыкающим. Напутствую его:

— Ну, давай.

Тот в дверях оборачивается:

— Ну, что?

— Пока.

Тот тянется ткнуть меня пальцем в бок:

— Покеда, сестренка!

Получается неожиданно болезненно, и я даже вскрикиваю:

— Оу!

Но Толстый уже на лестничной площадке оттуда зовет:

— Эй, эй, народ.

Уперевшись рукой в дверную коробку, выглядываю наружу и кричу вслед:

— Давай, мужики.

Уже с лестничной площадки ниже, доносится:

— Ого… Давай.

Все-таки, здорово, что я собрал всех у себя. С довольным видом захлопываю дверь, прислушиваясь — сквозь нее еще слышны шум, крики и смех. С улыбкой на face иду в гостиную, самодовольно хлопая в ладони:

— Класс!

Хочется, хотя бы ненадолго, сохранить это ощущение причастности к нашим ребятам, к прошлому. Посидеть, подышать атмосферой, повспоминать. Ничего не убирая со стола, иду в спальню за одеялом, а потом сижу в гостиной в полутьме, пока не отрубаюсь совсем.