День за днем - 2 (гет)

Утром собираюсь, как обычно, без суеты, стараясь не думать о приближающимся армагеддоне нашего издательства. А он грядет и скоро, уже в затылок дышит… Позавтракав и практически одевшись, подхожу к Аньке — что-то мне не нравится задумчивый вид шефа, который с вечера так и лежит на диване в гостиной, привалившись спиной на валик и подперев голову рукой. Роден, ну, вылитый Роден! В ногах на полу у него Фиона — видимо сочувствует и охраняет. Я уже готова стартовать, даже куртку одела. Бросаю последний взгляд в зеркало, пробегая по отражению снизу вверх — туфли, брюки, темно-синяя блузка, та, что со спадающим плечом, на шее длинная нитка бус под жемчуг, стянутые резинкой в хвост волосы. Все-таки, Гальяно это Гальяно и лучше появляться перед его взором в наилучшем виде, чтобы он там не говорил про мужское предпочтение на работе. Кстати, мое женское присутствие главным редактором в издательстве ему, еще совсем недавно, нисколько не мешало. Прихватив Сомову с собой, направляюсь в гостиную:

— Борис Наумыч уже девять часов.

Тот не реагирует, и я подхожу ближе, на ходу поправляя борта куртки, и вытаскивая хвост из-под воротника наружу.

— Борис Наумыч, давайте, хорош хандрить!

Уцепив пальцы за борта, передергиваю плечами, осаживая куртку на себе поудобней.

— Одевайтесь! Пошли.

Шеф и ухом не ведет, не глядит на нас и не реагирует. Анюта даже наклоняется вперед, заглядывая в лицо, потом, выпрямившись, оглядывается на меня и корчит недоуменную физиономию. Делаю еще одну попытку:

— Давайте, давайте! Что лежать как дрова?! Сейчас сядем где-нибудь вместе, будем думать.

Аня уныло смотрит на своего бойфренда и вздыхает. Похоже, нам его не сдвинуть. Еще раз зову:

— Наумыч!

Сомова сдается и разводит руками:

— Да оставь ты его, видишь, он депрессует.

Хмуро морщу лоб:

— Сколько уже можно-то?!

— Сколько нужно, столько и можно. Ты вспомни вообще-то себя.

А я-то чего? Если бы Егоров в бабку превратился, я бы еще могла бы вспомнить, посочувствовать, а так... Разочарованно отворачиваюсь, вздыхая — зачем потакать слабости? Тоже мне, сравнила божий дар с яичницей. Анька заботливо кивает:

— Пусть полежит, помедитирует.

Сморщившись, она машет руками, прогоняя меня на работу:

— Вообще, давай, иди, иди… Я тут сама справлюсь.

Сунув руки в карманы, разворачиваюсь к выходу, но все-таки, чуть нагнувшись к Егорову, громко и четко говорю, как больному:

— Скажи ему, что я ему с работы позвоню.

Сомова, продолжая махать и дирижировать своими конечностями, подхватывает мой тон:

— Хорошо. Я скажу ему, иди.

Обойдя вокруг полок, останавливаюсь в прихожей еще раз взглянуть на парочку и постучать пальцем по виску. Анюта лишь разводит руками:

— Ну, давай, вали уже.

Подхватив сумку с крючка над ящиком с обувью, открываю входную дверь и, стуча каблучками, выскальзываю наружу.

* * *

Рабочий день начинается с оперативки, снова с приглашением начальников отделов — видимо будет продолжение вчерашних разборок и новые оргвыводы. Ничего хорошего не жду, поэтому не сажусь за стол, где уже пристроились Зимовский с Мокрицкой, а встаю в своем углу, рядом с Любимовой. Дальше, за Галиной, вдоль стены приткнулись Калугин с Наташей и Валик. И это все отделы? Лазарев тоже не садится, а когда заходит Гальяно, спешит ему навстречу, приглашающе указывая рукой пройти к председательскому креслу. Серхио осматривает поредевшие ряды бойцов:

— Ну что, дамы и господа…. Спасибо… Начнем?

Зимовский подает начальственный голос:

— Да, конечно.

Серхио с Константином Петровичем, гуськом, проходят во главу стола, и Лазарев помогает ему сесть. Интересно, что на этот раз они нам приготовили и как это ударит по мне… Стараюсь убрать все эмоции с лица и глядеть прямо перед собой. Гальяно, сцепив пальцы, кладет руки на стол и начинает:

— Спасибо. Ну что же, тщательно изучив финансовые показатели «МЖ» за последние три месяца…

Зимовский, облокотясь на поручень кресла, буквально подается к нему всем телом, кивая и впитывая каждое слово. Вот уж подхалим, так подхалим. Серхио заканчивает:

— ….Мы пришли к выводам, что эти показатели выглядят очень плачевно.

Он замолкает, и все недоуменно переглядываются, а Калугин, откашлявшись, подает голос, выражая общее мнение:

— Вообще-то у нас продажи выросли в полтора раза.

Гальяно и не спорит, и даже кивает:

— Да.

Андрей тоже кивает, ожидая ответа.

— А расходная часть в три! Почему вы это не учитываете? Вернее не учитывало ваше предыдущее руководство.

Вообще-то это было только с одним номером, да и то дополнительные финансы Каролина с Наумычем добавили из своих средств. По крайней мере, так было нам озвучено. Лазарев встревает, чуть наклонившись из-за спины главного инвестора:

— Позвольте?

— Да.

— Посему мы долго думали, в чем же причина, почему столь слабая отдача от так хорошо финансируемого проекта.

Наблюдаю, как Гальяно повернувшись в пол оборота и положив локоть на поручень кресла, со сладкой улыбкой слушает разглагольствования Лазарева. Зимовский, тот наоборот сидит безучастно, особо и не вникая. Неожиданно Серхио перебивает Константина Петровича и вновь берет инициативу на себя:

— Совершенно верно и пришли к выводу, что наблюдается некий раздрай между подразделениями.

Он даже пытается руками изобразить этот раздрай. Если речь не о наших с Зимовским стычках, то я не понимаю о каком раздрае он говорит, и не могу удержаться:

— А по-русски?

Антоша тут же оглядывается и даже вскакивает со своего места, угрожающе подступая ко мне вплотную:

— А по-русски это означает полное отсутствие субординации, бардак и склоки.

Интересно и кто из нас двоих подразделение? Но Гальяно поддерживает Зимовского:

— Да! И постоянные разборки.

Испепеляя глазами, смотрим с Антоном друг на друга.

— Я слышал даже, имел место мордобой?

Он гипнотизирует Зимовского и тот тут же тушуется, явно не желая развивать воспоминания, а Лазарев, отведя глазки в сторону, начинает пощипывать бровку. Наверняка сейчас ломают голову — настучала я Серхио или нет о причинах этого мордобоя. Молча отворачиваюсь и засовываю руки в карманы — стучать привычки не имею, но если бы драка была бы главной причиной увольнения Наумыча, конечно бы выложила все. Гальяно продолжает:

— Господа, мы не на корриде, мы здесь бабки зарабатываем, между прочим... И все без исключения… Константин Петрович, пригласите.

Лазарев идет к дверям и Гальяно встает из-за стола. Затаив дыхание ждем, кого еще хотят вывалить на наши и так зашуганные головы. Если к парочке наших уродов добавится такой же третий, пожалуй, смысла оставаться в этом гадюшнике уже будет никакого… И еще интересно на какую должность и в качестве кого? Константин Петрович выглядывает наружу:

— Прошу вас.

Тяну шею увидеть кто там. Лазарев отступает, пропуская внутрь миловидную высокую женщину с гладкозачесанными назад волосами, ярким макияжем и папкой в руках. Любимова негромко приборматывает:

— Господи, а это еще кто?

Женщина идет навстречу Гальяно, они пересекаются на полпути и Серхио пропускает ее в голову стола:

— Прошу. Прошу.

С любопытством разглядываю прибывшую гостью. Так и стою с открытым ртом, а потом, опомнившись, закрываю его.

— Познакомьтесь — Софья Андреевна Радулова. Кризис — менеджер с мировым именем. Крупнейший специалист в своей области. Нда…Она вылечила не одну тонущую фирму. Работать будет с вами индивидуально.

Мировое имя нам ни о чем не говорит, Зима оценивающе поджимает губы, а Галя настороженно интересуется:

— Ну и поработает она с нами, а дальше что?

— А дальше, как в джунглях — сильнейшие выживают, а слабейшим соответственно… хэ…, кирдык.

Зимовский поправляя галстук, угодливо хихикает, а Радулова, соответственно фамилии, обводит радушным взглядом присутствующих и улыбается:

— Ну, я бы не стала так драматизировать.

Она делает паузу:

— Всем, здравствуйте!

* * *

На этой жизнеутверждающей ноте, совещание заканчивается, и мы отправляемся по рабочим местам. В чем состоит «индивидуальная работа» проясняется буквально через час, когда Софья Андреевна останавливает меня в коридоре и предлагает пройти в кабинет и побеседовать. Она так решительно заходит внутрь и направляется за мой стол, что остается лишь вздохнуть и покорно отодвинуть посетительское кресло от стены и устроиться в нем, слегка развернувшись к Радуловой боком и положив ногу на ногу. Грозный кризис-менеджер не торопясь кладет перед собой красную папку, извлекает оттуда ручку и листок с набором вопросов, с пустыми просветами для ответов. Значит, будет что-то вроде теста? Мне боятся нечего, дальше фронта не пошлют, а танки уже изъездили вдоль и поперек. Я, как Наумыч, от них с поднятыми руками не побегу. И еще я знаю, что надо держаться уверенно и спокойно, не паниковать.

Софья Андреевна начинает свои вопросы — сначала о моем появлении в редакции, о планах и амбициях. Похоже, у нее свои источники информации, а не только сплетни наших кумушек — еще пару-тройку месяцев я бы сбивался и не знал, что ответить, но сейчас говорю, даже не особо задумываясь, словно всю жизнь был Маргаритой Ребровой... А карьерных планов у меня нет — вернется Игорь, и я стремительно исчезну отсюда, ни минуты не задержусь. Я его замещаю временно.

— Скажите, с чем вы предпочитаете ходить на работу — с сумкой или с рюкзачком?

Ни с каким рюкзачком на работу не хожу, брови сами чуть вздергиваются вверх, и я вздыхаю, не глядя на интервьюера — мне не хочется давать простых ответов, из которых она будет делать однозначные выводы:

— С чем удобней с тем и хожу, плюс чтобы сочеталось с гардеробом.

Радулова тут же начинает что-то строчить, заполняя пустой квадратик.

— А по гардеробу к чему склоняетесь — к костюмам или свободный стиль?

Чувствую, что она изучающе смотрит на меня, и задумываюсь. Вообще-то с пиджаком раньше было привычнее, но Анюта меня перевоспитала. А может просто обабился и стал одевать все подряд, трудно сказать.

— По-разному, все зависит от того рюкзак у меня или сумка.

Получилось не очень логично и внятно — непонятно что на что влияет — гардероб на сумку или наоборот. Отвечать на женские вопросы непросто и приходится выкручиваться.

— Ясно. А у вас, когда-нибудь, был секс на рабочем месте?

Резкий переход сбивает, и я теряюсь — может, ослышалась? Недоуменно смотрю на Софью:

— Простите, что?

— Интимные отношения.

У Игоря, может, и были, но я за них отвечать не собираюсь. Лишь хмыкаю — я вообще наверно девственница, по крайней мере, это наиболее распространенная версия среди сплетен в офисе.

— Нет, не было.

Быстрый вопрос не менее провокационен:

— А вам хотелось бы?

Снова хмыкаю — какой смысл обсуждать фантазии, даже если они вдруг и приходили во сне или здесь в кабинете. И вообще это ничье собачье дело, даже самого высокого начальства. Сцепив пальцы у живота, твердо смотрю на собеседницу:

— Софья Андреевна, мне очень бы хотелось, чтобы «Спартак» выиграл Лигу чемпионов, только это вряд ли имеет какое-либо отношение к моим служебным обязанностям.

Радулова, тем временем, вылезает из-за стола и отходит к окну, поворачиваясь ко мне спиной:

— Вас легко обидеть.

Ну, это как сказать... Выпятив вперед губу, мотаю отрицательно головой, с кривой усмешкой на губах:

— Не знаю. Все зависит от человека. А на некоторых людей я принципиально не обижаюсь.

Взять хотя бы Зимовского. Софья встает позади кресла, в котором сидела и, положив локти на спинку, приваливается на нее:

— А вы любите подшучивать над коллегами?

Новый резкий поворот в разговоре. Или у нее такая тактика? Что тут сказать… Все мы в разговорах бывает шутим и подтруниваем, но она наверно имеет в виду нечто специальное? Типа облить кофе и спереть блузку, а потом включить систему пожаротушения? Отвожу взгляд и отрицательно дергаю головой:

— Не имею такой привычки.

— А над вами?

В смысле? Подшучивать над собой? Недоуменно смотрю на Радулову.

— Что, надо мной?

— Вы, становились объектами насмешек?

Софья обходит кресло и теперь, оперевшись руками на стол, нависает надо мной. Наверно до нее дошли слухи… И про мокрую ведьму, и про подставу под Гальяно… Хотя вряд ли…. Задумываюсь — можно ли считать насмешками издевательства Зимовского? Что бы до Софьи Андреевны не долетело, в данном случае лучше быть условно — честной, изворотливой, уйти от ответа. Снова выпятив нижнюю губу, утвердительно киваю:

— Да, конечно. Помню в детском саду, у меня на попе колготки порвались, вся группа ржала!

Это конечно экспромт. Не помню, были у меня вообще колготки или нет в детском саду. На какой-то детской фотографии вроде были под короткими штанишками. Бросаю взгляд в сторону кризис-менеджера и отворачиваюсь — понимай, как хочешь.

Софья, выпрямившись, со скептической усмешкой косится на меня:

— Маргарита Александровна, вы напрасно иронизируете.

А потом снова усаживается в кресло:

— Все, чем мы здесь занимаемся очень важно. От вас требуется просто расслабиться и искренне отвечать на мои вопросы.

Мне, видимо, лучше оправдать свою нервозность и я чуть качаю головой:

— Извините, но на работе расслабляться я не умею.

— Похвально.

Она снова заглядывает в свой опросник:

— А что вы предпочитаете, чай или кофе?

— Чай.

Какой-то у нас напряженный разговор получается. Я же хотела быть спокойной и уверенной? Самое время скрасить сухой тест шуткой. И заодно проверить, что за человек сама-то Софья Андреевна — высокомерная начальница или обычная тетка, может и умная, но не зацикленная на этом. Чуть склонив голову на бок, бросаю любопытный взгляд на Софью:

— И знаете, какой мой любимый сорт?

— Какой?

Усмехаюсь:

— Виски.

Она в ответ тоже усмехается и следующие пятнадцать минут мы разговариваем уже не так натянуто. Говорим об издательстве, о тонкостях процесса, да и о людях тоже. Расстаемся вполне довольные друг другом, по — крайней мере, мне так показалось.

Кого она теперь пойдет мучить не знаю, а лично я хочу заглянуть к Калугину — сейчас все способы хороши пробудить Наумыча к жизни, так почему бы не попробовать сделать это будущему зятю? Квартиру посмотрел, надо и отрабатывать, поддержать тестя. На часах второй час дня, обеденное время, но Андрей и правда у себя в кабинете и на мой вопрос о Наумыче, молча усаживается на угол своего стола, отворачиваясь. Даже странно. Стою, привалившись спиной к двери, и обхватив себя за локти. Укоризненно смотрю на нашего заботливого:

— Андрей, ты меня удивляешь.

Калугин ведет головой в сторону:

— Марго, ну что я могу сделать, если он трубку не берет.

Ну, хоть позвонил… Хмыкнув, пожимаю плечами:

— Так зашел бы. Это же, все-таки, твой будущий тесть.

— Ну, уж так уж и хреново, ему...

Дергаю плечами:

— А сам-то как думаешь? Положить на это дело полжизни, и в итоге остаться ни с чем.

Калугин снова ведет головой и недоверчиво хмурит брови:

— Ну, почему, ни с чем? Гальяно же уверил — у них там какие-то проценты, акции, еще что-то.

Он слезает со стола, а меня ужасно раздражает его нежелание хоть что-то сделать и поговорить с Егоровым. Даже странно — Андрюху ж хлебом не корми, дай обсудить и разложить по полочкам. Я помню, у них старые разборки и Андрей, вероятно, обижен на Наумыча, но сейчас не время дуться. Возмущенно перебиваю, хмурясь сама:

— Андрей, я тебя умоляю!

Калугин сдается и чешет губу под носом:

— Ну, да.

Неожиданно от дверей раздается задорный Наташин голос, и она появляется в дверях с пакетами и подружкой, психологом из торгового центра, кажется, ее зовут Юля.

— Всем привет!

Юля поддакивает:

— Здрасьте.

Смотрим, как эти двое шествуют с покупками мимо нас к столу. Прямо из магазина, видимо. Андрей вяло отвечает:

— Здрастье.

Наморщив лоб, расстроено вздыхаю — уломать Калугина на действия не удалось, а Наташе, судя по всему, тоже по фигу — ей интересней по магазинам, вон как заливается соловьем:

— Андрюш, представляешь, в обменнике сую пятьсот баксов, она говорит у вас четыреста. Вот, дура, а?

— Ну, решили? Все хорошо?

Подружка вмешивается:

— Ну, конечно, разобрались.

— Ну, хорошо.

Я все стою, чего-то жду от Андрея, хотя чувствую себя неуютно в их семейном междусобойчике. Хмуро сдвинув брови и взмахнув рукой, тоже подаю голос, хотя наверно меня уже никто не слышит и не видит:

— Ладно, я пройду.

А потом выскальзываю из кабинета за дверь.

* * *

Утреннее траурное настроение Егорова все равно не дает мне покоя и я, вернувшись к себе, хватаюсь за мобильник — пытаюсь дозвониться до Анюты. Приложив трубку к уху, жду отклика.

— Алло, Ань, привет.

Ноги сами несут меня к двери, потом обратно.

— Привет, говори, пожалуйста, быстрей! У меня еще play-лист читать.

Возвращаюсь к столу, к своему креслу.

— Ты разговаривала с Наумычем?

— Нет, он трубку не берет.

— Как? И у тебя тоже не берет?

— Ну, да, ну может в ванной.

— Полдня в ванной? Слушай Ань, у меня плохое предчувствие.

— Гош, ну не нагнетай. Наверняка поставил телефон на вибрацию, а у него эта его приставка орет на всю громкость.

Мне такие само успокаивающие объяснения недостаточны и я, сунув руку в карман брюк, неуверенно топчусь на месте, то дергаясь, то замирая, раздираемая желанием все проверить самой.

— Так. Хм…, хм… Ладно, Сомова, давай, ты как хочешь, а я сгоняю, посмотрю, как он там, мне так спокойнее.

Иду к креслу у стены и нагибаюсь за лежащей там сумкой.

— Мне потом перезвони, а?

— Да, конечно позвоню, давай, пока.

В открытую дверь заходит Зимовский и я, оставив сумку в покое, выжидающе смотрю на него. Антон дружелюбно интересуется:

— Ну, как у нас дела?

Не верю я его мирному настрою. Как всегда, жду подвоха от нашего креативщика и потому отхожу обратно к окну, за кресло:

— Ты это о чем?

Зимовский выпячивает губу:

— Да так, вообще... Работаем?

Просто так ничего не бывает. Егорова они с Лазаревым ловко свалили, теперь что, под меня копать явился? С него станется — напоет всяких гадостей Радуловой, и ведь не отмажешься. Протиснувшись за стол, начинаю суетливо перекладывать бумажки с распечатками. Вот чего ему здесь приспичило? Антон берет мой ежедневник со стола, и я вызывающе вздергиваю голову:

— Работаем, а что?

— Да… Да, так, ничего.

Он хватает чистый листок бумаги со стола:

— Ой, а что это такое?

И, насупив брови, делает вид, что читает:

— «Директору издательства «Хай Файф» Лазареву К. П. Заявление»

Его глаза удивленно округляются:

— «Прошу уволить меня по собственному желанию с должности заместителя главного редактора»?

Опять все тоже, ничего не меняется. Тяну руку и вырываю у него бумажку:

— Чего ты несешь!

Змимовский улыбается крокодильей улыбкой:

— Извини, показалось.

Терпеливо поднимаю глаза к потолку:

— Фу-у-ух.

Насвистывая, Антон направляется на выход, а я, сложив руки на груди, смотрю ему вслед — неужели он так уверен в результатах проверки? Софья мне показалась вполне вменяемой теткой. Или Зима берет меня на пушку?

— Так, спокойно Гоша, здоровых людей гораздо больше.

* * *

Когда приезжаю домой и поднимаюсь на свой 12 этаж, уже от лифта слышу на площадке голос Егорова… И еще чей-то знакомо женский. Тороплюсь скорей туда подойти — так и есть, на пороге квартиры пьяненький Егоров что-то вещает Радуловой, со сморщенным лицом взирающей на бывшего директора издательства.

— Не, я не каждый…, я ушел… Я все, это…, космический турист. Я…

Врываюсь в их разговор:

— Борис Наумыч!

Егоров утыкается лбом мне в плечо:

— О-о-о…

Смотрю на Радулову:

— Софья Андреевна, .а? И вы здесь тоже? Сейчас!

Разборки на лестничной площадке, перед соседями, ни к чему и я, виновато улыбаясь, тянусь прикрыть входную дверь и завести всех внутрь. Даже не представляю, что сказать Радуловой в оправдание шефа и его состояния. Пытаюсь хоть немного взбодрить Егорова, заставить его вести себя адекватней.

— Борис Наумыч!

— Да?

Благодушно повиснув у меня на плече, мы вместе с ним движемся в гостиную. Не забывая поддерживать страдальца одной рукой и таща портфель с сумкой в другой, оправдываясь, оглядываюсь назад, на Радулову:

— Вы просто не обращайте на него внимания. У него температура.

Мы заворачиваем в гостиную, и я, продолжая играть роль медсестры, деланно повышаю голос:

— Борис Наумыч, вам что, сказал доктор? Лежать в кровати.

Добираемся до дивана, и я, бросив на боковой модуль портфель, высвобождаюсь из пьяных объятий:

— Вот ложитесь и лежите.

Егоров садится, обвисая телом, а я остаюсь стоять, переглядываясь с подошедшей Радуловой. Та усмехается, глядя, как Егоров тянется к почти пустой бутылке:

— Он что, болен?

Конечно. И болезнь эта называется депрессия.

— Ну, да, естественно, вы что, не видите?

— А, ну это наверно лекарство?

Сарказм вполне понятен. Мне неудобно за свой жалкий спектакль, но приходится терпеливо продолжать, и я наклоняюсь за бутылкой, забирая ее из рук Егорова:

— А это…, маленькие шалости.

Еще раз, виновато улыбнувшись, убираю стеклотару вниз, на пол, за диван. Звонок в дверь заставляет Егоров встрепенуться и вскочить со своего места:

— О, девчонки, моя закуска пришла.

Он спешит в прихожую, а мы так и стоим с вытянутыми лицами, провожая глазами невменяемого начальника. Оттуда раздается новый вопль:

— Закуска!

В любом случае нужно объясниться и я приглашаю:

— Софья Андреевна. Давайте, пройдем, присядем.

Мы обходим боковой модуль дивана и садимся на освободившееся пространство. Радулова бросает на меня осторожный взгляд:

— Маргарита, я могу вам задать один вопрос?

— Да, конечно.

Кладу рядом сумку, которую до сих пор держала в руках, потом чуть приподняв попу, вытаскиваю из-под себя плед Наумыча, и усаживаюсь поудобней, чуть развернувшись к Софье. Радулова оглядывается на прихожую, с виднеющимся сквозь полки Егоровым:

— А почему вы с ним нянчитесь?

Почему нянчусь? Начинаю стягивать с себя куртку и откладываю ее рядом с собой, выигрывая секунды. Наумыч, покачиваясь, уже мелким шагом бежит к нам:

— Марго!

Он обходит вокруг дивана и наклоняется через спинку прямо к моему уху:

— Дай пятьсот рублей!

Не глядя, со вздохом, сую руку в сумку, потом в карман куртки и вытаскиваю несколько купюр.

— А…

Отдаю одну Егорову и тот, схватив, убегает. Почему, почему…

— Кхм.

Во-первых, Наумыч — это Наумыч, мы с ним, можно сказать, Перекоп брали. Десять лет плечом к плечу. Я ж можно сказать пацаном был, когда начинали раскручиваться. Во-вторых, мы раненых не бросаем, даже если они тяжелораненые. А сейчас у нас не издательство, а какой-то Мамаев курган получается. Ну, а в-третьих, я помогаю Анюте, она же моя подруга и я хочу, чтобы у нее все сложилось. Радулова ждет ответа, и я неуверенно бормочу, пытаясь сформулировать внятный ответ:

— Ну, почему нянчусь…, я…

Причины таковы, что и не озвучишь, и я кошусь на нее:

— Просто поддерживаю в трудную минуту человека, которого уважаю.

Радулова брезгливо косится в сторону коридора:

— А что он достоин уважения?

Такое сомнение вызывает у меня всплеск возмущения и я бросаюсь на защиту шефа:

— Естественно! Он просто сейчас немножечко сорвался, и вы прекрасно знаете почему. Просто он достойный человек, на самом деле, достойнейший! Я ему обязана всем. И положением, и карьерой, всем!

Взгляд Радуловой становится настороженным, и она удивленно смотрит на меня:

— Странно.

— Что, странно.

— Вы говорили мне, что просто заменяете вашего двоюродного брата, а теперь называете это карьерой.

Черт, опять я не слежу за базаром, сначала говорю, а потом думаю. Замечание сбивает меня, и я тушуюсь, в поисках ответа.

— Ну, да…

Надо держаться уверенней. Веду головой и стараюсь смотреть Софье прямо в глаза:

— Карьера моего брата и моя карьера тоже.

Звучит вычурно и непонятно, но Радулова не спорит и кивает, тихим голосом соглашаясь:

— Конечно.

На столе вовремя начинает наяривать оставленный телефон, и я, вцепившись одной рукой в диван, другой тянусь за ним:

— Извините.

Открыв крышку мобилы, пытаюсь рассмотреть, кто там такой настойчивый. Сомова! Вздохнув, прикладываю телефон к уху:

— Да!

— Алло Марго, ну, как он там.

— Относительно.

— Не поняла.

— Прогресс есть, но не в лучшую сторону.

— Что совсем плохо?

— Ну, вроде того.

— Марго я не понимаю.

— А что поделать Ань? По-другому, не получается.

— Ты не можешь говорить, да?

— Ну, да.

— У нас там дома кто-то еще, да?

— Ты права, конечно.

— Ну, хорошо, я сейчас приеду.

— Это будет лучше всего.

— Хорошо.

Захлопнув крышку мобильника, кладу его на стол. Из прихожей доносятся звуки какой-то возни, и мы обе поворачиваем головы на звук. Чешу пальцем висок — нужно что-то придумать весомое в защиту Наумыча, иначе он так и останется в ее сознании неудачником и алкоголиком. Софья сидит, закинув ногу на ногу, а потом кладет сцепленные пальцы на колени.

Самодовольно смеясь, Егоров возвращается к нам в гостиную с коробкой пиццы и, развернувшись спиной, усаживается сбоку на широкий диванный поручень. Он увлечено погружается в свою коробку, совершенно не обращая на нас никакого внимания. Киваю на шефа:

— Понимаете, Софья Андреевна, я хочу, чтоб вы знали — то, что вы сейчас видите, это не совсем тот Егоров, который раскрутил «МЖ».

Софья переводит сочувствующий взгляд на меня и в нем все равно чувствуется недоверие к моим словам. Наумыч тем временем уже распаковывает свое сокровище и, отрывая куски пиццы, жадно засовывает их в рот, а потом тянется рукой вниз, за стоящей на полу бутылкой. Так что я вполне понимаю брезгливость Радуловой и сокрушенно вздыхаю:

— Я бы даже сказала совсем не тот.

— Я догадалась.

Чуть пожимаю плечами:

— Просто на него все навалилось, одно на другое.

— А что именно?

— Ну, развод, да и раздел имущества. И все эти проблемы в издательстве. Знаете, не каждый выдержит.

Горестно наморщив лоб и вздыхая, качаю головой. Радулова мягко соглашается:

— Трудно не согласится….

Потом меняет тему:

— Маргарита.

Без Александровна? Но это звучит не панибратски, а как то по-дружески и я, вскинув голову, вопросительно смотрю на Софью. Она подтверждает мою мысль:

— А давай перейдем на ты?

Сцепив пальцы внизу, у живота, опускаю глаза и пытаюсь понять хорошо это или не очень. Наверно, все-таки, хорошо.

— Да, я не против.

Софья наклоняется в мою сторону, приближая лицо, и переходит на шепот:

— Слушай, Марго.

Подставляю ухо губам.

— То, что он здесь живет… У вас…

Она многозначительно замолкает. Я с Наумычем?! Такое предположение вызывает возмущенный протест:

— Нет, нет, ты что?! Просто дружба.

Софья смеется:

— А что, такое еще бывает?

Я твердо и уверенно киваю:

— Бывает!

Радулова вдруг поднимается, подхватывая сумку:

— Слушай, а может, сходим, поужинаем, м-м-м? Там и поболтаем.

Как-то это все неожиданно. Из официоза и сразу чуть ли не в подруги. Или у нее такой стиль, такой метод? Не понимаю такого неожиданного расположения к себе и тоже встаю. Егоров, закончив трапезу, вскакивает и обегает диванный модуль, покачиваясь и махая испачканными конечностями:

— Девочки, я готов.

Он мне тут всю обивку на мебели угваздает.

— Борис Наумыч, вымойте руки.

Тот прищуривается:

— Молодец. Вот, молодец.

И убегает, оставляя меня наедине с повисшем в воздухе вопросом Софьи Андреевны. Соглашаться или нет? Переминаюсь с ноги на ногу и неуверенно смотрю на Радулову:

— Э-э-э…Со мной?

Та благожелательно усмехается:

— Ну, да, а что тут удивительного?

В любом случае, не хочу усиливать негативное впечатление от Егорова. Может действительно, если просто поболтать, получится полезней?

* * *

Ночной город залит огнями. Катим на юг, на Волгоградский. Расплатившись за такси, проходим в странный ресторан, с яркими горящими буквами "Vernisage" над входом. Сидят за столиками, ходят по залу и танцуют исключительно тетки! Просто капец какой-то! Полумрак и красная подсветка создают интимную обстановку. На стенах подсвеченные картины. Мы продвигаемся по залу среди толпы и Софья интересуется:

— Ну, как тебе здесь?

Даже не знаю. С одной стороны я в восторге от всей этой необычности, но с другой, специфичность клуба бросается в глаза и напрягает. Интересно, почему она привела меня именно сюда? Пытаюсь усмехнуться:

— Ну-у-у…Так, ничего… Хэ.

Осматриваемся, крутя головами по сторонам. За столиками девушки что-то обсуждают и пьют вино из бокалов, кто-то курит, кто-то перешептывается. Целый цветник… Всегда было любопытно, что они делают и чем занимаются в подобных заведениях… Невольно приборматываю:

— Всю жизнь мечтал сюда попасть.

— Прости, что?

— А..., я говорю тысячу лет здесь не была,.. хэ…

И прикусываю язык — ляпую черт те чего, а она подумает, что я из этих… Софья кивает в сторону свободного столика у стены:

— Присядем?

Продолжая восхищенно глазеть по сторонам, соглашаюсь:

— Да, присядем.

Идем туда, под картину с двумя балеринами, слившимися в едином кружении. Тоже намек? Садимся на диванчик и я, сняв сумку с плеча, укладываю ее рядом. Софья располагается в пол оборота ко мне, положив локоть на столик, и улыбается, любуясь моим восторгом. Мы переглядываемся.

— Что выпьем? Вина?

Чуть веду плечом:

— Можно вина.

Улыбаемся друг другу, а потом Радулова оглядывается в поисках официантки и призывно поднимает руку. Нет, все-таки местечко зашибись, с любопытством продолжаю глазеть на теток, некоторые из которых чуть ли не в обнимку друг с другом, на певицу на сцене, смахивающую на переодетого мужика. Женский народ радуется жизни и им совершенно наплевать, что про них думают. Не выдерживаю, и в удивленном восхищении тараща глаза, поворачиваюсь к Радуловой:

— Капец, сколько баб!

Та лишь смеется над моей непосредственностью и это меня нисколько не смущает.

* * *

Спустя полчаса мир вокруг становится еще уютней и прекрасней. Мы с Софьей уже выпили вина и ваза с фруктами, стоящая перед нами, частично лишилась винограда и мандаринов.

Мне спокойно и свободно и, не заметив, когда и как, я уже подобрала под себя ногу, усевшись прямо на нее, и сижу, расслаблено откинувшись на спинку диванчика. Софья, положив руку рядом с моим плечом, расположилась в пол оборота и цедит красное из бокала. Наблюдаю за танцующими девушками в зале и усмехаюсь:

— Интересно — это сейчас дамы приглашали кавалеров или наоборот?

Беру с тарелки красную виноградину и отправляю в рот. Софья хмыкает:

— Хорошая шутка... А тебе кто больше нравится — дамы или кавалеры?

Вопрос с подтекстом, особенно в таком специфическом месте. Лучше всего уйти от ответа. Несколько раз задумчиво веду головой из стороны в сторону, а потом загоняю виноградину за щеку:

— А ты знаешь, мне больше нравится с маской, да в Красное море.

Тороплюсь поднять наполовину наполненный бокал и замять тему:

— Давай, выпьем?

— Давай.

Мило улыбаясь друг другу, чокаемся. Если все держать под контролем, то, в общем-то, Софья нормальная тетка, умная и уравновешенная, без закидонов. В зале раздаются громкие звуки старой мелодии, и я замираю, не донеся бокал до губ. Танго? Это же прошлый век. Удивленно усмехаюсь, пожимая плечами:

— Капец, это что за раритет?!

Отпиваю вина и смотрю на Радулову. Та чуть вздергивает брови:

— Вообще-то это танго.

— Да я слышу, что не ламбада. Только где они его откопали?

Удивленно кручу головой, разглядывая топчущиеся парочки — как-то они не очень рвутся в круг. Софья любопытствует:

— А что ты имеешь против этого танца?

Вовсе нет, начинаю отнекиваться:

— Да нет, я ничего, нет, чего я буду против.

Снова бросаю взгляд на пустой танцпол и усмехаюсь:

— Нет. Только кто это будет танцевать?

Радулова, вздохнув, поднимается со своего места:

— Ну, например, я.

Это так не вяжется с образом современного кризис-менеджера, что я, широко распахнув глаза и наморщив лоб, пораженно гляжу на нее снизу вверх:

— Ты, танго?

Радулова поправляет свою жилетку, одергивая ее вниз:

— А что, это недостаток?

Только достоинство, но это так необычно. Вижу, как она выбирается из-за стола и, поддавшись движению, тоже встаю:

— Да нет, просто…

Софья берет меня за руку и пытается увести за собой:

— Что, просто? Научить?

Растерянно тащусь следом, забыв закрыть рот и не зная как поступить.

— Кого, меня?

— Ну, вообще-то, моя мама говорила, что если раньше человек не танцевал танго, то считался ущербным.

Так это когда было.

— Ну, раньше и в космос не летали.

Мы подходим к возвышающемуся танцполу в центре зала и Радулова забирается на него. А потом протягивает руку:

— Пойдем.

Позориться перед всеми?

— Да, перестань.

— Трусишь?

Наверно от вина, но мне совсем не страшно. Просто я не умею. Но с другой стороны — она же позвала меня учить, а не демонстрировать мастер-класс?

— Чего это я трушу?

— Вообще-то считается, что это столичный танец. Марго, в жизни надо все попробовать!

Оглядываюсь на подошедших вокруг нас девушек и решаюсь — махнув рукой, вскакиваю на площадку. Так резко, что нитка бус взметается, чуть ли не до носа.

— А, черт с ними!

С кем не знаю. Наверно со страхами. Внизу раздаются аплодисменты, и мы смотрим вниз, улыбаясь зрительницам. Никогда Игорек не выступал на самодеятельной сцене, тем более в танцевальных шоу… Смущенно кивнув, поворачиваюсь к партнерше:

— Я стесняюсь спросить, кто из нас кавалер?

— Выбирай сама.

Это опять предполагает демонстрировать свои запутанные предпочтения, и я уклоняюсь:

— Да нет, это ты выбирай.

Софья крепко берется за мою талию и придвигает к себе. Невольно вырывается возглас:

— Ого!

Мне остается по-женски расположить свою руку у нее на плече — мужчина у нас сегодня Софья Андреевна.

— Расслабься и иди за мной!

Мы ступаем под музыку, и я стараюсь ставить ногу так, как делает это Радулова. Обе в брюках, на высоких каблуках, мне кажется, со стороны мы выглядим весьма эффектно и красиво. Дойдя до края платформы, разворачиваемся, меняя руки, и движемся в обратном направлении. Под музыку это так здорово! И снова пируэт со сменой рук. Софья прогибается назад, и уже я удерживаю ее за кавалера Весело и здорово, и ноги уже сами работают в такт. Моя партнерша поднимает руку вверх, вместе с вложенной в нее моей ладонью и я уже знаю, что делать — разворачиваюсь вокруг оси и оказываюсь спиной к Софье, совсем вплотную. Наши руки оказываются переплетены, и мы хохочем под аккомпанемент завершающейся мелодии. Зрительницы одобрительно хлопают, и я смущенно тру пальцем лоб. Сама не ожидала, что так здорово выйдет.

— Капец, наверно, я как корова на льду.

— Ну, не знаю по поводу коров, я конечно не спец, а по поводу танца зачет.

Приятно слышать. Бросаю довольный взгляд на партнершу, и тяну ее за собой вниз:

— Пошли.

Мы спускаемся c танцпола и возвращаемся к своему столику. Чувствую, как рука Софьи приобнимает меня за талию, но это ощущается естественно и без двойных смыслов — после замечательного единения в танце мы уже практически подруги.

* * *

Вечер продолжается, и мы опять пьем вино и разглядываем публику. Сижу в пол оборота к Софье, ногу на ногу и тихонько цежу красное. Радулова поднимает свой бокал, мы чокаемся, и она одним махом осушает его. Я же делаю лишь маленький глоток и с любопытством комментирую такое гусарское винопитие:

— Ого!

Та то ли извиняется, то ли оправдывается и своим бокалом указывает на мой:

— Ой, чего-то пить захотелось… А чего ты так слабенько?

Да вроде и так хватило. К тому же ко мне опять возвращаются мысли о цели нашего похода. Пьем, танцуем, практически не едим и о работе не говорим… Странно все это. Мотаю отрицательно головой:

— А я так… Я виски больше люблю.

В моем голосе звучат виноватые нотки, и моя визави сразу оживает:

— Заказать?

Виски на вино? Вообще-то, если бы мне было надо, и сама бы заказала. Похоже, Софья Андреевна все никак не выйдет из роли кавалера. Или это кризис — менеджерская проверка? Невольно хмурю брови:

— Не, не, ты что, завтра на работу, не...

Радулова легко соглашается:

— Ну да, работа она и в Африке работа.

Смеясь, она тянется к тарелке с фруктами, оторвать виноградину от ветки. Нет, похоже, ложная тревога, все нормально. Со вздохом отворачиваюсь и продолжаю с восторженным любопытством крутить головой, рассматривая заведение.

— Фу-у-ух.

Радулова подносит очередную виноградину уже к моему рту:

— Хочешь?

Автоматически беру ее губами прямо из пальцев и киваю улыбающейся Софье… Нет, все это слишком интимно получается — танцы, вино, кормежка с рук… Надо завести разговор на отвлеченную тему. Только вот о чем говорить, если не о работе?

— А ты в гостинице живешь?

— Угу.

Софья продолжает есть виноград, и мне больше не предлагает. Зато подхватывает новый разговор:

— Знаешь, как называется?

Чувствую, что за этим скрывается шутка и подыгрываю, приподнимая брови:

— Как?

— «Хотел».

Обе смеемся, хотя юмор опять с подтекстом. По-моему, пора закругляться и по домам. Хлопнув в ладоши, сажусь прямо, демонстрируя готовность подняться:

— Ну, что? По кофейку и такси вызываем, да?

Выжидающе смотрю на Радулову, но та не меняет расслабленную позу:

— Слушай, может, у тебя кофе попьем?

Та-а-ак… Отвожу глаза в сторону и зависаю, не зная, как реагировать. Софья объясняет:

— А то здесь такой поганый делают, а в гостинице он растворимый.

Она смотри на меня, а я все не могу решиться и молчу, отведя глаза. Хотя ее слова звучат вполне логично и не выглядят сомнительными. Неуверенно мямлю:

— А-а-а…, ну-у… Я не знаю…, в принципе …

— Нет, если не хочешь, так сразу и скажи, перебьюсь.

Софья отворачивается нисколько не пытаясь давить, и я соглашаюсь, кивая несколько раз:

— Нет, нет…, не вопрос… Давай заскочим.

Софья внимательно смотрит на меня:

— Точно не в напряг?

Похоже, я себе все навыдумывала. А если и нет, то прикинусь дурой — кофе это кофе, без всяких намеков.

— Конечно, я даже могу капучино сделать. Поехали!

Софья с улыбкой поворачивается в сторону зала и машет рукой официантке:

— Девушка, счет, пожалуйста.

Я тоже хватаюсь за сумку в порыве внести свою финансовую лепту:

— Да.

Достаю кошелек, но Радулова с улыбкой меня останавливает:

— Расслабься, с тебя кофе.

Остается неопределенно хмыкнуть и согласиться.

— Хэ…

Настаивать «каждый за себя» просто глупо, не место и не время.

* * *

Пробок на улицах уже нет, и мы относительно быстро добираемся до моего дома. В теплой темной машине, тем более после вина, глаза сами собой слипаются, так что желание попить кофе и взбодриться только усиливается. Поднявшись на этаж, открываю дверь и пропускаю Софью внутрь:

— Ну, проходи.

В прихожей горит свет — значит, дома кто-то есть, не спит, и вдвоем коротать вечер не придется. Правда никто и не встречает.... Зайдя , Софья облегченно вздыхает, видно надоело трястись в дороге, а я, прикрыв входную дверь, делаю шаг следом и тоже делаю глубокий выдох, закинув голову вверх:

— Фу-у-ух Что-то меня разморило.

Мы двигаемся по прихожей к кухне и я, вопросительно приподняв брови и наморщив лоб, заглядываю в лицо довольной Радуловой:

— Тебе кофе крепкий сделать?

— Да и без сахара.

— Не боишься на ночь?

— Ну, сколько выпью

Мы останавливаемся на углу кухонного закутка, возле стойки со стульями и я стаскиваю с себя куртку, что бы бросить ее на ближайшую табуретку:

— Сейчас.

Со стороны Анькиной комнаты раздается громкий зевок и ее заспанный голос:

— Добрый вечер.

Удивленно смотрю на приближающуюся Аньку — для сна время детское, а если спала, то мы вроде не галдели, чтобы разбудить. Да и вообще непонятно зачем вылезла — мало того, что Наумыч засветился как жилец, так еще и жиличка появилась. Пребывание здесь еще и дамы может вызвать у Радуловой новые вопросы. Та действительно странно глазеет на нее и мне эта реакция понятна — то пьяный Наумыч, то зевающая Сомова. Мало мужского общежития в квартире, так еще и женское. С татуировками, в борцовке и трениках, с бутылкой в руках Анька шокирует любого постороннего гостя. Мне вдруг вспоминается Лика и Анютина реакция на нее. Вот теперь Софья подумает черт, знает чего. Растерянно пытаюсь изобразить радость:

— О-о-ой, привет.

Сомова кивает:

— Ага.

— Кстати, познакомьтесь — это Аня моя подруга. Очень близкая моя подруга.

Прямо дежавю какое-то. Сомова индифферентно прикладывается к бутылке, хлебая прямо из горлышка.

— А это Софья, она у нас…

Оглядываюсь на улыбающуюся Радулову — мы же здесь как подруги, а не как проверяющий и проверяемый. Обеими руками тычу то в одну, то в другую:

— В общем, это Аня, это Софья.

Точно дежавю. Подобная мысль вызывает напряженный смех. Но Сомова вполне серьезна:

— Очень приятно.

Чего не скажешь о Софье с ее заморожено растянутыми губами:

— Взаимно.

Что-то мне неуютно от этой встречи. Перевожу взгляд с одной на другую и пытаюсь сохранить подобие радости на физиономии. Анька кивает в сторону кухни:

— Я тут оставила тебе суши, там, в холодильнике. Ты ешь, если хочешь, да?

Неопределенно киваю — пожрать конечно не мешает, но не сейчас. Моей гостье достаточно и кофе. Сомова, махнув рукой, плетется назад к себе в комнату:

— Ну, я пошла.

Со вздохом киваю:

— Давай.

Как только Анька исчезает за дверью, Радулова, не меняя деревянное выражение на лице, интересуется, тыкая рукой куда-то в пространство:

— А она тоже здесь живет?

Версия, что Анька тут из-за Наумыча вряд ли катит — почему тогда Егоров у меня живет, а не у нее? Значит, будем говорить правду — приютила бездомную, без кола и двора. Наморщив лоб, оглядываюсь в сторону ушедшей Ани:

— Ну, да, я же тебе говорю, моя подруга, близкая.

Понимаю, что звучит сомнительно — можно подумать, что все близкие подруги исключительно живут вместе. Но другой версии у меня нет и, тряхнув головой, зову Софью на кухню:

— Проходи.

Но та неожиданно меняет свои планы:

— Ты знаешь, давай лучше в следующий раз.

Почему? Анюта ушла, если смущала, можно посидеть, еще потрепаться. Или уже ночь и я долго копаюсь? Удивленно вздернув брови, извиняюсь:

— Да нет, я сейчас быстро, это пять минут.

У Софьи благодушная улыбка уже давно исчезла с лица, и настроение явно ухудшилось:

— Ну, ты наверно права, все-таки, поздно для кофе.

Она разворачивается и идет к выходу, ну а я плетусь следом. Даже не знаю, к лучшему вся эта ситуация или к худшему и дергаю плечом:

— Ну…, в принципе, как хочешь.

У дверей Софья останавливается:

— Ну, в любом случае, спасибо за приглашение.

Она уже опять улыбается. Я опять пожимаю плечом — в принципе, она сама напросилась, я специально не приглашала и вовсе не настаивала. Но в ресторане и с танго, мне понравились.

— Да не за что, тебе спасибо. Вечер был просто...

Поджав губы и восторженно подняв глаза вверх, вспоминая наш тандем на танцполе, складываю пальцы в две большие буквы «О». И действительно ОК! Невольно цокаю языком:

— На пятерочку!

Софья сразу добреет:

— Ты так считаешь?

Мой взгляд продолжает блуждать в пространстве. Так и вижу — полумрак, музыка и две дивы, движущиеся в едином ритме.

— Конечно!

Было круто!

— Танго под вино, это…

Перевожу восхищенный взгляд на Софью:

— Это что-то!

— Спасибо, мне очень приятно. Ну, до завтра?

— Да, до завтра.

Смотрим друг на друга, улыбаясь, наши лица совсем близко и Радулова вдруг тянется меня поцеловать, прямо в губы. В последний момент подставляю щеку, растерянно смеясь и тут же, ускользнув, тянусь открыть дверь. Это было или мне показалось? Хотя ресторан для девочек сомнений не порождает. Смущенно тру пальцами лоб — мне только розовой любви с кризис-менеджером не хватает для полного армагеддона.

— Хэ!

Софья делает шаг наружу:

— Цветных снов.

Натуженно смеюсь, тряся головой:

— Хэ... Да меня и черно — белые устроят.

— И то, правда. Ну, пока.

— Пока.

Закрыв дверь, стираю с лица улыбку и делаю глубокий выдох:

— Фу-у-ух.

Сомова тут же высовывается из своей комнаты, совсем уже не заспанная, а даже наоборот — бодро шлепает ко мне, помахивая полупустой бутылкой. Чего она с ней носится-то? Сушняк, что ли? Анька интересуется:

— Ну, как прошел вечер?

Это она про Софью? Сунув руки в карманы, дергаю неопределенно плечом:

— Да нормально….

Cворачиваем в гостиную и гуськом направляемся к дивану — я усаживаюсь на боковой модуль, а она, откручивая пробку на бутылке, плюхается рядом. Новые впечатления и эмоции рвутся наружу, а глаза загораются от возбуждения:

— Ань!

— А?

— Прикинь, я танго танцевал.

— Танго? Где это?

— Где?! В кабаке!

— А-а-а… Ну, поздравляю.

Сомова тычет большим пальцем себе за спину, в сторону прихожей:

— А это кто такая?

Наверно, это главный вопрос, из-за которого она и вылезла из своей берлоги. Не может успокоиться, контролирует, не вожу ли я баб в ее отсутствие.

— Радулова, кризис — менеджер, я же тебе рассказывал.

— А ну, да. Так ты с ней, теперь что ли, по кабакам ходишь?

Пытаюсь оправдаться:

— Ну, а что мне было делать, если она меня пригласила?

Сомова присасывается к горлышку бутылки:

— М-м-м.

Переложив всю вину на Софью, уже не сдерживаю впечатлений — воспоминания о необычном клубе заставляют поднять взгляд полный восхищения и удивления вверх:

— Ань, кабак — прикольный. Одни бабы! Я бы еще полгода назад это раем бы себе представил.

Сомова недоуменно зависает:

— Подожди, как это одни бабы? А с кем же ты танго танцевал?

Пожимаю плечами:

— С кем? С ней!

Анюта таращит глаза:

— С ней? Так она что, лесбиянка?

Врать желания нет и я отвожу глаза:

— Ну-у-у,…есть ощущение.

— То-то, я думаю, она на меня так посмотрела.

А у них, значит, переглядки все же были. Как с Ликой тогда. С любопытством пытаюсь заглянуть Сомовой в лицо:

— Как, так?

— Как, так… Ну, как жаба на муху!

Экспрессия, с которой это было сказано заставляют усомниться в Анькиной непричастности — видимо дала повод. Может Радулова потому и ушла, что и Анюта не осталась в этих гляделках в долгу? Я же помню Анькину стычку с Ликой — искры летели. Правда Софья явных поводов вроде не давала, так что отворачиваюсь:

— Да ладно, не заморачивайся.

Сомова энергично пожимает плечами, не снижая тон:

— Я не заморачиваюсь, это, кстати, тебе надо заморачиваться.

Мне? Почему? Это Анька считает меня Гошей с мужскими инстинктами, а у Игорька, увы, все инстинкты давно уже женские и предмет его томлений ходит в брюках и гоняет в футбол. Вздыхаю, опустив голову вниз, а потом вскидываю ее, отметая Сомовские подозрения:

— Да ладно, разберусь.

Уперев руки сзади в поясницу, потягиваюсь всем телом из стороны в сторону, разминая спину.

Сомова вдруг загорается:

— Кстати, а почему бы не воспользоваться этим?

Чем этим? Тем, что Софья лесбиянка? Положив локти на колени, в недоумении разворачиваюсь к Анюте:

— В смысле?

— Ну, она же у вас какой-то там специалист по кадрам?

И что? Пока не врубаюсь в Сомовские заморочки и внимательно слушаю.

— Ну, пользуясь ее симпатией….

Наклонив голову на бок, уже недоверчиво разглядывает подругу — она что, мне предлагает тоже записаться в лесбиянки?

— Можно же взять ее в оборот, а?

Анюта крутит в воздухе рукой, изображая нарастающие обороты, а у меня от такого креатива удивление растет с каждой секундой, а брови лезут все выше на лоб. Даже если меня будут увольнять, я этого не сделаю.

— Сомова, ты долго думала?

Анюта морщится и идет на попятный:

— Гош, ну я не про постель.

Господи, ну тогда говори ясней, а не прыгай с пятого на десятое. Пожимаю плечами:

— А про что?

Сомова начинает юлить, елозя по дивану:

— Ну…, раз она на тебя запала, покажи ей какой ты специалист, а?

Она воодушевленно сжимает кулачки и трясет ими в воздухе, а я все равно не понимаю. Если она на меня запала как лесбиянка на женщину, то, что я ей должна показывать?

— Специалист в чем?

Сомова отворачивается:

— Гош, ну что ты тупишь, а? Ну, ведь только полпервого ночи.

Да потому что тебя фиг поймешь. Несешь какую то хрень, с пятое на десятое, да еще пинаешь, что я туплю. Наконец Анька формулирует, что же хотела сказать:

— Ну, ты же не одна из этих ваших офисных шавок! Ты прекрасный журналист, специалист своего профиля, я вот о чем.

Задумываюсь… Прямо серпантин получился — начала с лесбиянок и закончила журналистикой. Не очень понимаю, как смогу демонстрировать свой профессионализм. Выпущенные номера подсовывать под руку, что ли? Радулова наверняка их и так полистает, без толчка с моей стороны. Но подругу за участие хвалю:

— А вот ты куда загнула.

Загнула, потому что слова правильные, а логики никакой. Я и так кручусь как белка в колесе на работе. У кого есть глаза, тому показывать не надо, сам увидит… А у Софьи они есть.

— Да ничего я не загибала! Просто глупо в сложившейся ситуации не воспользоваться таким козырем.

Анюта вскакивает со своего места:

— Все Ребров, я пошла спать.

Воспользоваться ситуацией конечно нужно — возможно я смогу замолвить словечко о Наумыче, об Андрее, о других сотрудниках, которые действительно пашут, а не надувают щеки, как Зимовский.

— Ань.

— Чего?

— А иди ко мне советником. Я тебе зарплату хорошую положу.

Сомова хмыкает:

— Да пошел ты.

И отправляется к себе в комнату. А я смотрю ей вслед — Гоша уже отправился, куда его послали, а Марго нужно идти в ванную и смывать косметику на ночь.