День за днем - 2 (гет)

Утром на работу еду попозже — во-первых, сказались вчерашние посиделки, так что рано подниматься и собираться на работу совсем неохота, а во-вторых, есть отмазка, уже озвученная Люсе. Пока оделась, навела красоту, позавтракала — на часах уже десятый час. К тому же хотелось выглядеть по высшему классу — триумф над Антошей надо праздновать победительницей, а не серой мышкой. На фэйсе идеальный макияж, на руках свежий маникюр, на голове симпатичный организованный беспорядок, к юбке яркая атласная фиолетовая блузка, с треугольным вырезом в горловине и новые туфли.

Выйдя из лифта, провожу пропуском по стойке регистратора, затыкая его писк, а потом, не торопясь, уверенной походкой иду через холл, прижимая локтем, висящую на плече сумку. Пальцы пытаются ослабить пояс туго затянутой куртки — еще в лифте хотела расстегнуть, пока не запарилась, да так и не сняла. Возле секретарской стойки оживление — там отираются о чем-то спорящие Пчелкин с Кривошеиным, но при моем приближении оглядываются:

— Здрасьте Маргарита Александровна.... Здрасьте...

— Привет.

Иду дальше и курьер, сунув руки в карманы, оставляет свою компанию, чтобы присоединиться:

— А вы нам ничего не хотите рассказать?

Сняв сумку с плеча, лезу внутрь убрать пропуск, а потом кошусь на сияющую физиономию Николая:

— Что, именно?

Сзади слышится голос Валика:

— Ну, про похищение Гоши.

О, как! Такой вариант мне и в голову не приходил. Видимо теперь это официальная версия для сплетен.

— А-а-а… Я смотрю, оперативно информация распространяется.

Кривошеин отшучивается:

— Воздушно — капельным.

У меня хорошее настроение и есть желание ответить едкой остротой. Остановившись, с усмешкой веду бровью:

— М-м-м... Смотрите Валентин, не заразитесь. А то Антон Владимирович подхватил — и все.

Людмила испуганно выглядывает из-за мужских спин:

— А что все?

Ну как, что? Печально кивнув, развожу руками:

— Врачи говорят — не лечится. Только усыплять!

У Люси падает челюсть, ниже некуда, а Валентин разочарованно ведет рукой, словно подводит черту:

— А-а-а, то есть вся эта история полный бред?

— Ну, почему же… Просто все выглядело по-другому.

Пчелкин сразу оживает:

— А как?

Не разочаровываю народ в его домыслах:

— Ну, Зимовский то, думает, что я Гошу дома прячу.

Валик, чувствуя подвох, глядит недоверчиво исподлобья:

— А на самом деле?

— А на самом деле, зарыт в саду, под яблоней.

Развожу руками:

— Ну, чтобы на удобрения не тратиться.

Валик разочарованно качает головой:

— Издеваетесь, да?

— Я?… По-моему, вы первые начали.

Усмехнувшись, поправляю упавшую на лицо прядь волос и, развернувшись к двери, делаю шаг в кабинет. Но меня останавливает голос Егорова:

— Так, марксисты — ленинисты.

Ждем, пока шеф подойдет и скажет речь, но он ограничивается язвительным замечанием:

— Как я люблю, когда вы работаете...

Собравшаяся кучка разбегается врассыпную по рабочим местам, оставляя нас одних, и Наумыч одобрительно кивает вслед исчезающим спинам:

— Спасибо.

Для меня у него сдержанное благодушие в глазах:

— Маргарита Александровна.

— Да, Борис Наумыч.

— Зайдите ко мне, минуток так на пять.

Мне только сумку с курткой бросить и все. Только вот зачем я ему понадобилась? Задумчиво оттопырив нижнюю губу, киваю:

— Без проблем.

Егоров уже идет назад, к себе, но вдруг тормозит и, весело стреляя глазами, добавляет:

— Да и Антона Владимировича, приведите. Я думаю, нам есть о чем поговорить.

Видимо о вчерашних событиях? Раз воздушно — капельным. Понимающе киваю и тихо бормочу под нос:

— Да…

* * *

Через пять минут мы уже у шефа и, расположившись по разным углам, слушаем очередные нотации начальника о бардаке в редакции из-за затянувшейся войны между главным редактором и его заместителем. И о последних боях с привлечением стражей порядка к поискам Игоря Реброва. Если дойдет до желтой прессы, реклама для «МЖ» не понравится инвесторам однозначно. Зимовский сильно ворошить подробности не хочет и, облокотившись на этажерку со слониками, лениво крутит одного из них в своих руках. В его устах — он доблестный рыцарь, спасающий похищенного друга от двух хитрых злодеек, успевших перепрятать Игоря в последний момент из снятого за городом дома в неизвестном направлении. Вот где оказывается собака порылась, а то мы вчера с Анютой всю голову сломали, придумывая, что же искал Зимовский с ОМОНом. Хотя все равно непонятно, причем тут родители, осколок вазы и записи на автоответчике. Ну, а мне перед Егоровым разбухать тоже ни к чему, это наше внутреннее с Антоном дело. В моем рассказе мы с Аней вместо отдыха получили цирк с маски-шоу и последующие глубочайшие извинения со стороны доблестной милиции. Сложив руки на груди и привалившись попой к столику в углу комнаты, отворачиваюсь. Наумыч, сунув руку в карман брюк, продолжает нас отчитывать:

— А вам не кажется, что вы каким-то образом должны закрыть эту тему?

Жестом сеятеля он демонстрирует нам широту возникшей проблемы. Только вот непонятно, что он имеет в виду — маниакальный бред Антона должны закрывать психиатры, а не я. Решительно соскакивает с края столика и, задрав вверх подбородок, повышаю голос:

— Какую тему?

— Маргарита Александровна, я думаю, вы прекрасно знаете, о чем я!

Вот именно, что понятия не имею. Пожимаю плечами:

— Борис Наумыч, лично я ничего не открывала, поэтому и закрывать нечего.

Егоров отводит вытаращенные глаза в сторону и всплескивает руками, а потом отходит к окну, прикрыв рот ладошкой. И что весь этот мини-спектакль означает? Зимовский, чувствуя невнятную реакцию Егорова, подает голос:

— Ну да, да, прямо святая.

Оглядываюсь на него, потом перевожу взгляд на Наумыча:

— Слушайте, судя по ехидным репликам этого не очень молодого человека, ему есть что рассказать.

Егоров грустно усмехается, но не смотрит на меня. Не понимаю, чего он добивается. А вот Зимовский, сразу просекает нежелание шефа устраивать взбучку за историю с ОМОНом и торопится укрепить свои позиции — подступает вплотную, задрав два пальца вверх, к своим бесстыжим зенкам:

— Да я своими глазами видел, как ты пыталась по телефону заставить Гошу просить выкуп!

Видел по телефону? Это что-то новенькое… Придурок, бредит на ходу. Смеюсь, хотя получается несколько нервно:

— Ну, тогда тебе надо к окулисту, у тебя явно проблемы со зрением.

Оборачиваюсь к Егорову, тыча пальцем в сторону Антона:

— Вы искали редактора в криминальную хронику?

Развожу руками, а потом кручу пальцем у виска:

— Вот, готовый экземпляр. Правда фантазия иногда зашкаливает, а так….

Наумыч продолжает молчать, топчась у окна, то подходит ближе, то дальше, будто хочет спросить и не решается. Я это замечаю, но слишком занята извечным спором с темными силами нашего издательства. Которые, к тому же, начинают орать в ответ:

— Слышь, ты, курица!

Наконец, Егоров вмешивается, повышая голос и влезая между нами:

— Так все, хватит все… Давайте не будем переходить на личности.

Антон затыкается, сжимая губы в тонкую полоску, я тоже отступаю, перемещаясь к окну за начальственным креслом. Наумыч продолжает гнуть одному ему известную линию:

— Маргарита, зачем ты арендовала это помещение?

Зимовский тут же вылезает из-за начальственного плеча:

— Да?

Мне не хочется рассказывать про ссору отца с матерью и последующие события, тем более при Зимовском. Встряхнув гривой, прищуриваюсь:

— Интересный вопрос, Борис Наумыч. А почему вы у меня не спросите размер моего нижнего белья?

Егоров, мотая голой, отворачивается, зато Зимовский, почуяв настроение Егорова выяснить какие-то дополнительные вопросы, начинает напирать, кружась вокруг меня словно падальщик:

— Не надо только уходить от ответа!

Если бы не было рядом этой гнилой рожи, я бы может Наумычу и рассказала все как есть, а так... Сунув руки в карманы юбки, разворачиваюсь в сторону стервятника:

— Это мое личное дело! Хочу, снимаю дом, хочу, снимаю кино!

Зимовский заискивающе выгибается, стараясь заглянуть в лицо Егорова:

— Борис Наумыч, я лично видел Игоря Реброва с забинтованным лицом.

А-а-а…. , так вот откуда ноги растут. Он где-то видел перебинтованную голову моего отца! Егоров утирает пот со лба, но не поворачивается, и я говорю ему в спину:

— Это был не Игорь Ребров.

Зимовский самоуверенно язвит:

— Да-а-а, серьезно, а кто тогда? М-м-м?

Можно подумать, что других вариантов быть не может. Вижу, как Егоров чуть поворачивает голову, навострив ухо, потом оборачивается, явно заинтересовавшись:

— Марго, не молчи.

Не знаю, какие тараканы у него в голове, но его явно интересует наш с Аней гость. Гость, а вовсе не бред насчет похищенного Гоши. Говорить или нет? Осторожно кошусь на Антона — родителей Игоря он прекрасно знает, но если повернуть по-другому…

— Это был мой отец.

Егоров внимательно смотрит мне в лицо, а Зимовски, сбоку, разыгрывает целый спектакль, хотя на него сейчас практически никто не обращает внимание. Он приседает, сложив ладошки, и орет:

— Вау! Пять баллов!

Крутит головой, вопит и хохочет:

— Супер! А может это был Джастин Тимберли, а ты их просто перепутала?

Капец… Ну, что за урод? Сунув палец в ухо, трясу головой, изображая полную оглушенность его поросячьими взвизгами. Но сейчас меня больше занимает Егоров, который нахмурив брови не отводит взгляда от моего лица, что-то высматривая в нем. Видимо ему тоже надоедают вопли Зимовского и он их обрывает:

— Антон!

И обходит вокруг меня, оттесняя Зимовского в сторону:

— Подожди… Отец?

— Да, это был мой отец.

Честное пречестное. Переступаю с ноги на ногу, не смея поднять глаза, хотя говорю истинную правду.

— Дело в том, что в моей семье возникли очень сложные обстоятельства.

Наумыч пробирается за моей спиной на прежнее место, внимательно слушая, все что я говорю.

— Мои родители были на грани развода, это очень долго рассказывать и я придумала весь этот спектакль, чтобы хоть как то их помирить.

Рассказываю все это Егорову, но Зимовский опять вмешивается и перебивает:

— Угу… Тебе бы, знаешь, спокойной ночи малыши вести.

Он по-идиотски хрюкает, а потом добавляет:

— Там, хотя бы, дети в эти сказки поверили.

Мне кажется, Наумыч моему рассказу верит, что-то переваривается в его мозгах, а то, что гундосит над ухом упыреныш, меня мало волнует и я замолкаю, разглядывая потолок. Вопли Зимовского видимо мешают не только мне, но и каким-то раздумьям шефа, и он одергивает его, взвиваясь:

— Антон!

Тот временно умолкает, демонстрируя, как зашивает себе рот, а потом отворачивается к окну.

— Марго, ответь мне, пожалуйста, еще на один вопрос. А что это за человек, который ударил тебя по лицу?

Удивленно смотрю на шефа — а это откуда прилетело? Или Сомова успела натрендеть?

— А вы откуда знаете?

— Случайно. И все же?

— Он не специально. Дело в том, что на этого… придурка, запала моя мама.

Егоров, сощурившись, задумчиво поджимает губы. Черт, как же мне не хочется полоскать здесь грязное белье и рассказывать про родителей. Одно утешает — я говорю о предках Марго, и никто их не свяжет с моими мамой и папой.

— И мой отец… Это очень личное, я бы не хотела распространяться на эту тему.

Ухожу от темы в буквальном смысле — мимо Егорова. Зимовский у окна, вытянув руку в мою сторону, вновь прерывает молчание — видно зашивал пасть гнилыми нитками:

— Во чешет, аж губы заворачиваются!

Егоров отодвигает меня, разворачивая к себе лицом и выставляет руку в сторону Зимовского, заставляет того заткнуться. Голос шефа звучит напряженно и глухо:

— Ответь мне хотя бы на один вопрос.

— Смотря, на какой.

Егоров, зачем-то, оглядывается на Антона, потом придвигается ко мне поближе:

— Вот, во всей этой истории, с какого бока Аня Сомова?

Вижу, как он, затаив дыхание, ждет ответа. Аня? Анюта мне активно помогала. Но что хочет услышать Егоров? Зимовский высовывает нос из-за спины шефа:

— Борис Наумыч, что вы спрашиваете у нее, они же вдвоем воду мутят!

Опять воздеваю глаза вверх — господи, когда же этот недоумок угомонится-то? Наумыч раздраженно оглядывается на новоявленного Мегрэ:

— Антон, ты заместитель главного редактора?

— Да, а что?

— А что это за сленг такой — «мутят», «шпарят», «жарят»? Давай как-то соответствовать!

Зимовский примирительно выставляет руки вперед:

— Хорошо, извините.

Пока они спорят, перевожу дух, приглаживая волосы — есть несколько секунд собраться и подумать, что говорить дальше. Наумыч вновь подступает ко мне:

— Я тебя слушаю.

Уверенно складываю руки на груди:

— Аня помогала мне с самой первой секунды — мои родители знают ее с детства. Она им практически как дочь. И я вам больше скажу — мой отец даже советовался с ней.

Мои слова неожиданно производят благоприятное воздействие на начальника, и Егоров оживает, убирая хмурую сосредоточенность с лица:

— Подожди, подожди…, твой отец это не такой вот, лысоватый?

Он крутит ладошками возле собственной залысины.

— В очках такой, плотный?

Когда это он успел его увидеть и разглядеть? Прямо загадки мадридского двора. Утвердительно киваю:

— Да, он самый

— Значит, это был твой отец...

Все никак не могу понять, откуда столько подробностей у Наумыча и уже не скрывая удивления переспрашиваю:

— Где?

Но он меня не слышит — отходит к окну приборматывая в ответ своим мыслям:

— Так это значит, она с ним всю неделю … , м-м-м …, какой же я баран то?!

Зимовский, видя, как настроение начальника меняется не в его пользу, пытается вернуть инициативу, с каждым словом наращивая децибелы:

— Борис Наумыч, вы меня просто удивляете! Вот уже десять минут эта вот особа, с воспаленной фантазией, вешает вам на уши макароны, а вы ей поддакиваете!

Я опять гляжу в потолок, качая головой — больной человек, никакие лекарства не помогают. Егоров срывается:

— Вот у кого здесь воспалена фантазия, так это у тебя!

— Борис Наумыч.

Егоров машет рукой в сторону двери и для убедительности еще и кивает:

— Выйди и закрой за собой дверь.

Он демонстративно разворачивается спиной к Антону и кладет руку на спинку своего кресла. Давно пора! Тряхнув головой, нетерпеливо притоптываю ногой, ожидая ухода Зимовского. Тот обиженно тянет:

— Не понял.

Упрямство этого чудика доводит шефа до белого каления — он еще сильнее повышает голос, буквально набрасываясь на Зимовского, и яростно тыча рукой в сторону двери:

— Что не понял? Встал, ушел, закрыл дверь за собой!

Разочарованный сыщик обиженно орет в ответ:

— Борис Наумыч, я ваш подчиненный, а не крепостной. Поэтому прошу вас соответствовать, хотя бы интонационно.

Мне кровь бросается в голову — вот, гнида. Меня публично оскорблять и обзывать — это для него норма, а когда ему самому, козлу паршивому, на хвост наступают, сразу этику вспоминает!

Егоров делает постное лицо:

— С удовольствием! Антон Владимирович, соблаговолите очистить помещение.

— С превеликим удовольствием.

Раздраженный и обиженный Антоша идет к двери, но его тормозит пожелание в спину:

— И не читайте на ночь детективов.

Зимовский злобно оглядывается:

— А я вообще читать не умею!

Это типа, что последнее слово за ним? Ворчу вслед:

— Это точно.

Но этот ушастый прохиндей успевает услышать мои слова и даже пробурчать:

— Закрой рот!

Вот и вся этика кончилась. Как только дверь захлопывается, Егоров отрывается от кресла:

— Это он про кого? Про меня, что ли?

И тянет шею вслед ушедшему. Я его не разубеждаю — ну не про меня же.

Еще несколько минут уходит на уточнение деталей — главным образом, не пострадала ли Анечка от общения с милицией и ОМОНом, а потом Наумыч явно начинает тяготиться моим присутствием — видимо не терпится схватить трубку и позвонить подруге без посредницы. Мешать голубкам нет ни малейшего желания, и я удаляюсь.

* * *

Когда иду к себе, замечаю Антона с большой чашкой чая в руках, идущего по холлу. Волна бешенства сразу поднимается изнутри — интонационно его обидели, засранца. Вся негодуя, присоединяюсь к нему с одной целью — пригрозить ответным ударом:

— Слушай, Зимовский, на этот раз ты перешел уже все границы.

Возле моего кабинета останавливаемся:

— Заруби себе на носу — следующий ход мой!

Антон не глядя в мою сторону, цокает языком и кидает в пространство:

— Передайте Ребровой, что Зимовский ее не боится.

— А бояться не надо, нужно просто сидеть и ждать!

В лепешку расшибусь, но что-нибудь придумаю. Уверенно киваю, но мой визави видимо забыл о нашей с Аней былой мести и своем увольнении — изображает снисходительную усмешку:

— Белые тапочки одеть?

Фи, какой смелый… Сунув руки в карманы, лишь морщусь, вздергивая вверх бровь:

— Не надо. Найдутся специально обученные люди, сами оденут.

Задрав вверх подбородок, со вздохом отворачиваюсь. Видимо мои угрозы его все-таки напрягают и Зимовский удивленно переспрашивает:

— Маргарита Александровна, у меня складывается такое ощущение, что вы сейчас меня запугиваете.

Изучающе смотрим друг на друга и я, чуть прищурившись и склонив голову набок, не отступаю:

— Боже упаси, Антон Владимирович. Запугивают обычно детей, бабайками, а вы у нас дяденька взрослый. Поэтому просто информирую.

Зимовский замирает, видимо в раздумьях, как реагировать на мои угрозы, потом окидывает взглядом и меняет тему:

— Слушай, а ты можешь ответить на один вопрос, честно?

Настороженно гляжу на него, ожидая подвоха.

— Ну?

— Где, Гоша?

Опять? И ведь не надоест чуваку. Разочарованно цыкнув языком, отвожу глаза и в который раз поднимаю их к небу, призывая дать мне терпения, а Антону разума. Потом тяжко вздыхаю:

— Фу-у-ух!

Грустно усмехнувшись и cморщив лоб, киваю, обреченно повторяя то, что говорила тысячу раз:

— В Австралии.

Зимовский издевательски смеется и делает шаг пройти дальше мимо меня, но останавливается:

— Да, Маргарита Александровна, не в то время вы родились. Вам бы в годы войны…

Антоша морщит нос и поджимает губы в узкую стрелку:

— Партизанским отрядом командовать.

Я то могу, а вот ты… Глядя ему прямо в глаза, качаю головой, задумчиво сведя вместе брови:

— Боюсь, у меня бы ничего не получилось.

Зимовский отпивает из чашки:

— А что так?

— Потому что вы, Антон Владимирович, постоянно ревновали бы меня к этой должности и бегали бы стучать… Немцам.

Сделав шаг в сторону, обхожу его и иду к себе в кабинет. Вслед слышу ворчание и оглядываюсь:

— Никуда бы я не бегал, шлепнул бы в первом бою.

Шаги Зимовского стихают, и я выглядываю в коридор, провожая взглядом спину своего заместителя — с него станется, и до боя бы не дошло, сразу бы сдал фашистам… Все-таки, Игорек был неимоверно слеп и доверчив — такую змею пригрел… Думаю, этот недоделанный стрелок не только меня бы шлепнул, в первом бою, но и Гошу с не меньшей радостью. Засунув руки в карманы юбки, ворчу:

— Вот, урод! На этот раз ты меня разозлил.

А потом добавляю:

— И даже не меня, а Игоря Семеновича.

На столе начинает наяривать оставленный мобильник, и я спешу к нему. Не присаживаясь, тянусь через стол за трубой, а потом смотрю на дисплее номер — нет, незнакомый какой-то. Открыв крышку, прикладываю к уху:

— Алло.

— Доброе утро. Маргарита Александровна?

Голос незнакомый и я невольно хмурю брови — не люблю, когда мой номер раздают налево и направо.

— Доброе. Простите, с кем имею честь?

— Здравствуйте, меня зовут Владимир Филиппович. Ваш телефон мне дал Семен Михайлович Ребров.

Папа? Зачем? И ведь не предупредил. Неуверенно топчусь вдоль окна, пытаясь сообразить, что происходит. Голос продолжает вещать:

— Дело в том, что я представляю юридическую компанию, услугами которой он пользовался. Вы наверно в курсе?

Кое-что известно. Но я все равно не понимаю причин этого звонка. Хотя меня никто не видит, с сомнением киваю, вытянув губы трубочкой:

— Ну-у-у, как бы да.

— Вот дело все в том, что Семен Михайлович куда-то исчез. Вы знаете, его телефон недоступен, а в анкете в качестве контактного лица он указал вас. Понимаете, мы тут вели его дела о разводе и вот, тут такая вот…

А, ну так все, дядя, успокойся. Сунув руку в карман, останавливаюсь позади кресла:

— А извините, что перебиваю, я вас наверно огорчу, но никакого развода не будет.

— В смысле?

Облегченно вздохнув, возвращаюсь на прежнее место, к торцу стола:

— Ну, он помирился со своей женой и… И, как говорят в таких случаях, в ваших услугах больше не нуждаются.

Это радостное известие доношу до собеседника с улыбкой до ушей.

— Я вас наверно тоже огорчу, Маргарита Александровна, но гонорар, указанный в договоре, неплохо было бы выплатить. И пускай себе дальше мирятся сколько им угодно.

Логично. Теперь понятно, почему дядя такой настойчивый.

— Извините, а я могу узнать, о какой сумме идет речь?

— Все по прейскуранту. Если карточкой, то двадцать тысяч на расчетный счет фирмы.

— Ясно, в принципе не вижу никакой проблемы, я могла бы оплатить этот счет сама. Скажите, а наличные вас устроят?

— Не только устроят, но и очень порадуют.

— Ну, в таком случае, будете в центре — звоните.

* * *

Видимо, деньги нужны этому Владимиру Филипповичу достаточно сильно — он перезванивает буквально через час, и я спускаюсь в «Дедлайн», по пути заглядывая к банкомату снять деньги с карточки. Агрегат удивленно урчит, а потом выдает кучу одно тысячных купюр, так что приходится еще раскошеливаться и на конверт в киоске.

Знакомство с юристом и обмен любезностями проходит у барной стойки — садимся там, в пол оборота друг другу и я, повесив сумку на спинку стула, устраиваюсь поудобней, положив ногу на ногу. Быстро переходим к делу — нежданный гость показывает мне договор с отцовой закорючкой, а я, сверкая под софитами свежим перламутровым маникюром, передвигаю в его сторону конверт с деньгами. Не заглядывая внутрь, юрист прячет конверт в свой портфель, лежащий тут же на стойке:

— Спасибо.

Сразу отдает и прозрачный файл с какой-то бумагой внутри:

— Вот вам моя доверенность на ведение всех дел. Так что, как говорится — status quo.

Читаю, что там написано. Действительно — сбор данных и подготовка бракоразводного процесса, печать, подпись... Это ж надо чего предки удумали на старости то лет…. Вздохнув, киваю и, развернувшись на стуле, пытаюсь убрать доверенность к себе в сумку:

— Именно.

Волосы волной скатываются вниз на плечо, мешая процессу и сразу засунуть папку внутрь не получается — приходится снять со спинки стула и переставить на колени. Юрист мечтательно тянет:

— Да жалко конечно, что так все сорвалось.

Мне, все-таки, удается расправиться с пластиком, и я поднимаю недоуменный взгляд на Владимира Филипповича — это он о чем грезит? Развести моих родителей?

— Что сорвалось?

Тот все еще в мечтах и на меня не смотрит:

— Да с разводом этим. Хорошее бы дельце получилось! Я бы сказал — разгромное, чистенькое как слеза. Мы бы с Семен Михайловичем такой бы кусок оттяпали….э-э-эх.

Как у него только язык поворачивается такое заявлять. Что за счастье рушить семьи, не понимаю.

— Вообще-то, это мои родные дядя и тетя!

Юрист цокает губами, мотая головой и прижимая руку к груди:

— Да я все понимаю и, ради бога, не относитесь ко мне как к цинику. Просто здесь речь идет о профессиональном азарте. Ведь у нас были такие факты!

Факты против моей матери? Откуда? Меня разговор уже начинает напрягать, и я разворачиваюсь к этому самому Владимиру Филипповичу, положив локоть на стойку и буравя своего визави глазами:

— Какие факты?

Тот самодовольно глядит на меня:

— Вкусненькие! Как шашлык на природе. А что, Семен Михайлович вам ничего не рассказывал?

Да как-то не удосужился. Даже не заикнулся. Отведя глаза в сторону, качаю отрицательно головой, поджав губы. Юрист, вдруг, выдает:

— Мы же вскрыли интернет переписку вашей тети с этим как его, господи…

Он на секунду задумывается.

— Какой-то волк.

— Степной?!

— Да-да, Степной волк. Вы знаете, мы даже назначили свидание от лица вашей тети, так сказать.

Во, как! Задумчиво упираюсь взглядом в пространство, уже лучше представляя всю цепочку событий и полученный удар в челюсть. Значит, без этого хакера дело не обошлось.

Юрист снова вздыхает:

— И как только пошел настоящий адреналин — на тебе, помирились.

Но если они отслеживали мамину электронную переписку… Как же так? Это ж надо на сервер залезть, сломать защиту…

— Подождите… Вы, что, получили доступ к профайлам Тамары Ивановны?

Удивленно смотрю на Владимира Филипповича, а он на меня не менее пораженно. Ну, да, брюнетка, разбираюсь.

— Я бы даже сказал не к профайлам, а ко всему компьютеру.

К моему ноуту? Это как? Неужели подсадили трояна? А еще говорят — у нас лучшие антивирусники. Недоуменно дергаю плечом:

— Хэ… Каким это интересно образом?

Филипыч смеется, а потом склоняется к моему уху, принижая голос:

— Маргарита Александровна, неужели вы думаете, что за такой тощенький конвертик я вам открою все свои профессиональные тайны, м-м-м?

Во, дает, без моего ведома, залезли в мой комп и ни капельки стыда! Возмущенно хмыкаю:

— Хэ…А если я на вас в суд подам?

— В суд? За что это интересно?

Сцепив пальцы, удивленно смотрю на юриста — вот, наглец.

— За вторжение в частную жизнь.

— Секундочку, секундочку.

Он опускает голову вниз, словно готовясь к отпору, потом поднимает на меня глаза:

— А у вас что, есть какие — то доказательства? Или вы думаете, что это была моя частная инициатива?

Чья это инициатива мне спросить не у кого, а вот насчет доказательств… Задумчиво таращусь в сторону — если бы покушались на мою информацию, то доказательства, кому следует, нашли бы — сомневаюсь, что эти деятели из моего ноута уже вычистили всех шпионов. Только поднимать новую бучу и срамить мать перед отцом я, конечно, не буду. Филипыч, как и положено юристам, выкручивается:

— Я действовал строго в рамках договора и по поручению моего клиента — вашего дяди, между прочим.

— Но, чтобы контролировать компьютер, нужно в него как минимум влезть!

Мой собеседник чуть улыбается:

— Для такой красивой женщины, вы удивительно проницательны.

Меня его подкаты не трогают.

— Что выламывали дверь?

— Да боже упаси, зачем? Пришел специалист, посмотрел компьютер, ушел. Все, никакого криминала.

Открыв рот, вспоминаю странный рассказ матери о приходе компьютерного мастера. Вот в чем дело! Задумчиво тянусь пальцем убрать локон со лба.

— А-а-а, так это был… Хэ…, капец. А я думаю, какой — такой мастер к ней приходил.

— Да это был всего лишь мой племянник.

Как все просто… Понимающе киваю и отворачиваюсь — развели мамулю, как лохушку. Владимир Филиппович горделиво продолжает:

— Для которого, взломать любой пароль, все равно что в столбик умножить три на два.

Мне остается лишь усмехнуться:

— Весело.

Завтра же пойду куплю другой ноут, а этот отключу от сети. Юрист, сунув руки в карманы, начинает раскачиваться с мыска на пятку и назад:

— Да и еще как весело! Да помимо всего прочего, какой — никакой, а дополнительный заработок, да.

Что ж молодец, можно сказать мастер своего дела. Уныло вздыхаю:

— Понятно.

Такого бойца, да в мирных целях. Или…, в военных? Посмотреть, что творится в тухлой башке моего заместителя, и нанести самой упреждающий удар было бы неплохо. Неожиданная мысль заставляет с интересом посмотреть на собеседника:

— Кстати…. А-а-а… Скажите, а я могу воспользоваться услугами вашего племянника?

— А это, простите, в каком смысле?

В чисто деловом, чисто деловом…. Хмыкнув, отвечаю той же монетой, что и он мне:

— Ну, Владимир Филиппович, ну кто же будет вам, на ровном месте, раскрывать все свои профессиональные тайны?

Адвокат одобрительно кивает:

— Браво, браво. Но я все же что-то должен сказать своему племяннику?!

— А вы скажите ему, что дополнительный заработок ему не помешает.

А потом добавляю, глядя исподлобья:

— И что будет очень весело.

* * *

Племянник Владимира Филипповича приезжает к нам в офис в тот же день. После беглого знакомства и вводной по ситуации с выяснением расценок, веду его к себе в кабинет прямо за компьютер. Пока гуру знакомится с программным и аппаратным фаршем, я, бросив сумку на стол, стою у него над душой — облокотившись одной рукой на спинку кресла и уперевшись другой в стол, буквально нависаю, наблюдая за манипуляциями — жутко таинственно, непонятно и интересно.

— И сколько понадобится времени, что бы хорошенько влезть в компьютер в соседнем кабинете?

— Ну, если там такой же софт и такая же система, то минут пятнадцать и все.

Хакер оглядывается и смотрит на меня снизу вверх:

— И все, закопаем.

На его вопрос ответить легко:

— Компьютер идентичный, закупали корпоративно.

— Отлично. Но, у него еще может быть своя система безопасности поставлена.

Система безопасности? Выпрямившись, тереблю подбородок:

— И что тогда?

— Ну, тогда, минут сорок, в лучшем случае.

Он снова вопросительно оглядывается. Меня интересует полный контроль над Антошкиной машиной, и я уточняю:

— Хорошо. Ну, там будет и электронка и клиент банк, да?

— Да, там все будет. Мы просто все это кинем на внешний винт и мгновенный доступ по сети поставим.

Более-менее ясно. Ковать железо лучше пока горячо, и я срываюсь с места, огибая кресло:

— Отлично, слушай, скажи...

Интересуюсь, косясь в экран и убирая за ухо прядь волос:

— А-а-а…, сегодня вечером все это мы можем замутить?

— Да, хоть сейчас.

— Нет, подожди, ну ты же сказал тебе минут сорок надо, я правильно поняла?

— Да … А, ну..., если полностью закопаться, то немножко больше.

Он внимательно глядит на меня, ожидая новых вопросов.

— А, ну, скажи, ты часов в девять вечера спать еще не ложишься?

Парень усмехается:

— У меня только день начинается в это время.

Отлично, значит, подготовкой операции займемся сегодня. Прохожу позади кресла к торцу стола, за сумкой, и там останавливаюсь, предупреждающе подняв палец:

— Ну, хорошо, тогда я тебя жду около издательства без пяти.

А теперь пора разбежаться — рабочий день на исходе, а мне еще нужно съездить к рекламщикам на переговоры. Забираю сумку со стола, парень тоже тянет руку вниз, где лежат его вещи и встает:

— Хорошо.

Но потом, уже повесив торбу на плечо, начинает мяться:

— А, слушай…, можно половину оплаты сейчас?

Он чего, думает, что я его кину, что ли? Обиженно — недоуменно смотрю на этого знатока человеческих душ:

— Ты что, мне не доверяешь?

— Доверяю, просто я хотел бы дополнительный софт купить.

Тут спорить нечего, если все входит в назначенные десять тысяч, то хоть сейчас.

— А, ладно, убедил.

И лезу в нутро сумки, которую уже успела повесить на локоть, за деньгами.

* * *

Вечером, как и договорились, встречаемся внизу. Когда двери на этаже раскрываются, прикладываю карточку к датчику и мы с хакером, прижимаясь друг к другу, проскакиваем через пропускной пункт, как единое целое. Здесь полумрак и никого из сотрудников не видно, так что холл редакции преодолеваем быстрым шагом, не задерживаясь. Парень крутит головой и интересуется:

— Ну, где мой фронт работ?

— Сейчас покажу.

Когда подходим к двери Зимовского, киваю:

— В общем, вот его кабинет.

— Понятно.

Быстренько захожу внутрь и торопливо пробираюсь к столу Антона, чтобы, стянув сумку с плеча и переложив ее в левую руку, включить настольную лампу и указать на комп:

— Ну, что, с богом?

— Хэ… Сам справлюсь.

Хакер усаживается в кресло, а я спешу выйти из кабинета, на ходу опять вешая сумку на плечо и поправляя пояс на куртке — буду сидеть на шухере и контролировать ситуацию. Оказывается, что вовремя — звон подошедшего лифта возвещает, что кто-то приехал, и я в напряжении замираю. Точно — раздается веселый сигнал нашего пропускного пункта.

— Капец, кому еще дома не сидится?

Встретить или спрятаться? Все зависит от того, кто там притащился, но мне отсюда этого не видно. Оглянувшись по сторонам и на тусклый свет в приоткрытую дверь и за жалюзи у Зимовского, стремглав кидаюсь к Люсиной стойке и прячусь под нее, больно стукнувшись коленками о холоднющий пол. Блин, еще колготки не хватает порвать. Уперевшись рукой в линолеум, морщась, пытаюсь уползти под стойку. В плотно застегнутой одежке, да с сумкой на плече уместиться здесь непросто и приходится податься назад.

Тихонько мурлыча, кто-то приближается к моему тайнику. Совсем близко раздается голос Егорова:

— Чего это у нас ночью духами пахнет?

Вот, дура, наватрухалась. Капец, как это я не подумала? Сверху нависает тень:

— Марго?

Все, меня раскрыли. Максим Максимыч, вылезай. Осторожно подаю голос:

— А?

Приподнявшись, выглядываю из-за стойки. Егоров держит перед собой коробку и жалобно спрашивает:

— Пиццы хочешь?

Встаю из-за стойки, судорожно пытаясь придумать, зачем я здесь и почему прячусь.

— А-а-а.

Не ожидала, что меня так быстро найдут, да еще по запаху. Растерянно отказываюсь:

— Нет, спасибо.

— Почему?

Наконец, полностью вылезаю, одергивая куртку:

— Мне пиццу, как то не очень.

— Извини, больше ничего нет. А чего ты здесь делаешь?

Мои мысли все еще под стойкой, где я так неудачно ползала на коленках.

— А …, м-м-м…, карандаш закатился.

— Это я понял. А в офисе ты чего делаешь?

Черт…. Неуверенно шлепаю губами, совершенно не представляя чего наврать.

— А в офисе…

И замолкаю.

— Это… Работаю.

Егоров кивает и машет своей коробкой в сторону рабочего кабинета:

— Понятно. Компанию составишь?

И я покорно плетусь за ним.

* * *

Устраиваемся в углу директорского кабинета, возле горящего бра. Расстегнув куртку, усаживаюсь в кресло и кладу ногу на ногу. Наумыч, сняв пиджак и повесив его на угол спинки диванчика, уже разливает в бокалы красное вино, а потом протягивает один из них мне. Свою пиццу он отставил на тумбочку и пока больше не предлагает. Передышка позволяет придумать ответ на вопрос начальника и я, пристроив зажатый в руке бокал на коленке, рассказываю шефу сказки:

— Весь день такая суета, вы же сами знаете… А у меня центральная статья… Поэтому, когда здесь люди галдят, я вообще не могу сосредоточиться.

Егоров понимающе мелко кивает, подпирая голову рукой, и я уже уверенней продолжаю:

— Мне проще вечером посидеть, часик-другой. Так гораздо продуктивней работать.

Наумыч оживает:

— Ну, дай посмотреть, наброски на статью!

Кажется, переборщила. Показывать абсолютно нечего. Укоризненно гляжу на начальника, склонив голову на бок:

— Ой, Борис Наумыч, давайте уж окончательный результат посмотрите. Не люблю я с середины светить.

Тот поднимает бокал:

— Ну, может быть ты и права.

Я тоже поднимаю свой.

— Давай, Маргарита, выпьем.

— За что будем пить?

— За тебя! Вот ты такая красавица, такая умница.

Слышать такое приятно, и я опускаю глаза.

— Да и с головой у тебя все в порядке.

Чуть откинув голову назад, кошусь на шефа и пытаюсь отшутиться:

— И спортсменка, и комсомолка.

Егоров подхватывает:

— И на дуде игрец, ха-ха-ха.

Он вдруг смущенно улыбается и отворачивается:

— Может быть это нетактично, но все хотел тебя спросить — сколько тебе лет-то?

Он что мое личное дело не читал? Там все паспортные данные есть. Дату не помню, но год точно 1974-ый. Но соответствует ли возраст тела придуманному, понятия не имею. В ночной полутьме тянет пооткровенничать, и я признаюсь:

— Э-э-э…. Если честно…, я и сама не знаю.

Наумыч откинувшись назад, заливается смехом:

— Ха-ха-ах

Глядя на него, грустно улыбаюсь — видимо старик принял мои слова за женские штучки.

— Ай да молодец! Ну, не гениально, а?

И машет рукой:

— Вот, такое могла сказать только Реброва!

Замечаю за стеклянной стеной фигуру хакера — видимо все сделал и хочет уйти. Надо идти выпускать, но Егоров поднимает бокал:

— Давай за тебя!

Чокаемся, и я подношу свой к губам, чуть отпивая. За стеклом хакер поднимает вверх руку, подавая знак, в ответ делаю движение бровями, показывая, что вижу. Как только Наумыч склоняется над столом, пользуюсь моментом и поднимаю руку, складывая пальцы в кружок и растягивая сжатые губы — все ОК, как только смогу выпущу на волю. Егоров уже поднимает взгляд, так что я быстро отвожу руку назад, будто поправляю сзади волосы и закладываю ее за голову. Шеф снова тянется бутылкой к моему бокалу и, позвякивая, доливает:

— А я еще хочу выпить за тебя.

Улыбаюсь, опустив глаза вниз:

— А я за вас, Борис Наумыч.

Тот соглашается, добавляя в бокал и себе.

— Давай!

Дернув головой, отбрасываю волосы назад:

— Борис Наумыч, а вы то, что в такое время здесь делаете?

Уже осоловевший от выпитого Егоров, откровенничает:

— Ты знаешь, я часто прихожу в офис по ночам, когда люди ушли.

Что-то мне подсказывает, по его тону и ужимкам, что он мне вешает лапшу на уши.... Милый, милый старик. Пятнадцать лет я его знаю и не перестаю уважать. Умильно смотрю на него, склонив голову на бок. Шеф добавляет:

— Информация осталась, и я ее всю впитываю…

Потом ржет:

— Ха-ха-ха….

Тянусь своим бокалом чокнуться:

— Ну, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!

— C удовольствием.

Не донеся до рта свою выпивку, Егоров вновь заливается смехом, признаваясь:

— Я не знаю.

Вот это действительно честный ответ. Потянуло и пришел. И мы пьем вино.

Минут через десять, отлучившись в туалет, обнаруживаю, что никого выпускать с этажа не надо — на то он и хакер, чтобы выйти, не наделав шуму.