На работу собираюсь — наряжаюсь даже тщательней обычного — если ничем не могу порадовать Калугина, то хоть побалую его глаза, восполню, так сказать, недополученное. К темным брюкам у меня сегодня атласная фиолетовая блузка, приталенная, с длинными рукавами, а к ней бусы на длинной нитке с темно-синими и бесцветными камешками под прозрачный лазурит. Особенно тщательно вырисовываю лицо: брови, ресницы, губы, а волосы заплетаю и стягиваю высоко сзади в тугой пучок. В общем, как сказала Анюта, в цветочном ранжире я сегодня незабудка.
Правда, на работе все приукрашивания быстро вылетают из головы — ношусь по кабинетам, как электровенник, то одному надо задание дать, то другой пистон вставить и заставить переделать. Даже с Андреем некогда было кофейку попить, перекинулись парой фразой на ходу, поулыбались и разбежались. У меня на листке в пластиковом файле расписано, кого и чем занять и я делаю пометки по списку — желательно максимально успеть закрыться до ухода художественного редактора, если такой уход, все-таки, состоится. А вот и Калугин, кстати, легок на помине:
— Маргарита.
— Что?
Он приобнимает меня и мы останавливаемся.
— А я тебя везде ищу.
Приятно слышать. Сияя, поглядываю вокруг:
— Я нашлась, слушаю тебя.
— Выглядишь хорошо.
— Ты мне это забыл с утра сказать?
— Ну, как бы, да.
Интересно, других новостей нет?
— Это все?
Калугин дергает рукой в сторону кабинета шефа:
— Нет, я только что поговорил с Наумычем.
Сунув руку в карман, по-прежнему на Андрея не смотрю, соблюдаю конспирацию:
— Ха, и что он счастлив, наверно, да?
Калугин невесело хмыкает:
— Ну, не совсем.
Продолжаю оглядываться. Видимо разговор был не чрезмерно агрессивным — побоев и ссадин на лице, не наблюдается, и я это отмечаю:
— Но ты выглядишь довольным.
— Да, у меня гора с плеч.
А вот у меня, наоборот и я вздыхаю:
— Андрей, можно я тебе скажу пару слов, как главный редактор.
Тот лишь улыбается:
— Слушаю вас, товарищ главный редактор.
Тычу пальцем в Андрюху, подчеркивая и припечатывая каждое слово:
— Так вот, как главному редактору мне тоже очень жалко терять такого профессионала, как ты! И в этом, извини, я полностью на стороне Наумыча.
Тем более, отдавать конкуренту. Остается лишь повесить голову и скорбеть. Калугин обходит меня, вставая с другой стороны:
— Это ты меня извини, но последнее время, как главный редактор ты меня совершенно не интересуешь.
О, как! Вот, нахал. Хмыкаю, не глядя на Андрея:
— Даже так?
— Именно.
Он тянется что-то прошептать на ушко, а сам тычется губами в шею. В свете новых обстоятельств, могу попасть под расстрел, как соучастница, а потому протестую, выставляя навстречу локоть:
— Андрей, Андрей, я на работе.
— Да, действительно, дистанция, дистанция. Я понял, хорошо…. А-а-а, как вы смотрите на то, если мы сегодня вдвоем приятно проведем вечер?
Предыдущий опыт подсказывает быть осторожней с такими предложениями и потому, подравнивая в руках зажатые листки, интересуюсь:
— Приятно это как?
— Ты когда-нибудь была на ипподроме?
Калугин и скачки? Разве такие понятия совместимы? Удивленно таращусь на него:
— Где-е-е?
— На ипподроме, там лошади, цок, цок, цок, бегают.
Он даже чуть подпружинивает в коленках, изображая подскоки в седле и стук копыт. Мне так удивительно его предложение, что я лишь смеюсь, мотая головой:
— Я понимаю, что не спят.
— Ну, так, как?
Неопределенно пожимаю плечами. Сказать, что не была, будет не совсем правдой — Игорек ставки делал, хоть и редко. Все-таки, это не моя стихия.
— Ну, заманчиво, а ты что играешь?
— Э-э-э, играешь громко сказано, так, иногда балуюсь. Ну, как, рискнем?
Сложив пластик пополам, задумчиво стучу ладошкой в торец свертка. Мне хочется порадовать Андрюшку, поддержать его хорошее настроение, тем более побудем вместе, погуляем, и он проводит меня домой. К тому же игровой азарт никто не отменял и со скачками может получиться весело. Согласно трясу головой:
— Да, давай попробуем.
Довольный Калугин вздыхает и улыбается:
— Я очень рад.
Конгруэнтно. Андрей снова тянется к моему виску чмокнуть:
— Заодно и посмотрим, везет мне или нет.
Сразу трезвею и пресекаю излишества, убирая улыбку с лица:
— Андрей!
— Кхм…, пока не везет. Я позвоню.
Он идет дальше, а я остаюсь стоять, обхвати себя рукой за талию и уцепившись за локоть. Несмотря на свои окрики, я нежусь в его осторожных ласках и поцелуях, просто лучше это делать в кабинете, а не у всех на виду. Провожаю Калугина довольным взглядом, а потом не спеша двигаю дальше — в моем списке еще куча позиций.
* * *
Перед обедом, заглянув в фотостудию и не обнаружив там Андрея, поднимаюсь на этаж пешком по лестнице. У меня его заявление и он опять забыл поставить на нем дату. Когда иду через холл, Егоров, разговаривающий с Люсей возле стойки, бросает секретаршу и кидается ко мне, вытянув обе руки навстречу:
— Марго.
Заранее знаю, о чем разговор и останавливаюсь, прижимая синюю папку с Андрюхиным заявлением к себе — Наумыч узнает, что я с ним расхаживаю и помогаю, точно запишет во врагини и пособницы.
— Да?
Егоров мнется:
— Калугин тебе уже сообщил?
И выжидательно смотрит с подозрительным прищуром. В его взгляде столько укоризны, что я опускаю глаза вниз и киваю:
— Да, к сожалению.
И тут же трясу головой, хмуря брови и изображая горе и растерянность:
— Я даже не знаю, как мы…
Егоров засовывает руки в карманы и качает головой:
— Я тоже не знаю.
Мои руки обреченно падают вниз, сцепив пальцы в замок, но папку я прижимаю к себе крепко. Наумыч вдруг загорается, продолжая пытливо всматриваться в мое лицо:
— А он сказал, куда он намыливается?
Как же мне не хочется этого говорить. Но правда все равно скоро вылезет и если шеф решит, что я ему солгала, мало не покажется. Отвожу взгляд в сторону:
— Сказал.
Егоров продолжает сверлить глазами, потом полу утвердительно кивает:
— В «Мачо»?
Виновато поднимаю глаза:
— Борис Наумыч, я не могу вас обманывать.
Развернувшись к стойке, бедный шеф в отчаянии бьет по ней кулаком.
— Марго, Люся даст сейчас объявление.
Людмила с несчастным лицом кивает, прикрываясь факсами и письмами.
— Я так понимаю, желающих будет воз и маленькая тележка!?
Егоров косится на меня и дергает плечом:
— Сможешь отсеять мусор?
В принципе, Наумыч сам виноват в том, что Андрей не держится за свое место — то Сашу Верховцева пихал на его место, то отдал на растерзание Зимовскому, пока Софья не навела порядок, а что там под верхушкой айсберга происходило в семейке Егоровых, мне вообще неведомо. И все равно хочется поддержать шефа в трудную минуту, и я чуть ли не подаюсь ему навстречу:
— Да, естественно.
Он тянет руки ко мне и слегка касается плеча:
— Ну, слава богу, есть хоть один человек, на которого можно положиться!
И торопливо уходит прочь, не оглядываясь. Жалостливо сведя брови вместе, провожаю взглядом — наверняка побежал таблетки глотать. Растерянная Люся, с открытым ртом, пытается что-то сказать:
— А..., а я?
Ну, куда без тебя. Уверенно киваю:
— А на тебя опереться.
Постояв секунду, задумчиво иду в кабинет к Калугину — оставлю папку с его заявлением на столе и с запиской, появится — прочтет. Настроение не слишком бодрое — что-то я не уверена в толпах желающих на место художественного редактора и в большой потребности что-то сеять и веять.
* * *
И, правда — до конца дня, ни одного кандидата и я, в принципе, уже никого и не жду. И все же, ближе к шести, в кабинет заглядывает ухоженный импозантный мужчинка, с бородкой и усиками, представляется Анатолием Чесноковым. Первое впечатление благоприятное — большой опыт в художественной фотографии, с собой толстый альбом демонстраций этого опыта. Перво — наперво хватаюсь посмотреть портфолио — если он профи, уж как-нибудь договоримся.
Приглашаю присесть, и пока он неторопливо вещает о себе, просматриваю фотографии, помечая особо понравившиеся. В первом приближении претензий нет и он нам подходит. Пока отдел кадров не разбежался, отправляю кандидата к девочкам на третий этаж — писать заявление и утрясать вопросы по трудоустройству.
А когда Чесноков возвращается, сама вылезаю из-за стола и мы вместе листаем портфолио, стоя у окна — мне так удобней смотреть, не выворачивая голову, комментировать, и сразу получать ответы. В основном в альбоме фото полуголых девиц в разноцветных купальниках, задумчивых, улыбчивых, в разных позах. Киваю на взлохмаченную модель с мокрыми волосами, разлетающимися в разные стороны.
— Вот эта очень хорошая…, и-и-и…
Перелистнув несколько страниц, разворачиваю альбом широкой стороной к Чеснокову:
— И вот эта тоже очень.
— Это моя нью-йоркская работа.
Ого, это я пропустила, в его рассказе. С интересом кошусь:
— М-м-м…, вы работали в Нью-Йорке?
— Да два года у Дэна Рейнольдса. Кстати, можно на ты.
Известная фамилия. Киваю, продолжая листать файлы с фотографиями:
— Не вопрос.
Мой взгляд останавливается на лежащей девице среди охапок цветов. А потом на весь лист ярко накрашенные губы.
— Я смотрю рекламой, тоже занимался, да?
— Это так, друзья попросили. Кстати, с этой работой, они выиграли какой-то конкурс в Швейцарии.
Все-таки приходится изгибать шею и клонить голову набок, чтобы смотреть и показывать одновременно. Конкурс это хорошо и я одобрительно вздергиваю брови вверх:
— Даже, так?
Какой-то супер-пупер. Из Нью-Йорка да в «МЖ». Прямо, как Саша Верховцев, не будь он к ночи помянут. От подозрительной мысли замираю в некотором недоумении:
— Странно.
Захлопнув альбом, опускаю его, ставя торцем на стол, и кошусь на нашего претендента:
— Анатолий Чесноков.
Но про Верховцева я хотя бы слыхала. Потом внимательно смотрю на посетителя:
— Почему я о вас раньше не слышала?
Сквозь жалюзи пробивается ночное небо, в комнате полумрак, стол дополнительно освещает настольная лампа, и мы смотрим друг на друга. Сунув руки в карманы, Чесноков смотрит на меня ясными глазами:
— По правде говоря, я тоже больше наслышан о вашем брате. Кстати, он что, здесь больше не работает?
Уклонился от ответа. Но, в принципе…, не все же хорошие фотографы гремят по информационным каналам. Вон, Калугу в Испанию звали на стажировку, а много ли его кто знает, кроме нескольких гламурных издательств?
— Он в отъезде. А ты…, к теннисисту Чеснокову…?
У меня есть выходы на спортивную тему — можно у Гошиных знакомых девочек провентилировать по поводу товарища. Прищурившись, вопросительно гляжу на гостя, но тот качает с улыбкой головой:
— Нет, нет, нет..., даже не родственники.
Жаль. Хмыкнув и склонив голову на бок, делаю шутливо-огорченную гримасу.
— Кстати, на прошлом месте работы меня называли Чеснок. Так что, по этому поводу, можно не заморачиваться.
Про прошлое место работы я тоже, похоже, пропустила. Не хочу демонстрировать, что совершенно его не слушала — потом посмотрю в личном деле. Мне важно, чтобы он быстрее влился в работу, остальное утрясем по ходу дела. Пока претензий нет — голос вкрадчивый, держится уверенно, работы в портфолио хорошие. Кидаю на Анатолия быстрый взгляд и поддерживаю попытку неформального общения:
— Мда, то есть с вампирами проблем не бывает по определению?
Чесноков делает заговорщицкое лицо, прищуривая глаз:
— А что тут у вас, любят кровушки попить?
Усмехаюсь:
— Да разные персонажи имеются.
Снова открываю альбом и смотрю на огромные губы, с оттенком вульгарности — как-то они не соответствуют ухоженному типажу, который стоит сейчас возле меня. Хотя на заказ, наверно, можно изобразить все что угодно — художник, он же как артист. Мои размышления прерывает вкрадчивый голос:
— Да, но в принципе, начальство меня любит.
Не поднимая глаз от фотографии и не отвлекаясь, интересуюсь:
— Да? Интересно, за что.
Анатолий тянется за альбомом и забирает его из моих рук:
— Ну, наверно потому, что я могу найти с ним общий язык.
Захлопнув, он откладывает портфолио на край стола. Ого! Похоже, я переоценила данный персонаж. То ли козел с бородкой, то ли кобель. Даже любопытно, куда его сейчас понесет.
— Особенно если это такая красивая женщина.
Он касается пальцами моей руки, а другая его рука неожиданно оказывается на моей талии, елозя там и сползая на бедро. Еще на работу не успел устроиться, а туда же. Ладно, быков будем ставить в стойло. Демонстративно смотрю вниз, назад, на нескромное шевеление, а потом заглядываю в глаза Чеснокову:
— А ты сейчас за меня держишься, чтобы не упасть, да?
— А что неприятно?
Догадливый. Мой голос становится резче:
— Убрал!
Анатолий с улыбкой клонит голову набок и не реагирует. Приходится еще добавить металла:
— Непонятно говорю?
Согнув руку в локте, пытаюсь оторвать от себя мужскую ладонь. Дверь без стука распахивается и к нам стремительно врывается Калугин. Наконец, сбрасываю с себя чужую конечность, и Чеснок тут же прячет ее, но я все равно чувствую себя неловко — надо было раньше рыкнуть и прекратить все эти заигрывания. Андрей, глядя на нас, восклицает:
— Ох! Извините.
Капец! Можно подумать это я вешаюсь на этого придурка, которого, притом, вижу в первый раз! Даже не знаю, как реагировать, но оправдываться мне не в чем и я лишь растерянно смотрю на Калугина, не зная, что сказать. Тот весело встряхивает головой, вопросительно приподняв брови:
— А-а-а…, я не помешал?
Делаю вид, что ничего не произошло и, по-деловому, тяну руку в его сторону:
— Нет, ты как раз, вовремя. А, кстати, познакомьтесь: Андрей Калугин, Анатолий Чесноков.
Андрей не торопясь проходит по кабинету и мужчины жмут друг другу руки, а я свои конечности, чтобы не суетились, засовываю в карманы. Чесноков само дружелюбие:
— Очень приятно
Калугин бросает взгляд в мою сторону и отвечает ему не менее дружелюбной улыбкой:
— Как говорит Марго — конгруэнтно.
Пора прекращать с лирической частью, и я, качая головой, заканчиваю ознакомительное отступление:
— Анатолий серьезно метит в твое кресло.
Чесноков извиняющимся голосом добавляет:
— Ну, если ты не против, конечно.
Поводя головой по сторонам, Андрей отшучивается:
— Ну, свято кресло пусто не бывает.
Все смеемся, и я отворачиваюсь:
— О-о-о, надо записать.
Голос Чесноков становится вкрадчивым:
— Да, кстати, Андрей, видел твои работы, весьма впечатлен.
Тот дежурно кивает несколько раз:
— Ну, спасибо, спасибо, весьма…, спасибо, благодарю.
Снова пытаюсь прекратить пустые расшаркивания, переводя на деловой лад:
— Андрей, кстати, если есть желание можешь посмотреть работы Анатолия, мне очень интересно твое мнение.
Не просто интересно, а сверх важно. Взяв со стола портфолио, передаю его Калугину. Не сейчас конечно, когда будет время, но лучше бы сегодня — усвистит в свой «Мачо», ищи потом. Андрей берет альбом одной рукой, а другой ладонью пришлепывает сверху:
— Желание есть, но времени катастрофически нет.
И сует портфолио назад в руки Чеснокову:
— Держи дружище, не обижайся.
Да ему-то чего обижаться, это же мне надо! Но Калугин не дает раскрыть рта — не обращая внимания на гостя, он тянется ко мне и, взяв за руку, вытягивает из-за стола:
— Пойдем.
В смысле? Выйти из кабинета? Сделав шаг навстречу, растерянно таращусь на Андрея и никак не пойму, куда он меня зовет.
— Куда?
Калугин уже идет к двери:
— К ипподрому.
Черт! Останавливаюсь и даже не знаю, что теперь делать — Наумыч пригласил на 18.00 каких-то импортных светил гламурно-журнального фронта. Просил прийти послушать про новые веяния в издательском производстве.
— Ой! Ой, капец, Андрюш.
Калугин возвращается, а я оглядываюсь на Чеснокова, потом снова смотрю виновато на Андрея:
— Прости, я совсем забыла, прости, не получится. Мы еще здесь не закончили, и у меня встреча через 20 минут.
Андрюшка, огорченно вздохнув, опускает голову, и я продолжаю виниться и посыпать голову пеплом:
— Ну, прости, дырявая башка.
Хмыкнув, Калугин оглядывается на дверь:
— Ну, ладно, ладно…, в общем, все понятно. Как всегда, в общем.
Чувствую себя свинья свиньей — ну, сколько ж можно над его терпением изгаляться? Виновато смотрю исподлобья и кляну себя последними словами — вот дура, могла бы и в ежедневник записать, коли склероз вместо мозгов. С несчастным видом обещаю:
— Я тебе позвоню.
— Хорошо.
В разговор из-за моей спины влезает Чесноков:
— Да, Андрей, я вам обещаю, что все, что вы делали здесь, остается в хороших руках.
— Угу.
Звучит двусмысленно, учитывая в какой момент нас застукал Калугин… Андрей мотает головой с кислой улыбкой:
— Не сомневался ни секунды.
Он протягивает руку своему преемнику и жмет ее:
— Удачи!
Похоже, он ревнует меня к этому Анатолию. Стою сейчас между ними, возле сцепленных рук, и чувствую себя настоящим яблоком раздора. С ума сойти! Калугин торопится на выход, смотрю ему вслед, пока не закрывается дверь, а потом возвращаюсь к нашим делам — нужно рассказать Чеснокову, хотя бы кратко, что его ждет в ближайшую неделю.
* * *
Встреча с европейцами растягивается на два часа, так что приезжаю домой уже позже восьми. Погремев ключом в замке, открываю дверь в квартиру и захожу внутрь. И сразу слышу Анькин возглас:
— О, на ловца и зверь бежит! Марго, у нас гости.
Положив связку ключей, заглядываю сквозь полки в гостиную — интересно, кто там, у Сомовой, так поздно засиделся. Ого, на диване сидит Андрюшка, а Анюта стоит рядом с бокалом вина. Да они тут без меня пьянствуют!
— Вижу, привет.
Не раздеваясь и не разуваясь, прямо в куртке и с сумкой, зажатой в руке, выхожу к ним, останавливаясь на пороге гостиной. Андрей вскакивает, отставляя свой бокал в сторону, на столик, и спешит ко мне обнять:
— Привет.
Мы целуемся, смущая Сомика, и она отводит глаза:
— Э-э-э, ну я пойду на кухню, пошуршу.
Она проскальзывает быстренько мимо и мы, прервавшись, смотрим ей вслед, а Андрей почему-то добавляет:
— Спасибо.
Интересно за что? Он снова тянется губами ко мне и я, привалившись спиной к торцу полок, приподнимаю голову, подставляя шею.
— Ты с ипподрома?
Калугин забирает сумку из моих рук:
— Да, я с ипподрома.
— Что-то ты быстро, как-то.
Тем более без машины. Или на такси приехал? Выскользнув из объятий, прохожу к дивану, расстегивая куртку, а Андрей идет следом, ставя по пути сумку возле диванного валика.
— Да, я быстро. Лошади у нас тоже медленно не бегают.
Смотрю с игривым любопытством:
— Ну, и как? Удачно?
— Почти.
Усмехаюсь — в этой фразе весь Калугин.
— Что значит, почти?
Андрей помогает мне снять куртку, а потом откладывает ее ближе к сумке.
— Ну, э-э-э, мой знакомый хороший….
Сажусь, подтянув под себя одну ногу, не снимая туфель, и с любопытством жду продолжения. Объясняя, Андрей пристраивается на придиванный модуль:
— Подсказал имена двух фаворитов.
Расслаблено откидываюсь на спинку дивана:
— Ага, и ты на них поставил?!
— М-м-м, я поставил на второго.
Уже предчувствую ответ и чешу нос:
— А выиграл?
— Первый.
Уронив на колени сцепленные руки, укоризненно смеюсь, склонив голову вбок:
— Ну, что ж ты на первый не поставил?
Андрюшка улыбается:
— На первый вообще должна была ты поставить.
Понятно, Рэмбо-6 кончился и вернулся Калугин-1. С усмешкой гляжу исподлобья и укоризненно киваю:
— То есть, я опять виновата, да?
Андрей разводит руками и не спорит:
— Получается, что так.
Ах, ты, поросенок! И я рычу:
— Так, Калугин, я тебя сейчас убью!
Мы дурачимся, тремся носами и Андрюшка сквозь сжатые и растянутые до ушей губы, шутит:
— Нет, я теперь дорого стою.
Это он про космическую зарплату?
— Ой, ну, ты когда будешь выходить, смотри только, нимбом, люстру не задень.
Калугин пересаживается на диван, притискиваясь вплотную, и кладет руку мне за спину, на подушку, а потом обнимает:
— Ладно, не задену.
Мы шутливо бодаемся, и вдруг он отстраняется, делая серьезное лицо:
— Кстати, почему мы так долго задерживаемся на работе?
Это он что, роль ревнивого мужа примеряет? Тут же реагирую:
— А знаешь, хороший вопрос!
— Ну?
— А ты не в курсе? У нас недавно уволился художественный редактор.
Андрей делает удивленное лицо, подыгрывая:
— Да, ты что-о-о?!
— Прики-и-инь?
— И что?
Еле сдерживаю смех:
— И я сидела, разгребалась.
Калугин качает головой:
— Ну, да, разгребла… А чего разгребать, там вполне достойная замена появилась.
Он горделиво ведет плечами, изображая Чеснокова Я такой ревности не видела со времен Саши Верховцева — склонив голову на бок, с веселым любопытством и открытым ртом, слушаю грозные нотки в голосе моего мачо. А тот уже не может остановиться, щуря глаз:
— Такой красивый парень, с хорошими руками, м-м-м?
То есть он видел потуги Анатолия и мою реакцию на них, но все равно, на всякий случай, столбит территорию, и делает внушение… Хэ… Укоризненно гляжу на него:
— А ты что, ревнуешь?
Андрей тыкает в себя пальцем:
— Я? Нет, ну…
Он вдруг нервно смеется и не смотрит в мою сторону:
— Мне показалось, что он тебя, ну…. Как бы это, помягче, сказать.
Лапал? Интересно, что он там себе успел нафантазировать. Отворачиваюсь, сделав губы гузкой — помогать не собираюсь, но если перейдет грань, я обижусь — ревность ревностью, но надо знать меру. Во-первых, не его собственность, а во-вторых, это не про меня… Калугин оглядывается на кухню, подбирая слово:
— Приобнимал, ну…
Ладно, поставим все точки над i и успокоимся. Объясняю:
— Попытался сходить в атаку.
— И что?
Надо же, он действительно боится меня потерять. Не догадываясь, что это невозможно в принципе — то, что я его полюбила, с моим-то прошлым, это уже одно из чудес света.
— Атака захлебнулась.
— Да? Захлебнулась и поэтому ты так долго задержалась на работе?
Ого, прямо настоящий допрос. Мне это уже перестает нравиться — слышал же прекрасно, что у меня было назначено мероприятие. И вообще, почему я должна оправдываться?
— Так, Калугин.
— Что?
Мы снова прислоняемся друг к другу лбами, прикрывая глаза — и вообще, мне хочется отдохнуть и расслабиться, а не спорить попусту. Нежданный звонок в дверь прерывает нашу романтическую пикировку. Со вздохом разворачиваемся в сторону прихожей, и я с досадой в лице поднимаюсь с дивана, совершенно не желая никаких гостей и не понимая, кто в такое время может к нам рваться. На пороге гостиной сталкиваюсь с Сомовой и вопросительно машу рукой в сторону двери:
— Ты кого-то ждешь?
Анька, с кислой физиономией, всплескивает руками:
— Черт, я совершенно забыла.
— Что, ты забыла?
Сомова мнется, но потому как она металась последние десять минут по кухне, кидая в нашу сторону взгляды, совершенно очевидно, что врет и ничего она не забывала. Она театрально поднимает плечи:
— Ну, Наумыч собирался забежать.
Капец. Вот, подстава! Даже подгибаюсь в коленках, с испугом глядя на подругу.
— Кто-о-о?
Мало того, что Калугин у него во врагах и предателях, теперь и меня в них запишут. Да еще со скандалом на дому! Сомова шипит, отводя взгляд в сторону:
— Наумыч.
— Сомова, ты вообще, что ли?
— Ну, забыла, ну, что теперь.
И это она мне говорит про ку-ку на любовной почве? Вот уж у кого ку-ку, так ку-ку. Кручу головой по сторонам не зная, что и предпринять. Взгляд мечется по квартире, в поисках решения, пока не натыкается на Калугина.
— Капец, Андрей, тебе надо куда-то спрятаться. Давай!
Он смотрит на меня снизу вверх, наморщив лоб, и даже не шевелится:
— Зачем мне прятаться?
— Как? Ну, ты что хочешь, чтобы Егоров увидел, как я общаюсь с художественным редактором нашего конкурента?
Звонки в дверь продолжаются и становятся все настойчивей. Андрюха, похоже, не врубается в серьезность ситуации:
— Стоп, девчонки, мы сейчас не на работе, все нормально.
Я даже всплескиваю руками от такой наивности — кто бы говорил, он же знает Егорова с его таблетками — на работе, не на работе, глаза выпучит, покраснеет как вареный рак, разорется со слюнями в стороны и разнесет пол квартиры к чертовой матери.
— Да кому ты это будешь объяснять? Давай, давай!
— Куда давай?
— В ванную.
Калугин недовольно сопротивляется:
— Какую ванную?
Сомова недовольно гундосит:
— Ребят, вы можете побыстрее?
Оглядываюсь на нее — вот, чья бы корова мычала, но ругаться с ней некогда, надо спасать ситуацию, поэтому ее возмущение переключаю на Калугина, двумя руками указывая на него:
— Ты ему это объясни!
Сомова подступает поближе к дивану и мнется, морщась:
— Андрей, ну, тебе, правда, сейчас лучше, где-нибудь спрятаться.
Калугин недовольно качает головой и, наконец, встает:
— Слушайте, ну вы прямо, как дети малые. Ей-богу!
Ха, можно подумать у тебя с шефом по всем вопросам пряники. То-то он тебя, как дите, подставил с судьбоносной обложкой. Мысли проносятся вихрем, но Андрей послушно идет прятаться, и я выговариваю вслед:
— Спасибо.
Сомова с тяжким вздохом опускает голову, и мы спешим в прихожую друг за другом. Ускорившись перед дверью, Анюта открывает ее, счастливо восклицая:
— Боренька!
В дверном проеме маячит Егоров с большим букетом белых лилий с желтыми герберами, он вздыхает с облегчением:
— Ох, а я думал, вы уже спите.
Сомова виновато оглядывается на меня:
— Да нет, мы тут…
Не даю ей озвучить фантазии, почему так долго не открывали и громогласно с улыбкой перебиваю:
— Добрый вечер Борис Наумыч.
Анька забирает букет в руки и бурчит:
— Спасибо.
Егоров, приобняв нас с двух сторон за плечи, ведет обеих в гостиную, останавливаясь на пороге:
— Солнышки мои, идите сюда, ко мне. Девчоночки мои дорогие, какое счастье, что вы у меня есть!
Коснувшись костяшками пальцев уголка рта, он с таинственной улыбкой оставляет нас на месте, а сам направляется к дивану. Это что-то новенькое в нашей самодеятельности. Может опять таблеток наглотался? Сцепив пальцы у живота, непонимающе переглядываюсь с Анькой, которая стоит тоже в недоумении, опустив букет вниз. Бросаю взгляд в сторону спальни — если концерт надолго, то Калугину придется несладко.
Сомовой то, проще — она бежит обрезать цветы и ставить их в воду, а мне приходится подсаживаться к Наумычу, на придиванный модуль, и думать, чем его развлечь. На столике ополовиненная бутылка красного вина, два недопитых бокала, тарелка с виноградом, апельсинами и яблоком, валяется раскрытый журнал — следы гулянки Калугина с Анютой. Но выглядит так, что это мы с ней вдвоем вечерим на пару. Срываюсь на кухню и несу еще один бокал, к тем, что уже стоят на столе.
Сомова, наконец, возвращается, тащит вазу с букетом и ставит ее на подставку у окна, позади бокового кресла, а потом, оглядываясь на цветы, присаживается на диван по другую руку от своего бойфренда:
— Ой, Борь, какие все же красивые цветы, спасибо тебе большое.
Я по-прежнему не знаю, собираются они сидеть дома или скоро свалят. Закинув ногу на ногу и скрестив руки на коленях, неуверенно поглядываю в сторону спальни, прислушиваясь к звукам оттуда…. Кажется, показалось. Шеф наполняет бокал, поднимает его и расплывается в довольной улыбке:
— Это ерунда. Вот, у меня есть на свете два самых красивых цветка и они сейчас здесь, рядом со мной!
Недоверчиво усмехаюсь:
— Борис Наумыч, что-то вы как-то подозрительно романтичны сегодня.
Анюта поддакивает, тоже не слишком доверяя его дифирамбам:
— Да.
Шеф продолжает сладко улыбаться, а потом улыбка сползает с его лица:
— Знаешь, Марго, когда тебя предают, ты начинаешь ценить верных людей с утроенной силой!
Поднимаю калугинский бокал, и Егоров чокается со мной:
— За тебя…
Потом поворачивается к Ане и чокается с ней:
— За тебя Анечка.
— Да, спасибо.
Осторожно посматриваю из-за бокала на шефа:
— Борис Наумыч, а кто вас предал?
Потом отпиваю, все еще надеясь, что речь пойдет не об Андрее. Егоров тоже отпивает, опускает бокал вниз и, с прищуром глядит на меня:
— Я боюсь, эта фамилия тебе очень хорошо известна. Все, не будем об этом!
Огорченно опускаю глаза — и сколько нам теперь партизанить с Калугой? Расписание посещений составлять и согласовывать с Сомовой? Егоров опустошает свою посуду и отставляет ее на стол:
— Анечка.
— А?
Егоров морщится и лихо встряхивает поднятой рукой:
— Добавь еще винца.
Вот, блин. Свалился на нашу голову. Пока все не высосет, не успокоится. Сомова со вздохом тянется за бутылкой, переворачивает ее, выдавливая тонкий ручеек, и качает головой:
— Оу, а вино уже все.
Так ведь это повод! Пытаюсь гримасами и беззвучным шлепаньем губами привлечь внимание подруги и напомнить, что ее гость засиделся. Мои старания срабатывают — Анька, продолжая крутить бутылку в руках, вопросительно глядит на своего бойфренда:
— Слушай, а давай сходим куда-нибудь, а то так есть хочется.
Киваю, с надеждой переводя взгляд с одного на другого. Но Егоров, видимо, уже где-то успел, глотнул раньше и от добавленной дозы уже осоловел — заплетающимся языком сопротивляется:
— А что ходить, в холодильнике что, нет ничего?
И таращится на меня. Капец, можно подумать я знаю, что там есть, а чего там нет. И вообще здесь не общепит для нежданных посетителей. Широко открываю рот что-то сказать, хорошо Анюта реагирует правильно, и я его закрываю.
— Ты знаешь, я не хочу дома, я бы куда-нибудь сходила, в ресторанчик.
Она ставит бутылку на стол, а у шефа новая идея — походу он здесь собрался ночевать, как в прежние времена. Со счастливой улыбкой вещает, со смаком и прикрыв глаза:
— Слушайте, давайте мы закажем по телефону скатерть — самобраночку….
Перебиваю, пока он не заболтал Анькину идею:
— Ага, или по телевизору. Борис Наумыч, вас девушка приглашает, а вы ломаетесь!
Сомова поддакивает, поправляя кудри:
— Да.
Егоров прикладывается к бокалу с остатками вина и ворчит:
— Ничего я не ломаюсь.
— Да? А как это называется?
На столе начинает звонить забытый мобильник, и я замираю — капец, это же телефон главного предателя. Егоров действительно сразу обращает на него внимание:
— О!
Тут же хватаю трубку со стола и смотрю, кто звонит — вдруг Алиса, тогда проще, можно и поговорить. Номер незнакомый. Егоров прищуривается:
— У тебя новый телефон?
Не дай бог попросит посмотреть. Cняв ногу с ноги, растерянно гляжу на шефа:
— Да, а что?
Наумыч, подняв руку к уху, перебирает пальчиками, и будто прислушивается:
— Какая-то мелодия знакомая.
Мобильник продолжает трезвонить, и я вскакиваю:
— Это я в инете скачала.
Шеф кивает на зажатую трубку в руке:
— Будешь говорить?
— Что?
Шеф недоуменно сверлит меня пьяным взглядом:
— Телефон звонит, ты говорить будешь?
Делаю вид, что ухожу в спальню:
— Да, я сейчас…. Сейчас.
Прикрыв дверь, быстренько сворачиваю в ванную к прячущемуся там Калугину и он, при моем появлении поднимается с края ванны, бросаясь прикрыть за мной дверь. Не могу удержаться от упрека — все наши старания могут полететь прахом из-за его забывчивости:
— Ну, какого черта ты телефон разбрасываешь!
Калугин забирает у меня мобильник и склоняется над ним, с двух рук нажимая кнопки, быстро отключая звук и заставляя замолчать.
— Я…, ну, извини, я забыл.
Мое возмущение переходит в ворчание:
— Забыл, капец, блин.
Андрей тянется чмокнуть в щеку, но я уворачиваюсь — не до того.
— Дэ…
Тороплюсь назад и возвращаюсь почти бегом к столу:
— Ух…. Ну-у-у, что вы идете? И…
Егоров решительно кивает:
— Да!
Он грузно поднимается и Сомова вскакивает следом:
— Да, пошли, Борь!
Шеф вдруг многозначительно заявляет, подтягивая штаны:
— Только сейчас схожу.
— Куда?
— В отдел кадров.
Намек прозрачный, но я на всякий случай переспрашиваю, бросая взгляд на Анюту — вдруг чего-то пропустила:
— Какой отдел кадров?
Егоров пьяненько кивает:
— В мужскую комнату.
Отказать! У нас тут только женские. Хватаю за локоть и обегаю вокруг, чтобы встать перед ним и, выставив вперед руку, преградить путь:
— А-а-а..., нет, стоп — машина. Туда нельзя.
Отрицательно качаю головой, еще не придумав причины, и Наумыч недоуменно пучит на меня осоловевшие глаза:
— Почему?
Потому.
— Там у нас сломался… Сломался бачок.
Егоров оглядывается на Аню, и та оправдывается, пожимая плечами и разводя руки в стороны:
— Я тебе просто не успела сказать.
— А чего с ним?
В объяснениях болезней туалетных бачков беру инициативу на себя:
— А там вода потекла, и я ее перекрыла.
Шеф благодушно кивает:
— А ну хорошо, я сейчас посмотрю.
Только этого не хватало. Прижав вспотевшие ладошки к бедрам, растерянно трясу головой:
— Вы?
— Конечно, а что ты думаешь, я даже гвоздь в стенку забить не могу?
Егоров молодцевато стучит себя в грудь, а потом встряхивает поднятыми вверх руками, словно хирург перед операцией:
— Инструменты мне!
Сомова приходит на помощь и пытается угомонить разбуянившегося бойфренда:
— Борь, ну мы вызвали сантехника, он завтра придет. Чего ты будешь копаться? Пойдем, поскорее.
Обрадовано киваю:
— Да, действительно.
Наумыч, переминаясь с ноги на ногу и приплясывая, начинает изображать крайнюю потребность сбегать в кустики:
— А как же…, с-с-с-с…, кхм.
Блин, меньше винища лакать нужно! Пошлепав губами, смотрю на Аньку, и та мой взгляд понимает правильно:
— Ну, там, сходим.
Егоров сдается:
— Да? Ладно
Он устремляется к двери и у порога оглядывается, подняв прощально руку:
— Марго.
— Счастливо вам.
Анюта старается побыстрее вытолкнуть осоловевшего Ромео наружу:
— Пошли, пошли, пошли…
Говорю вслед:
— Удачи!
Сомова, прежде чем выйти за дверь, оборачивается, поднимая вверх пять:
— Пока.
— Пока
Когда замок щелкает, облегчено вздыхаю и иду вызволять пленника из заточения. Но тот уже и сам выбрался и спешит мне навстречу:
— Слушайте, ну вы блин даете, я уж думал он здесь ночевать останется.
Мы стоим совсем рядом, и я чувствую, как Андрюшкина рука обвивает меня за талию, притягивая и прижимая чуть вверх, заставляя приподняться на носках. Виновато морщу лоб:
— Ну, ты тоже хорош, ну…
Наши губы теперь напротив друг друга, и Андрей, глядя мне в глаза, негромко спрашивает:
— Что? Что, хорош, Марго-о-о?
И бодается. Я уже и не помню... Просто хорош и все. Просто лучше всех! Он тянется губами, покрывая поцелуями лицо, шею, а его руки перебираются с моей талии на спину, притискивая еще плотнее... Не вырвешься! В самый разгар наших нежностей, за квартирной дверью вновь слышится голос возвращающегося Егорова и бряканье ключа в замке. Андрей отпускает меня, отскакивая за угол кухни, а я загораживаю собой его отступление, одергивая блузку. Все-таки, пьяный Егоров это что-то невыносимое и как мы с Анькой две недели валандались и терпели его запой, сама уже не верю.
Пока кудрявая Джульетта прикрывает дверь, Ромео продолжает ей что-то объяснять:
— Ну, я только спрошу ее и все. …Марго!
Подбегаю к ним:
— А?
Наумыч топчется по прихожей, переходя ближе к гостиной:
— Ну, я подумал, ну, что ты здесь будешь одна, пошли с нами!
Калугин, вытянувшись в струнку, прижимается спиной к стене, пытаясь слиться с ней, а я продолжаю прикрывать его от взора начальника. Ну, блин, Сомова! Нервно смеюсь:
— Вы что, ради этого и пришли?
Мы с шефом стоим спиной к Андрею, и я надеюсь, что тот использует эту возможность, чтобы улизнуть из квартиры. Егоров продолжает уговаривать:
— Ну, конечно, что ты одна здесь будешь куковать?
С другого от меня бока подступает Сомова со свисающей до пола курткой в руке. Даже не знаю, что придумать и как отвязаться — наученная горьким опытом, присоединяться в компанию к влюбленной парочке нет ни малейшего желания. Сунув руки в карманы, несу все подряд, что приходит в голову:
— Нет, Борис Наумыч, я, во-первых, не голодна.
Переступаю с носка на пятку и наоборот. Спинным мозгом чувствую за спиной шевеление и, подняв руку вверх, даю сигнал Андрею двигаться на выход. Кладу руку на плечо шефу и уже более откровенно бросаю взгляд в сторону двери.
— А, во-вторых, мне там нужно порядка еще двухсот снимков пересмотреть.
Сомова поддакивает, разводя руки в стороны:
— Ну, я же тебе говорила.
— Ладно, значит, Анечка принесет тогда тебе мороженного.
Снова переступаю с каблука на носок. Еще один косой взгляд и вздыхаю с облегчением — Андрей выскальзывает наружу, и дверь закрывается. Опускаюсь на каблук.
— Да!
— Какое?
Смотрю на Аньку:
— Э-э-э...Фисташковое?
Сомова чихает, одобряя мое предложение, и Наумыч радостно подтверждает:
— Договорились. Все!
Потом вспомнив о своих потребностях, снова начинает подпрыгивать и переминаться с ноги на ногу:.
— C-с-с.
Анюта разворачивает его к двери:
— Давай, Боря, по-моему, кто-то куда-то торопился.
— Слушай, там далеко собачья площадка?
— Прямо во дворе, пойдем.
Егоров мелким бегом, спешит на выход:
— Все!
— Все.
Иду за ними следом. Хлопнув в ладоши, поднимаю вверх сцепленные в знак дружбы руки:
— Удачи!
Сомова опять оглядывается в дверях и, помахав ладошкой, исчезает вслед за неугомонным гостем.
— Пока.
Вздыхаю с облегчением во второй раз — наконец-то, Егоров ушел. Иногда он ужасно навязчив. А бедный Калугин, прямо как партизан в тылу врага, чуть ли не по-пластунски пришлось передвигаться. Явился, называется, к любимой женщине.
— Фу-у-у-х. Нда-а-а.
И иду переодеваться. До фисташкового мороженного еще долго, а поесть и отдохнуть, все-таки, хочется.