День за днем - 2 (гет)

На работу собираюсь — наряжаюсь даже тщательней обычного — если ничем не могу порадовать Калугина, то хоть побалую его глаза, восполню, так сказать, недополученное. К темным брюкам у меня сегодня атласная фиолетовая блузка, приталенная, с длинными рукавами, а к ней бусы на длинной нитке с темно-синими и бесцветными камешками под прозрачный лазурит. Особенно тщательно вырисовываю лицо: брови, ресницы, губы, а волосы заплетаю и стягиваю высоко сзади в тугой пучок. В общем, как сказала Анюта, в цветочном ранжире я сегодня незабудка.

Правда, на работе все приукрашивания быстро вылетают из головы — ношусь по кабинетам, как электровенник, то одному надо задание дать, то другой пистон вставить и заставить переделать. Даже с Андреем некогда было кофейку попить, перекинулись парой фразой на ходу, поулыбались и разбежались. У меня на листке в пластиковом файле расписано, кого и чем занять и я делаю пометки по списку — желательно максимально успеть закрыться до ухода художественного редактора, если такой уход, все-таки, состоится. А вот и Калугин, кстати, легок на помине:

— Маргарита.

— Что?

Он приобнимает меня и мы останавливаемся.

— А я тебя везде ищу.

Приятно слышать. Сияя, поглядываю вокруг:

— Я нашлась, слушаю тебя.

— Выглядишь хорошо.

— Ты мне это забыл с утра сказать?

— Ну, как бы, да.

Интересно, других новостей нет?

— Это все?

Калугин дергает рукой в сторону кабинета шефа:

— Нет, я только что поговорил с Наумычем.

Сунув руку в карман, по-прежнему на Андрея не смотрю, соблюдаю конспирацию:

— Ха, и что он счастлив, наверно, да?

Калугин невесело хмыкает:

— Ну, не совсем.

Продолжаю оглядываться. Видимо разговор был не чрезмерно агрессивным — побоев и ссадин на лице, не наблюдается, и я это отмечаю:

— Но ты выглядишь довольным.

— Да, у меня гора с плеч.

А вот у меня, наоборот и я вздыхаю:

— Андрей, можно я тебе скажу пару слов, как главный редактор.

Тот лишь улыбается:

— Слушаю вас, товарищ главный редактор.

Тычу пальцем в Андрюху, подчеркивая и припечатывая каждое слово:

— Так вот, как главному редактору мне тоже очень жалко терять такого профессионала, как ты! И в этом, извини, я полностью на стороне Наумыча.

Тем более, отдавать конкуренту. Остается лишь повесить голову и скорбеть. Калугин обходит меня, вставая с другой стороны:

— Это ты меня извини, но последнее время, как главный редактор ты меня совершенно не интересуешь.

О, как! Вот, нахал. Хмыкаю, не глядя на Андрея:

— Даже так?

— Именно.

Он тянется что-то прошептать на ушко, а сам тычется губами в шею. В свете новых обстоятельств, могу попасть под расстрел, как соучастница, а потому протестую, выставляя навстречу локоть:

— Андрей, Андрей, я на работе.

— Да, действительно, дистанция, дистанция. Я понял, хорошо…. А-а-а, как вы смотрите на то, если мы сегодня вдвоем приятно проведем вечер?

Предыдущий опыт подсказывает быть осторожней с такими предложениями и потому, подравнивая в руках зажатые листки, интересуюсь:

— Приятно это как?

— Ты когда-нибудь была на ипподроме?

Калугин и скачки? Разве такие понятия совместимы? Удивленно таращусь на него:

— Где-е-е?

— На ипподроме, там лошади, цок, цок, цок, бегают.

Он даже чуть подпружинивает в коленках, изображая подскоки в седле и стук копыт. Мне так удивительно его предложение, что я лишь смеюсь, мотая головой:

— Я понимаю, что не спят.

— Ну, так, как?

Неопределенно пожимаю плечами. Сказать, что не была, будет не совсем правдой — Игорек ставки делал, хоть и редко. Все-таки, это не моя стихия.

— Ну, заманчиво, а ты что играешь?

— Э-э-э, играешь громко сказано, так, иногда балуюсь. Ну, как, рискнем?

Сложив пластик пополам, задумчиво стучу ладошкой в торец свертка. Мне хочется порадовать Андрюшку, поддержать его хорошее настроение, тем более побудем вместе, погуляем, и он проводит меня домой. К тому же игровой азарт никто не отменял и со скачками может получиться весело. Согласно трясу головой:

— Да, давай попробуем.

Довольный Калугин вздыхает и улыбается:

— Я очень рад.

Конгруэнтно. Андрей снова тянется к моему виску чмокнуть:

— Заодно и посмотрим, везет мне или нет.

Сразу трезвею и пресекаю излишества, убирая улыбку с лица:

— Андрей!

— Кхм…, пока не везет. Я позвоню.

Он идет дальше, а я остаюсь стоять, обхвати себя рукой за талию и уцепившись за локоть. Несмотря на свои окрики, я нежусь в его осторожных ласках и поцелуях, просто лучше это делать в кабинете, а не у всех на виду. Провожаю Калугина довольным взглядом, а потом не спеша двигаю дальше — в моем списке еще куча позиций.

* * *

Перед обедом, заглянув в фотостудию и не обнаружив там Андрея, поднимаюсь на этаж пешком по лестнице. У меня его заявление и он опять забыл поставить на нем дату. Когда иду через холл, Егоров, разговаривающий с Люсей возле стойки, бросает секретаршу и кидается ко мне, вытянув обе руки навстречу:

— Марго.

Заранее знаю, о чем разговор и останавливаюсь, прижимая синюю папку с Андрюхиным заявлением к себе — Наумыч узнает, что я с ним расхаживаю и помогаю, точно запишет во врагини и пособницы.

— Да?

Егоров мнется:

— Калугин тебе уже сообщил?

И выжидательно смотрит с подозрительным прищуром. В его взгляде столько укоризны, что я опускаю глаза вниз и киваю:

— Да, к сожалению.

И тут же трясу головой, хмуря брови и изображая горе и растерянность:

— Я даже не знаю, как мы…

Егоров засовывает руки в карманы и качает головой:

— Я тоже не знаю.

Мои руки обреченно падают вниз, сцепив пальцы в замок, но папку я прижимаю к себе крепко. Наумыч вдруг загорается, продолжая пытливо всматриваться в мое лицо:

— А он сказал, куда он намыливается?

Как же мне не хочется этого говорить. Но правда все равно скоро вылезет и если шеф решит, что я ему солгала, мало не покажется. Отвожу взгляд в сторону:

— Сказал.

Егоров продолжает сверлить глазами, потом полу утвердительно кивает:

— В «Мачо»?

Виновато поднимаю глаза:

— Борис Наумыч, я не могу вас обманывать.

Развернувшись к стойке, бедный шеф в отчаянии бьет по ней кулаком.

— Марго, Люся даст сейчас объявление.

Людмила с несчастным лицом кивает, прикрываясь факсами и письмами.

— Я так понимаю, желающих будет воз и маленькая тележка!?

Егоров косится на меня и дергает плечом:

— Сможешь отсеять мусор?

В принципе, Наумыч сам виноват в том, что Андрей не держится за свое место — то Сашу Верховцева пихал на его место, то отдал на растерзание Зимовскому, пока Софья не навела порядок, а что там под верхушкой айсберга происходило в семейке Егоровых, мне вообще неведомо. И все равно хочется поддержать шефа в трудную минуту, и я чуть ли не подаюсь ему навстречу:

— Да, естественно.

Он тянет руки ко мне и слегка касается плеча:

— Ну, слава богу, есть хоть один человек, на которого можно положиться!

И торопливо уходит прочь, не оглядываясь. Жалостливо сведя брови вместе, провожаю взглядом — наверняка побежал таблетки глотать. Растерянная Люся, с открытым ртом, пытается что-то сказать:

— А..., а я?

Ну, куда без тебя. Уверенно киваю:

— А на тебя опереться.

Постояв секунду, задумчиво иду в кабинет к Калугину — оставлю папку с его заявлением на столе и с запиской, появится — прочтет. Настроение не слишком бодрое — что-то я не уверена в толпах желающих на место художественного редактора и в большой потребности что-то сеять и веять.

* * *

И, правда — до конца дня, ни одного кандидата и я, в принципе, уже никого и не жду. И все же, ближе к шести, в кабинет заглядывает ухоженный импозантный мужчинка, с бородкой и усиками, представляется Анатолием Чесноковым. Первое впечатление благоприятное — большой опыт в художественной фотографии, с собой толстый альбом демонстраций этого опыта. Перво — наперво хватаюсь посмотреть портфолио — если он профи, уж как-нибудь договоримся.

Приглашаю присесть, и пока он неторопливо вещает о себе, просматриваю фотографии, помечая особо понравившиеся. В первом приближении претензий нет и он нам подходит. Пока отдел кадров не разбежался, отправляю кандидата к девочкам на третий этаж — писать заявление и утрясать вопросы по трудоустройству.

А когда Чесноков возвращается, сама вылезаю из-за стола и мы вместе листаем портфолио, стоя у окна — мне так удобней смотреть, не выворачивая голову, комментировать, и сразу получать ответы. В основном в альбоме фото полуголых девиц в разноцветных купальниках, задумчивых, улыбчивых, в разных позах. Киваю на взлохмаченную модель с мокрыми волосами, разлетающимися в разные стороны.

— Вот эта очень хорошая…, и-и-и…

Перелистнув несколько страниц, разворачиваю альбом широкой стороной к Чеснокову:

— И вот эта тоже очень.

— Это моя нью-йоркская работа.

Ого, это я пропустила, в его рассказе. С интересом кошусь:

— М-м-м…, вы работали в Нью-Йорке?

— Да два года у Дэна Рейнольдса. Кстати, можно на ты.

Известная фамилия. Киваю, продолжая листать файлы с фотографиями:

— Не вопрос.

Мой взгляд останавливается на лежащей девице среди охапок цветов. А потом на весь лист ярко накрашенные губы.

— Я смотрю рекламой, тоже занимался, да?

— Это так, друзья попросили. Кстати, с этой работой, они выиграли какой-то конкурс в Швейцарии.

Все-таки приходится изгибать шею и клонить голову набок, чтобы смотреть и показывать одновременно. Конкурс это хорошо и я одобрительно вздергиваю брови вверх:

— Даже, так?

Какой-то супер-пупер. Из Нью-Йорка да в «МЖ». Прямо, как Саша Верховцев, не будь он к ночи помянут. От подозрительной мысли замираю в некотором недоумении:

— Странно.

Захлопнув альбом, опускаю его, ставя торцем на стол, и кошусь на нашего претендента:

— Анатолий Чесноков.

Но про Верховцева я хотя бы слыхала. Потом внимательно смотрю на посетителя:

— Почему я о вас раньше не слышала?

Сквозь жалюзи пробивается ночное небо, в комнате полумрак, стол дополнительно освещает настольная лампа, и мы смотрим друг на друга. Сунув руки в карманы, Чесноков смотрит на меня ясными глазами:

— По правде говоря, я тоже больше наслышан о вашем брате. Кстати, он что, здесь больше не работает?

Уклонился от ответа. Но, в принципе…, не все же хорошие фотографы гремят по информационным каналам. Вон, Калугу в Испанию звали на стажировку, а много ли его кто знает, кроме нескольких гламурных издательств?

— Он в отъезде. А ты…, к теннисисту Чеснокову…?

У меня есть выходы на спортивную тему — можно у Гошиных знакомых девочек провентилировать по поводу товарища. Прищурившись, вопросительно гляжу на гостя, но тот качает с улыбкой головой:

— Нет, нет, нет..., даже не родственники.

Жаль. Хмыкнув и склонив голову на бок, делаю шутливо-огорченную гримасу.

— Кстати, на прошлом месте работы меня называли Чеснок. Так что, по этому поводу, можно не заморачиваться.

Про прошлое место работы я тоже, похоже, пропустила. Не хочу демонстрировать, что совершенно его не слушала — потом посмотрю в личном деле. Мне важно, чтобы он быстрее влился в работу, остальное утрясем по ходу дела. Пока претензий нет — голос вкрадчивый, держится уверенно, работы в портфолио хорошие. Кидаю на Анатолия быстрый взгляд и поддерживаю попытку неформального общения:

— Мда, то есть с вампирами проблем не бывает по определению?

Чесноков делает заговорщицкое лицо, прищуривая глаз:

— А что тут у вас, любят кровушки попить?

Усмехаюсь:

— Да разные персонажи имеются.

Снова открываю альбом и смотрю на огромные губы, с оттенком вульгарности — как-то они не соответствуют ухоженному типажу, который стоит сейчас возле меня. Хотя на заказ, наверно, можно изобразить все что угодно — художник, он же как артист. Мои размышления прерывает вкрадчивый голос:

— Да, но в принципе, начальство меня любит.

Не поднимая глаз от фотографии и не отвлекаясь, интересуюсь:

— Да? Интересно, за что.

Анатолий тянется за альбомом и забирает его из моих рук:

— Ну, наверно потому, что я могу найти с ним общий язык.

Захлопнув, он откладывает портфолио на край стола. Ого! Похоже, я переоценила данный персонаж. То ли козел с бородкой, то ли кобель. Даже любопытно, куда его сейчас понесет.

— Особенно если это такая красивая женщина.

Он касается пальцами моей руки, а другая его рука неожиданно оказывается на моей талии, елозя там и сползая на бедро. Еще на работу не успел устроиться, а туда же. Ладно, быков будем ставить в стойло. Демонстративно смотрю вниз, назад, на нескромное шевеление, а потом заглядываю в глаза Чеснокову:

— А ты сейчас за меня держишься, чтобы не упасть, да?

— А что неприятно?

Догадливый. Мой голос становится резче:

— Убрал!

Анатолий с улыбкой клонит голову набок и не реагирует. Приходится еще добавить металла:

— Непонятно говорю?

Согнув руку в локте, пытаюсь оторвать от себя мужскую ладонь. Дверь без стука распахивается и к нам стремительно врывается Калугин. Наконец, сбрасываю с себя чужую конечность, и Чеснок тут же прячет ее, но я все равно чувствую себя неловко — надо было раньше рыкнуть и прекратить все эти заигрывания. Андрей, глядя на нас, восклицает:

— Ох! Извините.

Капец! Можно подумать это я вешаюсь на этого придурка, которого, притом, вижу в первый раз! Даже не знаю, как реагировать, но оправдываться мне не в чем и я лишь растерянно смотрю на Калугина, не зная, что сказать. Тот весело встряхивает головой, вопросительно приподняв брови:

— А-а-а…, я не помешал?

Делаю вид, что ничего не произошло и, по-деловому, тяну руку в его сторону:

— Нет, ты как раз, вовремя. А, кстати, познакомьтесь: Андрей Калугин, Анатолий Чесноков.

Андрей не торопясь проходит по кабинету и мужчины жмут друг другу руки, а я свои конечности, чтобы не суетились, засовываю в карманы. Чесноков само дружелюбие:

— Очень приятно

Калугин бросает взгляд в мою сторону и отвечает ему не менее дружелюбной улыбкой:

— Как говорит Марго — конгруэнтно.

Пора прекращать с лирической частью, и я, качая головой, заканчиваю ознакомительное отступление:

— Анатолий серьезно метит в твое кресло.

Чесноков извиняющимся голосом добавляет:

— Ну, если ты не против, конечно.

Поводя головой по сторонам, Андрей отшучивается:

— Ну, свято кресло пусто не бывает.

Все смеемся, и я отворачиваюсь:

— О-о-о, надо записать.

Голос Чесноков становится вкрадчивым:

— Да, кстати, Андрей, видел твои работы, весьма впечатлен.

Тот дежурно кивает несколько раз:

— Ну, спасибо, спасибо, весьма…, спасибо, благодарю.

Снова пытаюсь прекратить пустые расшаркивания, переводя на деловой лад:

— Андрей, кстати, если есть желание можешь посмотреть работы Анатолия, мне очень интересно твое мнение.

Не просто интересно, а сверх важно. Взяв со стола портфолио, передаю его Калугину. Не сейчас конечно, когда будет время, но лучше бы сегодня — усвистит в свой «Мачо», ищи потом. Андрей берет альбом одной рукой, а другой ладонью пришлепывает сверху:

— Желание есть, но времени катастрофически нет.

И сует портфолио назад в руки Чеснокову:

— Держи дружище, не обижайся.

Да ему-то чего обижаться, это же мне надо! Но Калугин не дает раскрыть рта — не обращая внимания на гостя, он тянется ко мне и, взяв за руку, вытягивает из-за стола:

— Пойдем.

В смысле? Выйти из кабинета? Сделав шаг навстречу, растерянно таращусь на Андрея и никак не пойму, куда он меня зовет.

— Куда?

Калугин уже идет к двери:

— К ипподрому.

Черт! Останавливаюсь и даже не знаю, что теперь делать — Наумыч пригласил на 18.00 каких-то импортных светил гламурно-журнального фронта. Просил прийти послушать про новые веяния в издательском производстве.

— Ой! Ой, капец, Андрюш.

Калугин возвращается, а я оглядываюсь на Чеснокова, потом снова смотрю виновато на Андрея:

— Прости, я совсем забыла, прости, не получится. Мы еще здесь не закончили, и у меня встреча через 20 минут.

Андрюшка, огорченно вздохнув, опускает голову, и я продолжаю виниться и посыпать голову пеплом:

— Ну, прости, дырявая башка.

Хмыкнув, Калугин оглядывается на дверь:

— Ну, ладно, ладно…, в общем, все понятно. Как всегда, в общем.

Чувствую себя свинья свиньей — ну, сколько ж можно над его терпением изгаляться? Виновато смотрю исподлобья и кляну себя последними словами — вот дура, могла бы и в ежедневник записать, коли склероз вместо мозгов. С несчастным видом обещаю:

— Я тебе позвоню.

— Хорошо.

В разговор из-за моей спины влезает Чесноков:

— Да, Андрей, я вам обещаю, что все, что вы делали здесь, остается в хороших руках.

— Угу.

Звучит двусмысленно, учитывая в какой момент нас застукал Калугин… Андрей мотает головой с кислой улыбкой:

— Не сомневался ни секунды.

Он протягивает руку своему преемнику и жмет ее:

— Удачи!

Похоже, он ревнует меня к этому Анатолию. Стою сейчас между ними, возле сцепленных рук, и чувствую себя настоящим яблоком раздора. С ума сойти! Калугин торопится на выход, смотрю ему вслед, пока не закрывается дверь, а потом возвращаюсь к нашим делам — нужно рассказать Чеснокову, хотя бы кратко, что его ждет в ближайшую неделю.

* * *

Встреча с европейцами растягивается на два часа, так что приезжаю домой уже позже восьми. Погремев ключом в замке, открываю дверь в квартиру и захожу внутрь. И сразу слышу Анькин возглас:

— О, на ловца и зверь бежит! Марго, у нас гости.

Положив связку ключей, заглядываю сквозь полки в гостиную — интересно, кто там, у Сомовой, так поздно засиделся. Ого, на диване сидит Андрюшка, а Анюта стоит рядом с бокалом вина. Да они тут без меня пьянствуют!

— Вижу, привет.

Не раздеваясь и не разуваясь, прямо в куртке и с сумкой, зажатой в руке, выхожу к ним, останавливаясь на пороге гостиной. Андрей вскакивает, отставляя свой бокал в сторону, на столик, и спешит ко мне обнять:

— Привет.

Мы целуемся, смущая Сомика, и она отводит глаза:

— Э-э-э, ну я пойду на кухню, пошуршу.

Она проскальзывает быстренько мимо и мы, прервавшись, смотрим ей вслед, а Андрей почему-то добавляет:

— Спасибо.

Интересно за что? Он снова тянется губами ко мне и я, привалившись спиной к торцу полок, приподнимаю голову, подставляя шею.

— Ты с ипподрома?

Калугин забирает сумку из моих рук:

— Да, я с ипподрома.

— Что-то ты быстро, как-то.

Тем более без машины. Или на такси приехал? Выскользнув из объятий, прохожу к дивану, расстегивая куртку, а Андрей идет следом, ставя по пути сумку возле диванного валика.

— Да, я быстро. Лошади у нас тоже медленно не бегают.

Смотрю с игривым любопытством:

— Ну, и как? Удачно?

— Почти.

Усмехаюсь — в этой фразе весь Калугин.

— Что значит, почти?

Андрей помогает мне снять куртку, а потом откладывает ее ближе к сумке.

— Ну, э-э-э, мой знакомый хороший….

Сажусь, подтянув под себя одну ногу, не снимая туфель, и с любопытством жду продолжения. Объясняя, Андрей пристраивается на придиванный модуль:

— Подсказал имена двух фаворитов.

Расслаблено откидываюсь на спинку дивана:

— Ага, и ты на них поставил?!

— М-м-м, я поставил на второго.

Уже предчувствую ответ и чешу нос:

— А выиграл?

— Первый.

Уронив на колени сцепленные руки, укоризненно смеюсь, склонив голову вбок:

— Ну, что ж ты на первый не поставил?

Андрюшка улыбается:

— На первый вообще должна была ты поставить.

Понятно, Рэмбо-6 кончился и вернулся Калугин-1. С усмешкой гляжу исподлобья и укоризненно киваю:

— То есть, я опять виновата, да?

Андрей разводит руками и не спорит:

— Получается, что так.

Ах, ты, поросенок! И я рычу:

— Так, Калугин, я тебя сейчас убью!

Мы дурачимся, тремся носами и Андрюшка сквозь сжатые и растянутые до ушей губы, шутит:

— Нет, я теперь дорого стою.

Это он про космическую зарплату?

— Ой, ну, ты когда будешь выходить, смотри только, нимбом, люстру не задень.

Калугин пересаживается на диван, притискиваясь вплотную, и кладет руку мне за спину, на подушку, а потом обнимает:

— Ладно, не задену.

Мы шутливо бодаемся, и вдруг он отстраняется, делая серьезное лицо:

— Кстати, почему мы так долго задерживаемся на работе?

Это он что, роль ревнивого мужа примеряет? Тут же реагирую:

— А знаешь, хороший вопрос!

— Ну?

— А ты не в курсе? У нас недавно уволился художественный редактор.

Андрей делает удивленное лицо, подыгрывая:

— Да, ты что-о-о?!

— Прики-и-инь?

— И что?

Еле сдерживаю смех:

— И я сидела, разгребалась.

Калугин качает головой:

— Ну, да, разгребла… А чего разгребать, там вполне достойная замена появилась.

Он горделиво ведет плечами, изображая Чеснокова Я такой ревности не видела со времен Саши Верховцева — склонив голову на бок, с веселым любопытством и открытым ртом, слушаю грозные нотки в голосе моего мачо. А тот уже не может остановиться, щуря глаз:

— Такой красивый парень, с хорошими руками, м-м-м?

То есть он видел потуги Анатолия и мою реакцию на них, но все равно, на всякий случай, столбит территорию, и делает внушение… Хэ… Укоризненно гляжу на него:

— А ты что, ревнуешь?

Андрей тыкает в себя пальцем:

— Я? Нет, ну…

Он вдруг нервно смеется и не смотрит в мою сторону:

— Мне показалось, что он тебя, ну…. Как бы это, помягче, сказать.

Лапал? Интересно, что он там себе успел нафантазировать. Отворачиваюсь, сделав губы гузкой — помогать не собираюсь, но если перейдет грань, я обижусь — ревность ревностью, но надо знать меру. Во-первых, не его собственность, а во-вторых, это не про меня… Калугин оглядывается на кухню, подбирая слово:

— Приобнимал, ну…

Ладно, поставим все точки над i и успокоимся. Объясняю:

— Попытался сходить в атаку.

— И что?

Надо же, он действительно боится меня потерять. Не догадываясь, что это невозможно в принципе — то, что я его полюбила, с моим-то прошлым, это уже одно из чудес света.

— Атака захлебнулась.

— Да? Захлебнулась и поэтому ты так долго задержалась на работе?

Ого, прямо настоящий допрос. Мне это уже перестает нравиться — слышал же прекрасно, что у меня было назначено мероприятие. И вообще, почему я должна оправдываться?

— Так, Калугин.

— Что?

Мы снова прислоняемся друг к другу лбами, прикрывая глаза — и вообще, мне хочется отдохнуть и расслабиться, а не спорить попусту. Нежданный звонок в дверь прерывает нашу романтическую пикировку. Со вздохом разворачиваемся в сторону прихожей, и я с досадой в лице поднимаюсь с дивана, совершенно не желая никаких гостей и не понимая, кто в такое время может к нам рваться. На пороге гостиной сталкиваюсь с Сомовой и вопросительно машу рукой в сторону двери:

— Ты кого-то ждешь?

Анька, с кислой физиономией, всплескивает руками:

— Черт, я совершенно забыла.

— Что, ты забыла?

Сомова мнется, но потому как она металась последние десять минут по кухне, кидая в нашу сторону взгляды, совершенно очевидно, что врет и ничего она не забывала. Она театрально поднимает плечи:

— Ну, Наумыч собирался забежать.

Капец. Вот, подстава! Даже подгибаюсь в коленках, с испугом глядя на подругу.

— Кто-о-о?

Мало того, что Калугин у него во врагах и предателях, теперь и меня в них запишут. Да еще со скандалом на дому! Сомова шипит, отводя взгляд в сторону:

— Наумыч.

— Сомова, ты вообще, что ли?

— Ну, забыла, ну, что теперь.

И это она мне говорит про ку-ку на любовной почве? Вот уж у кого ку-ку, так ку-ку. Кручу головой по сторонам не зная, что и предпринять. Взгляд мечется по квартире, в поисках решения, пока не натыкается на Калугина.

— Капец, Андрей, тебе надо куда-то спрятаться. Давай!

Он смотрит на меня снизу вверх, наморщив лоб, и даже не шевелится:

— Зачем мне прятаться?

— Как? Ну, ты что хочешь, чтобы Егоров увидел, как я общаюсь с художественным редактором нашего конкурента?

Звонки в дверь продолжаются и становятся все настойчивей. Андрюха, похоже, не врубается в серьезность ситуации:

— Стоп, девчонки, мы сейчас не на работе, все нормально.

Я даже всплескиваю руками от такой наивности — кто бы говорил, он же знает Егорова с его таблетками — на работе, не на работе, глаза выпучит, покраснеет как вареный рак, разорется со слюнями в стороны и разнесет пол квартиры к чертовой матери.

— Да кому ты это будешь объяснять? Давай, давай!

— Куда давай?

— В ванную.

Калугин недовольно сопротивляется:

— Какую ванную?

Сомова недовольно гундосит:

— Ребят, вы можете побыстрее?

Оглядываюсь на нее — вот, чья бы корова мычала, но ругаться с ней некогда, надо спасать ситуацию, поэтому ее возмущение переключаю на Калугина, двумя руками указывая на него:

— Ты ему это объясни!

Сомова подступает поближе к дивану и мнется, морщась:

— Андрей, ну, тебе, правда, сейчас лучше, где-нибудь спрятаться.

Калугин недовольно качает головой и, наконец, встает:

— Слушайте, ну вы прямо, как дети малые. Ей-богу!

Ха, можно подумать у тебя с шефом по всем вопросам пряники. То-то он тебя, как дите, подставил с судьбоносной обложкой. Мысли проносятся вихрем, но Андрей послушно идет прятаться, и я выговариваю вслед:

— Спасибо.

Сомова с тяжким вздохом опускает голову, и мы спешим в прихожую друг за другом. Ускорившись перед дверью, Анюта открывает ее, счастливо восклицая:

— Боренька!

В дверном проеме маячит Егоров с большим букетом белых лилий с желтыми герберами, он вздыхает с облегчением:

— Ох, а я думал, вы уже спите.

Сомова виновато оглядывается на меня:

— Да нет, мы тут…

Не даю ей озвучить фантазии, почему так долго не открывали и громогласно с улыбкой перебиваю:

— Добрый вечер Борис Наумыч.

Анька забирает букет в руки и бурчит:

— Спасибо.

Егоров, приобняв нас с двух сторон за плечи, ведет обеих в гостиную, останавливаясь на пороге:

— Солнышки мои, идите сюда, ко мне. Девчоночки мои дорогие, какое счастье, что вы у меня есть!

Коснувшись костяшками пальцев уголка рта, он с таинственной улыбкой оставляет нас на месте, а сам направляется к дивану. Это что-то новенькое в нашей самодеятельности. Может опять таблеток наглотался? Сцепив пальцы у живота, непонимающе переглядываюсь с Анькой, которая стоит тоже в недоумении, опустив букет вниз. Бросаю взгляд в сторону спальни — если концерт надолго, то Калугину придется несладко.

Сомовой то, проще — она бежит обрезать цветы и ставить их в воду, а мне приходится подсаживаться к Наумычу, на придиванный модуль, и думать, чем его развлечь. На столике ополовиненная бутылка красного вина, два недопитых бокала, тарелка с виноградом, апельсинами и яблоком, валяется раскрытый журнал — следы гулянки Калугина с Анютой. Но выглядит так, что это мы с ней вдвоем вечерим на пару. Срываюсь на кухню и несу еще один бокал, к тем, что уже стоят на столе.

Сомова, наконец, возвращается, тащит вазу с букетом и ставит ее на подставку у окна, позади бокового кресла, а потом, оглядываясь на цветы, присаживается на диван по другую руку от своего бойфренда:

— Ой, Борь, какие все же красивые цветы, спасибо тебе большое.

Я по-прежнему не знаю, собираются они сидеть дома или скоро свалят. Закинув ногу на ногу и скрестив руки на коленях, неуверенно поглядываю в сторону спальни, прислушиваясь к звукам оттуда…. Кажется, показалось. Шеф наполняет бокал, поднимает его и расплывается в довольной улыбке:

— Это ерунда. Вот, у меня есть на свете два самых красивых цветка и они сейчас здесь, рядом со мной!

Недоверчиво усмехаюсь:

— Борис Наумыч, что-то вы как-то подозрительно романтичны сегодня.

Анюта поддакивает, тоже не слишком доверяя его дифирамбам:

— Да.

Шеф продолжает сладко улыбаться, а потом улыбка сползает с его лица:

— Знаешь, Марго, когда тебя предают, ты начинаешь ценить верных людей с утроенной силой!

Поднимаю калугинский бокал, и Егоров чокается со мной:

— За тебя…

Потом поворачивается к Ане и чокается с ней:

— За тебя Анечка.

— Да, спасибо.

Осторожно посматриваю из-за бокала на шефа:

— Борис Наумыч, а кто вас предал?

Потом отпиваю, все еще надеясь, что речь пойдет не об Андрее. Егоров тоже отпивает, опускает бокал вниз и, с прищуром глядит на меня:

— Я боюсь, эта фамилия тебе очень хорошо известна. Все, не будем об этом!

Огорченно опускаю глаза — и сколько нам теперь партизанить с Калугой? Расписание посещений составлять и согласовывать с Сомовой? Егоров опустошает свою посуду и отставляет ее на стол:

— Анечка.

— А?

Егоров морщится и лихо встряхивает поднятой рукой:

— Добавь еще винца.

Вот, блин. Свалился на нашу голову. Пока все не высосет, не успокоится. Сомова со вздохом тянется за бутылкой, переворачивает ее, выдавливая тонкий ручеек, и качает головой:

— Оу, а вино уже все.

Так ведь это повод! Пытаюсь гримасами и беззвучным шлепаньем губами привлечь внимание подруги и напомнить, что ее гость засиделся. Мои старания срабатывают — Анька, продолжая крутить бутылку в руках, вопросительно глядит на своего бойфренда:

— Слушай, а давай сходим куда-нибудь, а то так есть хочется.

Киваю, с надеждой переводя взгляд с одного на другого. Но Егоров, видимо, уже где-то успел, глотнул раньше и от добавленной дозы уже осоловел — заплетающимся языком сопротивляется:

— А что ходить, в холодильнике что, нет ничего?

И таращится на меня. Капец, можно подумать я знаю, что там есть, а чего там нет. И вообще здесь не общепит для нежданных посетителей. Широко открываю рот что-то сказать, хорошо Анюта реагирует правильно, и я его закрываю.

— Ты знаешь, я не хочу дома, я бы куда-нибудь сходила, в ресторанчик.

Она ставит бутылку на стол, а у шефа новая идея — походу он здесь собрался ночевать, как в прежние времена. Со счастливой улыбкой вещает, со смаком и прикрыв глаза:

— Слушайте, давайте мы закажем по телефону скатерть — самобраночку….

Перебиваю, пока он не заболтал Анькину идею:

— Ага, или по телевизору. Борис Наумыч, вас девушка приглашает, а вы ломаетесь!

Сомова поддакивает, поправляя кудри:

— Да.

Егоров прикладывается к бокалу с остатками вина и ворчит:

— Ничего я не ломаюсь.

— Да? А как это называется?

На столе начинает звонить забытый мобильник, и я замираю — капец, это же телефон главного предателя. Егоров действительно сразу обращает на него внимание:

— О!

Тут же хватаю трубку со стола и смотрю, кто звонит — вдруг Алиса, тогда проще, можно и поговорить. Номер незнакомый. Егоров прищуривается:

— У тебя новый телефон?

Не дай бог попросит посмотреть. Cняв ногу с ноги, растерянно гляжу на шефа:

— Да, а что?

Наумыч, подняв руку к уху, перебирает пальчиками, и будто прислушивается:

— Какая-то мелодия знакомая.

Мобильник продолжает трезвонить, и я вскакиваю:

— Это я в инете скачала.

Шеф кивает на зажатую трубку в руке:

— Будешь говорить?

— Что?

Шеф недоуменно сверлит меня пьяным взглядом:

— Телефон звонит, ты говорить будешь?

Делаю вид, что ухожу в спальню:

— Да, я сейчас…. Сейчас.

Прикрыв дверь, быстренько сворачиваю в ванную к прячущемуся там Калугину и он, при моем появлении поднимается с края ванны, бросаясь прикрыть за мной дверь. Не могу удержаться от упрека — все наши старания могут полететь прахом из-за его забывчивости:

— Ну, какого черта ты телефон разбрасываешь!

Калугин забирает у меня мобильник и склоняется над ним, с двух рук нажимая кнопки, быстро отключая звук и заставляя замолчать.

— Я…, ну, извини, я забыл.

Мое возмущение переходит в ворчание:

— Забыл, капец, блин.

Андрей тянется чмокнуть в щеку, но я уворачиваюсь — не до того.

— Дэ…

Тороплюсь назад и возвращаюсь почти бегом к столу:

— Ух…. Ну-у-у, что вы идете? И…

Егоров решительно кивает:

— Да!

Он грузно поднимается и Сомова вскакивает следом:

— Да, пошли, Борь!

Шеф вдруг многозначительно заявляет, подтягивая штаны:

— Только сейчас схожу.

— Куда?

— В отдел кадров.

Намек прозрачный, но я на всякий случай переспрашиваю, бросая взгляд на Анюту — вдруг чего-то пропустила:

— Какой отдел кадров?

Егоров пьяненько кивает:

— В мужскую комнату.

Отказать! У нас тут только женские. Хватаю за локоть и обегаю вокруг, чтобы встать перед ним и, выставив вперед руку, преградить путь:

— А-а-а..., нет, стоп — машина. Туда нельзя.

Отрицательно качаю головой, еще не придумав причины, и Наумыч недоуменно пучит на меня осоловевшие глаза:

— Почему?

Потому.

— Там у нас сломался… Сломался бачок.

Егоров оглядывается на Аню, и та оправдывается, пожимая плечами и разводя руки в стороны:

— Я тебе просто не успела сказать.

— А чего с ним?

В объяснениях болезней туалетных бачков беру инициативу на себя:

— А там вода потекла, и я ее перекрыла.

Шеф благодушно кивает:

— А ну хорошо, я сейчас посмотрю.

Только этого не хватало. Прижав вспотевшие ладошки к бедрам, растерянно трясу головой:

— Вы?

— Конечно, а что ты думаешь, я даже гвоздь в стенку забить не могу?

Егоров молодцевато стучит себя в грудь, а потом встряхивает поднятыми вверх руками, словно хирург перед операцией:

— Инструменты мне!

Сомова приходит на помощь и пытается угомонить разбуянившегося бойфренда:

— Борь, ну мы вызвали сантехника, он завтра придет. Чего ты будешь копаться? Пойдем, поскорее.

Обрадовано киваю:

— Да, действительно.

Наумыч, переминаясь с ноги на ногу и приплясывая, начинает изображать крайнюю потребность сбегать в кустики:

— А как же…, с-с-с-с…, кхм.

Блин, меньше винища лакать нужно! Пошлепав губами, смотрю на Аньку, и та мой взгляд понимает правильно:

— Ну, там, сходим.

Егоров сдается:

— Да? Ладно

Он устремляется к двери и у порога оглядывается, подняв прощально руку:

— Марго.

— Счастливо вам.

Анюта старается побыстрее вытолкнуть осоловевшего Ромео наружу:

— Пошли, пошли, пошли…

Говорю вслед:

— Удачи!

Сомова, прежде чем выйти за дверь, оборачивается, поднимая вверх пять:

— Пока.

— Пока

Когда замок щелкает, облегчено вздыхаю и иду вызволять пленника из заточения. Но тот уже и сам выбрался и спешит мне навстречу:

— Слушайте, ну вы блин даете, я уж думал он здесь ночевать останется.

Мы стоим совсем рядом, и я чувствую, как Андрюшкина рука обвивает меня за талию, притягивая и прижимая чуть вверх, заставляя приподняться на носках. Виновато морщу лоб:

— Ну, ты тоже хорош, ну…

Наши губы теперь напротив друг друга, и Андрей, глядя мне в глаза, негромко спрашивает:

— Что? Что, хорош, Марго-о-о?

И бодается. Я уже и не помню... Просто хорош и все. Просто лучше всех! Он тянется губами, покрывая поцелуями лицо, шею, а его руки перебираются с моей талии на спину, притискивая еще плотнее... Не вырвешься! В самый разгар наших нежностей, за квартирной дверью вновь слышится голос возвращающегося Егорова и бряканье ключа в замке. Андрей отпускает меня, отскакивая за угол кухни, а я загораживаю собой его отступление, одергивая блузку. Все-таки, пьяный Егоров это что-то невыносимое и как мы с Анькой две недели валандались и терпели его запой, сама уже не верю.

Пока кудрявая Джульетта прикрывает дверь, Ромео продолжает ей что-то объяснять:

— Ну, я только спрошу ее и все. …Марго!

Подбегаю к ним:

— А?

Наумыч топчется по прихожей, переходя ближе к гостиной:

— Ну, я подумал, ну, что ты здесь будешь одна, пошли с нами!

Калугин, вытянувшись в струнку, прижимается спиной к стене, пытаясь слиться с ней, а я продолжаю прикрывать его от взора начальника. Ну, блин, Сомова! Нервно смеюсь:

— Вы что, ради этого и пришли?

Мы с шефом стоим спиной к Андрею, и я надеюсь, что тот использует эту возможность, чтобы улизнуть из квартиры. Егоров продолжает уговаривать:

— Ну, конечно, что ты одна здесь будешь куковать?

С другого от меня бока подступает Сомова со свисающей до пола курткой в руке. Даже не знаю, что придумать и как отвязаться — наученная горьким опытом, присоединяться в компанию к влюбленной парочке нет ни малейшего желания. Сунув руки в карманы, несу все подряд, что приходит в голову:

— Нет, Борис Наумыч, я, во-первых, не голодна.

Переступаю с носка на пятку и наоборот. Спинным мозгом чувствую за спиной шевеление и, подняв руку вверх, даю сигнал Андрею двигаться на выход. Кладу руку на плечо шефу и уже более откровенно бросаю взгляд в сторону двери.

— А, во-вторых, мне там нужно порядка еще двухсот снимков пересмотреть.

Сомова поддакивает, разводя руки в стороны:

— Ну, я же тебе говорила.

— Ладно, значит, Анечка принесет тогда тебе мороженного.

Снова переступаю с каблука на носок. Еще один косой взгляд и вздыхаю с облегчением — Андрей выскальзывает наружу, и дверь закрывается. Опускаюсь на каблук.

— Да!

— Какое?

Смотрю на Аньку:

— Э-э-э...Фисташковое?

Сомова чихает, одобряя мое предложение, и Наумыч радостно подтверждает:

— Договорились. Все!

Потом вспомнив о своих потребностях, снова начинает подпрыгивать и переминаться с ноги на ногу:.

— C-с-с.

Анюта разворачивает его к двери:

— Давай, Боря, по-моему, кто-то куда-то торопился.

— Слушай, там далеко собачья площадка?

— Прямо во дворе, пойдем.

Егоров мелким бегом, спешит на выход:

— Все!

— Все.

Иду за ними следом. Хлопнув в ладоши, поднимаю вверх сцепленные в знак дружбы руки:

— Удачи!

Сомова опять оглядывается в дверях и, помахав ладошкой, исчезает вслед за неугомонным гостем.

— Пока.

Вздыхаю с облегчением во второй раз — наконец-то, Егоров ушел. Иногда он ужасно навязчив. А бедный Калугин, прямо как партизан в тылу врага, чуть ли не по-пластунски пришлось передвигаться. Явился, называется, к любимой женщине.

— Фу-у-у-х. Нда-а-а.

И иду переодеваться. До фисташкового мороженного еще долго, а поесть и отдохнуть, все-таки, хочется.