День за днем - 2 (гет)

Утром, конечно, думать можно только на бегу — Сомова торопится уйти пораньше: хочет застать Андрея дома, до того как он отправится на работу. На мои призывы сказать зачем, отбрехивается намеками про разведку, и советами не расслабляться, а наоборот, демонстрировать спокойствие и уверенность в своей неотразимости.

Я, конечно, стараюсь, как могу, но не представляю, как при такой нервотрепке можно занимать мозги выбором шмоток, прически и макияжа. Неотразимить нечем и единственно, что могу скреативить — напялить побольше обновок и побрякушек.

Поверх сиреневой маечки, выбираю тонкую белую шерстяную кофту внахлест, c завязками на спине, а на низ — серые брючки. Смотрюсь в зеркало — смуглый макияж, помада на пухлых губах, белый маникюр… Растрепанность, конечно избыточная, но не до прически — перед уходом, пожалуй, проведу по волосам пару раз щеткой и будет достаточно. Но чего-то не хватает… Из Анькиной коробки выбираю короткую нитку бус под крупный жемчуг. Теперь все.

* * *

В редакцию приезжаю вся на нервах. Проведя пропуском по щели пограничного агрегата у лифта, встряхнув волосами, иду к секретарской стойке, оглядываясь по сторонам:

— Доброе утро.

За нашим ресепшеном парой стоят Людмила и Лида, секретарь Лазарева, а перед стойкой скучает Наташа. Останавливаюсь возле Егоровой, и Люся напряженно приветствует:

— Доброе утро Маргарита Александровна.

Вопросительно смотрю на нее, вздернув вверх подбородком — есть, что для меня? Секретарша тут же реагирует:

— А вот ваши письма.

Прихватив пачку и озабоченно буркнув, иду к себе:

— Спасибо.

Судя по всему Калугина в издательстве еще нет, и значит, нужно ждать доклада моей разведчицы. Сомова перезванивает через полчаса и боевого задора у нее в голосе, видимо после встречи с Андреем, уже меньше. Тем не менее она не унывает — Калугин согласился пойти с ней на дневную экскурсию, на которой Анюта пообещала ему предъявить доказательства моей вменяемости.

Дверь в кабинет распахнута настежь, но я сейчас так занята новой информацией и ожиданием чуда, что мысль прикрыть ее забывается даже быстрее, чем возникает. Очень хочется, чтобы у Анюты все получилось, иначе я даже не знаю, как мне тут работать — если Андрей не поверит и сбросит с себя, куда ни попадя, «бетонную плиту» о которой трендела Сомова, то та плита запросто меня и похоронит. Сунув руку в карман брюк, продолжаю метаться с трубкой у уха вдоль окна:

— Ань, ты, только, пожалуйста, учитывай мое положение….

— Зря ты ему вообще про все рассказала. А я ведь тебе говорила!

— Ну, сказала и сказала, ну, что теперь…

— Что теперь, что теперь… Какую еще реакцию ты ждала от него?

— Да не думала я в тот момент о его реакции, мне просто нужно было, чтобы он знал.

— Ну, узнал и что? Решил, что ты полоумная. А кто захочет жить с полоумной?

— Ну и пусть. Откажется, так откажется…

Захлопываю крышку мобильника и с тоской смотрю сквозь жалюзи — похоже, глухо дело, даже у Сомовой никакого оптимизма. Куда она может повести Андрея? Чем докажет? Ерунда какая-то! Бабка умерла, а Карину мы так и не нашли…

* * *

Ближе к обеду Анюта перезванивает и сообщает, что уже стоит возле редакции и ждет Калугина — дескать, тот сейчас отпросится и выйдет. Не знаю… Ко мне сегодня Андрей так и не заглянул. Наоборот, избегал пересечений — шарахался издали, и я вижу в этом плохой знак. Так Сомовой и говорю:

— Ань, у меня мандраж.

— Марго, ну, я прошу тебя, пожалуйста, успокойся.

— Просто мне кажется, что это не сработает.

— Ну, я знаю, что я делаю.

Знает она. А у меня предчувствие! Жалобно сведя брови вместе, ною:

— Ань, ты пойми, я боюсь, чтобы еще хуже не стало!

Если Сомова его не убедит, то он же сразу побежит советоваться со своим рыжим коротышкой. И тогда мне точно хана! Но Анька настроена решительно:

— Ну, вот, как раз, если ничего не делать, вот тогда действительно будет хуже!

Делать, конечно, что-то нужно, но я же тут с ума сойду, ожидая финала.

— Только я очень прошу, держи меня в курсе, ладно?

— Ну, естественно. Все, я больше не могу говорить, он уже идет. Все пока, пока.

В ухо звучат короткие гудки, и я даю отбой.

* * *

Через час первая весточка — Анюта рассказывает, что они ходили в квартиру к бабке и застали там ее сестру. О, господи, еще одна ведьма?! Я вообще думала, там уже посторонние жильцы живут. Прямо голова кругом… Несусь с трубой вдоль окна из угла в угол, сжигая бурлящую энергию:

— Подожди, подожди…, так у этой ведьмы еще сестра, что ли, была?

— Да и она рассказала, что сестра поплатилась именно за такие обряды. А сама она ничего такого не умеет.

— А про меня она что-нибудь сказала?

— Конкретно ничего. А фотографии все выкинули давно и вещи многие тоже.

— Ясно, а Андрей?

— Похоже, что не очень он ей поверил. Она же, как цыганка — по руке гадает.

— Ч-Черт, а сейчас вы куда?

— Заедем на радио, помнишь программу с голосом? А потом в дом к Карине.

Программа с голосом это хороший аргумент. Вздыхаю:

— Ладно, давай, с богом. Только ты звони, я тебя умоляю, а?

— Да, да, конечно.

Захлопываю мобильник и сажусь в кресло, развернув его к компьютеру — попробую, отвлечься, то бишь, поработать. И подперев голову рукой, таращусь в мерцающий экран.

* * *

Проходит еще час, звонков больше нет, и я начинаю психовать. Снова бегаю по кабинету и, не выдержав, звоню сама. Сомова откликается не сразу и голос приглушен:

— Алле.

Сунув руку в карман, отправляюсь в привычный путь за креслом:

— Алле Ань, это я!

— Я уже поняла.

— Ну, как там у вас дела?

— Потихонечку.

Капец, как информативно. Недоуменно жму плечами:

— Что, значит, потихонечку? Он хоть чуть-чуть поверил?

Сомова сильнее приглушает голос:

— Мы в процессе. Все, извини, больше не могу разговаривать. Давай, пока!

Безвольно опускаю руку с телефоном. Похоже и тут мимо. Никаких зацепок. Потоптавшись на месте, поправляю сбившуюся кофту, а потом задумчиво тяну руку вверх, помассировать висок. Что же делать... Неожиданно вспоминаю, что где-то там, в домашнем телефоне, в архиве, остался звонок Карины. Блин, надо побыстрей разрулить дела на сегодня и свалить домой!

* * *

Самым срочным оказывается проверка макетов по новому номеру. Ну, и славно — их читку можно переложить на Зимовского, на то он и заместитель. Правда он куда-то смылся после обеда, но должен вернуться. Когда Люся сообщает, что Антон в своем кабинете, бодрым шагом спешу к нему. Навстречу выходит Егорова и, когда захожу я, Зимовский, стоя за столом, начинает судорожно поправлять лацканы пиджака и приглаживает их. Чем это они тут занимались? Пока не сбежал, интересуюсь:

— Антон, ты на месте?

Тот судорожно хватает журнал со стола и начинает листать:

— Да, да, а что?

Надо же, майский номер с ведьмой на обложке. Учим мат. часть? Тряхнув головой, отбрасываю волосы назад и иду к столу, сразу переходя к делу:

— Там макеты из типографии пришли, ты не мог бы вычитать?

Зимовский странно трясет головой, не поднимая глаз:

— Да, да... , давай, попозже. А то у меня сейчас дел просто вагон.

Мне нужно, чтобы это было сделано сегодня.

— Попозже, это когда?

— Ну, ближе к вечеру. Мне вон еще на три письма ответить надо.

Уткнувшись в журнал, он лишь осторожно косит глазом в мою сторону. И это очень странно! Внимательно смотрю на него:

— Антон.

— Да?

Наклонив голову набок, пытаюсь заглянуть ему в глаза:

— А почему ты на меня не смотришь?

Когда Зимовский готовит пакость, его взгляд открыт и ясен, а тут что-то совершенно непривычное, даже испуганное… Антон поднимает голову, сильно кося глазами на переносицу:

— А-а-а, что я там не видел?

Ясно. Клоун! Сунув руки в карманы, поджимаю губу, удивленно ведя бровями:

— Ну, хорошо.

Не знаю, с чего он вдруг решил попридуриваться и строжу:

— Имей в виду, до завтра это надо сделать.

Зимовский снова судорожно листает журнал:

— Все сделаю, сделаю, сделаю….

Дурдом «Ромашка»! Иду на выход.

* * *

Предупредив Сомову SMS-кой, отправляюсь домой искать в трубе Карину. Хотя мамуля и обнулила оперативную память в стационаре и нагрянувшему ОМОНу досталось только «Сообщений нет», но ведь там есть еще и флэш с архивом. Войдя в квартиру, не переобуваясь, бегу к телефону. Снова и снова нажимаю кнопки, перебирая, поштучно, каждый записанный файл. Сосредоточенно всматриваясь в дисплей, брожу по гостиной от мебельной стенки к дивану и обратно. Ну, где же это, черт! Слышится скрежет ключа во входной двери и внутрь прихожей заходит Анюта, а за ней Калугин. Сомова, вздыхая, сразу идет в гостиную:

— Привет.

Сжав телефон двумя руками, с надеждой смотрю на нее:

— Привет, ну, как у вас дела?

Сомова, качая головой, идет к дивану:

— Вообще-то не очень.

Ну, это я уже догадалась по голосу, когда звонила:

— А по конкретнее?

Калугин со скептической усмешкой заходит следом. Смотрю на него, и эта ухмылка мне не нравится. Анюта рассказывает:

— Ну, были мы у этой бабки, даже на радио съездили и…

Она садится на боковой модуль, в профиль ко мне, и отмахивается:

— И к дому Карины подъезжали….

Это я все знаю. Но эффект то какой-то был? Гляжу сверху вниз на подругу, сидящую с опущенной головой:

— А-а... И что на радио?

Анюта оглядывается на меня:

— Ну, я хотела Андрею показать, как мы твой голос меняли.

Снова смотрю на Калугина:

— И что?

Тот лишь снисходительно кривится, а Сомова огорченно тараторит:

— Ну, что, Гена не справился, Руслик недоступен.

Значит и тут облом.

— Черт, а по остальным что?

Что, там, у Карины дома? Снова смотрю на Андрея пытаясь выискать хоть капельку доверия. Блин, ну я же говорила Аньке, что будет только хуже!

Калугин, сунув руки в карманы, снисходительно разъясняет:

— А по остальным, выражаясь милицейской терминологией, никаких доказательств у вас нет!

Он счастливо светится довольный, что «поймал» нас, наконец, и я сжимаю зубы:

— Ничего, будут вам доказательства.

Снова погружаюсь в телефонный архив, нажимая кнопки, и Калугин хмыкает:

— Угу.

Сомова, подает голос:

— Марго, ну что ты там с телефоном делаешь?

— Заставляю его работать!

Плюхаюсь рядом с Сомовой, боком к ней, держа телефон двумя руками и приблизив его совсем к носу. Андрей проходит за диван, и остается стоять там, сложив на груди руки. Догадавшись, что я ищу, Анюта недоверчиво тянет:

— Слушай, это сообщение уже давно стерлось.

Вот любит она каркать под руку. Недовольно вспыхнув, тычу трубкой в Анютину сторону:

— Да ничего оно не стерлось! Я его специально сохранял. Если, только ты не стерла.

— Я ничего не стирала.

— Значит, должно быть! Блин, бабьи мозги. Как там, в инструкции?

Сомова с Калугиным перешептываются, но я слишком сосредоточена, чтобы прислушиваться. Наконец, мелькает знакомая дата, и имя файла и я вскрикиваю:

— Вот, есть! Вот оно, родимое.

Вскакиваю, выставив руку с телефоном перед собой, как знамя победителя:

— Вот!

Сомова тоже встает, а Калугин за диваном скептически тянет:

— Ну-ну.

Из динамиков уже слышится знакомый голос:

— Алле, Ребров? Привет, это Карина.

Победно смотрю, то на Аню, то на Андрея.

— Надеюсь, ты уже вернулся с Юпитера? Поздравляю.

Андрей, тем временем, выбирается из-за дивана, подходя поближе и поглаживая подбородок. Надеюсь, эта запись его убедит.

— Помнишь, я говорила, что ты еще не знаешь, с кем связался? Ну, как? Тебя еще не проперло от новой оболочки?

Калугин останавливается за моей спиной, и я разворачиваюсь с вытянутой рукой и телефоном, к нему лицом. Карина продолжает злорадствовать:

— Тащись, моя красавица. Если, хочешь, можем дружить.

При словах про красавицу, вижу, как Андрей хмурит брови и кидает на меня взгляд.

— Целую, пока!

Торжествующе смотрю на Андрея, и Сомова поддакивает, не очень уверенно кивая:

— Вот.

Увы, в глазах Андрея я не вижу обнадеживающих эмоций и переспрашиваю:

— Еще раз включить?

Тот теребит подбородок, а потом отмахивается:

— Нет, нет, спасибо не нужно.

Не пойму реакции, вот тебе реальная Карина, вот ее слова про Реброва-красавицу и новую оболочку, чего еще-то надо? Оглядываюсь на Анюту за поддержкой, но та молчит, и я, уже менее уверенно, снова смотрю на Андрея:

— Ну…. И что ты скажешь?

Сомова отворачивается — ну, да, я согласна, с наскоку, само по себе, послание ничего не объясняет и по сути ничего не несет. Но мы же все разъяснили, как было, и все выстроили в цепочку. И это уже не просто набор отрывочных фраз, это улика! Все еще с тайной надеждой взираю на Андрея, но тот не смотрит в мою сторону, лишь пожимает плечами:

— М-м-м, ну, а чего тут сказать в этой ситуации, я даже не знаю.

Сомова плюхается на диван и, не глядя ни на кого, бурчит:

— Конечно, столько информации.

Калугин молчит, сложив руки на груди, в своей расстегнутой рубахе с короткими рукавчиками поверх футболки, и глаз не поднимает. Похоже, он не возражает против такой Аниной трактовки, хотя уверенности в его голосе нет:

— Мда…

У меня по-прежнему трубка в руке и я ее безвольно опускаю вниз, обхватив себя другой рукой. И это все, что он может сказать? Беспомощно гляжу на Аньку, и Калугин решительно кивает:

— Пойду я домой, пожалуй.

Не получилось… Анькина затея провалилась и он уходит… Где-то у сердца вдруг начинает ныть и тревожно сжиматься:

— К-как домой, подожди… ну-у-у...

Сомова вскакивает:

— Андрей не слушай ее, все правильно, иди домой.

Она подступает к нему, уперев глаза в пол и продолжая гнуть свою линию:

— Тебе надо все переварить.

Калугин согласно кивает:

— Да, в общем… Правильно… Марго пойми, потому что со всякого рода колдовством я сталкивался только в сказке. А тут и…

Он роняет руки вниз:

— Ну, пойду я, в общем, угу…

Сомова уже поторапливает:

- Да, иди

Так и стою, приоткрыв рот и не понимая, поверил Калугин хоть чему-то или просто делает вид, желая побыстрей смыться. У дверей он оглядывается в нашу сторону, подмигивая Анюте:

— Пока.

Сомова кивает, взмахнув прощально рукой, и ждет, пока захлопнется дверь, а потом поворачивается ко мне:

— Ему нужно время.

С размаху стучу трубой себе в ладонь... Ка-пец... Анюта идет к дивану и садится, опустив голову в ладони и вздыхая. Нужно время, нужно время, нужно время… На что? Мы же ему так ничего и не доказали…

Как стояла, так там же и плюхаюсь на придиванный модуль, с совершенно безучастным видом.

А ведь ко мне, на работе, он сегодня так и не подошел ни разу. И это мне говорит гораздо больше, чем все Анькины успокоительные слова.

* * *

Так и маюсь, пока за окном не начинает смеркаться, а потом и совсем темнеет — то в спальню убегу, то назад в гостиную возвращаюсь. Понятное дело, пока переодевалась в домашнее, специально долго копалась (и выбрала темно-красную майку с брючками), пока смывала раскраску и мазалась лосьонами, пока волосы расчесывала — все-таки, немного удалось отвлечься от тяжких дум. Но потом же снова! Никуда они не делись. Сомовой то, что — сидит себе на диване, нога на ногу, апельсиновый сок попивает из бокала, да щелкает пультом от телевизора. Мне бы так жить.

А тут, вся на нервах — носишься за диваном как угорелая, теребишь подбородок, мучаешься, как мазохистка какая-нибудь, а все без толку — никаких идей. Главное совершенно ничего не понятно — ни как будет действовать Андрей, ни как поступать мне. Продолжать убеждать его совершенно нечем, никаких аргументов не осталось. А прежним, Калугин не верит. Вроде бы… Анюта недовольно оглядывается:

— Марго, ну, пожалуйста, не мельтеши.

Я, по-другому, не могу думать. Мне километраж нужен. Иду в обратном направлении:

— Ань, как ты думаешь, он сейчас-то хоть поверил?

Сомова вздыхает, ежась, а потом смотрит снизу вверх на меня, туда, куда я уже успела добежать:

— Не знаю. Да и не это сейчас главное.

В смысле? На секунду замерев, неуверенно поправляя и убирая волосы их за ухо:

— А что сейчас главное?

Меня снова неудержимо несет вдоль дивана, и Анька разводит руками:

— Ну, допустим, он поверил, дальше что?

Вопрос ставит меня в тупик. Как-то и не думала об этом. Почему-то казалось, что главное убедить Андрея, что я не сумасшедшая, что я это я и сразу все счастливым образом разрешится и наладится. Он же меня любит, а я его. Другая перспектива неожиданна и я непонимающе смотрю на Анюту:

— Как дальше что?

Та издает что-то недоуменное и качает головой:

— Пфэ…, ну-у... Вопрос в том, как он это примет.

Как, как... Пока плохо. И скрытно. Я даже не знаю, какие тараканы у него в голове ползают. Вон, взял и к психиатру меня отвел. А если поверит… «Вы мне предлагаете принять, что моя любимая женщина — это мужчина?». И весь разговор. А я вовсе не хочу быть мужчиной! Ну, в смысле, чтобы он так обо мне думал. Обхватив себя руками, отворачиваюсь. Сомова добавляет многозначительно:

— И вообще, одно дело поверить во что-то, а другое — как с этим дальше жить.

Спиноза. Понятия не имею, как дальше будет жить Калугин… И вообще, как мы с ним будем общаться на работе. Неуверенно топчусь на месте, переминаясь с ноги на ногу:

— Я не знаю.

Недоуменно дергаю плечами:

— Пусть сам решает.

— Конечно, сам.

Беспомощность меня бесит, и я, скривившись, как от кислого, и обиженно мыча, выбираюсь из-за дивана, и с размаху плюхаюсь на придиванный модуль, уронив руки вниз. Сомова, откинувшись на спинку дивана, сложив руки на груди и закинув ногу на ногу, сочувственно смотрит на меня, а потом подсаживается поближе:

— Да не убивайся ты, так.

Хочешь, не хочешь, убьешься. Когда Карина сказала про красавицу, у Калугина был такой ошалелый взгляд, словно и правда вместо меня мужик в платье. Судорожно убираю волосы с лица за ухо. Сомова продолжает гипнотизировать:

— Ну, сейчас-то от тебя уже ничего не зависит.

Зависит — не зависит, но мне очень нужна Анькина поддержка. Бросаю на Сомову страдающий взгляд:

— Ань, ты видела, как он на меня посмотрел?

Киваю в сторону стационарного телефона:

— После этого автоответчика.

— Ну, а ты что хотела, чтобы он бросился целовать тебя? Ну, вот представь себе на секундочку…

Да! Хотела, чтобы бросился. И сто раз себе это представляла! Смотрю в пространство больными глазами и чувствую, как они наполняются слезами.

— Вот, если бы ты узнал, что все бабы, с которыми ты встречался на самом деле мужики, а?

Дура! И эта туда же! Успокоила, называется. Бывшие мужики, от которых нет и следа ни внутри, ни снаружи! С возмущением смотрю на нее, недовольно сверкая глазами:

— Ань!

— Фссс... Вот и я о том же.

Сомова поспешно отворачивается. О чем же? Я же не трансвестит, переменивший пол. Я и родить могу, если Калугину приспичит! Тоже, сравнила божий дар с яичницей. Анька, помявшись, продолжает, уткнувшись глазами в пол:

— И вообще. Тебе сейчас надо быть готовой ко всему. И чтобы там Калугин не говорил, ты не обижайся на него.

Я и так готова. Ко всему, кроме психиатров. Молча, слушаю, сложив руки на груди:

— Я не обижаюсь.

Сомова закидывает ногу на ногу, и тут же снимает обратно, вскакивая:

— Вот, умница. Ладно, пошли спать.

Жалобно сведя брови вместе, с несчастным видом смотрю снизу вверх на подругу:

— Ань, я не усну.

Сомова берет со стола пульт от телевизора и сует мне в руки:

— Ну, тогда на, держи! Устанешь переключать, спальня знаешь, где.

Похоже, я ее достала, и она торопится сбежать. Анюта тычет рукой в сторону коридора, и я подаюсь подруге навстречу, пытаясь удержать и еще немножко поговорить:

— Ань!

Но Сомова перебивает, нависая надо мной:

— Я тебе еще раз повторяю, ну, вот, все что от тебя зависело, ты сделала. Теперь ляг, отдохни и знаешь что…

Протиснувшись мимо и выйдя из-за столика, она оборачивается:

— Силы тебе еще ого-го, как понадобятся.

Чуть киваю. Я уже и не отказываюсь. Лишь бы помогло. Как там, у Карины: «Лучше экономь силы, они тебе понадобятся для первой брачной ночи».

Сомова толкает рукой в плечо:

— Давай! Поспи.

И уходит. Сижу вся нервная, опустошенная, с пультом в руке и не знаю, что делать. Руки бессильно лежат на коленях. Спать? Легко сказать. Без Анюты сразу становится тоскливей и я, встрепенувшись, смотрю ей вслед.

Конечно, мне не до телевизора. Прихватив бутылку виски и бокал, отправляюсь в ванную — отмокать в пене и отключаться в нирвану.