te quiero (гет)

Есть только одна философия, хотя и разделившаяся на тысячи школ, и имя ее — стойкость. Нести свой удел — значит побеждать.

— Эдуард Бульвер-Литтон

Бессмысленностью был наполнен каждый ее день, и это было странное чувство: Лидия ощущала где-то внутри себя неиссякаемое желание воскреснуть и перевернуть собственный мир, но в то же время с трудом заставляла себя вставать с кровати и идти в школу. Ей ничего не было нужно и ничто ее не интересовало — жизнь утратила краски сравнительно недавно, но Мартин порой казалось, что так было всегда, еще с самого детства.

Она никогда не была ни меланхоликом, ни человеком, жившим прошлым. Но именно в тот момент, когда Лидия проснулась в больнице с перелом в ноге, она почему-то начала падать в бездну своих же воспоминаний. Она вспоминала давно уже умершую бабушку, которая любила читать ей сказки; вспоминала отца, который ушел из их семьи почти добровольно, устав от вечных скандалов, а теперь, вернувшись в Бейкон-Хиллз, она стала жить воспоминаниями о танцах и своей учительнице.

В какой-то момент, всматриваясь в потолок, Лидия вдруг осознала, что она действительно была когда-то давно знакома со Стайлзом. Едва ли был кто-то еще с такими ослепительными карими глазами и широкой улыбкой, которую, правда, теперь можно было увидеть разве что в самые редкие минуты и лишь тогда, когда он находился в компании своих друзей.

Все это было так смешно, право. Зацикленная лишь на Эллисон и Джексоне, Лидия никогда особо не общалась с другими детьми, но, приходя в студию Клаудии, она неизбежно сталкивалась со Стайлзом, словно тот всегда поджидал ее там. И думая об этом сейчас, ей лишь оставалось удивляться, почему только Стайлз запомнил ее.

Дверь неслышно скрипнула и когда матрас под ней прогнулся, Лидия неохотно оторвала взгляд от потолка и заметила свою мать, которая обеспокоенно вглядывалась в лицо дочери.

— Лидия, дорогая, ты лежишь без дела вот уже третий день. Что с тобой?

Но Мартин лишь пожала плечами, ощущая острое нежелание хоть с кем-нибудь говорить: не хотелось сотрясать воздух словами, не хотелось вырываться из этой меланхоличной неги — если была бы хоть одна возможность, она бы провела в таком состоянии всю свою жизнь.

— Тебе опять пришли пригласительные на концерты в Лос-Анджелесе, — неуверенно начала Натали, но, заметив, как прикрыла раздраженно глаза Лидия и как яростно потом она посмотрела в ответ, тут же замолчала.

И Лидия знала, о чем думала Натали: она не понимала, почему ее дочь с такой легкостью прощалась с делом всего своего прошлого. Натали не знала лишь одного — никакой легкости в этом не было, а все ее безразличие было таким напускным и даже глупым, что непременно хотелось хоть кому-то выговориться.

Но вместо друзей у нее была лента в фейсбуке, где ее бывшие партнеры и просто знакомые постили радостные фотографии из гримерок, писали ей аккурат под важные дни и едко намекали на то, сколь слаба Лидия, раз так просто ушла. В этом бизнесе не было ни морали, ни благородства: многие девушки попадали на сцену исключительно через постель, а Мартин, лишенная хотя бы этого унижения, добилась все через свой талант. Может, именно поэтому она всегда ощущала косые взгляды? А может, дело было лишь в том, что Лидия всегда была будто сторонним человеком любой компании — хладнокровная и рассудительная, она без зазрения совести делила людей на нужных и не очень, и часто просто не находила тех, с кем бы ей действительно был бы резон сближаться.

«И куда только занесла меня жизнь?» — иронично выгибая бровь, думала Лидия, выйдя наконец из комнаты на улицу. Она куталась в старую, растянутую, шерстяную кофту и слегка зевала, вглядываясь в безлюдные улицы. Осень будто отравляла этот город, делая его до ужаса безобразным и тоскливым, а отсутствие людей на улице лишь вызывали внутри нее странную апатию.

Лидия привыкла к шуму города, привыкла к постоянному окружению людей, к этому бойкому темпу и амбициям — без всего этого она просто замирала, ощущая собственное разложение, и особенно сейчас не хватало своеобразного пинка, который бы заставил ее действовать.

Усмехнувшись криво, Лидия опять зевнула, а потом, качнувшись слегка, вдруг обратила свое внимание на фигуру, которая появилась будто из ниоткуда и теперь внимательно наблюдала за ней. Их разделяло пару метров и подстриженные кусты, потому она сразу распознала человека — почему-то Лидия даже не удивилась, что это был Стайлз.

Пряча руки в кожаную куртку, он с сомнением смотрел на нее, и Лидия, тяжело вздохнув, медленным шагом стала приближаться к нему — вчера она должна была прийти на репетицию, но не найдя в себе силы, чтобы наблюдать за Малией, а в особенности — чтобы смотреть на Стайлза после всего, она лишь осталась дома. Мартин была почти уверена, что Стилински обязательно хоть как-то выскажет свое негодование — хотя бы сообщением в мессенджере, однако его молчание стало неприятным открытием: только спустя три дня он появился перед ней, и теперь Лидия ощущала нечто, похожее на интерес.

— Что же такое произошло, что сама Мартин нарушила свое обещание? — насмешливо поинтересовался Стайлз, стоило ей только поравняться рядом с ним и уверенно посмотреть в глаза.

После того разговора Лидия частенько корила себя за то, что не осмеливалась поднять взор, а прятала его, боясь чего-то.

— Кажется, я говорила сотню раз: ты безнадежен, — легкомысленно и почти безразлично бросила она, выгнув бровь, а потом елейно добавила: — Впрочем, как и твоя подружка.

— Что ж, в таком случае нужно учиться с профессионалами.

И он схватил ее за руку, а затем, кивнув в сторону, уверенно развернулся и почти заставил ее передвигать ногами. Пару раз она порывалась вырваться, а потом, когда ей это надоело, Лидия добровольно пошла следом, испытывая раздражение. Зачем, зачем он только вытворял все это?

Они шли молча, как и всегда. Лишь ветер свистел в кронах деревьев — холодный и свирепый, он обдувал лицо, проникал под кофту, и Лидия чувствовала, как неприятно зудели легкие. Но что-то заставляло ее идти следом за Стилински. Может, дело было в его напористости и уверенности, а может, Мартин только и ожидала этого, но уже через несколько минут шла за ним уверенно и даже бойко, с тоской всматриваясь вокруг. Полумертвый город был для нее своеобразной тюрьмой.

Вдруг он резко остановился. Вокруг было ни души, даже дома остались где-то позади, здесь лишь простиралось бескрайнее поле с мертвой, сухой травой и висел странный, удушливый запах в воздухе. Не мешкая, он потянул Лидию на себя, обвивая одной рукой талию, а другую вскинув на мотив вальса. Только тогда она поняла, что Стайлз не шутил и что он действительно собирался заставить ее танцевать, и Лидия почувствовала, как задрожали ее коленки, как отяжелели сразу веки и как страшно стало просто смотреть в его бездонные глаза.

— Нет, — качнув головой, запротестовала Лидия, когда он сделал шаг вперед, вынуждая ее отступить. Мартин, столько лет танцевавшая на сцене, непроизвольно выполняла технику вальса даже сейчас. — Я не могу, Стилински! — почти с отчаяньем пробормотала она, когда он сделал второй шаг. И, может, голос у нее был до того напуганным и молящим, что он остановился, внимательно вглядываясь в глаза, но не разрывая зрительную связь.

— Почему, Мартин?

Это был такой простой вопрос, что Лидия уже хотела было сказать типичное «из-за травмы ноги», но тут же осеклась, невольно опустив взгляд на землю, всматриваясь в обутую в лакированные туфли стопу, невольно задаваясь вопросам: равзе можно было бы продолжать даже просто ходить после этой сложной травмы?

Лидия не знала. Она лишь помнила яркий свет фар, вспоминала их особенно тщательно ночью, а потом чувствовала резкую боль. Но интересное дело, эта боль была ни в ноге — она как будто существовала где-то в груди, за множеством ребер.

— Я не знаю, — раздраженно бросила она, резко вскинув голову. На секунду Лидии почему-то захотелось вцепиться пальцами в лицо напротив и заставить его сморщиться от боли, той, что жила сейчас внутри нее и поражала легкие. — Не знаю я, черт побери! И какое тебе вообще дело? — резко дернувшись, она попыталась было вырваться из его крепкой хватки, но не получалось. Стайлз был выше ее на голову, в разы шире в плечах и намного мускулистее — у нее не было ни шанса. — Ты же так ненавидел меня, когда мы только встретились, так к чему это все? Зачем ты пытаешься влезть в мою жизнь?

— Ненавидел? Большое самомнение, Мартин, — с насмешкой бросил он, слегка скривившись, и это почему-то взбесило еще больше. — Я даже не сразу тебя узнал, лишь потом вспомнил, что ты была ученицей моей матери. — От его улыбки веяло беспощадностью и какой-то тихой агрессией, которая передавалась ей же. Лидия чувствовала, как с каждой секундой желала лишь причинить ему боль, как непременно хотелось сбежать. — И знаешь, мне тебя элементарно стало жаль — ведь я-то помнил, почему ты приходила на занятия к моей матери — тебе хотелось сбежать. А сейчас ты бежишь уже от своего спасения. Это довольно иронично, если забыть о том, какой бред ты выстроила в своей голове. Травма? Очнись, Мартин. С твоей ногой уже давно все в порядке.

Странное оцепенение охватило душу, и Лидия, словно парализованная, лишь безмолвно смотрела в его глаза, тяжело дыша. Все это было настолько правильно и настолько понятно ей самой, что на секунду стало страшно — главная причина, по которой она перестала танцевать, исчезала перед глазами, а впереди была лишь неизвестность. Неизвестность, которую взбудоражил он.

— Подавись своей жалостью, Стилински, — холодно бросила она, резко крутанувшись, вынуждая его невольно оборвать свои цепи.

Лидия шла, не поднимая головы и не оглядываясь. Порой ей казалось, что он шел следом, но в то же время Мартин было плевать.

Она просто думала. Вспоминала изнурительные тренировки, постоянную зависть со стороны коллег, косые взгляды, тихий шепот и спонсорские вечера, где на нее смотрели ни как на человека, а лишь как на предмет. Предмет искусства — красивый, но будто не живой. Возможно ли, что ей надоело все это намного раньше аварии?

Возможно ли, что она сама пришла к этому?

Лидия обернулась. Вокруг падал белый снег, который тут же таял, стоило ему очутиться на асфальте. Позади нее было поле, воспоминания и бессмысленная череда прожитых дней.

Позади нее, если так вдуматься, не было ничего, за что стоило хвататься и так мучаться, разлагаясь, уничтожаясь, умертвляя себя.

* * *

Шум, стоявший в коридорах школы, слегка нервировал Лидию, когда после недельного прогуливания она все же решила заявиться в учебное заведение. Вокруг то и дело проходили незнакомые компании, которые задорно свистели ей вслед, но Мартин, уверенно огибая коридоры, не обращала внимания ни на кого.

На самом деле, ей казалось, что отчасти она пришла в школу лишь за тем, чтобы увидеть Стайлза. Какая-то странная ненависть к нему двигала Лидией, право, когда на следующий день после их встречи он написал ей дежурное сообщение: «Спасибо за помощь, но, думаю, мы справимся сами», — она ощутила странную, тихую ярость.

Ей не хотелось, чтобы он считал ее эмоциональной идиоткой, остро реагировавшей на колкие слова, и это желание — доказать ему, что она не столь слаба — было настолько мощным, что противиться ему не было сил. И в самом деле: какое право он имел отказываться от ее помощи? Как смел даже так косвенно намекать, что ей-то самой нужна помощь?

Однако Стилински нигде не было. И когда в конце учебного дня Лидия стояла, словно идиотка, возле своего шкафчика и бросала быстрые взгляды на его, она начинала думать, что это все было… очень странным. Неужели, он интересовал ее? Иначе почему, черт побери, Лидия так волновалась из-за их последнего разговора? Что он сказал такого, о чем она не задумывалась раньше?

— Лидия.

От неожиданности она почти вздрогнула, но тут же спрятав страх, резко обернулась, заметив Эллисон. Она прислонилась к шкафчику рядом и с легкой улыбкой на устах беспечно смотрела на Мартин.

Почему она не злилась на нее? Почему никогда не вспоминала прошлое? Лидия не понимала. Не понимала, почему еще будто по привычке ненавидела Арджент за то, что она забрала у нее Джексона; за то, что ни разу не писала во время ее танцевального турне. Жизнь раскинула их по разным городам, и Лидия была почти уверена, что первое время Эллисон так же ненавидела ее — хотя бы за то, что Мартин демонстративно отвернулась от своего некогда лучшей подруги только из-за Джексона и начала насмешливо подкалывать на глазах у всех.

— Уже в эту пятницу у нас будет балл, ты пойдешь? — озабоченно начала Арджент, запустив руку в кипу бумажек в своем рюкзаке. — Мне просто нужно составить список и разослать эти пригласительные… ну, сама понимаешь, отчетность… — И она закатила глаза.

— Нет, — махнув головой, холодно бросила Лидия, резко отвернувшись. Отчего-то именно сейчас она ощутила нестерпимое желание просто начать говорить — мысли и чувства, так долго переживаемые и хранимые, просто вырывались из нее.

И, не выдержав, Мартина резко обернулась, подмечая, что Эллисон все еще стоит рядом, что-то отмечая в бумаге, а потом, подняв голову, Арджент с той же светлой улыбкой пробормотала:

— Хорошо.

И в одном этом «хорошо» было столько простоты и одновременно безразличия, что Лидия почти задохнулась. Нет, Эллисон не просто не ненавидела Мартин. Ей было все равно на нее.

— Почему ты не злишься на меня? — вдруг резко выпалила Лидия, изогнув надменно бровь. — Меня так бесит то, что ты с самого начала пыталась со мной сблизиться… и все это дружелюбие. Зачем? К чему это?

Непонимание на секунду промелькнуло в глазах Эллисон, а потом, рассмеявшись весело, она с доброй улыбкой посмотрела на Мартин, слегка склонив голову:

— Лидия, ты чего? — ее глаза от улыбки и веселья блестели, превращая темно-карий цвет в более светлый, почти что шоколадный. — Ты все еще переживаешь из-за того, что произошло почти пять лет назад? Я уже и забыла об этом. Конечно, первое время, когда ты уехала, я была очень обижена на тебя. А потом, когда ты вернулась, я подумала, что это так глупо! Ведь мы были детьми.

Лидия молчала, пристально всматриваясь в лицо напротив, а потом, кивнув головой, круто развернулась, чувствуя странное, изуродованное желание прямо сейчас и прямо здесь, в этом коридоре, переполненном людьми, закричать от тех мыслей, которые так долго копились внутри, нанося ей увечья.

Но она не знала, с кем вообще могла поговорить. Лишь сейчас она осознавала, насколько одинокой была все эти годы, как много выжимала из себя ради карьеры и какой опустошенной стала в итоге. Ей совершенно некуда было пойти.

А потому, завернув в коридор, она остановилась у таблички «психолог» и с надменной усмешкой сжала пальцы в кулак. Что-то мучило ее, выгрызая изнутри выход наружу, и Лидия боялась, что однажды это что-то непременно уничтожит ее, разорвет на кусочки.

Тяжелый вздох сорвался раньше, чем она нажала на ручку и почти уверенно зашла в кабинет. Высокая женщина, сидевшая в кожаном кресле с удивлением поглядела на Лидию, но Мартин даже не видела этого — лишь бездумно села прямо напротив, пальцами отбив нервную дробь по поверхности стола.

И лишь потом, подняв уверенно взор, Лидия посмотрела в упор на женщину, ухмыльнувшись вдруг.

— Пять месяцев назад меня сбила машина, — уверенно начала она, улыбаясь больше, а потом, склонившись ближе, почти безразлично произнесла: — На самом деле это нет так. Я сама бросилась под нее. Понимаете?