Увеличение (джен)

— Али, что ты устраиваешь? — спросил подошедший Отто.

Сегодня был прекрасный день. Один из немногих, когда я чувствовал себя цельным, правильным и уместным среди хаоса жизни. Было раннее утро — рассвет пробивался сквозь горизонт, и с каждой новой порцией света мне становилось все радостнее и счастливее.

Пока Войн не было, я был предоставлен сам себе. Точнее, нет. Я был предоставлен ей.

С Дру мы проводили так много времени вместе, как никогда раньше. Неприятные темы мы больше не поднимали, а о приятном нам было о чем поговорить. Я бежал к ней на работу тут же, как город просыпался и появлялось шевеление: те, кто работал каждый день, отправлялись к местам труда, а такой счастливчик, как я, перестал хватать ненужную работу и, когда не было Войны, проводил его исключительно с Дру.

Отто хорошо общался со мной. Мне даже не пришлось перед ним оправдываться, почему я глаз не свожу с Дру: он, наверное, все понимал. Неудивительно: жителей он знал не хуже Деда, а, может, даже и лучше. У него была какая-то особенная способность запоминать каждого. Со мной понятно: я наделял каждого выдающейся внешностью, чтобы не запутаться, а Отто оно было и не надо, он и так помнил каждого: его работу, его повадки, его дом. Мне казалось, что его память натренирована не просто так. Там, откуда он пришел, он был явно не просто работягой.

Оттого я и удивился его утреннему вопросу-претензии. Кажется, еще вчера мы неплохо поболтали с ним. Что ему успело не понравится?

Он перехватил меня на пути к Дру. Да, сегодня я вышел раньше, чтобы успеть заглянуть в ресторан, в котором мы были с Отто (я успел заработать достаточно, чтобы иногда заглядывать к ним), и захватить для нее немного еды, чтобы она, отмывая свою бесконечную доску имен, не выдохлась.

Когда кто-то, кто тебе дорог, на волоске от небытия, это заставляет заботиться, знаете ли.

Любовь ли это?

Возможно.

Я еще сомневаюсь. Это слишком сложное чувство для таких простых, как мы.

— Али, ты оглох? — Отто навис надо мной, заглядывал в глаза и пытался привлечь мое внимание.

— Прости, дружище, — хлопнул я его по плечу, — задумался.

Да-да, не стоит удивляться: с этим хмурым и строгим типом я мог позволить себе такие вольности.

— Уж лучше бы ты больше думал о том, как ты себя ведешь, — буркнул Отто, смахивая мою руку, — на тебя жалуются. Спасатели говорили мне, что твои ночные вылазки за территорию участились и, ладно бы, если просто вылазки: разведчики знают, что ты нарочно провоцируешь Боссов и киллеров. Я, конечно, пытался их уверить, что они ошибаются, что ты разумный парень, мой друг, и не можешь совершать такие глупости. И они мне поверили, пока поверили, Али, — он сделал акцент на слове «пока». Это «пока» такое недолговечное и такое зыбкое, что я понимал — они только и ждут повода разверить. — Ты вызываешь угрозу на весь город, и за это тебе никто «спасибо» не скажет.

На Отто был серый сюртук и кепка. Он стал одеваться проще, когда мы подружились. Но ни его вид, ни его слова не заставили бы меня отказаться от моих планов.

— Я занимаюсь этим ради дела, — спокойно произнес я. Когда правда на моей стороне — бояться нечего.

— Решил натравить на город врагов? — его речь сочилась сарказмом. — Классный план.

Мой план был совершенно другой. И я думаю, что даже Дед уже понял, что я творю.

Интересно, рассказал ли он Отто или нет?

Ладно, расскажу сам.

— Это ради Дру, — произнес я шепотом, боясь, что нас услышать. Проходившая мимо Ластридия грела уши — я видел, как ее тело ненароком стало ближе к нам, а ее скорость значительно уменьшилась.

— Здравствуй, Октавиус, Алибастер, — кивнула она, когда заметила, что я внимательно на нее смотрю, — хорошего дня.

— И тебе, — кивнул я, молясь, чтобы она исчезла как можно быстрее.

Жаль, что ходить в гости у нас не принято — так многие разговоры можно было бы сделать приватными.

— Причем здесь Дру? — наконец-то услышал я Отто, а не случайных прохожих. — Ты развлекаешься, потому что тебе скучно, а виновата она? Нет, я понимаю, что наша жизнь для тебя, такого великолепного, сильного и умного, не достаточно подходяща. Таким, как ты, нужны приключения. Новые земли, драки, — продолжал он, намекая, разумеется, на мою недавнюю стычку с Ленни. Но я ни о чем не жалел. Болящая челюсть и синяк стоили того, чтобы показать, что я о нем думаю. — Но и нас ты пойми: мы не хотим быть обнаружены всем войском одновременно. Тогда нам не выжить.

— Я делаю это ради нее, — прервал я его помпезную речь, — ты же знаешь, что она беззащитна? Так вот, Дед сказал, что мутацию можно вызвать, если подвергать себя опасности. Так вот: я вызову мутацию и отдам ее Дру. Теперь мой план кажется тебе классным?

Лучшая защита — это нападение. Главное — не пасовать. Отто поймет меня.

Было видно, как тот задумался. Мое решение явно поразило его, и это было приятно — мне нравилось казаться необычным. Если бы Отто курил, он бы достал сигарету и затянулся бы. Но Отто вел здоровый образ жизни и поэтому, окинув меня взглядом, сухо кивнул.

В его глазах была гордость. Он гордился мной?

* * *

К Дру я почти бежал, потому что безбожно опаздывал. Она, наверное, подумала, что я передумал приходить, но это было не так: я собирался проводить каждый день с ней. Пока нет Войны. Я пытался утолить свое скучание или способствовал скучать еще больше?

Странная штука — ваша любовь. Мы говорим о ней мало. Потому что не нуждаемся. Эмпатия, сочувствие, сострадание, любовь… Это слова, набор звуков, которые, я уверен, мало кто, кроме меня, знает. Я уже не говорю об их значении. Его нет. В мире, полном пустоты, легко ли найти любовь?

Я бежал к ней, сжимая в руках измятый кулек с лакомством. Она стояла у места своей работы, не заходя внутрь. К Дру на работу постоянно приходят посетители. Най или Норб, Отто, другие жители — кто-то все равно болтает с ней, диктует, сообщает. Она всегда приветлива и радостна. Вот и меня она не бранит за то, что заставил ее ждать. Она просто рада меня видеть. И все.

— Привет, — счастливо выдохнула она. Наверное, переживала, что я задерживаюсь.

Я обещал прийти раньше — во время первого утреннего землетрясения, когда воздух волной залетал к нам, трепал волосы, сотрясал землю, но не так сильно, как в течение остального дня. Это разминка, чтобы тоже начать день. Такие же по интенсивности землетрясения бывают и вечером.

Бывают и другие землетрясения: сильнее, опаснее. Но я уже не хватаю рифы и не держусь за них. Я просто успокаиваюсь, выдыхаю и держусь на ногах. Если чувствовать под ногами землю и не волноваться, все заканчивается быстро и безболезненно. Никто не падает в реку, никто не ломает шею, все выживают и продолжают делать свои дела как ни в чем не бывало. Всего лишь одна из многих особенностей нашего дома. Подумаешь. Отто говорил, что выше такого нет. Там вечные камнепады, щелкающие звуки и то и дело звуковые воронки. Тоже не курорт.

Как и у всего — есть плюсы и минусы.

Я был рядом со своим полюсом, и это было так здорово, так хорошо, пока я мог видеть сияние ее волос в утреннем солнце.

— Как ты? — спросил я, охватывая этим вопросом все, что я хотел у нее спросить: ее самочувствие, ее состояние и настроение, ее работу.

— Теперь замечательно, — расцвела Дру, — ты же пришел.

«Ты же пришел» — это было лучшим подтверждением того, что все, что я делаю, — не зря.

Отто может хоть привязать меня, но я все равно буду бегать ночами от Боссов и от прочей нечисти, если это в итоге может помочь ей.

* * *

— Поиграем в камни? — спросила она, когда надоедливый и занудный Най ушел.

«Четверо родились», — сообщил он и даже ждал, пока Дру сотрет два имени родителей и запишет новые имена появившихся детей. Вся работа Дру состояла из этого, пока я терпеливо сидел в углу и ждал, когда одни посетители уйдут, а следующие еще не появятся. Изредка мы перебрасывались парой фраз, потом ходили на обед.

Лакомство, мной принесенное, Дру взяла, но ее щеки так покраснели, что я не сомневался — она его есть не будет, а припасет для меня. Когда я буду очень голодным, мне же его и отдаст.

Играть в камни было интересно. Но мне было неплохо просто смотреть на ее, слышать ее голос, знать, что она здесь, что я не одинок, как Дед или Отто или тысячи других умирающих и рождающихся вокруг. Жизнь текла своим чередом, пока я был счастлив с ней.

— Давай, — согласился я, — ты же не сильно расстроишься, если проиграешь? — хвастливо спросил я. Я лукавил — Дру часто выигрывала. Даже чаще, чем мне хотелось бы.

— Я поддамся тебе, — успокаивающе произнесла она.

И мы раскинули партию.

* * *

Мы дважды сыграли вничью, а один раз я все же выиграл, но радовался недолго. Дру шепнула:

— Я же обещала поддастся.

Расстроился я немного.

Потом мы пошли обедать. Вместе стояли в очереди, вместе ждали, пока нерасторопная бригада сыра Коррингтена отпишет каждому положенную порцию. Вместе с Дру было легче ощущать себя частью этого общества.

К тому же ей явно нравилось положение дел. Она не роптала, когда какие-то грязные ребята протиснулись вперед нас, заставив тем самым потратить еще пару минут на ожидание. Она не высказала недовольства, когда тарелка с едой упала ей под ноги и разбилась, обрызгав ее длинное платье. Я же посчитал, что тому, кто не удержал еду, руки явно следует перешить на положенное место. Но не высказал этого.

Дру с обожанием смотрела вокруг, поднимала глаза на небо и улыбалась ему. Она здоровалась со всеми приветливо и охотно, ей не приходилось даже сцеплять зубы, чтобы выдохнуть: Хорошего дня, приятного аппетита и множество других слов, напрочь лишенных смысла.

Ей приносило удовольствие быть здесь. Я надеялся, что и быть со мной — тоже.

* * *

После обеда время тянулось быстрее. Я не успел оглянуться, как еще раз заглянул Най, осведомился о том, какие имена свободны. Приходил даже старик Уоррингтон, тот, мерзкий, из очереди. Мерзкий и честный. И почему-то жаловался Дру на несправедливость жизни — и сахара ему дали меньше, и воздух недостаточно чистый и вообще. Ему кажется, что мир полон лжи и обмана.

Не знаю, почему он решил вывалить это на Дру, но когда я уже был готов выйти из своего темного угла, где я перекладывал наши игральные камни с места на место, тренируя удар, чтобы в следующий раз честно победить, как я понял, почему он пришел сюда.

Дру успокаивающе гладила его по плечу и кивала. Кивала, хотя я знал, что она не согласна с ужасом окружающего нас мира. Она любила этот мир. И она находила в себе силы дать понять недовольному и обиженному старику, что он не одинок в своей жизни. Даже если это и было так.

Если во мне и было что-то светлое, то это была она. Потому что к другим я относился не очень.

И Дру наполняла добром не только мою жизнь, поэтому ее все и любили. Поэтому к ней шли. И поэтому в ней находили то успокоение, которого больше нигде не было.

Пока я об этом думал, начало смеркаться. Становилось темнее.

Так как Най уже наведывался узнать имена, то Дру могла себе позволить отлучиться. Мы отправились к реке, где долго-долго сидели на берегу, о чем-то болтали и, как мне кажется, были счастливы.

* * *

Когда же тьма опустилась на город, я проводил Дру. У меня были дела. Разумеется, те, знать о которых она не должна была. Я соврал.

— Пойду, — сказал я, — отдохну дома. Устал.

Ложь, когда она во спасение, не считается ложью?

Другой вопрос: страшно ли мне? Мне должно быть страшно. Но когда цель оправдывает любые средства, для страха места не остается. Хотя да — Боссы были отвратительны. Они бродили по полям, по одиночке, нюхали землю, искали наши следы.

Киллеры встречались редко, я их почти не видел, но знал — они меня видят. Их красный лазер был нацелен в мою голову.

Честно говоря, я ожидал, что после разговора с Отто меня остановят. Я даже не ожидал другого исхода и шел за границу скорее по инерции, чем с надеждой. Я просто не мог не идти, не мог сдаться. Я планировал двигаться в темноте — не слышно, как мышь. Слиться с тенью. Идти так, чтобы ни спасатели, ни разведчики — никто меня не заметил.

Но удача была явно не на моей стороне, когда под ногами попадались скользкие камни, спотыкаясь о которые я производил тот шум, которого не должно было быть. Я знал, что они меня слышат. Знал, что через мгновение мне преградят дорогу и отправят восвояси. Или под суд.

Но я шел, не собираясь останавливаться. Пусть хватают — я буду вырываться. Пусть следят и жалуются Отто — я не прекращу.

Но никто не гнался за мной, никто не останавливал. Я не оглядывался, но не слышал преследующих меня шагов, не слышал рупоров, которые велели бы мне остановиться.

Зато я заметил его. Огромного, громадного Босса. Слепыми глазами он водил вокруг, пробовал на вкус воздух, крутился вокруг себя.

— Эй, ты! — смело крикнул я. — Вот он я — попробуй, поймай!

Я побежал вперед, подальше от города, вбок от Босса. Он меня заметил. Они прекрасные ищейки. Это единственная работа целого рода, так что нет сомнений — он попытается меня догнать. Зато скорость у них подводила. Они двигались медленно, будто перетекая. Лениво, грузно. Я считал это своим преимуществом и пользовался этим при любом удобном случае.

Я бежал, и воздух раздувал мои легкие. Споткнуться и упасть было нельзя — оглянуться тоже. Босс хрипел мне в след, ускоряясь, но так не мог достать меня своими нелепыми выростами, заменяющими руки.

Я бегал вокруг него, и от злости Босс бесился. Он не мог меня поймать и не мог пойти наперерез. Ума не хватало. Ему помогли бы напарники, но сегодня их не было. Вчера, например, я бегал от двух. Сегодня — проще.

Я ждал, что появится кто-то еще: киллер, ищейка, или, возможно, паук. Кто-то еще, кто-таки заставит мое сердце трепетать от ужаса, и мой ген сломается, даря мутацию.

Наверное, я должен почувствовать ее наличие. Сейчас я не чувствовал ничего необычного. Лишь одышку от быстрого бега и ветер, треплющий волосы. Славно, что я был подвижным и быстрым. И, наверное, смелым.

«Безрассудным и глупым», — сказал бы Отто. Я бы согласился с ним, но не остановился.

Я притормозил. Босс выдохся — я ему уже надоел. Сегодня попался особенно ленивый — он грузно упал на месте и, дернув головой, втянул ее в плечи и захрапел. Класс. Ну ничего. Где наша не пропадала?

Я побежал дальше, вдоль границы нашего города.

* * *

Второй Босс не заставил себя ждать. Я обошелся с ним так же, как и с первым, — закрутил его, и он так и не дотянулся до меня. А я и не испугался. К сожалению. Было бы просто, если бы опасность моей жизни настала бы раньше и мне можно было бы не бегать так долго. Дру уже могла быть в безопасности, но… Это оказалось сложнее.

Даже обидно, что меня не остановили — я мог бы подраться со своими же, и, возможно, мутация появился бы хоть от этого.

Завидев третьего Босса, который в этот раз был с компанией — с ним было несколько юных солдат, я чуть не подпрыгнул от восторга. Ночка обещала быть интересной.

Пока они приближались, я был на низком старте и оглядывал местность, прикидывая, как мне лучше бежать от них. В этот момент я заметил странное: линия желтых жилетов, выстроенная по границе города. Спасатели — а это были точно они — яркие и броские даже в темноте, стояли по стойке смирно и наблюдали за мной. Не приближаясь и не мешая, но они были готовы.

Наверное, зря я их заметил, потому что зная, что тебя защищают, испугаться было сложнее. Но у меня открылось второе дыхание.

Отто не собирался мешать мне — он правда меня понял. И спасатели поняли. Именно поэтому они позволяли мне это делать.

Позволяли так, как умели.

Я побежал быстро, так быстро, как только мог. Или даже еще быстрее.

* * *

Когда ночь закончилась, мутации не возникло. Я не чувствовал ничего лишнего, ничего нового. Я пробовал поднимать купол — он был на месте. Новой защиты не было. Но было еще нечто ценное, что точно принадлежало мне. Дни с Дру.

Я ходил к ней каждый день. Она работала, я наблюдал. Мы играли в камни и ходили обедать. Сидели на берегу. Дни сменяли друг друга, но у нас все было по-прежнему. Прекрасная Дру и несдающийся я.

Что такое любовь?

Умею ли любить я?

Не знаю.

Но когда я проводил ночи, навлекая на себя опасность, мне казалось, что да. Да, я умею. Или учусь. С дружбой вот у меня получилось.