Я не я, и Коноха не моя (джен)

— Эй, ты чего на меня так смотришь, словно я в жабу превратился? — подросток требовательно уставился на потерявшего дар речи Наруто, лишний раз подтверждая теорию о своём происхождении. — Вообще-то это мне здесь положено быть удивлённым, но уж никак не тебе!

— Поясни, — Седьмой немножечко отмер. После обнаружившегося явного недостатка лиц Хокаге, а также по короткой считке «места», стало очевидно, что это не его Коноха. А раз так, то почему бы и не быть в другой Конохе ребёнку Джирайи и Цунаде? И всё же… Одно дело — гипотетическая возможность, и другое — парень перед ним. Тот был больше похож на Пятую, только рост имел значительно её превосходящий, да и что-то неуловимое проскальзывало в его чертах от Джирайи, помимо очевидных «кровавых росчерков» у глаз.

— Только не надо делать вид, что мы с тобой не знакомы! Не после того, как вы с подружкой едва не выбили из нас с отцом дух! И как ты здесь вообще оказался? Да ещё и нацепил какое-то глупое старящее хенге! А плащ? Да ты с плащом Акацуки менее заметен, чем с этим!

— Э-э… — всё что и мог выдавить из себя Наруто, чей мозг воспринял только «выбили дух с подружкой»: — Джирайя в порядке? — Узумаки ощущал его присутствие, но после услышанного не мог не спросить.

— Ты странный, — после недолго молчания выдал подросток. — Очень. Отец в порядке, не будь меня, он, скорее всего, и учудил бы чего, но со мной ему пришлось отступить. Однако ты должен это знать! И почему здесь до сих пор нет Анбу? Ты их всех убил? Барьер должен был сработать!

— Я никого не убивал, — Наруто поморщился, упоминание же о том, что Джирайя здесь не рискует слишком сильно, потому что ему есть что терять, неожиданно приободрило. — Я вообще не из этого мира.

— Так я тебе и поверил! — на лице паренька читалось выражение а-ля «Ты конченный псих, проклятый Акацуки!»

— Можешь не верить, но это прекрасно бы всё объясняло. Я Наруто Узумаки, более известный как… Седьмой Хокаге, попал сюда в результате применения неизвестной пространственной техники моей малолетней дочерью. К слову, именно к ней я сейчас и направляюсь. Если хочешь, идём со мной, только назови своё имя, а то неудобно как-то! — и Узумаки спрыгнул с монумента.

— Погоди, псих! — спикировав далеко не так эффектно, как Наруто, его догнал подросток. — Я Хару Сенджу и не позволю тебе шататься по моей деревне без присмотра!

— Отлично, Хару, тогда тебе придётся попотеть, потому что я теперь уже не знаю, что ещё способна учудить моя дочурка! — коротко бросил Узумаки и припустил в сторону тренировочных полигонов, туда, откуда чувствовал чакру Химавари. Впрочем, не только её.

* * *

Минато устало потёр виски. Слишком много дел, слишком много проблем, требующих его вмешательства и контроля. Слишком много всего, и жизнь его с момента становления Хокаге напоминала ужасно ветхую лодочку, в которой, чтобы не пойти ко дну, заделываешь одну пробоину, а в этот самый момент появляется две новых, а материала на заплаты у тебя только на одну… Джирайя говорил, что он чересчур много на себя берёт, а Цунаде — что такими темпами он скоро помрёт. Не прямым текстом, конечно, но суть именно та. Однако нагружать себя, стараться контролировать всё, что можно и нельзя, было много лучше, чем оставаться наедине с собой и своими мыслями. Мыслями, готовыми пожрать и поглотить без остатка. Их отзвуки всегда были с ним, но бороться с тем, что только навязчиво зреет на краю сознания, много легче, чем с головой ухнуть в тот тёмный омут, который теперь представляла собой его душа.

В работе до полного изнеможения был только один плюс — короткий сон без сновидений. Его Анбу знали, что видит Минато, если дать ему лишние минуты «покоя». Путем проб и ошибок был выведен интервал без кошмаров — три часа пятьдесят пять минут. Чуть больше — и он вновь проваливается в тот день, что доказал его несостоятельность и как Хокаге, и как мужа и отца. И если последних ролей Намиказе лишён, то первую старается отыгрывать так, чтобы хоть немного притупить вину.

Ради этого порой приходится забывать, что он человек.

Вот только сегодня судьба решила рассмеяться ему в лицо, напомнив об этом досадном факте. Не каждый день с неба на господина Четвёртого Хокаге падают маленькие девочки. Не у каждой девочки обнаруживаются полоски на щёчках, врезавшиеся в память таким калёным огнем, что внутренности скручивает при одном только взгляде на них. И не так важно, что у их с Кушиной сына их было по три… Куда страшнее, что и в остальных мелких незначительных деталях угадывались знакомые черты. И эти глаза… Минато вздрогнул. Когда-то он видел их в отражении, сейчас же — на лице незнакомки, казавшейся знакомой настолько, будто Анбу всё же не сумели его разбудить. Это не могло быть простым совпадением.

Мысль о ловушке, о врагах, решивших сыграть на его чувствах, плотно поселилась в нём. Конечно, так оно и есть! Вопрос лишь в том, кто посмел. Кто?! Так надругаться, извратить память и потоптаться по уголькам его души… Чтобы найти такую… такую похожую девочку, нужно было крайне заморочиться и при этом неплохо знать Кушину, что сразу отметало почти все варианты. Тогда кто? Орочимару всё же предал его? Или же это тот ублюдок в клоунской маске? Насчёт первого варианта — Минато всё-таки верилось, что он ещё способен контролировать Змея, в то время как загадочный ублюдок, лишивший его семьи, подходил как нельзя лучше!

Он должен был узнать хоть что-то! Его руки давно утратили всякую деликатность, однако из всех нападений на Четвёртого Хокаге это было самое нелепое и вместе с тем глубоко его задевшее. Девчонка не дрожала, хотя Минато в тот момент испускал такую удушающую ауру… Она не дрожала и продолжала нести упрямый бред о том, что она из Конохи, и что-то о не так сработавшей технике. Впрочем, бред был слишком уверенным. Может, и вправду работа Орочимару, случайно сбежавшая и подписавшая своему создателю приговор? Ведь Минато поставил змеиному уроду только одно условие — никаких экспериментов над детьми. Впрочем, скорее всего ублюдок начнёт оправдываться, что это не живой ребёнок, а продукт из пробирки… Слишком живой продукт. Минато скрипнул зубами. Орочимару сегодня ждёт разнос… Неужели он поставляет ему мало материала? Да и подвижек по его вопросу, как не было, так и нет. Может, Змей давно отыскал ту маску, только его в известность не поставил, опасаясь, что на этом их сотрудничество будет окончено. Зря. Неприятно осознавать, но в последнее время Орочимару сослужил Конохе и Минато лично службу куда более значительную, нежели два других санина вместе взятые.

Намиказе вздохнул. Ни для кого не секрет, что Змей хотел его пост и едва не истёк ядом, когда старик Хирузен сделал свой выбор. Вот только после гибели Третьего ненавидеть и обижаться оказалось не на кого. Сам Минато тогда являл собой столь ничтожное и жалкое существо, что завидовать ему было бы верхом безумия. А уж то, как он вскоре пошёл к нему, отвергнутому Третьим, и смиренно просил помочь вызволить Кушину из желудка шинигами… Нет, Орочимару явно до сих пор забавляется, наблюдая за тем, в кого постепенно превращается ставленник его учителя, за тем, как Минато постепенно всё сильнее отдаляется от себя самого. Впрочем, если считать собой «солнечного болвана», позволившего вырубить себя неизвестному, скорее всего Учиха… то Намиказе согласен почти на любые метаморфозы. И если это поможет хоть когда-нибудь узнать ответ на мучивший его вопрос, отчего тот ублюдок его не убил.

Он не помнил о нём почти ничего. Только слабый кровавый отблеск в прорезях маски, тот самый, что в конечном итоге и решил судьбу клана Учиха. Фугаку был почти не удивлён, когда Минато явился к нему среди ночи. Догадывался ли он о намерениях сына или же полагал, что бывший друг сможет разгадать его план и сам, сыграв на опережение? Минато этого так и не узнает, как никогда не узнает, каким бы вырос его сын. В отличие от Фугаку, может, и не заставшего взросления Саске, зато Итачи… Четвёртый тяжело вздохнул. Хотел ли он, чтобы Наруто вырос, чтобы предать его и клан ради деревни, потому что клан и семья были не правы? Ответа на этот вопрос ему также не суждено было узнать. И неизвестно, к счастью ли…

Шила в мешке не утаишь. Многие помнили, кто мог контролировать Лиса. А Минато не мог забыть ни усиков на щеках сына, ни истерзанного тела жены. Однако из памяти стёрлись и комплекция нападающего, и даже его рост. Он не был уверен, не был уверен ни в чём, однако остановиться и перестать искать ублюдка среди клана Учиха не мог. Как при разговоре с практически любым членом клана мужского пола старше шестнадцати не мог отрешиться от чувства, что это может быть «тот самый Учиха». Отчего-то он был уверен, что это не подросток. Может, поэтому с Итачи ему оказалось проще найти общий язык. Тот точно не мог быть им.

Первое время паранойя преследовала его постоянно, но сейчас стало проще. Подходивших под описание шиноби в маске стало значительно меньше. Однако проще не значило правильно. Минато мог сколько угодно убеждать себя, что план Данзо был хуже, однако… недовольство, продолжавшее зреть в квартале Учиха, убеждало его, что это не так. А стройные ряды тел в хранилище у Орочимару не вызывали ничего, кроме отвращения и гнилостного ощущения, что он теперь замаран в чём-то, от чего отмыться уж точно не получится. Впрочем, он и не пытался. Всё одно ни одному воспоминанию о той роковой для Учиха ночи не переплюнуть Фугаку, хладнокровно вспоровшего себе живот. Он не стал с ним драться, как того требовал Минато, лишь попросил в память о былой дружбе позаботиться о его сыновьях. Об обоих.

Фугаку вообще был против восстания. Они оба это понимали. Однако он поступил так, как того требовал долг главы «притеснённого» клана. Минато же должен был поступить как Хокаге. Они оба это понимали, и их давно треснувшая дружба не могла добавить ничего, кроме горечи сожаления и страшного понимания того, что они оказались заложниками своих ролей. Вот только Учиха нашел выход, страшный, но всё же… Минато понимал, что старый друг провёл его, своим поступком заставив ощущать иррациональную вину, ту самую, что во многом определила его запас терпения к выжившим Учиха.

Поистине гигантский запас, с учётом ожесточившейся натуры Намиказе. Вот только благодаря этому поступку ему не пришлось прощаться с Анбу Итачи. Старший сын Фугаку был хорошим шиноби. Даже слишком хорошим. Минато прикрыл глаза. Однако того же нельзя было сказать о его младшем брате: Саске Учиха с каждым годом становился всё большей проблемой. Намиказе не сомневался — следующее восстание возглавит он. Что бы Шисуи не делал, но его позиции по мере взросления наследника становились всё более шаткими. Они не смогут откладывать вступление Саске в права вечно.

Думать об этом сейчас не хотелось совершенно. Ровно как и проверять, кого на этот раз выберет Итачи: деревню или же брата, пусть тот его и ненавидит… Свыкнувшись со своей болью, Минато вовсе не прекратил замечать чужую. Его окружала аура страдания, самые лучшие его Анбу — Какаши и Итачи — оба были надломлены внутри.

Его ученик так и не оправился от всех этих смертей. Отец, Обито и Рин, собственноручно убитая Рин… Порой Какаши пугал даже его. Своей меланхоличностью и равнодушием, казавшимся совершенным. Однако это было не так, какие-то чувства у него всё-таки остались. Кажется, это из-за них он всё это время был рядом, но, в отличие от Джирайи-сенсея, не осуждал Минато. Да и полностью безэмоциональный Анбу не поддавался бы на провокации Гая и не подглядывал бы с деревьев за тем, как Джирайя пишет очередной извращенский роман, силясь хоть что-то разглядеть в его закорючках раньше официального выхода книги в свет.

Итачи не пугал Намиказе, он просто вводил в ступор. Своей идеальностью и вместе с тем… Клан изгнал его. Мать, насколько знал Четвёртый, продолжала общение тайно, и то навряд ли простив. С девушкой он прекратил общение сам, заявив, что та не должна ради него жертвовать своим положением. Саске с горящим от ненависти взглядом не уставал твердить, что однажды вырвет у брата оставшийся целым глаз. И исходившие от него волны удушливой злобы и обиды не оставляли особых сомнений. Даже Шисуи не сумел вправить ему мозги. Как Итачи жил с этим, Четвёртый не знал. Однако он боялся больше не того, что в другой раз Итачи всё-таки выберет клан или Саске, нет… Куда больше Минато боялся, что всё больше отдаляется от того Хокаге, за которым последовал и которому доверился Итачи. Он не хотел думать о том, что, возможно, вскоре угрозой деревне сочтут его… И Намиказе сомневался, что будет способен осудить за это Учиха.

Впрочем, несмотря на всю его идеальность, у Итачи были гибкие представления о морали и о необходимом зле. Пока они с Минато в этом совпадали… И он никогда не отказывался от грязной работы, пусть и откровенно не переваривал Орочимару.

Конечно, Минато доверял Учиха больше, чем Орочимару. Вот только сейчас Итачи говорил поистине шокирующие, не вяжущиеся с реальностью вещи. Этот ребёнок… Намиказе перевёл взгляд на лежащую под деревом всё ещё связанную девочку. В груди что-то кольнуло. Может, и созданный для не пойми каких целей, но всё-таки это ребёнок, весьма резвый и не без таланта. Вон как сбежать от него намылилась. Глупо, конечно, как и вся эта акция, ведь у неё и даже оружия при себе не было, если, конечно, это не тонко рассчитанный удар, призванный дезориентировать его, отвлечь от чего-то.

Приказ быть наготове и усилить бдительность был отдан, как только девочка свалилась ему на голову, однако сейчас Итачи, которому он, пусть и с оговорками, но верил, твердил, что девочка не лгала…

— В каком смысле? — Минато почти рычал. — Что ты видел? Это дело рук Орочимару?

— Нет, — Намиказе знает, что Учиха хотелось бы ответить обратное, но… Итачи для этого был слишком честен. Вот только, если не Орочимару, то какого… здесь происходит?

Однако услышать ответ Итачи ему не дал чей-то яростный рёв. Оранжевое пятно молнией пронеслось мимо него, а чакра, от которой у Минато закипело всё внутри, оказалась совсем близко.

Он не успевает ничего обдумать, но девочки оранжевая вспышка не достигает. Минато нужна секунда, чтобы войти в режим отшельника, здесь он давно превзошёл учителя. Точнее, придумал способ с теневым клоном, собирающим природную чакру, на всякий случай. Он больше не мог позволить себе проиграть. Кому бы то не было. Особенно незнакомцу, использующему чакру Девятихвостого, который должен находиться в желудке шинигами.