Свой выбор (джен)

— Ты уже написал эссе по трансфигурации? — с тоской спросил Терри, падая на кровать. — Я перерыл и учебник, и пару книг… Да, написал, но ни капельки не понял. Вот как можно такое задавать?

Гарри пожал плечами. Он и сам не знал ответа. Профессор МакГонагалл почему-то считала, что дети должны спокойно ориентироваться в тех сложнейших словесных конструкциях, которыми изобиловал учебник и которые она сама всем диктовала. Вероятно, к третьему или более поздним курсам это понимание и приходило, но у первокурсников от записанного и прочитанного вскипал мозг.

Поттер покосился на полки с собственными книгами, припоминая, что взял с собой по трансфигурации, но выходило так, что и книги из домашней библиотеки мало чем могли помочь со школьной программой: их написали или слишком давно, еще на староанглийском, или слишком заумно для ребенка. Сам Гарри в целом предмет понимал, но пока не мог внятно облечь свое понимание в более простые объяснения.

Да и его навыки…

Размышляя над тем, что было изложено в учебнике, Гарри не без легкого недоумения осознал, что отсутствие систематического обучения магии с самого начала привело к странному результату. Не зная законов, принципов, правил… и всего подобного, Гарри не был ничем ограничен, а потому спокойно использовал что-то вроде высшей трансфигурации, игнорируя всякие словесные формулы и взмахи, основываясь на чистом желании, фантазии и силе.

— Но тогда выходит, что слова и движение палочкой вообще не обязательны… — пробормотал он себе под нос.

— Что ты сказал? — оглянулся на него Бут, но Поттер покачал головой и полез в рюкзак за чистой тетрадью, собираясь записать свои выводы.

Тетрадей для конспектов он выделил с запасом, а потому у него нашлась и лишняя, куда мальчик решил вносить, как в дневник, свои наблюдения и теории. Тем более что теперь у него были для примера дневники и исследования других волшебников.

Этот вечер юный волшебник решил провести в обнимку с невероятно увлекательными записками одного колдомедика, жившего почти сто лет назад. Тот работал в клинике Святого Мунго, но дружил с парочкой домашних лекарей. Рассказывать о работе медик не мог даже близким, а потому вел дневники, внося в них самые запоминающиеся случаи, свои мысли, наблюдения и сомнения. Кто уже позже переплел тонкие тетрадочки в монументальный том с кожаной обложкой, а потом поместил в библиотеку Хогвартса, оставалось загадкой. Гарри мог лишь предполагать, опираясь на то, что когда-то рассказала ему миссис Смит. В ее практике не редки были случаи, когда родственники после смерти близкого не забирали его книги себе, а выбрасывали или отдавали в библиотеку. Видимо, именно так фонд школы и пополнился дневниками, а разрозненность записей оградила их от особого внимания как библиотекарей, так и студентов, иначе бы записки давно изъяли по настоянию тех самых семей, маленькие тайны которых колдомедик раскрыл в дневниках.

Эндрю Мур не предполагал, что его записи прочтет кто-то посторонний, но все же никогда прямо не указывал фамилии как своих, так и чужих пациентов, но Гарри без труда узнал один из родов, домашним врачом которого был друг автора дневников. Поттер мог и ошибаться, но сильно в этом сомневался, а потому с неприятной горечью читал о том, как одна из старейших семей магической Британии относилась к собственным отпрыскам.

Блэки — а именно эту семью узнал Гарри по оговоркам колдомедика! — оказались требовательными и слишком принципиальными, ставящими девиз рода выше собственных чувств. Пусть друг мистера Мура и занимался делами Блэков лишь около сорока лет, пока не передал дела своему сыну, откровений врача Гарри более чем хватило, чтобы сделать определенные выводы, согласовавшиеся в кое-каких оговорках и мягких обвинениях, которые когда-то при нем высказали портреты Поттеров бабушке Дорее, Блэк в девичестве.

По всему выходило, что в роду Блэков, зацикленных на чистоте крови, а потому принципиально не допускавших в семью даже не слишком родовитых чистокровных, почти в каждом поколении рождались сквибы. Склонность Блэков к многодетности компенсировала данный… не слишком приятный для рода момент, но не избавляла от самого факта. Но не это расстроило Гарри, а то, что Блэки, не последние ему люди, почти всегда избавлялись от сквибов практически сразу после рождения. Даже в виде пересказа чужих слов Поттер чувствовал горечь домашнего лекаря Блэков, который принимал роды, а потом наблюдал, как отцы и даже сами матери с презрением взирали на детей, так и не занявших положенное им место на родовом гобелене. Не проходило и месяца, как от ребенка избавлялись, отправляя в детский дом в мире магглов, а то и чего похуже. Читать об этом было противно и больно. Гарри, сам лишенный родителей и настоящей семьи, не мог понять, как отцы и матери могли отказаться от своей плоти и крови.

Отвлечь мальчика смогли лишь дальнейшие размышления колдомедика, в целом сводившиеся к тому, что мистер Мур не верил в существование так называемых магглорожденных.

«Мой опыт и опыт других моих коллег заставляет меня думать, что все мы ошибаемся, считая, что по какому-то загадочному стечению обстоятельств в семье, где оба родителя чистокровные магглы, может родиться ребенок-маг».

Продолжая свои рассуждения, мистер Мур признавал отсутствие хоть какой-то статистики, но упирал на логику и собственный опыт, утверждая, что все магглорожденные на самом деле являются потомками сквибов, в которых магия проявилась через одно, два или более поколений. Как и почему происходило это проявление, колдомедик не знал, но был уверен в одном: без мага или хотя бы сквиба в роду не может родиться маг, а значит и само понятие «магглорожденный» не отражает реальное положение вещей. Но и выявить правду почти невозможно, ведь те же Блэки, избавляясь от своих сквибов, полностью игнорировали их дальнейшую судьбу.

Рассуждал Эндрю Мур и на тему гоблинской проверки родословной, даже консультировался в банке по этому вопросу, но гоблины признавали, что даже их система не настолько совершенна. Выявить сквиба в родителях или бабушках-дедушках магглорожденного волшебника их чары могли, но вот дальше точность снижалась почти до статистической погрешности из-за того, что в предках волшебника была слишком высока примесь крови магглов.

Перечитав последние несколько абзацев, Гарри хмыкнул и потянулся за пергаментом, чернилами и перьевой ручкой. Майкл недовольно на него покосился, но другие мальчики проигнорировали пыхтение сокурсника, занимаясь кто домашкой, кто просто чтением.

Письмо поверенному Гарри закончил в тот самый момент, когда Терри Бут устало отложил книгу и выключил свой светильник. Комната почти полностью погрузилась во тьму. Лишь над кроватью Гарри сияла лампа, отбрасывая блики на полог. Стоило приготовиться ко сну и отправиться в лапки Морфея, как сделали другие воронята, но Поттер потратил еще некоторое время, не с первой попытки наложив на письмо чары конфиденциальности, которым его научил дедушка. Так, если письмо все же окажется не в тех руках, его никто не сумеет прочитать, все увидят лишь размытое пятно.

* * *

Отправить письмо удалось только утром. Во время завтрака в Большой зал как раз влетел Ветер, к держателю на лапке которого был прикреплен тубус из светлой древесины. В это утро сов в зал влетело довольно много, так что у мальчика была возможность не только оценить поведение собственной птицы, но и понаблюдать за питомцами других детей. Как оказалось, почти все совы вели себя сдержанно и величественно, аккуратно опускаясь или на плечо своего хозяина, или на лавку рядом с ним. И только за столом Гриффиндора произошла сущая неразбериха, когда одна из сов не только спикировала прямо в огромное блюдо с чипсами, но и украсила тарелки детей собственными перьями. Отвязывая свое послание и угощая филина кусочком бекона, Гарри наблюдал за львятами, а потому от него не укрылось, что птица была не обычной почтовой, а принадлежала, похоже, семье Уизли.

— Я слышала, что это единственная семейная сова рыжих, — поделилась с соседями Се Ли. — Старшему сыну, старосте, отец подарил личную птицу, но остальные вынуждены пользоваться одной, а сова очень старая.

Гарри еще пару секунд понаблюдал за краснеющим Роном, которому пришлось вытаскивать сову из блюда и отпаивать ее водой, а потом переключился на своего филина.

— Ты очень устал? — спросил он Ветер. — Мне нужно отправить письмо.

Филин горделиво воззрился на Поттера, всем видом давая понять, что превосходит всяких там мелких пташек и силой, и выносливостью.

— Ты полетишь в банк Гринготтс и передашь это письмо гоблину Ринготту, — шепотом проговорил Гарри, глядя в глаза Ветру. — Это очень важное письмо, так что помни — ты моя птица, не давайся в руки посторонним. Но если все же что-то произойдет, то не переживай — письмо зачаровано.

Филин смотрел на Поттера очень внимательно, а мальчик на миг ощутил связь между собой и птицей. Что-то вроде тонкой ниточки, протянутой между ними. И через эту связь приходило осознание, что Ветер довольно неплохо понимает своего хозяина, но все же сам мыслит примитивно.

Не успел Ветер отправиться в путь, как на стол перед Гарри опустилась еще одна сова, маленькая и немного потрепанная, с яркими желтыми глазами. В лапке птица сжимала небольшой клочок пергамента, сложенный вчетверо.

— Записка? Кто мог мне написать? — выдохнул Поттер, глядя на бумажку с сомнением, не спеша забирать послание. Сова, не дождавшись реакции, оставила пергамент на столе и умчалась прочь.

Гарри с минуту потаращился на записку. Инстинкты вопили, что юному магу стоит быть предельно осторожным. Он даже напряг зрение, опасаясь каких-нибудь чар, но ничего подобного на пергаменте не было.

Выждав еще немного, Гарри все же развернул записку, обнаружив всего несколько строк, написанных кривоватым почерком.

«Дорогой Гарри. Я знаю, что в пятницу после обеда у тебя нет занятий, поэтому, если захочешь, приходи ко мне на чашку чая примерно часам к трем. Хочу знать, как прошла твоя первая неделя в школе. Я хотел отправить тебе письмо с твоим филином, но его не было в совятне.

Хагрид»

Несколько секунд мальчик обдумывал записку, пытаясь разобраться в чувствах, которые она у него вызвала. Его удивило уже то, что лесник, с которым Гарри виделся всего раз и который рождал у мальчика весьма двойственные эмоции, решил пригласить его к себе. Будто Поттер был ему… другом. И будто бы проведенный вместе день обоим понравился.

«Но ведь это не так. Хагрид так и норовил сбежать тогда! — подумал мальчик. — И вот теперь зовет, как ни в чем не бывало».

Это выглядело странно, даже подозрительно. Да еще Хагрид пытался без спроса Гарри использовать Ветер, что мальчику понравилось еще меньше. Пусть записка и так предназначалась Поттеру, но, никогда и ничего не имев прежде своего, мальчик не горел желанием с кем-либо делиться. И ладно бы у него попросили разрешения, как сделал Терри Бут по поводу книг, но вот так, брать чужое без спросу?

На миг Гарри решил не ходить к леснику. В конце концов, записка его ни к чему не обязывала. Но потом засомневался.

Собираясь в школу, он надеялся получить ответы на вопросы, но обзавелся еще большим числом подозрений. Убедился Гарри лишь в одном — ему сознательно не растолковали о платформе. До появления на вокзале Поттер еще надеялся, что Хагрид оказался слишком забывчивым сопровождающим. Да и не мудрено! Вряд ли сам великан хоть раз пользовался переходом между 9 и 10 платформами. Но появление семейства Уизли развенчало всякую надежду мальчика на произошедшую с ним случайность.

Если бы Поттер знал о мире магии только то, что рассказал ему хранитель ключей, и то, что сам мальчик прочел в учебниках (при условии, что не догадался бы купить дополнительные книги), то без всякой задней мысли порадовался бы удачной встрече и с первых же минут проникся бы к рыжему семейству симпатией.

— И то вряд ли, — обдумав подобную вероятность и так, и эдак, покачал головой Гарри и сунул записку в рюкзак.

Мальчик очень любил читать книги и давно привык наблюдать за людьми, а потому с первых же секунд поведение Уизли его весьма и весьма насторожило. Но ко всему прочему он успел за август прочитать довольно много полезной литературы о мире магии и внимательно слушал рассказы дедушек и бабушек, а потому ни на миг не поверил в то представление, которое затеяло рыжее семейство специально для растерянного юного волшебника, каким, по их мнению, должен был предстать перед ними Гарри.

«По их мнению? — засомневался он. — Нет, по мнению того, кто это все спланировал!»

А это была явно спланированная сценка. Как еще объяснить то, что взрослая женщина, волшебница и мать семейства так безответственно отнеслась к Статуту о секретности? Не могла же она просто забыть о том, что магглам совсем не обязательно знать, что их кто-то называет магглами.

Но если данный момент еще можно было назвать случайностью, то само присутствие толпы магов на маггловском вокзале выходило за рамки хоть какой-то разумности. Хотя ребенок, выросший среди обычных людей, не должен был бы ничего заподозрить.

Из книг и от дедушки Флимонта Гарри знал, что маги весьма неохотно соприкасаются с миром магглов. Да и придумана у магов куча всяких способов перемещений, которые полностью исключают возможность столкновения с обычными людьми: каминная сеть, аппарация, портключи, волшебный транспорт.

И это только для магглорожденных и полукровок, часто бывающих или постоянно проживающих в маггловском мире, нужны все эти переходы, вроде паба «Дырявый котел» или разделителя на маггловском вокзале между платформами 9 и 10. Особенно для детей, которые еще не умеют аппарировать, у которых нет родственников-магов и нет специально подключенного к общей каминной сети камина дома.

Ни один уважающий себя маг не станет пользоваться переходами. И Уизли это было совершенно не нужно, тем более что они все равно живут не в Лондоне. Они могли переместиться на платформу 9 и ¾ при помощи камина. В небольшой постройке прямо на платформе есть специальный зал сразу с пятью каминами. Миссис Уизли могла вызвать от своего дома «Ночной рыцарь», который бы очень быстро домчал семейство прямо на волшебную часть вокзала, где у этого автобуса автостоянка. Ну и, в конце концов, мать семейства могла по очереди аппарировать своих детей на платформу в специальные зоны для подобных перемещений.

В любом случае у Уизли было много разных способов, как добраться к поезду. Вряд ли тот же Драко Малфой добирался через разделитель, а уж бабушка Невилла наверняка привела внука по каминной сети, не показываясь перед магглами в своей вычурной шляпе.

«Это означает только одно — меня сознательно толкали на знакомство с Уизли и Роном конкретно, — сделал вывод мальчик, неторопливо поедая омлет. — Но зачем?»

И вот с этого начинались многочисленные вопросы, ответов на которые у Поттера пока не было.

Зачем-то Гарри старательно пихали на Гриффиндор, всячески расхваливая этот факультет, хотя учебная программа в Хогвартсе ничем не отличалась у львят, воронят, барсучат и змеек. Но мальчика кто-то очень хотел видеть именно среди ало-золотых ребят. Директор?

«Но почему? — задумался Гарри. — Ради чего?»

Пока у Поттера были лишь догадки, основанные на рассказах родственников и старост о деканах. Среди родни самыми разговорчивыми и осведомленными оказались бабушки Юфимия и Дорея. Вторая, хоть и приходилась Гарри лишь двоюродной бабушкой, к тому же не кровной, за интересы юного Поттера радела больше, чем за ныне живых и здравствующих представителей семейства Блэк, к которому относилась по рождению. И если бабушка Юфимия очень хорошо знала нынешнего декана Хаффлпаффа, то бабушка Дорея была не прочь поделиться мыслями о Филиусе Флитвике и Минерве МакГонагалл. Не застали эти дамы только декана Слизерина, хотя бабушка Юфимия и припомнила, что именно с ним в студенческие годы постоянно конфликтовал отец Гарри.

Спрауты еще несколько веков назад прославились как своими открытиями в области гербологии, так и достижениями в сельском хозяйстве, и вот уже больше ста лет покрывали четверть потребностей магов Британии в продуктах питания. Но среди чистокровных эта семья имела весьма неоднозначную репутацию и из-за своего довольно лояльного отношения к бракам с магглорожденными, и из-за того, что только Спрауты придерживались правила вводить в семью не только жен, но и мужей.

Помона Спраут происходила из младшей ветви этой довольно таки старинной семьи и с ранних лет считалась любимицей дядюшки — главы рода. Нынешним студентам Хогвартса было и невдомек, какой веселушкой и авантюристкой была декан Хаффлпаффа в детстве и юности. Но бабушка Юфимия помнила все.

Самая громкая история случилась с Помоной Спраут летом после шестого курса, когда на выставке гербологов она познакомилась с невероятно талантливым, очень увлеченным, но весьма пожилым магом-садоводом из Австралии. Восторженная юная студентка не впечатлила довольно знаменитого в узких кругах селекционера и исследователя, а вот он ее — очень даже. Весь седьмой курс Помона писала письма знаменитому волшебнику, игнорируя и косые взгляды подруг, и недовольство родни. А по завершению образования просто умчалась в Австралию, даже не получив на это разрешение родителей и главы рода.

Девушку искали, запрашивали данные у австралийского Министерства Магии, но объявилась Помона дома только через пятнадцать лет, чтобы поставить семью в известность о своем замужестве и о том, что ее возлюбленный согласился с традицией Спраутов и готов переменить фамилию. Выглядела она счастливой и увлеченной, а потому родня, хоть и ругалась, но приняла свалившуюся на них новость. Даже смирилась с тем, что супруг самой младшей из дочерей рода в пять раз старше своей избранницы.

Следующие годы новоявленная чета Спраутов путешествовала по Южной Америке, Африке и Азии, при каждом своем новом появлении производя фурор в британском гербологическом сообществе. Но счастье длилось недолго, не прожив в браке и двадцати лет, мистер Спраут скоропостижно скончался. Все понимали, что сто семьдесят лет — довольно солидный возраст для мага, но супруга селекционера и исследователя была безутешна.

Особенно сильно Помона Спраут жалела о том, что у нее с мужем так и не появилось детей. Из-за этого она ужасно мучилась и надолго впала в депрессию, пока дядюшка не убедил вдову занять место преподавателя в Хогвартсе. В школе она быстро пришла в себя, найдя в чужих детях смысл к дальнейшему существованию. Никто и не удивился, когда эта деятельная и решительная особа спустя пять лет заняла место декана. Зато совершенно все барсучата были счастливы. Профессор умела быть доброй и мягкой, как родная тетушка или бабушка, но могла и превратиться в коршуна, защищая своих детей.

О Филиусе Флитвике рассказала бабушка Дорея, несколько раз наблюдавшая этого маленького волшебника на соревнованиях дуэлянтов много лет назад. С ее слов выходило, что профессор лишь выглядит маленьким и слабым, а на самом деле вполне заслуженно носит звание одного из сильнейших магов страны, пусть и никогда никому об этом не напоминает. Да и характер у него не такой уж и покладистый, ведь пусть и только на половину, но Филиус Флитвик — гоблин, а гоблины — народ жесткий и неуступчивый.

— Пусть тебя не обманывает его внешний вид, — сказала бабушка Дорея во время своего рассказа. — Флитвик — сильный маг, один из лучших мастеров чар. Не удивлюсь, если Альбус Дамблдор втайне его побаивается, не зная всех возможностей маленького профессора. Не факт, что в дуэли директор школы победил бы этого полугоблина.

— Но ведь Дамблдор победил Гриндевальда, считавшегося самым сильным темным волшебником до Того-Кого-Нельзя-Называть, — напомнил тогда Гарри.

— Верно, но Геллерта Альбус знал лично, изучил досконально, а Флитвик, как и любой гоблин, весьма избирателен в плане выбора друзей, кого попало он к себе не подпустит, — хмыкнула Дорея Поттер. — Да и знаешь… Дамблдор считается великим волшебником, но все его достижения — одна весьма неоднозначная дуэль и раздутая другими слава.

Услышав это, Гарри невольно хмыкнул тогда. За этот плохо скрываемый скептицизм бабушка Дорея мальчику ужасно нравилась.

По поводу декана Гриффиндора мнение бабушек сошлось. Обе помнили Минерву молодой волшебницей, сначала работавшей помощницей преподавателя трансфигурации. А потом стала преподавателем, когда Дамблдор перешел на должность учителя по ЗОТИ. Альбус посчитал, что вести защиту параллельно с должностью заместителя директора будет проще, чем более сложный предмет превращения одного в другое.

— Я в то время уже не училась, — припомнила бабушка Юфимия, — но много слышала от других. Многие родители были озадачены тем, что первым делом новый преподаватель защиты взялся упрощать программу. Что там говорить, прежде и сам предмет назывался иначе, пока Дамблдор не вычеркнул из учебного плана основы кровной магии, темной магии, ритуалистики и других дисциплин, превратив предмет в какой-то фарс! Прежде выпускники Хогвартса могли на ходу определять темные заклятия, подбирать контрзаклятия, вычислять всевозможные ловушки, готовить противоядия практически на коленке… А после обучения Альбуса всех их знаний хватало лишь на борьбу с боггартами и дуэлинг самыми примитивными заклинаниями.

Минерва МакГонагалл, по воспоминаниям бабушек, всегда слыла хорошим преподавателем, но все знали о ее безответной влюбленности в Альбуса Дамблдора. Из-за этого нынешний декан Гриффиндора так и не вышла замуж, даже каникулы проводила в школе и ни разу за эти десятки лет не усомнилась в действиях своего кумира.

О декане Слизерина сведения были весьма размыты, но из обрывков фраз Драко и со слов ребят за столом Рейвенкло Гарри сделал вывод, что таинственный Северус Снейп — очень строгий, но и очень ответственный преподаватель, который пусть и не выказывает любви к детям, но готов оберегать их от неприятностей не хуже сторожевого пса.

В итоге выходило, что три декана школы за своих студентов станут горой и предпочтут защищать интересы детей и факультета, а не исполнять неправомерные приказы директора. Но этого же нельзя было сказать о профессоре МакГонагалл, которую даже старосты Рейвенкло назвали колючей и слишком строгой преподавательницей. Еще кто-то из старших предположил, что профессор в школе исполняет не столько роль заместителя директора, сколько директора. Не раз и не два шестикурсники и семикурсники видели ее за разбором финансовой отчетности Хогвартса. Занимая место и преподавателя, и декана, и заместителя, Минерва МакГонагалл просто не могла уделять должного внимания собственным львятам, фактически предоставляя их самим себе.

«Если бы я оказался в Гриффиндоре, то у меня не было бы поддержки кого-либо из взрослых, — признал очевидное Поттер. — А ведь Пенелопа сказала, что среди львят больше всего магглорожденных! Выходит, им никто не будет помогать осваиваться в этом мире. Это как спихнуть в воду того, кто еще не умеет плавать».

Покачав головой, Гарри вздохнул и продолжил думать. Теперь становилось ясно, почему ему так пытались навязать именно Уизли. Хоть Рон и происходил из чистокровной семьи, но не казался слишком уж заинтересованным в образовании юным волшебником, что, видимо, было на руку стоявшему за всем этим интригану.

Насторожило Поттера и знакомство с мисс Грейнджер. Из разговора в поезде мальчик выяснил, что Гермиона узнала о школе в начале лета, когда ей пришло письмо, а потом семью навестила профессор МакГонагалл. С деканом же Гриффиндора юная волшебница посетила Косой переулок и по ее совету купила не только учебники, но и дополнительные книги. Вот только выбор этих дополнительных книг Гарри удивил. Магглорожденная студентка ничего не знала о мире магии, его особенностях, традициях и отличиях от мира магглов, но была в курсе магических войн двадцатого века, досконально изучила биографию Дамблдора, прочитала все о самом Гарри и проштудировала «Историю Хогвартса». Слушая замечания девочки по тому или иному поводу, Поттер видел перед собой ребенка, который совершенно не готов к столкновению с другим миром, не понимает его, слишком привязан к миру обычных людей и вряд ли изменит свое мнение, если кто-то не поможет и не объяснит. И Рональд Уизли как раз был из той категории, кто не станет заниматься пояснениями, либо ленясь это делать, либо не замечая чужой безграмотности, либо искренне считая, что другие, даже магглорожденные, должны знать то, что он невольно впитывал все годы взросления среди магов.

«Если бы я оказался на Гриффиндоре, то эти двое были бы рядом со мной… — осознал мальчик и передернул плечами. — И я, будучи магом по рождению, вряд ли когда-нибудь на самом деле осознал бы себя частью мира магической Британии, ориентируясь на ленивого друга-чистокровного и магглорожденную умницу-ведьму, которая способна запомнить книгу наизусть, но не способна видеть дальше своего высоко задранного носа».

Глотнув сока из бокала и скривившись, Поттер вздохнул.

— Возможно, я все преувеличиваю, — попытался убедить себя мальчик, но тут же вспомнил тот самый первый разговор с родственниками на утро после пробуждения в Поттер-мэноре. Тогда они и напугали, и расстроили его не меньше.

* * *

Беседа состоялась в большой гостиной, где две стены просторной комнаты были отданы под родовой гобелен, а остальные занимали многочисленные портреты. В центре размещалось большое горизонтальное полотно, где на фоне дома и в окружении роз устроились ближайшие родственники Гарри — дедушка и бабушка. Некоторые Поттеры с боковых полотен их потеснили, наплевав на аристократичное происхождение и устроившись прямо на траве.

Сначала Гарри пытался запоминать не только имена, но и количество «пра» в степени родства, но одна из бабушек предложила не мучиться и звать всех просто дедушками и бабушками. Даже саму себя, хотя Гарри она приходилась одной из самых дальних родственниц.

Так в одночасье у Гарри появилось сразу восемь дедушек и одиннадцать бабушек. Но за следующие дни свита, сопровождавшая юного волшебника по всему дому, перескакивая с картины на картину, сократилась до дедушки Флимонта, бабушки Юфимии, дедушки Генри, который приходился мальчику прадедом, дедушки Карлуса, которого правильнее было бы назвать двоюродным дедушкой, и его жены Дореи, в девичестве Блэк.

При жизни представители двух ветвей Поттеров много спорили. Прадед Гарри, выступая в Визенгамоте, настаивал на сближении с магглами, предлагал помочь им в годы войны, а другая ветвь противилась этому, но противостояние с Гриндевальдом, унесшее жизни родителей Карлуса, а после и война с Волдемортом, во время которой от лап Пожирателей сгинул сначала сын Карлуса и Дореи, а потом и они сами, примирил младшую и более приверженную чистокровности ветвь Поттеров с близкими родственниками Гарри.

Оказываясь в большой гостиной, юный волшебник всякий раз невольно перечитывал скорбные даты на гобелене:

— 1975, 1977, 1978, 1980, 1981…

За несколько лет исчезла целая семья. И довольно большая семья по меркам магов. Если бы всего этого не было, 1 сентября Гарри на вокзале провожала бы большущая толпа.

Первым делом Гарри подробнейшим образом рассказал о себе, а уже потом выслушал рассказ родственников, которые то и дело перебивали друг друга. Но большую часть рассказа о семье мальчик выслушал из уст спокойной и добродушной бабушки Юфимии.

Именно ее стараниями от сада и дома Поттеров веяло таким уютом. И по ее же рецептам эльфы готовили булочки. Как и дедушку, миссис Поттер запечатлели на холсте уже в солидном возрасте, но и в семьдесят она выглядела удивительно молодо и свежо. Женщине на картине едва ли можно было дать более сорока лет — сказывалось долголетие волшебников.

Это была высокая и уютно пухленькая шатенка с мягким взглядом карих глаз. Дедушка, темноволосый и кареглазый, рядом с ней напоминал мрачную тучу, но Гарри даже на холсте замечал тот взгляд, который Флимонт Поттер бросал на жену — полный любви и нежности. В такие секунды зельевар и опытный делец преображался: смягчался излом бровей, куда-то девалась жесткая линия рта и из всего облика уходила холодность.

В день знакомства Поттер сообразил, что портреты спали вместе с домом, а потому никто из них ничего не знал о событиях последних десяти лет. Пусть некоторые его родственники и имели другие портреты, находившиеся вне Поттер-мэнора, но почти все они висели или в комнатах, которыми никто не пользовался, или в таких местах, где даже портрету чревато слишком много болтать.

Так от бабушки Дореи Гарри узнал, что у нее есть второй портрет в Блэк-хаусе, но он заперт в одной из дальних комнат, куда никто не заходил лет тридцать. Портрет дедушки Генри висит в палате славы в Министерстве, но в одном из верхних рядов. В школе Хогвартс в разных частях есть несколько портретов предков-Поттеров, даже один портрет того самого Хардвина Поттера, связавшего семью с Певереллами. Но дальние предки чисто по-стариковски предпочитали спать изо дня в день и совершенно игнорировали остальные картины. Даже здесь, в Поттер-мэноре, эти представители семьи остались на своих местах, сладко посапывая в кабинетах, библиотеке или в коридоре на пути в оранжерею.

Родственники слушали очень внимательно, задавали уточняющие вопросы и хмурились тем больше, чем дальше продвигался по своему рассказу юный волшебник.

— Тебя втянули в какую-то историю, — уверенно сказал дедушка, озвучивая и свое мнение, и мнение других родственников, когда бабушка Юфимия закончила кратко вводить отпрыска в историю семьи. — И не просто втянули, а пытаются сформировать определенным образом. Как резчик обрабатывает кусок дерева при помощи инструментов.

— Верно, — согласился дедушка Карлус. — Отрезали от наследия, лишили связи с магическим миром, растили в таких условиях, чтобы ты не чувствовал поддержки волшебников… Ты будто пешка, для которой отведена определенная клетка на игральной доске.

— Я бы сказала, что эта клетка была ему отведена еще до рождения, — вклинилась в беседу Дорея Поттер — самая решительная и величественная из присутствовавших женщин. — Подумай, Флимонт. Твой сын… У Генри всегда были неплохие отношения с Дамблдором. Да и у тебя. Не близкие, но нормальные. Но к твоему сыну, к Джеймсу, Альбус питал какое-то особенное расположение с раннего детства!

Флимонт Поттер немного помолчал, потом велел домовикам принести в гостиную фотоальбомы и, наблюдая за тем, как Гарри рассматривает колдографии отца и его друзей, принялся рассказывать о детстве и отрочестве Джеймса Поттера.

Оказалось, что Джеймс был очень поздним и очень желанным ребенком в семье. Флимонту и Юфимии к тому моменту перевалило за семьдесят. Именно поэтому сына родители холили и лелеяли. Джеймс рос не отпрыском славного и древнего рода, а мальчишкой, которому было дозволено все. Даже плохо учиться и игнорировать хоть какие-то правила.

Джеймс мог перевернуть дом, разнести оранжерею, влезть в лабораторию отца в пристройке и разбить все до одной колбы. Мог сбежать из дома, чтобы побродить по какому-нибудь из магических поселений, и не лишиться за это даже права на полеты.

Так однажды Джеймс удрал и очутился в Годриковой Впадине. Ему хотелось побывать в местах, где обитали его предки-Певереллы. Мальчик ужасно хотел себе мантию-невидимку, но это было то единственное, в чем отец ему отказал решительно и непреклонно, так что ребенок вознамерился обыскать места, где жили удивительные предки, и найти какой-нибудь клад.

В Годриковой Впадине Джеймс и познакомился с Дамблдором. И тот, еще за несколько лет до поступления отпрыска Поттеров в Хогвартс, стал иногда бывать в Поттер-мэноре. Флимонт относился к волшебнику приветливо, как и ко всем своим гостям, но Юфимия, хоть и была по жизни настоящей хаффлпаффкой, проявляла к директору школы некоторую настороженность.

— О нем нельзя было сказать что-то плохое, — честно призналась бабушка. — Но он всегда казался мне… слишком закрытым человеком, чтобы я могла всецело доверять ему. А потому уговорила твоего дедушку не показывать директору нашу библиотеку. Мы даже настроили чары так, что Дамблдор не мог увидеть эти помещения. Вроде бы настройки до сих пор действуют…

Дедушка рассказал Гарри, как после знакомства с Дамблдором Джеймс изменился в худшую сторону. Мальчик вознамерился поступить на Гриффиндор и счел своим долгом на каждом шагу доказывать собственную бесшабашность и доблесть.

— Он только и говорил, что о профессоре, полагаясь на его мнение по любому вопросу, — добавил от себя дедушка Генри. — Это неплохо, когда у юного мага есть пример для подражания… И я во многом разделял взгляды Дамблдора…

— Ты их разделял всегда, — не согласилась Дорея. — Но ты и понимал их иначе. А Дамблдор же… Это сейчас молодым наверняка не говорят, а ведь Альбуса и Геллерта в самом начале связывала очень тесная дружба. Никому не известно, что доподлинно происходило много лет назад, но отец Альбуса угодил в Азкабан, сестра погибла, а с родным братом директор школы разругался вдрызг! Не удивлюсь, если в юные годы Дамблдор поддерживал идеи Гриндевальда. И потом… Он столько раз отказывался выступать против него! Это ли не доказательство. А после Дамблдор резко сменил вектор, заделался добряком… И сторонники вознесли его в ранг сильного светлого мага.

Флимонт выдержал паузу, а после продолжил свой рассказ. Оказалось, что не без участия Дамблдора Джеймс пересекся с Сириусом Блэком. Тот тоже довольно быстро подпал под обаяние профессора и на распределении оказался в Гриффиндоре, на этой почве рассорившись с семьей.

— Дело было не в львятах, — уверенно заявила Дорея. — Да, почти все Блэки учились в Слизерине, но моя семья никогда не имела ничего против представителей других факультетов. Блэки — род древний. За века своей истории мы с кем только ни роднились. Взять хоть Уизли! Эти из поколения в поколение поступали в львятник. А мы роднились с ними не раз и не два. А Пруэтты? Лонгботтомы? Макмилланы? Розье? У этих много барсуков, львов и воронов, но и с ними заключались браки. Да, среди Блэков Сириус стал первым гриффиндорцем, но семья смогла бы это стерпеть, если бы не взгляды наследника, которые тот перенимал от Джеймса и, особенно, от Дамблдора.

Слушая рассказ, Гарри не удивился, когда узнал, что отец не раз и не два ссорился с родителями. Не удивился и тому, что юный гриффиндорец с самых ранних лет много говорил о борьбе с Волдемортом, хотя школьники мало что могли противопоставить опытному темному магу.

— Не обижайся, дорогой, но ты должен знать, что мы были немного… против брака Джеймса с твоей матерью, — как можно мягче сказала бабушка. — Мы не запрещали. Но очень старались отговорить сына от подобного шага.

Юный волшебник не обиделся. К истории своей семьи он относился с вниманием, но без каких-либо сильных эмоций. Пусть люди на портретах и говорили с ним, но они все же были уже мертвы, их дела и проблемы не имели к Гарри отношения. А об отце и матери и вовсе приходилось судить по снимкам, на которых люди могли лишь улыбаться и махать руками — портретов Джеймса и Лили Поттеров в мэноре не оказалось.

— Твоя мать была очень сильной волшебницей, — заверил мальчика Флимонт. — Я даже раздумывал над тем, чтобы поискать подробности о ее родственниках. Было предчувствие, что обнаружится сквиб какой-нибудь древней магической семьи. Их ведь во все времена было довольно много, на семейном древе таких отпрысков не отмечали, а жить отправляли к магглам, как бесполезных. У тех же Блэков…

Дорея Поттер недовольно закашлялась, не желая, чтобы в этом ключе обсуждали ее родню.

— Но дело было не только в том, что твоя мать происходила не из магической семьи, — продолжил дедушка. — Хотя и в этом… тоже. Все же мы, пусть и были достаточно лояльны к магглам, всегда являлись… по большей части чистокровной семьей. Лишь когда-то очень давно еще мой прапрапрадед женился на магглорожденной, а браки с полукровками и вовсе не считались предосудительными даже у очень древних семей.

Дорея вновь закашлялась, давая понять, что уж Блэки-то редко смешивали свою кровь с теми, кто хоть в какой-то степени происходил от магглов.

— Не кашляй, дорогая, — хмыкнула Юфимия. — Все знают, как столетия два или три назад у вас в семье родился лишь один наследник-маг, а три из четырех дочерей оказались сквибами. Тогда детьми вы не разбрасывались, тем более девочками, от которых не так много и надо. Выдали всех замуж за чистокровных магов. А сыну подыскали жену так, чтобы привнести в род хоть каплю новой крови.

Дорея кашлянула вновь, но ничего не сказала.

— Наибольшей проблемой нам казалась скоропалительность свадьбы, — продолжил Флимонт Поттер. — Твои родители ведь поженились почти сразу после выпуска. Да, тогда было немало ранних браков. Многие их сверстники спешили создать семью. Пусть и не слишком открыто, но шла война… Все хотели насладиться жизнью. Но Джеймс будто сошел с ума. Он не внял нашим просьбам. Женился даже тогда, когда мы объявили, что не появимся на свадьбе. Купил дом в Годриковой Впадине, хотя это было не самым удачным местом, чтобы спрятаться. Там ведь жило и до сих пор живет много волшебных семей, многие из которых или выступили нейтрально, или же противостояли Темному Лорду.

— Более того, мальчик отказался продолжить семейное дело, поступил в академию авроров, но... не так уж часто там появлялся, — с грустью добавила бабушка. — Но Джеймс объявил, что на учебу нет времени. Заверил, что знает не меньше любого аврора.

— Мы лишь перед самой смертью узнали, что он вступил в Орден Феникса, — подхватил рассказ дедушка. — Орден!.. Толпа необученных мальчиков и девочек, которые идеализировали Дамблдора, верили его словам, выполняли все его поручения и были готовы рискнуть жизнью. Они посмеивались над настоящими мракоборцами, заявляли, что половина Министерства продалась Темному Лорду. И день за днем делали все, что приказывал им Альбус.

— А сам Дамблдор сидел в Хогвартсе, под защитой, и лишь раздавал указания, — фыркнула бабушка Дорея.

— Мы пытались переубедить Джеймса, как-то повлиять на него, но он еще за год до нашей смерти перестал с нами общаться. Лишь твоя мать как-то поддерживала связь, присылая короткие письма и колдографии. — Гарри как раз добрался до той части последнего из альбомов, где на снимках родители позировали вместе. Мальчик обнаружил, что похож на отца не так уж сильно, как были похожи между собой остальные Поттеры. От матери юный волшебник взял не только цвет глаз, но и их форму. А еще нос, линию губ и улыбку. — А потом нас настигла болезнь… и мы потеряли последние крохи влияния на молодое поколение. О том, что у нас есть внук, узнали через полгода после смерти Лили и Джеймса, уже будучи портретами. Нам об этом сказал поверенный, прибывший в дом для процедуры консервации. Он заявил, что ты пропал… И тебя нельзя найти. Мы жутко расстроились, но понадеялись на удачу…

* * *

Вспомнив тот день и тот разговор, мальчик вздохнул. За последний месяц на него столько свалилось, что плечи сами собой опускались, хотя дедушки и бабушки всячески пытались поддержать юного мага.

Семья решила, что двух недель очень мало и надо ограничиться лишь основами. Поэтому все две недели в мэноре Гарри частями читал Кодекс, радуясь тому, что из-за особых чар суть написанного просто таки впечатывается в сознание, знакомился с латынью и староанглийским, на котором была написана большая часть книг по магии. Еще осваивал базовый этикет и читал книги по основам артефакторики, через них усваивая основы трансфигурации и рунического письма.

— Тебе еще только одиннадцать, — повторял прадед каждый раз, но больше для себя. — Мы не готовим тебя к сдаче на мастерство через месяц. Тебе только одиннадцать. Для начала хватит простого минимума. Тем более, ты банально не сможешь работать с чем-то основательным.

Где-то после третьего дня и таких речей мальчик признался, что не просто видит магию, а уже кое-что умеет. Прадед тут же унесся с полотна с такой прытью, будто за ним гналась свора адских гончих. Через минуту Гарри взяли в тиски пять дедов и наседали до тех пор, пока юный маг не рассказал им о своих умениях в деталях.

— Артефактор! — радостно объявил прадед. — Я знал! Я знал это!

— Более того, сильный дар, интуит, — подтвердил еще более древний предок. — Еще один проявившийся дар рода Певерелл.

Так Гарри узнал, что, по мнению дедушек, является одним из четырех потомков семьи Поттер, к которым от Певереллов перешли их уникальные навыки в артефакторике.

— Поттеры всегда славились своими артефакторами, — пояснил дедушка Флимонт. — Основателя нашего рода ведь не зря называли горшечником, он был одним из тех, кто, пробуя разные емкости для приготовления снадобий, нашел ту особенную форму котла, которая способствовала правильному преобразованию магических ингредиентов. Но Певереллы были не обычными артефакторами. Они были волшебниками, которые умели работать не только с магическими потоками, но и с материей. В том числе — живой. Силой магии, чистой силой, чистым желанием, без инструментов и заклинаний, они могли и просто преображать материалы, и превращать одно в другое навечно, а закреплять на полученном столь мощные чары, что никто не мог ни повторить, ни изменить, ни отменить их. Есть сказка о трех братьях, которые получили от Смерти ее Смертные Дары. Но это только сказка, а на самом деле когда-то жили три брата из рода Певерелл и они были настолько великими артефакторами, что память о них сохранилась в виде сказки. Один создавал самые невероятные палочки. И его последняя палочка стала вершиной мастерства старшего из братьев. Второй придумал артефакт, способный призывать души умерших. А младший из братьев, наш предок, умел плести самые невероятные рисунки чар, уровень сложности которых никто так и не постиг, и создавать материал, которому не было аналогов. Он создал мантию-невидимку, до сих пор исправно скрывающую любого представителя нашей семьи, кто под ней укрылся. Но это был лишь один из артефактов, сделанных Игнотусом.

— И как мне теперь учиться? — перепугался тогда Гарри.

— Как и всем, — успокоил дедушка. — Постарайся только не рассказывать обо всем людям, которым не доверяешь полностью.

Новость настолько обеспокоила родственников, что те отнеслись еще серьезнее ко всем событиям, уже произошедшим в жизни Гарри.

И вот теперь встреча с Хагридом, о котором родственники тоже высказались.

— Если мне не изменяет память, этот полувеликан учился на Гриффиндоре, а Джеймс заявлял, что Хагрид его друг. Как и друг большей части гриффиндорцев, — рассказала Гарри бабушка. — На Гриффиндоре всегда больше магглорожденных, чем на других факультетах, а Хагрид питает к львятам особое расположение. Это означает, что Хагрид почти все время общается с теми детьми, для которых магический мир или совершенно чужой, или не до конца понятный. Магглорожденные не живут в мире магов, они видят только школу, их никто не погружает в наш обычный быт. Так что, как и все дети, они должны стремиться обсудить с кем-нибудь все, что кажется им необычным и непонятным. И тот же Хагрид с его дружелюбием вполне подходит в качестве консультанта, который найдет время для разговора и не будет смотреть так же строго, как учителя.

И тем страннее выглядело приглашение от Хагрида. Он мог питать симпатию к Гарри, как к сыну Джеймса и вероятному гриффиндорцу, но вряд ли мог хотеть сам продолжить общение после не самой удачной встречи и распределения Поттера к воронам.

Глотнув еще сока и раздраженно скривившись, мальчик отвлекся от своих мыслей.

— А кроме сока ничего нет? — спросил он чуть нервно, обращаясь к соседям по столу.

— Вода, — печально сообщила Менди.

За три дня тыквенный сок осточертел Гарри не меньше, чем пресная овсянка. Украдкой глянув на стол преподавателей, Поттер решительно позвал:

— Пузырь! Можно мне чаю?! С молоком.

Соседи с недоумением глянули на мальчика и едва не повскакивали со своих мест, когда сок в бокале Гарри сменился чаем.

— Как ты это сделал? — прошептала Менди, ее вопрос подхватили и другие ребята, сидевшие поблизости. Даже второкурсники с третьекурсниками. Остальные оказались слишком далеко, чтобы заметить волнение среди младших.

— Просто попросил главного эльфа, отвечающего за наш стол, — просто ответил Поттер и с наслаждением пригубил горячий напиток.

— Главного эльфа? — переспросил Майкл. — Ты что, знаешь, где здесь живут эльфы? И ты у них был?

— Теоретически, кухня где-то под нами, — пожал плечами Гарри. — Но нет, я там не был. Но я слышал, как к главным эльфам еще на пиру обращался Дамблдор, когда велел им подавать на столы.

— Так это были имена эльфов, а не странный набор слов? — опешил темнокожий мальчик, сидевший через проход, за столом Гриффиндора, и слышавший пояснения Поттера.

— Эльфы? — встряла в разговор Гермиона. — О чем вы говорите?

— Мы о домовых эльфах, — выдохнул Майкл и неприязненно покосился на девочку. — И мы говорили только за своим столом. Зачем вы подслушиваете?

Грейнджер тут же насупилась, но темнокожий мальчик ее не поддержал, так что она была вынуждена отвернуться.

— Так что, мы тоже можем попросить себе чай? — задумчиво глядя в свой бокал, уточнила Менди.

— Попробуй, — предложил Гарри. Беседа отвлекла его от размышлений, и он уже не чувствовал себя так неуверенно, как прежде. Даже смог с холодной головой обдумать свое решение.

У него не было причин идти к Хагриду. Другом он полувеликана не считал, после истории с визитом, покупками и платформой не особо ему верил, а поддерживать общение только для того, чтобы выуживать полезные сведения, Поттеру казалось утомительным занятием. Да и, к тому же, визит мог привести к нежелательным расспросам со стороны лесничего. Особенно про Дадли.

О решении проблемы кузена Гарри ничего не знал, но очень надеялся, что Хагрид все же кого-то вызвал на подмогу, и Дадли расколдовали. В любом случае Поттер должен был знать о кузене гораздо больше хранителя ключей, ведь, по идее, жил с Дурслями до начала учебного года.

Гарри не переживал, что не сообщил о своем окончательном уходе тете и дяде. Те ведь и сами ничего у него не уточняли. И наверняка, могли посчитать, что Гарри не вернется в их дом как минимум до окончания учебного года. Мальчик даже подозревал, что после пары дней его отсутствия родственники вздохнули свободнее, а для интересующихся придумали какую-нибудь историю. Но это была история для обычных людей, а в Литтл Уингинге жила еще и миссис Фигг, которую Гарри теперь мог смело именовать сквибом и соглядатаем.

Дядя и тетя, похоже, решили не разрушать уже придуманную для всех историю про Школу святого Брутуса, куда собирались отправить Гарри осенью. Но миссис Фигг знала про Хогвартс и про то, что прибыть туда Гарри должен был в сентябре. И ее насторожило отсутствие мальчика в доме Дурслей.

Но соседка, похоже, решила повременить с донесением Дамблдору, раз он все еще вел себя спокойно, и для начала привлекла какого-то знакомого мага, который и шнырял в Косом переулке чуть больше двух недель назад.

«А потом я обнаружился в школе, и… — подумал мальчик. Миссис Фигг он знал неплохо, а потому мог представить ее действия: — И миссис Фигг успокоилась. Раз я тут, то можно сделать вид, что ничего не было».

Вот только визит к Хагриду, даже если лесник не сумеет в точности его передать директору, может зародить у того подозрения. Совершенно ненужные для Гарри подозрения, ведь мальчик собирался как минимум до следующего лета скрывать то, что не планирует возвращаться к Дурслям. А в том, что его попытаются туда вернуть, не сомневался ни сам Поттер, ни его дедушки с бабушками.

— Тебе нужно больше времени для того, чтобы освоиться в мире магии, — говорил ему дедушка за несколько дней до отправления в школу. — А для этого тебе нужна фора, во время которой Дамблдор не узнает, что ты принял титул и открыл Поттер-мэнор. Он должен как можно дольше считать тебя маленьким, глупеньким и зависимым ребенком, который пойдет туда, куда ему скажут. Тебе это выгодно. Если директор будет считать тебя таким, то и присматриваться не станет.

«Но я поступил на Рейвенкло и уже разбил часть какого-то плана директора», — подумал мальчик, допил чай и поднялся из-за стола.

Впереди был целый учебный день и интересное чтение вечером. А о визите к Хагриду можно подумать в пятницу, во время обеда.