Дело Мести (джен)

Черно-желтые фигуры мозаики на полу — и холодный, удушающий мрамор черных стен. И кто только догадался сделать черными стены в суде?

На скамьях, амфитеатром разбегающихся от центральной площадки с креслом подсудимого в центре, сидели люди. Волшебники. Одни из них облачены в строгий официально-серьезный вид и мантии сливового цвета с искусно вышитой серебряной буквой «В» на левой стороне груди. Другие представляли собой весьма разрозненную и разношерстную публику: от оборванцев из Лютного до благородных лордов.

Среди них невольно привлекали внимание одна пара. Он — удивительной яркостью рыжей шевелюрой. Она — потрясающей встрепанностью копны волос. Кажется, в этот раз даже без попытки превратить это все в хоть какое-то подобие прически.

— Что? Штраф? — Рон протёр глаза и принялся чистить уши. Он сидел рядом с Гермионой на местах для зрителей и слушал первое из судебных решений — приговор Лаванде.

— Да, штраф, — устало проговорила Гермиона. — Будто ты не помнишь, как старые семьи протолкнули закон с десяток лет назад, что участие в преступной группировке само по себе не является уголовным преступлением, и наказывается только административно — штрафом. Правда, это максимально возможный штраф — а всё из-за гоблинов. Даже представить себе не могу, в какой они должны быть ярости. Их непогрешимый банк ограблен вновь, и на этот раз им придётся выплатить недостающую сумму самостоятельно.

— Лаванда не выглядит как та, у кого есть деньги, — заметил Рон. — У неё есть работа?

— Нет, и если она не сможет найти работу, её отправят на принудительные, и выбор будет небольшой. Самое неприятное, что при минимальном заработке в таких местах Лаванда будет очень долго не вольна выбирать занятия себе по душе. С другой стороны, мне кажется, вряд ли она сейчас будет против. Ее очень напугала вся эта история…

— Но мне всё равно кажется, что эту стерву надо было в Азкабан!

— Рон. Не начинай, — как-то очень устало и лишь отчасти сердито покачала Гермиона головой. — Мы обсуждали это тысячу раз: Лаванда действительно почти ни в чём не участвовала, да и достаточно настрадалась. Кстати, ты не заметил, Флер, кажется, решила взять её под своё крыло. Что хихикаешь?

— Вспомнил боевую форму вейл, — заулыбался Рон. Перед его глазами невольно пронеслись остроклювые злобные птичьи головы, и воображение нарисовало живую картину, как остроносая Флер с громким карканьем летает над пытающейся отмахнуться от нее метлой Лавандой.

— Тихо! Кормака ведут.

— Сегодня просто-таки день бывших, — не смог удержаться от замечания Рон, но жена так сурово посмотрела в ответ, что он замолчал, выпрямил спину и на всякий случай поправил рукава мантии.

Обвиняемый волшебник Кормак Маклагген представлял собой печальное зрелище. Всегда ухоженные и гладко причесанные волосы были растрепаны и нелепо торчали клоками. Взгляд голубых глаз был в меру безумным и с какой-то лютой ненавистью и в то же время затаенной надеждой беспорядочно блуждал по сторонам.

«Этого не может быть. Просто не может быть — билась у него в голове мысль. — Сейчас я проснусь в своей квартире и пойму, что это был просто дурной сон. Ничего больше. Проснусь в своей квартире, или в доме в Ницце», — при мысли о любовно присмотренном доме, тщательно выбранном и почти уже купленном правильное лицо молодого волшебника исказила гримаса дикой злобы.

«Бедняга, он совсем себя не контролирует — прошептала Гермиона себе под нос. — Лучше бы ему с таким лицом на судей не смотреть».

Суд представлялся Кормаку дикой разноцветной массой пятен, это неопределенное, злобное чудовище время от времени выбрасывало острые молнии — вопросы, и тыкала ими в подсудимого. «О Мерлин, быть не может, что это я здесь подсудимый, — проносились остатки здравых и каких-то сторонних уже мыслей. — Это должен быть Поттер!»

Сквозь гул подступающего отчаянья Кормак с трудом разбирал слова судьи:

— Вы признаете себя виновным в планировании и совершении злостного преступления?

— Нет, нет, это не я, — отчаянно шептали губы, и окружающие услышали тонкий голос загнанного и потерявшего разум зверя.

— Ваша честь, это все Лаванда Браун. Она и Ромильда Вейн осуществляли это злодеяние. Они заманили меня, применили амортенцию. Вы же знаете, Ромильда еще со школы очень активно пользуется этим запрещенным зельем.

При этих словах рыжий волшебник в первом ряду тихонечко крякнул, а сидевшая рядом с ним брюнетка только недовольно и многозначительно фыркнула. Кормак с трудом узнал в них Рона и Гермиону — слишком плыло всё перед глазами. Но их поддержка — а значит, Гермиона ещё в него влюблена, и Рон это понимает! Но ничего, сейчас он нанесёт ей удар — нечего было в школе от него нос воротить — наконец-то привела его в чувство, и Кормак воодушевленно продолжал:

— Эти женщины крайне опасны, ваша честь. Их необходимо изолировать от общества. Прошу вас. Что касается планирования — ваша честь, это все эльф. Полукровка. Он пришел к нам, набросил на всех Конфундус, задурил голову. Затуманил чувства. У нас не было другого выбора. Брать банк — это была его идея. Он хотел заняться освобождением домовых эльфов. Тут наверняка может быть замешана и Гермиона Грейнджер, ваша честь! Этот факт обязательно необходимо проверить!

При этих словах судья только раздраженно вздохнул, а по залу прошел шепоток возмущения. Выскочка Рон аж привстал на своем месте:

— Да как ты смеешь, мерзкая рожа!

— Сядь немедленно, Рон. Держи себя в руках, ты вообще помнишь где находишься? — шепотом осадила его сидящая рядом жена. Голубые глаза ее рыжего супруга с явным негодованием посмотрели на нее, но он молча сел обратно.

— Информацию про якобы участвовавшего в ограблении эльфа не соответствует действительности, — скучным голосом проинформировал собравшихся тучный и явно уставший от всего этого представления судья. — Мы посылали запрос в Департамент учета магических существ. В их списках эльфа по имени Худия, соответствующего предоставленным описаниям, не значится. Более того, у них нет сведений вообще ни об одном эльфе, который мог быть свободен или занимался бы чем-то предосудительным в день имевшего место ограбления.

Маклагген затряс головой, как будто хотел избавится от лишней воды в ушах или блох.

— Подождите, подождите, ваша честь! Он не эльф, то есть не совсем эльф, — мучительно заломив руки в просительном жесте, закричал Кормак.

А затем, наглядно иллюстрируя переменчивость настроения у сумасшедших, уже совершенно другим холодным и полным презрения командным голосом продолжил:

— Я же уже заявлял ранее, что данный эльф является полукровкой, противоестественной помесью эльфа и гоблина…

— Протестую, ваша честь, — поднялся со зрительских мест толстенький круглый волшебник. Поправляя на чуть вздернутом носу круглые очочки и отпихиваясь от упорно падающей на слегка вспотевшее лицо седоватой прядки волос, он выудил откуда-то слегка помятый лист пергамента и лекторским голосом зачитал:

— Согласно последним исследованием природы магических существ, относящихся к гоблинам и эльфам, научно доказана невозможность их совместного пребывания, сожительства, спаривания и произведения на свет потомства.

При этих словах низкорослый худой волшебник, кутающийся в мантию у самых дверей зала суда, как-то странно хмыкнул, и без того некрасивое лицо его обезобразила кривая улыбка.

— Благодарю нашего представителя научного сообщества, — прервал возникающий шум судья и благодарно кивнул головой толстому волшебнику.

Затем посмотрел уже совсем другим, холодным взглядом на Маклаггена. Весь его вид ясно говорил: «Прекратите уже пудрить нам мозги и дайте выполнить свою работу — как можно глубже упечь вас в Азкабан».

— Подсудимый, у вас есть еще что сказать по существу?

— Есть, конечно есть, — заторопился, глотая слова Кормак. — Этот проходимец, этот мерзавец, этот недоэльф, он говорил, что он по своей природе больше чувствует себя гоблином. Вам надо обязательно проверить у них.

Судья страдальчески вздохнул, печально посмотрел на потолок, но не найдя там и намека от освобождения от своих обязанностей, заунывным голосом провозгласил:

— Просим представителя гоблинской общины предоставить имеющиеся у него сведения относительно якобы существующего эльфогоблина по имени Худия.

Солидный гоблин средних лет, с густой черной шерстью, вылезающей из больших продолговатых ушей, степенно встал и солидно откашлявшись заявил:

— Гоблины являются старейшими и мудрейшими магическими существами.

По залу среди волшебников прошел шепот возмущения, раздались неуверенные смешки.

Гоблин замолчал на минуту, дав улечься неожиданному шуму, и обвел собравшихся тяжёлым взглядом черных глаз.

— Наша история насчитывает множество веков, и на протяжении всего этого времени мой Род ведет строгий учет всем появляющимся на свет представителям нашей расы. Со всей ответственностью могу заявить: гоблина по имени Худия, являющегося помесью гоблинов и эльфов на свете нет и никогда не было.

Окончательно ошалевший от подобной наглости Маклагген попытался вскочить с места подсудимого.

— Что значит — нет, что значит — нет? — в отчаянии завопил он. — Да мы все видели его! Все! Ромильда и Лаванда вам подтвердят. Да спросите вы у них уже!

Взгляды собравшихся были прикованы к беснующемуся посреди зала Маклаггену, и никто не заметил, как потемнело лицо и сжались тонкие губы у неприметного волшебника у дверей, по-прежнему кутающегося в свою мантию.

— Подсудимый, прекратите орать, пожалуйста. Теперь, когда мы доказали беспочвенность ваших фантазий, давайте перейдем к существу дела.

И вновь — туман. Кормак сначала нехотя цедил ответы, потом и вовсе замолчал. Был ли смысл вообще отвечать? Это наверняка Поттер и Уизли подговорили всех его засудить! А значит, надо дождаться, пока этот фарс прекратится. И тогда уже всё и решить!

Словно сквозь огромный слой ваты до него донесся голос судьи.

— Подсудимый, вам всё понятно?

— Что?

— За организацию преступного сообщества, многократные случаи краж и грабежа, совершенные группой лиц по предварительному сговору, включающие в себя незаконное проникновение, попытку нанесения тяжёлого вреда здоровья, попытку убийства, попытку подрыва национальной безопасности, вы приговариваетесь к пожизненному заключению в Азкабане. В течение месяца вы будете содержаться в камерах предварительного заключения, за это время вы можете подать апелляцию и обратить внимание суда на новые обстоятельства дела. После этого вы будете переправлены в Азкабан без права досрочного освобождения.

Кормак почувствовал, будто его ударили по голове тяжёлым мешком с галлеонами. Еле-еле он разобрал слово «апелляция» и взбодрился. Правильно! Пусть всё поутихнет, а уж в апелляции он всё-всё расскажет.

Когда его уводили, он отправил в сторону Гермионы воздушный поцелуй. Пусть готовится, стерва и её дружки.

* * *

Допрос Ромильды тоже оказался необычным. Сначала, когда её ввели, она казалась такой тихой, такой несчастной — намного несчастнее Лаванды, которая сейчас сидела в предпоследнем ряду, прямо перед двумя фигурами в фирменных серых мантиях Отдела тайн. Но чем больше ей задавали вопросов, тем больше она сверкала глазами, тем громче она кричала.

— Это он меня заставил! Он! Я просто люблю зелья. Он говорил, что убьёт меня и моих близких, если я не буду их варить для него!

— У вас есть близкие?

— Были! Кот. А он его убил.

В зале зашептались. Убийство котов никогда не было угодным для магии делом.

— Вы готовы подтвердить свои слова под воздействием Сыворотки правды?

— Я... Я бы с радостью, честно! — Ромильда подняла свои полные слёз глаза на присяжных и продолжила: — Но у меня аллергия на Сыворотку правды!

— Откуда вы знаете?

— Я... я... пробовала ее...

— Да неужели? А вы знаете, что изготовление, продажа, применение и прием такого зелья строго контролируются Министерством и доступны лишь узкому кругу должностных лиц...

— Он меня заставил!

— Аллергии на Сыворотку правды не бывает, — хмуро заметил волшебник из задних рядов.

— Ладно! Несите Сыворотку! — вспылила Ромильда. — И сами всё увидите.

Но стоило только стакану соприкоснуться с губами Ромильды, как стакан выпал из её рук, а сама она забилась в судорогах.

— Пусть её осмотрит доктор, — равнодушно произнёс судья. — Продолжим заседание через минуту.

Ромильду унесли — тут же, в коридоре располагалось несколько кабинетов, специально предусмотренных для этого.

Но ни через минуту, ни через пять в зал не вернулись ни доктор, ни авроры. А отправленный конвой обнаружил у открытой двери авроров с мечтательным взглядом, а внутри — врача в том же состоянии.

— Грёзы в зале суда? Красотка, — сказал человек в серой мантии с заднего ряда, предусмотрительно наложив незаметные чары от подслушивания. — Ещё и усилила небось. Вот бы нам ещё и такую!

— Хватит жадничать. Во-первых, она чуть не убила Джинни и её ребёнка. Её можно было бы перевоспитать, с использованием протокола «Ласточка»... Но она не пойдёт, — покачал головой его собеседник. — Вот если её поймают, посадят в Азкабане, а потом услышит от нас предложение, от которого может, но очень не захочет отказываться, вот тогда она будет наша. А пока...

— Ты хотел сказать, когда ее поймают?

— Нет. Не когда. Если.

* * *

Я смотрю на собравшихся здесь. Все они, даже самые никчемные и тупые, имеют семью и Род. Они знают, к какой расе принадлежат. У меня же никогда не было своего племени. Моего народа.

Моя мать стыдилась меня. Я не помню её, потому что она бросила меня, как только увидела, что я не похож на нормального эльфа. Интересно, а на что она надеялась, проводя горячие ночи или дни с гоблином?

Как только часть гоблинской крови во мне взыграла и выросли вот эти вот уши, а удлинённые пальцы закончились твердыми ороговевшими когтями, она отказалась от меня. Смешно? Я не знаю имени своей матери, я не помню её, но осуждение к самому себе, осознание своей неправильности было впитано мной вместе с первыми каплями ее молока, с каждым вздохом на груди у моей непутевой мамаши. Глубоко восприняв ее отношение и чувства, я тоже смотрел на себя как на уродца.

Она бросила меня в глухом лесу одного и больше никогда не вспоминала обо мне. Надеялась ли, что я выжил? Или вздыхала с облегчением, предполагая, что уродливый плод ее странной страсти давно сгнил в прелой листве? Так или иначе, она отказалась от меня, а поэтому я свободен считать, что явился на свет сам по себе, не отягощенный обязательствами ни перед Родом, ни перед племенем.

По странному стечению светил на небесах меня нашла дикая волчица и вместо того, чтобы пообедать теплым куском свежего мяса, вскормила меня своим молоком и воспитала как своего сына. Да, я знаю язык зверья, что, полагаю, не доступно ни одному из моих родственников. К сожалению, волчье молоко не уничтожило мои мозги и, обострив во мне звериные инстинкты, не убило эльфийские или гоблинские.

В глубине нашего леса была заброшенная лачуга. Вероятно, когда-то в ней жил одинокий и немного чокнутый волшебник, потому что более странного подбора книг я не встречал ни в одной библиотеке мира. Когда я первый раз залез в тот дом — я не знал, что искал. Мной руководило почти звериное любопытство. Может быть, в глубине души я надеялся найти кого-то подобного себе, ибо уже тогда подозревал, что несколько отличаюсь от своих звериных собратьев. Понимаю, насколько смешно и жалко это звучит. Вообще, именно смешным и жалким я и являюсь. И не только в глазах гоблинов или эльфов, но и в своих собственных.

Подобных себе я не нашел до сих пор. Но из шкафов в той лачуге на меня выпали волшебные книги. Они открывались сами передо мной, страница за страницей. Тихий голос напевно читал мне странные и захватывающие истории. Постепенно звучащие буквы соединились со словами, и я смог читать уже самостоятельно.

Передо мной неспешно проплывала история волшебного мира, заклинания и свойства целебных трав. Помню, когда я нашел энциклопедию волшебных существ в картинках, то, впервые разглядывая себя в зеркало, попробовал-таки определить, к какому роду я принадлежу. Наивный, я решил, что просто являюсь не выросшим гоблином, который из-за неподобающего питания не смог приобрести нормальные размеры. В книге было написано, что гоблины — искусные ремесленники, кузнецы и ювелиры. В библиотеке странного отшельника не нашлось книг по ремеслу, и я отправился по округе, разыскивая существ своего Рода. К сожалению, я их нашел. И, хоть и не увидел в их черных глазах ни тени радости от обретенного родича, все же уговорил принять меня в подмастерья.

Горькое разочарование поджидало меня. Я оказался абсолютно бесталанным учеником, и, поразмыслив, совет Старейшин гоблинов постановил навеки изгнать меня из их сообщества. Тогда-то мне и рассказали про мою мать.

«Полукровный гоблин не может быть гоблином вообще. Наше презрение и наше проклятие останутся с тобою навек. Отныне ты не имеешь права ни заниматься гоблинскими ремеслами, ни находиться рядом с нашим благородным Родом!» — о, эти слова Главы Совета до сих пор звучат у меня в ушах. Более горького разочарования мне не доводилось испытывать никогда. Представьте, вы всю жизнь искали свой Род, свое призвание и свою семью. И вот вам кажется, что вы на мгновение обрели их. И пусть вы не являетесь лучшим и замечательнейшим представителем своей расы, тем не менее вы принадлежите к своему племени. Его теплым дыханием проникнуты все ваши дни и ночи. И вдруг выясняется, что вы не достойны своего Рода, что в вас заключена червоточина, изъян, из-за которого самим своим присутствием вы оскверняете существующих сородичей.

Я вернулся в покосившийся домишко, незаметно ставший мне домом. Тогда я решил во что бы то ни стало освоить ремесло и стать достойным своего Рода. Неудача встречала меня снова и снова, и однажды я понял, почему меня забраковал мой Род — я действительно дефективный гоблин, и не было мне места на Земле. Тогда я развел большой огонь в камине и сварил прекрасный черный яд. С максимализмом, так свойственном юности, я решил, что выпью яду, сколько смогу, а потом прыгну в камин, чтобы уж точно погибнуть. Тогда-то ко мне и пришел Джеремо.

Помню, я решил сначала, когда он положил свою холодную ладонь на мой раскаленный лоб, что это особое заклинание. Только много позже я догадался, что он — привидение, всего лишь блуждающий бестелесный дух. Так, по иронии судьбы, единственными существами, принявшими меня на Земле, стали хищный зверь и призрак. Оба не принадлежали миру людей, один — не являющийся осознанным существом, другой — давно уже переставший быть живым. Джеремо помог мне принять тот факт, что я не совсем гоблин. И взялся обучать меня, в надежде найти мои скрытые возможности. Он давно наблюдал за мной, сперва с раздражением, потом все с большим и большим сочувствием.

Но не из жалости он пришел ко мне тогда. Он сказал, что в мире неизменно есть справедливость и значит, взамен семьи и рода мне должны быть даны удивительные таланты. Только мы никак не могли их найти. В течение долгих лет мы искали и экспериментировали, отчаивались и начинали вновь. Иногда я думал, что уж лучше мне стать призраком как он, и соединиться, по крайней мере, с одним из моих приемных родителей. Волчица к тому времени давно уже умерла, и кости ее успели сгнить в глубокой могиле под замшелым камнем у ручья. Того самого ручья, где я любил играть с ее детьми, греясь на теплом солнце и не подозревая еще о своей природе изгоя. Но Джеремо сказал, что таким как я ни за что не стать привидениями и я просто превращусь в гниющую массу с необычайно неприятным запахом. Привидениями могут быть только волшебники.

В конце концов мы открыли спрятанный клад — мне подвластна любая магия — эльфов ли, гоблинов ли. Я могу снимать любые проклятия или защитные чары, могу преодолевать любые границы и ограничения. В каком-то смысле я являюсь сверхсуществом, которого не в силах остановить никакая магия, будь то наложенная людьми, эльфами или гоблинами. У великанов магии нет, а при отсутствии мозгов — их сила является скорее их недостатком. Тролли тоже обладают лишь зачаточной магией, и я могу легко управлять ими. Помню, однажды я нашел одну из их колоний в горах и заставил танцевать канкан. Было очень смешно, но неуклюжие создания слишком часто падали и ломали себе конечности. Конечно, я мог бы заставить их танцевать и на сломанных ногах, но красота танца во многом терялась от этого, и я бросил эту затею. Вдохновившись советами Джеремо, я путешествовал по миру и повидал множество стран и существ. Чем дольше я жил, тем больше удивлялся своему несказанному везению. Мой Джеремо был удивительным исключением в мире людей, вероятно, почти таким же, как и я, в среде магических существ.

Волшебники и люди злы, тупы и жадны. Их интересует только власть денег, силы и похоти. Они стоят, пожалуй, на самой низшей ступени развития, ибо даже горные тролли и великаны более милосердны друг к другу и способны чаще и глубже радоваться своему существованию. Дрязги и суета волшебников меня не интересовали. Но постепенно во мне зародился план. Я решил отомстить заносчивым гоблинам, посчитавшим меня недостаточно умелым и ловким для их знаний. Я решил нанести им самое тяжкое оскорбление, поглумившись над их заносчивостью и чванством. Я решил проникнуть в их самый охраняемый и неуязвимый банк и снять с него все охранные заклинания, обнажить перед любым ничтожеством, наглядно показав им, что они бессильны передо мной. Но потом я подумал, что будет еще более красиво, если благодаря мне в их банк проникнут волшебники, эти жалкие и никчемные создания, и чем более бездарными будут похитители, тем лучше. Так я встретился с этим Кормаком и его неудачниками. Я пичкал их сказками о своей великой Идее, хотя в душе ненавидел и презирал эльфов почти так же как и гоблинов. Слабые создания, упивающиеся и гордящиеся своей слабостью, так же как гоблины гордятся своей силой.

Я давно готовил эти слова, и они должны были стать моей лебединой песней, моим последним словом перед казнью. Ибо, полагаю, я был бы казнен ликвидаторами опасных магических существ сразу же после заседания суда. А потом к моему трупу приступили бы гоблины. О, эти злобные существа умеют хранить ненависть глубоко в своем сердце. Я точно знаю это, потому что я — один из них.

Я никогда не боялся смерти. Одно время я даже искал ее. Что такое самая мучительная казнь по сравнению с десятилетиями скитаний и одиночества?

Но в какой-то момент я вдруг подумал: «А какого черта? Какого лешего мне добровольно погибать от рук никчемнейших созданий на Земле? Это так смешно — наблюдать над их кознями и склоками».

Наверное, это произошло из-за этих рыжих. Джинни, которая чуть не потеряла ребёнка. Её мужа, который так искренне о ней заботился. Вейлы и её мужа, которые понимали друг друга с полуслова и видели куда больше, чем дано обычным людям. Даже эта смешная парочка, которая чуть не наваляла Кормаку прямо во время его речи — даже они, несмотря на постоянные споры, были словно созданы друг для друга.

Никогда ранее я не видел, что люди могут быть так привязаны друг к другу. Так бескорыстно любить всем сердцем и так доверять. И я подумал, если есть еще такие существа на Земле, может быть стоит еще задержаться здесь и понаблюдать за ними?

Поэтому сейчас, хоть я и стою в зале суда, но совсем не там, где мне полагалось бы быть. На мне нет оков, и топор палача не вонзится в мою тощую шею. Я скромно стою у двери, прикрытый изменяющими внешность чарами, и смотрю на разыгрывающийся передо мной спектакль. Вот исходит пеной и яростью этот ничтожный мальчишка Маклагген. Вот холодно и сдержанно повествуют о случившимся гоблины.

О, как же я наслаждаюсь их стыдом. Как же меня распирает от лучистого теплого удовлетворения, когда я гляжу в их бегающие глазки, полные страха. Волшебники в суде не знают, эти недоумки-грабители просто не догадываются, но гоблины-то прекрасно осведомлены, что в тот день были сняты ВСЕ защитные чары, не работал ни водопад, ни охранные чары на тележках, не было множащих заклятий или самозапирающихся дверей, их банк был открыт как душа младенца, и любой мог сделать с ним что угодно, мог забрать все их несметные богатства, драгоценности, ценные бумаги и веками хранимые и оберегаемые тайны.

И, конечно же, умные гоблины прекрасно понимают, что эти шуты на скамье подсудимых не имеют к свершенному никакого отношения. И теперь их будет глодать страх. Да, снятие и удержание открытыми всех гоблинских запретов далось мне нелегко. И у меня до сих пор немеют кончики пальцев; думаю, я лишусь пары зубов и, вероятно, поседею или облысею раньше времени. Но, поверьте, игра стоила свеч, и когда-нибудь я обязательно повторю это представление.