Я.Р.В: Благородные Люди (джен)

Я проснулся среди ночи, вскочил в горячем поту, еле удержавшись от крика. Кулаки сжали воздух, я искал противника, чтобы сыграть с ним во второй раунд нашего замысловатого противостояния, но вокруг царила темнота. Димон уложил меня на матрасы и лёг спать. Чёрт, наверное, то, что произошло, со стороны выглядело ужасно дико, и с утра мне не избежать вопросов. Я даже не знал, как всё это объяснить другу, но прислушавшись к тишине, понял, что навряд ли это потребуется. Димон стонал в бреду. Я нащупал его голову, коснулся лба: невероятно горячий. Следовало ожидать: доктор не приехал прошлым днём, инородное тело прорастало в ноге Хворостова инфекцией. На ощупь я добрался до выключателя наверху лестницы. Постучал в дверь, зажмурившись от яркой вспышки.

— Помогите, моему другу плохо!

Я едва находил силы для крика, невероятно болело горло. Я не дождался помощи, судя по времени, сейчас не самый подходящий час, чтобы кто-то караулил у двери. Еще несколько безответных ударов, и мои надежды окончательно иссякли. Димону становилось хуже, он бредил, звал на помощь. Я спустился к другу, опустился рядом с ним на колени. Я вспомнил, что при сильном жаре на лоб кладут мокрое полотенце. Благо и тряпок, и воды у нас хватало. Проводя этот древний ритуал, я невольно вспоминал маму: однажды в детстве, лет в десять, я сильно заболел, она просидела у моей кровати всю ночь и всю ночь делала мне компрессы. Я так же почти не спал, чувствовал, как она гладила меня по голове. Наблюдая за мучениями друга, я невольно положил ладонь ему на макушку. На глаза наворачивались слёзы; если Хворостов погибнет здесь, я никогда не прощу себе этого, я не смогу с этим жить. А самое паршивое, я не чувствовал, что Димону становилось лучше, компресс без антибиотика не остановит воспалительный процесс, лишь снимет некоторые симптомы. Я не знал, чем ещё помочь другу. Раздирающее по живому чувство беспомощности вызывало приступы клаустрофобии.

Очередное прикосновение к голове Хворостова неожиданно пробудило во мне старые, почти забытые воспоминания, они пробежали по руке странным электрическим разрядом. Очень давно я уже держал в руках умирающее создание. Маленькое тельце любимой домашней крысы, бьющееся в агонии. Мои руки сами легли на грудь Хворостова. Импульс сам собой сконцентрировался на кончиках пальцев, прошёл по рукам тёплой волной. Я почти не отдавал себе отчёта в том, что делаю и делаю ли это правильно. Моё сознание отошло на второй план, остались лишь инстинкты, на уровне генетической памяти. Импульс вошёл в тело Хворостова, заставив его замычать что-то нечленораздельное. Друг тяжело выдохнул и обмяк, я в ужасе склонился над ним, стараясь уловить хоть малейшее движение. Та сила, которая медленно просыпалась во мне, не поддавалась никакому логическому объяснению. Я позволил себе отойти от Хворостова, лишь убедившись, что он жив. Мои руки дрожали от пережитого напряжения, я прижался к стене, растирал ладони: их сводило болевым спазмом. Я просидел так не меньше часа и смог уснуть, только услышав довольный храп Димона. В ту ночь мне снились бабушкин дом и смеющийся дедушка, выглядывающий с печки. Он повторял одно и то же: "А ты у нас ЯРВ..."

Я снова проспал завтрак. Стоило лишь неосторожно дёрнуться, как боль прожгла спину и шею. Я так и проспал всю оставшуюся ночь в полусидячем положении, затекло все, включая руки и ноги. Ужасно хотелось есть, но с завтраком почему-то припозднились. Димон сидел, повернувшись ко мне спиной и прижавшись к стене, я видел, как маленькими глотками он пил воду из бутылки. Я побоялся разрушать тишину, было страшно спрашивать его о самочувствии, но Прохвост был жив, и уже это хорошая новость.

— Как себя чувствуешь? — он первым задал этот вопрос.

Я осторожно обошёл друга, сел так, чтобы видеть его лицо.

— Да вроде ничего, затёк только весь. Ты как?

Я затаил дыхание в ожидании ответа. Лицо Димона напряглось, я видел, что он с трудом терпел боль, но, несмотря на это, всё же смог выдавить некое подобие улыбки.

— Чёрт знает, не могу понять. Ночью, похоже, у меня был жар, всё в каком-то бреду... А ты чего так уснул?

— На спине слишком удобно, решил разнообразить, — описывать то, что произошло ночью, и свои последующие мучения у меня не было никакого желания.

Пока друг подбирал слова, анализируя мои остроты, я, не церемонясь, приложил руку к его лбу. Температура спала, тридцать семь максимум, даже синяк под глазом чуть уменьшился в размерах и заметно побледнел.

— Вчера врач не приходил, скорее всего, будет сегодня, — я деловито покачал головой. — Тебе нужен еще укол антибиотика.

Я положил руку на бедро Димона, чуть выше раны, импульс сосредоточился в пальцах без особого усилия. И хоть я восстановился после ночной процедуры, чувствовал: в этот раз энергии уйдёт не меньше.

— Ты что делаешь? — Хворостов не сопротивлялся, но был явно не в восторге от того, что я беспокою его ногу.

— Посиди чуть-чуть не дёргаясь.

Мысль о том, что я могу помочь другу восстановить здоровье, впилась мне в голову стрелой. Целительский сеанс начался с легкого покалывания и перерос в горячий поток, который неожиданно ударил мне в ладонь. Хворостов зашипел, сжав зубы, но исполнил мою просьбу — не позволил себе вырваться из моей хватки.

— Что за хрень?! — его лицо вытянулось от изумления, когда болевой спазм прошёл. — Ты как это делаешь?

Я все ещё сосредоточен на исцелении, успокаивая разгоряченную плоть Димона в области раны, с неподдельным интересом анализировал поступающий обратный сигнал. Закрыв глаза, я словно наяву видел поврежденные ткани, свинцовую пулю, застрявшую в мышцах. Когда запас энергии иссяк, я откинулся назад и буквально сполз по стене. Ощущение усталости как от трехкилометровой пробежки. Хворостов с интересом оглядывал полученный результат, тыкал пальцем в бедро, где я только что держал руку.

— До сих пор чувствую тепло... ты как это вообще?

— У меня вроде как дар есть... — я перевёл дыхание. — Крысу когда-то лечил, вернее, просто поддерживал её жизнь...

— Чего? — Димон хлопал глазами, круглыми, как два пятака.

— Не спрашивай... я сам не понимаю, что происходит...

На данный момент это был самый простой ответ. Мы как по команде подняли головы, дверь в подвал открылась, в проёме показалась фигура Василия.

— Ну, как спалось?

— Прекрасно! — бросил Димон через плечо, шепнул мне на ухо: — Этот козёл вчера отобрал у меня обезболивающее.

Действительно козёл, мне пришлось побороть приступ праведного негодования, я вышел ему навстречу:

— Мы сегодня без завтрака?

— Врач прибудет с минуты на минуту, он будет колоть лекарства натощак. И в этот раз ведите себя приличнее, никаких резких движений, а то останетесь без врачебной помощи! — Василий высокомерно стрельнул глазами и ушёл.

Как только мы с Димоном остались наедине, продолжили прерванный разговор.

— Какого хрена, ты что, целитель?! — Хворостов плевался, с трудом переваривая полученную информацию.

— Ну, типа того... — я развёл руками.

— А как же ты говорил, что не имеешь никаких способностей? Ты что, мне врал? — на лице Димона застыла детская обида. — Похоже, мы подбираемся к причинам, почему к тебе возвращается кольцо...

— Навряд ли, здесь нет ничего общего, я ничего не делал с кольцом, я не вру!

Слова друга на мгновение поселили во мне сомнения, но что правда, то правда: никакого осознанного воздействия на перстень я никогда не осуществлял.

— Кольцо еще не вернулось? — Димон облизнул губы, я видел, что он что-то задумал, этот взгляд ни с чем не перепутать.

— Не знаю, я отдал его Урицкому вечером, навряд ли он успел продать кольцо.

Я похлопал себя по карманам, но удивить друга было нечем.

— Хорошо! — Хворостов решительно смотрел на дверь подвала. — Тогда поступим так: не вздумай говорить об этих своих способностях нашим "дружкам", а мы уж найдём им правильное применение...

— Ты что задумал? — и почему мне всегда становилось плохо от этой решительности Димона?

Хворостов не успел ответить, дверь в подвал открылась, наш пузатый эскулап появился на пороге. Он снова фальшиво улыбался. А я был рад, что врач не обошёл нас своим вниманием. В конце концов, я мог отдавать другу лишь часть своей энергии, и о полноценном лечении тут говорить не приходилось.

* * *

После планового осмотра врач быстро ретировался. Как и предостерёг Василий, в этот раз мы встретили эскулапа со смиренной покорностью. Димон даже что-то сухо отвечал на стандартные вопросы и вроде бы даже нигде не соврал. По крайней мере, по поводу боли точно. Прохвост даже выпросил новые обезболивающие таблетки взамен отобранных Василием, и, недовольно поворчав, врач все же выдал ему новую порцию. Закрывая за доктором дверь, Василий смерил нас подозрительным взглядом. Мы действительно вели себя слишком тихо.

— Ну что думаешь? Когда ты сумеешь поставить меня на ноги? — прошептал Димон сквозь зубы.

Почти всё время, пока доктор осматривал его, Хворостов не спускал с Василия пристального взгляда.

— Я не знаю, я никогда не лечил людей...

Я задумчиво смотрел на свои руки. Мало того, что у меня не было опыта в этом деле, так мой единственный пациент всё же умер.

— Тогда начнём экспериментировать сразу после обеда!

— Я не уверен, что это поможет...

Димон добил меня своей коронной фразой:

— Не узнаем, не попробовав!

Василий вернулся в подвал, когда врач был выставлен за дверь особняка. Цепной пёс Урицкого противно улыбался:

— Ну что, туалет пока открыт для посещения, или вы будете мочиться в штаны, детки?

Димон молчал, и его взгляд не менялся, даже когда мы выбрались из подвала. Я поспешил отвести друга от Василия как можно быстрее. Чувствовал, как Хворостов еле сдерживается, чтобы не нагрубить охраннику. Как и прежде, я помогал Димону идти, подставив плечо. Он хромал, шипя от боли при каждом шаге. Уже в туалете он шепнул мне:

— Мне больно не так сильно, но они не должны об этом знать...

Почему-то я не поверил ему: или сомневался в собственных силах, или испарина на лбу приятеля говорила совершенно об обратном.

— Что ты задумал?

Хворостов лишь вымученно улыбнулся. Ответ на этот вопрос очевиден, Димон, как и я, хотел только одного — побыстрее покинуть эту тюрьму.

Обратно в подвал мы вернулись уже в сопровождении Марии. Служанка Урицкого оценивающе посмотрела на наши помятые рожи и словно заподозрила что-то неладное, но не осмелилась произнести это вслух. На мгновение я подумал, что она боится Василия не меньше нас. Под его тяжелое сопящее дыхание и свинцовый взгляд, Мария забрала поднос с завтраком. Уже в дверях она одарила меня странным, загадочным взглядом. Ей было что сказать, но важный разговор намечался позднее. Хворостов упал на матрасы и вытянул больную ногу, когда мы наконец остались вдвоём.

— Давай лечи...

Так просто было это сказать и так мучительно больно сделать. Я оставался на коленях всё время, пока проводил сеанс. Сел спиной к двери, чтобы случайно зашедшие люди не увидели этого действа. Не думаю, что тот же Василий сообразит, в чём подвох, но Мария... Мне начинало казаться: она несколько иначе понимает наше положение, но даже несмотря на это, не стоило ждать от неё помощи. Скорее, Урицкий будет подсылать горничную, чтобы втереться к нам в доверие и выведать несуществующие тайны. В подвале я чувствовал враждебность даже от голых стен, что уж там говорить об обитателях особняка. Импульс вошёл в тело друга, заставив того задрожать от боли. Он зашипел как змея, прикусил кулак, но не позволил себе издать ни звука.

— Мне всё это не нравится... — я отдернул руки, но Димон схватил меня за запястье.

— Не обращай внимания, делай, что должен! — он перевернулся на бок и всячески отстранился от мира.

Его организм очень болезненно реагировал на инородное тело, и чем быстрее я запущу защитные процессы, тем быстрее изолирую горячую точку. Мне в голову пришла странная, словно чужая мысль: без боли нет исцеления!

* * *

Время в подвале от безделья тянулось так долго, что между трапезами мы всё больше спали. Димону проще, на обеды и ужины у него чуйка, поэтому просыпался он всегда раньше меня и еле расталкивал. Поначалу такое положение дел его раздражало, но потом, смекнув, что на его лечение я трачу огромные силы, перестал подкалывать по этому поводу. После обеда мы провели еще один целительский сеанс, Хворостов в этот раз даже почти не дергался, хотя я видел, как мокли его глаза. Трудно представить, какие муки он испытывал при этом, да и вообще нам сильно повезло, что пуля не задела артерию. Перед ужином я проснулся сам, несколько минут смотрел в черный потолок.

— Странно, Аркадий так и не спустился за кольцом...

— А оно вернулось?

— Да... — я уже крутил перстень в руках, пытался за холодом бронзы почувствовать что-то особенное, то, что мы всё время упускали из виду, но как я ни пытался взаимодействовать с семейной реликвией, почувствовать ничего не смог.

— Как думаешь, нас ищут? — прозвучал робкий голос друга в темноте.

— Я не знаю, сколько дней прошло? Я родителям не звонил, наверное, неделю до похищения, думаю, мои переполошатся только спустя еще недели две... а твои?

— А моим вообще не до меня... — Димон грустно усмехнулся. — И из общаги съехали, как назло, никто не заметит нашего исчезновения там.

— Слушай, но в деканате заметят, пара пропусков, и хватятся! — я уцепился за эту мысль как за спасительную соломинку.

— Ага, заметят и отчислят к чертовой матери! — Хворостов даже не хотел шутить на эту тему, впрочем, я тоже быстро уловил его настрой.

Нас действительно могли выгнать из универа, ходи потом доказывай, что во время сессии сидел в сыром подвале с завязанными руками, а не тусил по клубам с девочками. Кольцо выскользнуло из моих рук и звякнуло о пол.

— Может, Урицкий потерял к нам интерес?

— Ага, держи карман шире... — Димон проговорил это в такт открывшейся в подвал двери.

На пороге ухмылялся Василий. Кобура с пистолетом смотрелась на нём выразительной тенью.

— Время ужина! — громогласно возвестил охранник.

Тут же зажегся свет, и к нам спустилась Мария. Поднос в её руках в этот раз оказался несколько меньших размеров. Она положила его на пол и отошла, покорно опустив голову.

— Эй, тут только одна порция, — я бросил это Василию и с ужасом осознал, что теперь они будут морить нас голодом.

— И что теперь? Прикажете нам драться за еду? — Хворостов даже не пытался встать, его бледное лицо почти не выражало эмоций, а язык едва слушался хозяина.

— Хорошая идея, — довольно хмыкнул Василий. — К сожалению, нет, здесь порция всего на одного лишь потому, что Аркадий Маркович снова желает разделить свою трапезу с тобой, повесть.

Злоба, с которой я услышал это неожиданное объявление, заставила меня насторожиться. Неужто Урицкий прознал о силе, что проснулась во мне и наших планах? Возможно ли, что в подвале тоже стояли камеры? Мы с Димоном многозначительно переглянулись.

— Не соглашайся, — процедил тот сквозь зубы.

— Никто вас и не спрашивает, и это совсем не предложение!

— Не стоит понапрасну пугать наших гостей, тем более, сегодня они вели себя намного тише. И я бы не советовал тебе, Роман, пропускать эту встречу, я хотел показать тебе кое-что важное, — сам Урицкий пожаловал к нам в гости.

На его лице сияла самодовольная улыбка, он что-то шепнул Василию, после чего уже все вместе они поспешили убраться восвояси. Перед уходом Мария снова одарила меня каким-то странным, оценивающим взглядом, это не ускользнуло от внимания даже Димона.

— Как-то непонятно она на тебя посмотрела, что-то хочет сказать?

Он придвинулся к подносу, быстро раскидал ужин по краям тарелки, разделив его на две равные части.

— Если действительно что-то хочет сказать, давно бы уже сказала, — эта ситуация не вызывала во мне ничего, кроме раздражения. И уже понимая суть Урицкого, я не спешил отказываться от его очередного приглашения к столу.

— Ты это... ешь всё сам, — мне пришлось напрячься, ожидая очередную волну возмущения, которыми Димон любил разбрасываться налево и направо при малейшей возможности.

— Что так? — он застыл с ложкой во рту.

— Урицкий просто так не отстанет. Я думаю, будет лучше для нас, если и сегодня я пообщаюсь с ним за ужином, — как ни старался я придать голосу твёрдость, что пресекла бы любые попытки Хворостова на сопротивление, лицо друга вытянулось от недоумения и тут же скривилось от злобы, приправленной омерзением.

— Да ты с ума сошёл?! Даже не думай идти у него на поводу!

— Нам придётся принять условия его игры! — в правильности выбранного пути я уже не сомневался.

— Я тебя не пущу! — Хворостов вцепился в мой рукав.

— А я не прощу себя, если не смогу вызволить нас отсюда, — я улыбнулся, положив другу руку на плечо.

Димон хотел что-то сказать, но дверь в подвал отворилась снова. Василий поманил меня пальцем:

— Повесть, на выход, и кольцо не забудь!

* * *

Я тщетно искал возможности заговорить с Василием первым, тем для разговоров просто не оказалось, а любой даже незначительный вопрос мог быть расценен им как провокация. Соблюдая тишину, мы вошли в главный зал особняка. Обилие часов бросалось в глаза каждый раз, когда я их видел, и вроде ничего нового, но почему-то эта черта дома вызывала во мне странную тревогу и даже подозрение. Помнится, Василий обсуждал эту тему с неохотой, общие неудобства сближали не хуже общих врагов, но мысли, крутившиеся в голове, никак не хотели превращаться в слова. На кухне кипела работа, краем глаза и на короткое мгновение я увидел Марию; её руки были в муке, она что-то рассказывала и показывала человеку, оставшемуся вне поля моего зрения. Легким ударом в грудь Василий вернул моё внимание.

— Даже не думай что-то тут вынюхивать!

— Тогда завяжи мне глаза! — я не ожидал выдать что-то столь дерзкое, но по сути был прав. Уж если держите нас в заложниках, будьте любезны следовать канонам жанра и любое конвоирование производить строго по методичкам.

Василий сально усмехнулся, но не предпринял никаких радикальных действий. Не мудрено, на это наложил вето сам Урицкий, а Василий не мог нарушить приказ. Мы поднимались по ступенькам на второй этаж. Часов становилось больше, некоторые мне удалось рассмотреть вполне детально, но никаких отклонений в увиденном я не обнаружил, причём по мере наибольшего скопления хронометров закономерно усиливалось и их тиканье, а его разнобой уже ощутимо действовал на нервы.

— И как вам только не мешает этот шум?

— Мешает, — Василий оставался лаконичным, несмотря ни на что, однако ведая то или нет, но он всё же дал мне пищу для размышлений.

Часы мешали, но убрать их было нельзя. Что же происходило в этих стенах?

На этот раз Урицкий встретил меня, встав из-за стола, он улыбался, но глаза нашего злодея почему-то были потухшими, то ли от какой-то боли, то ли от зимней хандры. Я скосил взгляд на его правую руку, вдруг подумав, что он протянет её для рукопожатия, но этого не произошло, Урицкий поджал её к телу, всячески оберегая. Я молча прошёл на место, где сидел в прошлый раз. Ужин еще не доставили, но столовые приборы в полной боевой готовности.

— Как самочувствие твоего друга? — Аркадий старался показать свою заботу, максимально очеловечить свой образ в моих глазах, но невольно коснулся той темы, о которой мне не хотелось бы даже думать.

— Ему нужна медицинская помощь, — сухо проговорил я.

Чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось потупить взгляд. Если Урицкий узнает, что я излечиваю друга, нас как минимум разведут по разным темницам, а этого я допустить никак не мог.

— Конечно, врач будет завтра утром, но я вижу, что ему становится лучше, таблетки и уколы помогают? — от приторной улыбки Аркадия и воспоминаний о том, как его цепной пёс отобрал у Димона обезболивающие, мне стало душно, хотелось плюнуть на всё, развернуться и уйти.

Я ограничился многозначительным молчанием.

— Прекрасно, я рад, что он идёт на поправку.

Урицкий потянулся к журналу, который всё время лежал у него под рукой. Я заметил его сразу, но не придал особого значения. Небрежная кипа телесного цвета с топорно обрезанными страницами: по углам они торчали вразнобой.

— Знаешь, что это? — Аркадий пододвинул журнал мне и заерзал на стуле.

Его глаза блестели, как у ребёнка, Урицкому не терпелось похвастаться передо мной своей очередной диковинкой. А ведь и гостей у него бывало мало, стулья большого стола почти никогда не использовались, по ним это было видно. Урицкий как рак-отшельник, вот только человек — это стадное животное, и ему периодически нужно с кем-то поговорить.

Я устало взглянул на книжицу и осторожно взял в руки. Она оказалась без твердого переплёта, со страницами, выполненными из какого-то странного материала и небрежно сплетёнными между собой обычной бечевкой. Титульного листа нет, а мелкие буквы написаны от руки, да и еще на латинском языке. Мне почему-то остро захотелось кинуть этот альманах куда подальше: от страниц веяло странным холодом.

— Что это? — я брезгливо положил книгу обратно на стол. — Отвратительная вещь...

— Это потерянные страницы знаменитого кодекс Гигас! — Урицкий возвестил это так пафосно и громогласно, что мне показалось: нас снимают на скрытую камеру. — Что-нибудь слышал о такой?

— Не уверен... От неё веет чем-то нехорошим, — я еще раз оглядел ветхий антиквариат, хотя прикасался к нему без радости.

Страницы кодекс Гигас были огромны, ими можно легко обернуть, например, курицу, поэтому неизвестный энтузиаст аккуратно разрезал страницы поперёк и сшил в одну маленькую книжку, правда, и читать её приходилось корешком вверх, как школьный альбом для рисования.

— А лупа-то зачем? Текст вроде различим.

В мою руку выпало маленькое стёклышко размером с пятирублёвую монету без огранки и хоть каких-то иных следов обработки. Оно было прикреплено к книге ветхой, почерневшей от времени цепочкой. В листах есть даже специальная выемка под стекло. Урицкий взял брошюру из моих рук.

— Видимо, тот, кто прикрепил его сюда, был не только подслеповат, но и глуповат. Это обычное стекло, оно ничего не увеличивает.

Как мило, а самое интересное: что в этом фолианте форменного идиотизма нашёл такого важного Урицкий? Подобное притягивается подобным?

— Это и есть та самая вещь, которую вы хотели мне показать? — я скептически посмотрел на это несомненное сокровище.

Урицкий сдержанно рассмеялся:

— Нет, конечно, подумаешь, какие-то потерянные страницы какого-то кодекса Гигас, что может быть в этом интересного, не так ли?

Ирония Урицкого натолкнула меня на мысль о собственном невежестве, но что же теперь: посыпать голову пеплом? Ну вот только не перед этим напыщенным франтом! Ходы конём обычно не подводили меня, вот и в этот раз спесивый конь моего юношеского максимализма грозно стукнул копытом:

— И что могут ваши фолианты? Может быть, возвращаться после продажи?

— Ах, от твоего кольца была бы большая польза, если бы ты сам управлял им! — милая улыбка Аркадия не на шутку раззадоривала мою злость.

Дверь отворилась, и к разгару нашей беседы подоспела Мария. Она быстро расставляла тарелки с едой.

— Быть может, я и не управляю кольцом, но в нём сокрыто больше тайн, чем в ваших побрякушках! — в накаляющемся разговоре меня нисколько не смутило присутствие служанки, впрочем, как и хозяина особняка.

— Сокрытые тайны... — Урицкий засмеялся, явно услышав то, что хотел, он откинулся на спинку массивного кресла, сцепил пальцы в замок. — А ты знаешь, что этот фолиант рассказывает кое о чём странном? Кодекс Гигас, или как ты там назвал книгу: побрякушка? В общем, эта побрякушка размером с половину этой столешницы, была написана неизвестным монахом всего за одну ночь где-то в средних веках. По поверью, в него вселился дьявол и заставил всю ночь трудиться над книгой без сна и отдыха. Если бы ты видел объем его работы, возможно, отнёсся бы к книге иначе...

— Поверье? Враньё всё это! — в этот раз прикасаться к ужину даже не хотелось; раскладывая мою порцию ужина, Мария прислонилась ко мне и как бы невзначай коснулась кармана джинсов.

Поскольку брать оттуда было нечего, я смело предположил, что кухарка что-то мне подкинула. Я не подал вида, но решил отвлечь внимание Урицкого, дав ему возможность посмаковать собственное превосходство:

— И какие же тайны содержат эти ваши страницы?

— Вот! Правильный вопрос, Роман! — Урицкий расплылся в довольной улыбке. — Если ты не возражаешь, то я чуть расскажу тебе о книге, из которой были вырваны эти страницы.

Мне не сильно хотелось слышать эту несомненно увлекательную историю, но следовало дождаться ухода Марии. Я незаметно положил руку на карман, нащупав в нём бумажный листок.

— Кодекс, как ты понимаешь из названия, был сбором различной информации, туда переписали все заветы, труды Иосифа Флавия, Исидора Севильского и многих других, в книге содержатся даже трактаты о медицине, и до определённого времени было и кое-что еще... — Урицкий властно положил руку на свои страницы кодекса.

— И что же в них написано?

Я с трудом заставил себя прикоснуться к ужину; заталкивая в рот кусок за куском, я следил за каждым движением Аркадия и пытался понять его замысел: если Мария подкинула мне предложение о побеге, насколько Урицкий приложил к этому руку, проверял ли он нас так?

— В них описаны существа, — я с удивлением увидел смятение на лице своего врага.

Похоже, Аркадий едва понимал сам то, о чём рассказывает.

— Что это за существа?

Повисшее напряжение окончательно отбило мой аппетит, в то время как Урицкий наоборот набросился на еду с удвоенной силой, он явно нервничал.

— В книге говорится, что это иная форма жизни, энергетическая. Мы не можем увидеть их глазами, но можем почувствовать.

— Вы это... серьезно?

— Да, так написано здесь, видимо, из-за этого откровения страницы и были вырезаны из кодекса... — Урицкий ещё раз коснулся брошюры, на всякий случай он пояснил свою позицию: — И я верю этому.

— Какое-то безумие...

Я достал из кармана кольцо и положил в центр стола; я надеялся, Урицкий сжалится надо мной и отпустит в подвал, но Аркадий имел другие планы.

— Это может звучать как бред, но в книге описан метод, как выйти с ними на контакт, — он словно пытался втянуть меня в какую-то чудовищную авантюру.

Я твердо решил, что второго Хворостова мне в жизни не надо.

— Вы вроде взрослый человек, а верите в идиотские сказки... — я хотел встать из-за стола и красиво уйти, но побоялся совершать лишние движения, хозяин особняка болен на всю голову, поэтому я молчаливо ожидал его команды, чтобы покинуть стол.

— Твой максимализм умиляет меня даже больше, чем твоя злость, — Аркадий потянулся, чтобы похлопать меня по плечу, но неловко дернулся и схватился за правую руку.

Сегодня он оберегал её по-особенному, ни разу не использовал во время трапезы, упорно прятал.

— Я покажу тебе машину, которую смог собрать по этим чертежам.

Урицкий вытер руку и открыл брошюру на предпоследней странице. Он протянул её мне и указал на рисунок во весь лист. На пергаменте действительно был изображен какой-то механизм, но у меня не было желания рассматривать его более подробно.

— Спасибо, я наелся... — я смерил Аркадия безразличным взглядом, он щелкнул пальцами, и через минуту я уже шёл в подвал в сопровождении Василия.

— Твой шеф сошёл с ума, — я сказал ему уже в дверях подвала, надеялся вытащить из цепного пса Урицкого хоть какие-то эмоции, но взгляд Василия похолодел, он толкнул меня на лестницу с особенной жесткостью, да так, что я едва не пересчитал задницей ступеньки.

Он так же молчаливо закрыл дверь и ушёл. Похоже, не так уж и безнадёжен был этот охранник, и сам понимал весь драматизм ситуации.

Димон ждал моего возвращения не сомкнув глаз:

— Что там было?

— Мария передала нам какое-то послание, — я не решился пересказывать Хворостову весь бред, который услышал от Урицкого, куда больше меня интересовала та бумажка, которую в кармане оставила служанка.

— Что там? — Димон подскочил с места и, почти не хромая, добрался до меня.

Я развернул сложенный вдвое клочок и вчитался в текст. От короткого предложения меня покачнуло, и я отдал бумагу другу, истерично смеясь в кулак.

— Да что там? — Хворостов жадно впился в текст глазами и озадаченно почесал макушку: — Это что, шутка такая?

— Ага, прям обхохочешься, — уже не в силах стоять на ногах, я сел на матрас.

Димон вернул мне послание, чем лишь усилил мой истерический смех. Всего два слова, но в нашей ситуации они казались просто эталоном сарказма. Аккуратным почерком на белом клочке было выведено: "Помогите нам"!