Исчезновения Драко Малфоя (гет)

Примечания:

Автор позволила себе изменить одну деталь в каноне.

Середина октября

— Я больше не могу, — прохрипел Рон. — С меня хватит.

Он крутанулся. Удушающая тьма сомкнулась, и в следующий миг Рон Уизли мчался прочь от коттеджа Поттеров, прочь от лучшего друга и девушки, которая, казалось, разделит с ним будущее, прочь от жгучего тошнотворного ощущения из-за отказа.

«Домой», — билась отчаянная мысль. Прямо сейчас Рону было плевать и на Грин-де-Вальда, и на могущественные палочки, и на медальон Амбридж. Он думал лишь о том, чтобы сбежать от обиды Гермионы, от удивления и чувства неловкости на лице Гарри, от холодной злости Малфоя. Он больше не мог там находиться. Ни дня.

Рон выскочил из темноты у редкого леса вблизи Оттери-Сент-Кэчпоул. Сюда обычно перемещались все местные волшебники: далеко от деревни, так что маглы не услышат, да и на лес были наложены маглоотталкивающие чары, чтобы развернуть назад всех, кто решил прогуляться.

Тем поразительнее оказалось аппарировать не в темное тихое местечко в лесу, а посреди лагеря в свете костра. Его встретила не ночная тишина, а торжествующий вопль:

— Импедимента!

Рон не успел даже потянуться за палочкой. Его тут же снесло с ног. Спина врезалась в дерево, по голове прилетело веткой, и за закрытыми веками заплясали звезды.

— Кто это там, Струпьяр? — произнес сиплый радостный голос.

Когда перед глазами прояснилось, Рон разглядел, что его с разных сторон окружают человек пять мужчин и женщин неопрятного вида. Он попытался нащупать палочку, но веревки уже обвились, прижав его к дереву так крепко, что не шелохнуться.

— Похож на школьника, — отозвался тот, кого назвали Струпьяром, подбираясь ближе. — Смит, дай-ка список прогульщиков.

Пока женщина ковырялась в рюкзаке на месте привала, Рон заметил по другую сторону костра ряд скрюченных фигур. На их руках и ногах поблескивали кандалы. Все теории, что это ловушка для Гарри, тут же рассеялись. «Охотники за головами», — догадался он. Должно быть, они искали маглорожденных и тех сторонников Ордена, которые подались в бега.

— Как звать, рыжий? — Струпьяр подошел ближе к Рону. Изо рта у него воняло, будто он сто лет не чистил зубы.

— Ст-Стэн... Шанпайк, — выдавил Рон, еще не продышавшись после удара об дерево.

— Фига с два, — не повелся Струпьяр. — Стэна Шанпайка мы знаем, он подкидывает нам работенку.

Кулак Струпьяра с кольцами на пальцах ударил Рона в челюсть — перед глазами вспыхнуло. Рон обмяк, вокруг послышались смешки.

В голове крутился вихрь самых страшных ругательств. Почему он не учел такое развитие событий? Почему ушел из штаб-квартиры, даже не вынув палочки?

Штаб-квартира... Сердце Рона ушло в пятки. Если его сочтут прогульщиком и отправят в школу, Снейп прочтет в его разуме Тайну.

В ту секунду вся обида Рона на друзей отступила перед слепой паникой. Он не выдаст их Снейпу.

— Меня нет... в списке, — выдохнул он. — Закончил Хогвартс... давным-давно.

По нему прошлись оценивающими взглядами.

— Высоковат, — проворчал кто-то. — Может, и постарше, чем выглядит. Из сбежавших грязнокровок, значит?..

— Нет, я в-возвращаюсь домой, вот и все... я живу в Оттери-Сент-Кэчпоул... ездил по делам...

— Ой, правда? — ощерилась та, что со списком. — Так звать-то тебя как и адрес какой? У нас тут все местные зарегистрированы, знаешь ли.

Рон уставился на стопку пергамента в ее руках.

— Я...

Охотники за головами довольно осклабились.

— Грязнокровка, значит, — сказала женщина с бумагами под согласные шепотки окружающих.

За шиворот словно ледяной воды вылили: до Рона вдруг дошло, что вариант с грязнокровкой еще хуже, чем с Хогвартсом. Если решат, что он скрывается от закона, его приведут в Министерство. Кто-нибудь узнает сына Артура Уизли, одного из шести человек, кто вломился в Отдел тайн.

Кто-нибудь догадается, что он скрывался вместе с Гарри. Его передадут не Снейпу, а Беллатрисе Лестрейндж.

Впервые за все время Рон ощутил груз ответственности Хранителя Тайны. Вспомнилось, как он гордился собой в ту ночь, когда согласился оберегать штаб-квартиру, а Гермиона и Гарри смотрели на него с уверенностью, от которой в груди распирало. Теперь же, яростно дергаясь в путах, Рон думал о них. Ждут ли его возвращения? Пойдут ли спать, рассчитывая увидеть его утром, а вместо этого проснутся посреди ночи под безумный смех Беллатрисы, женщины, которая вырвала из его разума Тайну?

— Эй, рыжий, я все еще не услышал, как тебя звать, — вкрадчиво произнес Струпьяр, подступая ближе. Разум захлестнула паника. Ему нужно время. И план. А ничего не было.

— Иди к черту, — выплюнул Рон, извиваясь у дерева.

Еще один удар. На этот раз — точно в нос.

Хруст. Боль стрельнула прямиком в мозг, и Рон сделал единственное, до чего додумался, чтобы выиграть время: повалился вперед, притворившись без сознания.

Судя по звуку, Струпьяр сплюнул под ноги.

— Хлюпик. Вы трое, обыщите этого и бросьте к остальным. Допросим его хорошенько утром.

Чьи-то руки просунулись в карманы, протиснувшись под веревками. Одна выдернула палочку, а когда дело дошло до штанов, случилось нечто странное. Один из охотников ощупывал передние карманы, где всегда лежал делюминатор. Рон помнил, что аппарировал вместе с ним... и все же охотник промолчал, словно и не нашел ничего.

Когда веревки разрезали, Рон повалился на землю куклой. Кто-то поймал его, а потом сшиб ногой на траву под всеобщий смех. Заныли ребра. Рон прикинул, не получится ли выхватить чужую палочку и прорваться на свободу, но охотников было слишком много: трое следили за ним, еще трое моментально включатся в драку.

После обыска Рона проволокли через весь лагерь и бросили у бревна. Он едва не застонал, когда в позвоночник впился твердый сучок. Вокруг него обвились магические цепи, и шаги удалились.

Еще нескоро Рон осмелился украдкой оглядеться из-под ресниц.

Глаза непроизвольно распахнулись. Прямо на него смотрели Тед Тонкс и Дин Томас. Светлые волосы Теда покрывала грязь, а большой живот обвис, словно от длительного голода. От Дина остались кожа да кости, темное лицо блестело в отсветах костра.

Рон открыл рот, но Тед выдохнул, не отрывая глаз от земли:

— Не сейчас, сынок.

И Рон сомкнул веки. В лице пульсировала острая боль, по кругу, от челюсти к носу и обратно. Прошло много времени, прежде чем последние егеря разошлись по палаткам. Пленники остались ночевать на улице.

И только тогда они рискнули завязать разговор.

— Тед, — прошептал Рон, усаживаясь прямо. — Дин.

Взгляд перебежал на других пленников: двух девушек, похоже, сестер, которые жались друг к другу у конца бревна, и мужчину с другой стороны от Дина, который выглядел смутно знакомым.

— Я Дирк Крессвелл, — шепотом представился мужчина. — Ты же сын Артура?

— Ага.

Теперь Рон вспомнил их единственную встречу в Министерстве: мужчина из Управления по связям с гоблинами, где вечно не хватало сотрудников, с кругами под глазами из-за бессонных ночей от подготовки к защите гоблинов в суде. Дирк выглядел вдвойне уставшим, его темные кудри были всклокочены, а одежда порвана.

— Что случилось? — прошептал Дин. — Я думал, ты дома, валяешься больной.

Рон замялся, слизывая кровь с губ.

— Не могу рассказать. Так безопаснее.

— Ясно. А Гарри? Гермиона?

Рона кольнул стыд.

— У них все нормально, — пробормотал он. — Слушайте, мне надо сбежать. Сможете помочь? С цепями или там...

Тед Тонкс покачал головой.

— Думаешь, мы не сбежали бы, если бы знали как? — ответил он, но по-доброму.

Рон попробовал забраться в передний карман, где лежал делюминатор, но цепи не поддавались. В конце концов он сдался. Да и смысл пыжиться? За прошедшие месяцы серебряная зажигалка не проявила себя никак иначе, чем обычный выключатель.

«Как всегда», — проскочила горькая мысль. Гарри завещали меч Гриффиндора. Гермионе досталось таинственное сообщение о Грин-де-Вальде. А что получил Рон? Игрушку.

— Слушайте, — зашептал он, — мне нельзя попасть к Снейпу или к Пожирателям. Это важно. — Он выразительно посмотрел на остальных, надеясь без слов передать, что имеет в виду дела Ордена.

— Других вариантов нет, — обреченно ответил Дин. — Без правильной родословной меня отправят в Министерство на суд.

Тед кивнул.

— Со мной так же, — прошептал он, в утешение слегка подтолкнув Дина коленом. — Отсидим год или поменьше в Азкабане за ношение палочек, потом нас отпустят... жить к маглам и как они.

— Предупреждаю... — В слабом свете тлеющего костра серьезное лицо Дирка Крессвелла выглядело особо осунувшимся. — Судом это можно назвать с натяжкой.

— Вас уже судили? — спросил Рон.

Крессвелл кивнул.

— Подделал семейное древо. Удалось сбежать по дороге в Азкабан. Меня вернут прямиком туда, скорее всего.

У Рона перехватило горло. Вот она, стратегия. Интуитивная, как все, что посещали его прежде.

«Ну конечно», — подумал он, цепенея. Вспомнился первый курс и равнодушное лицо белой королевы. От него вновь требовалось пожертвовать собой.

— Вас вернут в Азкабан, — повторил он тихо, — и вопросов задавать не станут?

На нем скрестились три взгляда мрачного понимания.

Крессвелл согласно склонил голову.

— Не станут.

— Дирк, вы сбежали один? — спросил Рон с напускной бравадой. — Или, может, с другими приговоренными?

— С двумя, — Дирк облизнул потрескавшиеся губы. — Со взрослой волшебницей из команды обливиаторов и парнишкой, Сэмюэлем Берроузом. Ему года двадцать три — двадцать четыре. Чей-то помощник в Отделе происшествий и катастроф. Может, сойдешь за него.

— А Рон на него похож? — прошептал Дин.

Тед сморщил нос, пытаясь сдвинуть очки на место.

— Это неважно, Дин. У егерей нет описания внешности. В списках тысячи маглорожденных, куда уж тут... Только имя, возраст и чистота крови.

— А дементоры берут всех без разбора, — рот Крессвелла презрительно искривился. — Лишь бы получить новое теплое тело.

Волоски на шее Рона встали дыбом. В костре потрескивали догорающие угли. Крессвелл разглядывал Рона.

— Нас приговорили к пяти годам, Уизли. Ты уверен, что...

— Да, — коротко ответил Рон. — Выхода нет.

Когда же он перевернулся на другой бок, чтобы заснуть, страх окутал его, холодными пальцами сжав сердце.

* * *

Стоя на краю каменистого острова, Рон смотрел на тюрьму для волшебников с комом в горле.

Монолитная громада Азкабана тянулась ввысь к серому небу. Не кричали морские птицы, вокруг не было никаких признаков жизни. Весь остров словно был укрыт погребальным покровом. Даже отсюда, из точки аппарации в самом дальнем месте от тюрьмы, Рон ощущал волны пробирающего холода. За его плечом содрогнулся Дирк Крессвелл.

Рон увидел их, когда егеря толкнули пленных на дорогу: дементоров в балахонах, плывущих вдоль стен тюрьмы в своей жуткой манере. На фоне грубой скалы они смотрелись мелкими точками. «Помни, что Сириус выдержал, — сказал Рон себе. — Помни, что ты ни в чем не виноват...»

А в следующий миг взгляд упал на дверь впереди, эту черную щель в непроницаемой стене. От внезапного ужаса проскочила мысль вырваться из рук егерей.

Край острова, обрыв в бушующий океан.

Рон шагал дальше.

* * *

Бум. Дверь в камеру захлопнулась вслед за ввалившимся Роном. Щупальца холода проникли внутрь, сжали легкие так, что дыхание вырывалось как у астматика. Рон отпрянул от окошка, за прутьями которого маячил дементор.

Он смутно помнил, что убеждал себя о чем-то не забыть, чем-то ободрял себя... но здесь было так много дементоров. Коридоры кишели ими, как в муравейнике.

«Помни, — повторил он. — Помни...»

В памяти гуляло эхо. Существовал лишь страх этой крохотной камеры, страх безоружного, отчаявшегося пленника в тюремной робе. С него стащили мантию. Ее унесли обычные охранники из волшебников, которых можно было пересчитать по пальцам, а с ней пропало и успокоительное присутствие делюминатора.

Не осталось ничего, кроме изношенного одеяла на вонючем матрасе под окном. Им считался двухдюймовый зазор в стене, едва ли пропускающий свет. И все равно Рон наступил на матрас и приник глазом к щели. Он вглядывался в бесконечный океан, стараясь перевести дыхание. Стоял долго, пока не опустился закат и наступила ночь.

Худшая в его жизни. Рон плюхнулся на матрас, ловя ртом воздух: холод дементоров проникал в самую его суть. Окружающая тьма сомкнулась, выгоняя на поверхность мысли, преследующие его весь день.

«Ну конечно, ты попал сюда, Рон... всегда ведь был бесполезным... Лучше уж сгнить здесь... Вот Гарри никогда бы не сбежал... А Гермиона приготовила бы палочку...»

Рон пялился в потолок. Чем вообще он помог своим друзьям? Хоть раз? В Тайной комнате его отрезало из-за завала; он валялся без сознания, пока Гермиона и Гарри спасали Сириуса... в Отделе тайн на него напал мозг, на втором курсе его рвало слизняками из-за попытки защитить Гермиону...

Все стало яснее ясного. В сравнении с ними он был никем. Да, выиграл пару матчей по квиддичу, и что? Настоящей звездой команды был Гарри, все и так это знали. Фред и Джордж затмили его еще до вылета из школы, и Джинни начала оттеснять его на второй план, хоть и была младше.

При мысли о семье Рон свернулся клубком. Когда вообще мама или папа считали его особенным или талантливым? Возможно, когда ему прислали значок старосты... да, один хороший вечер... Рон цеплялся за воспоминание о том дне, празднике в его честь... но даже оно было подпорчено. Гермиона считала, что старостой назначат Гарри. Она удивилась безмерно, когда увидела со значком Рона.

Наверное, за прошлый год, пока он позорился с Лавандой, Гермиона поняла, что Гарри ей нравится гораздо сильнее. Если он выберется отсюда когда-нибудь, окажется, что они уже встречаются. Одаренная и Избранный. Над ним посмеются за то, что он бродил за ними хвостом, будто ему было среди них место.

Рон хватался за воспоминания с Гарри и Гермионой, за умиротворенные вечера в гостиной Гриффиндора, но даже счастливейшие образы пятнал тот факт, что он был самым обычным среди них троих, самым неинтересным среди семерых детей, невпечатляющим и ненужным. А его собственные желания... чувства к Гермионе, отчаянное стремление к одобрению... детские, унизительные.

В клетку хлынула новая волна холода: мимо проплыла пара дементоров. Рон перевернулся, дрожа, замерзая, дыша с трудом, — и почувствовал в кармане робы какой-то бугорок.

Удивление пересилило отчаяние. Он сунул руку в передний карман и, каким-то чудом, не иначе, нащупал теплый бок делюминатора.

В груди вспыхнула надежда, горло перехватило. Рон выхватил делюминатор, не понимая, как тот вернулся, но раз так, то как-нибудь поможет...

Он щелкнул серебряной крышкой. Ничего не случилось.

— Нет, — застонал Рон, стирая пот с лица. — Нет, нет...

Щелчок, второй, третий, еще и еще, но в камере не было ни искры света. Делюминатор не помог.

Рон рухнул на «койку» и сунул бесполезный предмет в дырку в матрасе, пряча глубоко в замызганном наполнителе. Пусть останется там навсегда, это напоминание о его собственной незначительности.

Выбившись из сил, Рон провалился в сон.

* * *

Дни в Азкабане не отличались друг от друга. Рон просыпался от кошмаров и машинально жевал жесткий хлеб, запивая водой, которые появлялись внутри камеры.

Каждый день на один час заключенных, которых держали в режиме минимальной изоляции, выпускали погулять во двор — мрачную площадку, засыпанную гравием, в окружении внутренних стен Азкабана. Рон проводил этот час в компании людей из своего сектора, куда входил и Дирк Крессвелл. Мужчина выглядел совсем потухшим. В первые дни у Рона еще мелькала смутная мысль, что некоторые лица ему знакомы. Тут — работник из кафе-мороженого Флориана Фортескью. Там — чей-то родитель, виденный на платформе номер девять и три четверти.

Позже и лица, и имена, и личности перестали волновать Рона. Осталась лишь бессмысленная привычка. Он гулял с Дирком Крессвеллом, а большинство других заключенных совсем ослабли и оставили надежду, лишь жались к стенам.

Каждый час походил на предыдущий. Рон лежал в камере, с ужасом ожидая характерный звук приближения дементоров, — те иногда застывали прямо за дверью. Когда они задерживались рядом, все эмоции обострялись. Он видел себя со стороны в безжалостно правдивом свете: Рон Уизли, парень, не достигший ничего, кроме близости к Гарри Поттеру.

Ближе к вечеру кормили второй раз. После шли часы непроницаемой тьмы. Одиночества, сопровождаемого чувством, будто ты, слой за слоем, лишаешься самого себя.

* * *

Время шло.

Рон не знал, сколько дней пробыл здесь или сколько недель, но точно не одну.

Он едва узнавал Дирка Крессвелла, когда их выводили на прогулку. В какой-то из дней мозг зафиксировал, что Дина Томаса и Теда Тонкса и вправду приговорили — ведь они оба были здесь, во дворе.

Вчетвером они устало бродили по кругу. Рону и в голову не пришло заговорить. Любопытство испарилось. Мир стал безжизненным. Бесцветным.

В итоге Рон больше не смог ходить. Он сидел у стены вместе со многими другими пленниками, и его ничто не смущало. Наоборот, правильным казалось раз и навсегда погрузиться в забвение.

* * *

Рон распахнул глаза. Он пытался заснуть, но был уверен, что услышал голос. Не стон, не крик, прокатившийся по коридору, а тихий, приглушенный голос в самой камере.

Значит, он сходил с ума. Это не вызвало такого уж удивления. Даже запихивать в себя еду становилось сложнее с каждым днем. Теперь дело за рассудком, ну конечно.

Подняв тяжелую голову, Рон ничего не услышал, но, едва опустился обратно и прижал ухо к матрасу, раздался слабый шепот:

«Рон».

Шепот исходил изнутри.

Рон сунул руку в дырку в наполнителе, пошарил там, пока не нащупал металлический бок делюминатора, и вытащил его дрожащими пальцами.

Изнутри долетел решительный голос Гарри: «Рон».

И в следующий миг был подхвачен беспокойством Гермионы: «Рон...»

Не понимая, что происходит, Рон щелкнул крышкой и заглянул внутрь. Там, в серебряных стенках, дрожали два огонька: легкие, невесомые, точно волоски с гривы молодого единорога. По одному за каждое слово.

Он щелкал крышкой раз за разом, но огоньки были слишком хилыми, чтобы вырваться и озарить помещение, как бывало прежде. Они едва подрагивали внутри.

— Гарри? — прохрипел Рон. — Гермиона? Вы... вы слышите меня?

Но ответа не было. Лишь слабое эхо их голосов, повторяющее его имя.

За дверью зашуршала мантия. Рон закрыл делюминатор, но, как только дементор удалился, вновь щелкнул крышкой, ища взглядом тусклое свечение. Делюминатор так долго лежал в матрасе, возможно, были и другие шепотки, а Рон не слышал.

Света хватало ровно настолько, чтобы разглядеть в темноте контур пальца. Завеса тоски плотно окружала разум, не позволяя мыслить здраво, но голоса из делюминатора достучались до какого-то животного инстинкта. «Они живы, — подумал Рон. — Где-то, но живы».

* * *

Вскоре же — или, наоборот, долгое время спустя, сложно было сказать — к двум голосам, один за другим, стали присоединяться новые. Рон теперь держал делюминатор в кармане, и потому услышал, когда они заговорили.

«Рон», — шепот-всхлип мамы. «Рон», — тонкий голос отца. «Рон», — Джинни, Невилл и Луна. Близнецы. Чарли, и Билл, и даже Флер Делакур.

Шепотки копились в делюминаторе, и поздно ночью Рон разглядывал маленький огонек там внутри. Тот ничем не мог помочь, но Рон вновь нашел в себе силы гулять во дворе тюрьмы.

Как-то днем, бредя в группе с остальными, он сжимал делюминатор в кармане. Простое прикосновение приносило облегчение. Может, это и было по-детски, ну и пусть.

Туман мрачности чуть рассеялся: Рон вспомнил, что ночью услышал ободряющее «Рон» от Симуса Финнигана.

Просипел:

— Ты виделся летом с Симусом?

Слова, нарушившие могильное безмолвие, возымели эффект разорвавшейся бомбы: все три спутника Рона застыли, глядя на него пустыми взглядами без проблеска надежды. От прежних Дина, Теда и Дирка мало что осталось, лица у всех осунулись до неузнаваемости.

— Симус, — повторил Дин едва ли не шепотом. — Ага... Оставался у него на неделю в августе.

— А до этого бывал в гостях?

Дин призадумался надолго, будто медленно пролистывал книгу воспоминаний. Потом ответил:

— Да. Перед чемпионатом по квиддичу... мы ходили с ним и его мамой.

— Чемпионат... — Перед глазами мелькнули цветные пятна. Палатки с трилистниками. Болгары, мечущиеся в воздухе под радостные крики стадиона. — Мы тебя не видели.

— Симус говорил, что видел вас. — Дин помедлил. — Тебя, Гарри и Гермиону.

— Ага, — выдавил Рон.

Остаток прогулки они не разговаривали.

В тот же вечер после заката Рон свернулся под тощим одеяльцем и щелкнул делюминатором. Заглянул внутрь, и на секунду все мышцы расслабились. Болезненные эмоции отступили под действием света.

Показалось или... тот горел ярче, чем прошлой ночью?

Рон отодвинул делюминатор от глаз. Да. Ошибки не было. Света хватало на то, чтобы разглядеть веснушки на коже, и внезапно на него свалилось осознание собственного тела и существования.

Он понял вдруг, насколько проголодался. Как волк.

Разум буксовал, но впервые за многие недели в нем формировалась осознанная мысль, отличная от замкнутого круга сокрушительных о собственной никчемности: «Почему свет стал ярче?»

Рон говорил с Дином во дворе. Тогда же сжимал в пальцах делюминатор.

Рон подался вперед и зашептал в него:

— Чемпионат мира по квиддичу... — зажмурился, свел брови, подбирая, что сказать. — Чемпионат мира по квиддичу... мне там п-понравилось.

Азкабан давил со всех сторон, рвал воспоминание, подсовывая образы, как Рон выставил себя дураком из-за вейл... что в конце дня на палаточный городок напали Пожиратели смерти... положили начало царству ужаса, которое привело к настоящему...

Но он не сводил глаз со света делюминатора.

— Мы сидели в верхней ложе, — просипел Рон. — Папа так радовался, что смог нас взять... Гарри тоже понравилось, мы забрали его от Дурслей, Гермионе в кои-то веки было интересно почитать о квиддиче... Лучшие места, а еще говорили, что ирландцы — лучшая команда последних десятилетий.

Рон дрожал, его тошнило. Слова отнимали слишком много сил. И все же прямо на его глазах пульсирующий свет нитей сплавился в бусину размером с ноготь. Рон смотрел на нее, пока, истощенный, не провалился в забытье.

* * *

Следующие дни проходили в агонии, но уже по-новому. Холод воздуха, неотступные голод и тоска, уродство тюрьмы, боль в каждом лице во дворе... все воспринималось острее прежнего, но Рон понимал: это оттого, что у него в голове прояснялось.

Каждую ночь он шептал в делюминатор счастливое воспоминание. Присутствие дементоров сказывалось тем, что мысли сами собой обращались к страху и тревоге, но Рон стискивал зубы и смотрел на свет до пятен перед глазами, говорил о хорошем, пересиливая себя.

И так снова получилось считать дни. В первый вечер он рассказывал о чемпионате по квиддичу. Во второй — о победе в матче на пятом курсе. И так продолжал.

Через неделю таких ночей Рон накрылся с головой одеялом и щелкнул крышкой делюминатора.

Оттуда вырвался свет. Бесформенный, размером с орех, он завис под одеялом, распространяя тепло, и Рон втянул воздух, впервые с попадания в Азкабан ощущая облегчение. И вдруг мысли завихрились, формируясь, сталкиваясь, усложняясь.

Рон вцепился в делюминатор, зашептав:

— Я... я делаю все возможное. Я берегу их.

Парящий перед ним шарик света стал размером с кулак. Рон подался вперед и вновь услышал голоса Гарри и Гермионы: «Рон».

— Я берегу их, — выдохнул он. — Все это время... я берег их.

Свет запульсировал и расширился.

Рон поднес делюминатор к самым губам. Тот был теплым, а от дыхания запотел. Пальцы стискивали зажигалку до побеления. Остро ощущалось биение собственного сердца и потрепанные нервы.

— Я здесь не просто так.

* * *

На следующий день поход Рона во двор был совсем другим. Впервые он заметил, какими коридорами дементоры вели их шаркающую группу на прогулку. Он запоминал дорогу и на следующий день, и после, пока не выучил наизусть.

Во дворе Рон держался трех своих спутников. Ему хотелось выпустить свет из делюминатора, чтобы придать сил друзьям, но дементоры, которые парили по периметру двора, наверняка отреагировали бы.

Поэтому Рон зашептал:

— Не останавливайтесь и не смотрите на меня. Я пронес кое-что с собой.

Они сбились с шага, но не остановились.

— Как, сынок? — прошептал Тед. — Если попадешься...

— Не попадусь. Вот. Держите.

Он сунул делюминатор Теду в ладонь — тот резко вздохнул. Отсутствие тепла почувствовалось сразу же: навалилась тоска.

— Поднесите руки ко рту, как будто дышите на них. И расскажите о чем-нибудь счастливом. О воспоминании.

Приветливое лицо Теда сравнялось цветом с пеплом. Рон слышал его тихие, вымученные слова:

— Нимфадора... моя Дора... день ее рождения. Дромеда рожала шесть часов. Когда мы взяли Дору на руки... мы плакали оба, были так счастливы. А Дромеда никогда не плачет.

Целый час они гуляли, передавали делюминатор и шептали воспоминания, притворяясь, что греют руки. Гуляя по двору, Рон отметил, что тот повторяет форму пятигранника. Что есть пять выходов и глухие стены без всяких окон.

В ту же ночь, впитав силу чужих воспоминаний, свет делюминатора разгорелся еще сильнее. Рон не осмелился надолго выпустить его в камере: дементоры непрерывно патрулировали коридор. Но день за днем они вчетвером гуляли и говорили; ночь за ночью счастливые воспоминания приходили к Рону со все большей легкостью. Теперь ему хватало сил не один час пересказывать запомнившиеся события, а когда доходило до квиддича, уже не так сильно тянуло сосредоточиться на феноменальном таланте Гарри, потенциале Джинни или клоунской надежности близнецов. Эти воспоминания были о Роне. В те моменты для делюминатора главным героем был он.

Как-то ночью Рон пересказывал ситуацию на третьем курсе, когда Снейп назвал Гермиону невыносимой всезнайкой, а Рон огрызнулся ему: «Вы задали вопрос, Гермиона знает на него ответ. Зачем спрашивать, если ответ не нужен!» Его тогда наказали, конечно, но счастье заключалось в гордости за Гермиону, в пораженном молчании притихшего класса, в ощущении ясности и бунта.

А затем, спонтанно, Рон зашептал:

— Я защищаю друзей.

Делюминатор обжег ладонь. Вздрогнув, Рон щелкнул крышкой. Выскочивший шарик света — с целый мандарин — яростно пульсировал. Рон вжался во влажную стену. Сияние будто бы вытолкнуло тошнотворную тьму, которой заросло нутро.

«Я защищаю друзей». Да, он ссорился с Гермионой, завидовал славе Гарри... но еще и обещал пройти с ними путь до конца, зная, что там может поджидать смерть. Он не перестанет за них сражаться. Таким не хвалятся, как числом отбитых мячей в квиддиче, о чем Рон однажды распалялся у озера. Это просто было фактом, которым, как вдруг оказалось, он гордился.

Рон посмотрел на свет, сглотнул и сказал:

— Да. Вот так вот. Я защищаю друзей и мою семью.

Свет мигнул, и Рон понял, что больше не может смотреть в центр шарика: слишком ярко.

Из коридора послышался шум. Испугавшись, Рон щелкнул делюминатором и рухнул на матрас. Его тут же охватили озноб и страх. Неужели дементоры почувствовали свет? Или хуже — раскрыли личность Рона? Накатила волна холода, в коридоре собралось множество дементоров...

Нет. Новый заключенный. Чей-то слабый голосок умолял:

— Нет... выпустите... пожалуйста, выпустите...

Даже захлопнувшаяся дверь соседней камеры не отрезала эха чужих мольб. Наоборот, голос словно пронзал стену — но лишь тихими всхлипами.

— Пожалуйста...

Рон подобрался к источнику звука и вдруг заметил в одном из камней глубокую трещину. Едва ли пару миллиметров шириной, она позволяла слышать, что происходит по соседству.

Рон дождался, пока все дементоры уйдут. Затем подтащил матрас в угол, прислонился к стене и прошептал в щель:

— Привет.

Плач. Он поднял голос насколько хватило смелости:

— Ты меня слышишь?

Плач оборвался. Послышались шлепки босых ног по мокрому камню. Затем — рваный шепот.

— Да. ...Кто ты?

— Я Рон. А ты?

За стеной молчали. Прижав ухо к щели, Рон вроде бы расслышал хлюпанье, будто вытерли нос, и легкое «бум», будто оперлись затылком о стену.

— Э-элейн, — шепот.

— Ага. Элейн. Как т... — Рон прикусил язык и скривился. «Как ты?» Конечно, не нормально.

Никогда-то у него не выходило приободрять людей. Молча обнять или сжать плечо — да, запросто, но когда нужно было разговаривать о чувствах... сколько раз Гермиона говорила, что он безнадежен? «Безнадежен», — пронесся эхом ее воображаемый голос, порожденный подкрадывающимися обратно отчаянием и мглой.

Сосредоточась на тепле от делюминатора, Рон сказал:

— Слушай, здесь ужасно, да, но надо держаться.

Элейн шмыгнула носом.

— И как же это сделать?

— Нас выпускают на час. Каждый день. Встретимся завтра во дворе.

Но завтра во дворе не оказалось никого нового. Рон провел этот час в компании Дина, Теда и Дирка, нашептывая воспоминания. Его спутники немного воспряли духом, подпитанные ежедневным прикосновением к делюминатору.

В тот же вечер, проглотив и не заметив скудный ужин, Рон плюхнулся на матрас и приблизил лицо к щели в стене.

— Эй, — прошептал он, — ты там?

Шаги по грязному полу соседней камеры. И Элейн ответила:

— Я здесь.

— Почему ты не вышла во двор?

— Не могу.

— Почему? Это поможет.

— Поможет? — повторила Элейн отстраненно. — Нет. Будет только хуже. Они...

Она опять плакала. Рон покосился на дверь. Из коридора не доносилось ни звука, поэтому он щелкнул делюминатором, попытавшись «перебросить» шар света через щель, но тот лишь завис у стены, остановленный преградой.

Снаружи угрожающе зашелестело. Рон погасил свет и привалился к стене, камера вновь оказалась во власти темноты.

— И з-зачем, — выдавила Элейн. — Зачем это в-все было... а теперь я все равно что...

Рон понемногу начинал паниковать.

— Не плачь, ладно? Пожалуйста, не плачь.

Ответа не было. Лишь всхлипы, и никто ей не поможет, никто не поможет никому из них...

Делюминатор в руке нагрелся.

— Расскажи мне счастливое воспоминание, — прошептал Рон.

Всхлипы сошли на нет.

— С-счастливое...

— Воспоминание, да. — Рон поднес делюминатор к самой щели. — Давай. Что угодно.

За стеной молчали. Потом она прохрипела:

— Каникулы с семьей... мы были в Греции, вшестером, и один раз пошел дождь. В-все остались внутри, а я вышла одна, им было все равно. Я сидела на берегу, было очень душно, хоть и лило. И мне казалось... будто можно заняться, чем хочешь. Только для себя.

— У тебя большая семья, — отозвался Рон. — У меня тоже. Пять старших братьев и младшая сестра. Я второй с конца. — Помолчав, он признался: — Постоянно казалось, что мне за ними не угнаться.

Рон и сам не знал, что побудило его на эти слова, но нужно было заполнить тишину, иначе Элейн опять разразится слезами. Пришлось напомнить себе о прошлом, чтобы и самому не потеряться в настоящем.

— Быть старшей — ужасно, — прошептала она. — Как только поступаешь в Хогвартс, ты уже никому не интересна.

При упоминании Хогвартса Рон вспомнил, что на Когтевране на год старше училась какая-то Элейн.

— Ты закончила Хогвартс?

— Ага.

— Отличилась чем-нибудь?

Рон тут же подумал, не вышел ли вопрос бестактным. Гермиона наверняка не одобрила бы, но Элейн просто сухо хмыкнула.

— У меня были друзья, а остальное меня не волновало. Точнее, думала, что были. Война показывает, кто тебе друг, а кто — не очень.

Показалось, Рон услышал горечь в ее шепоте. Сердце екнуло. Наверное, она была маглорожденной. И друзья Элейн, очевидно, не сочли ее достойной. Он вдруг разозлился.

— Чушь. Полный бред все это. Что ты здесь и что друзья у тебя так себе. Раз ты... в общем, теперь-то они поймут, что они полные идиоты.

Элейн засопела, но ответила шепотом:

— Вот тебе и счастливая мысль.

И в этот раз, к своему же удивлению, засмеялся Рон.

* * *

Рон ненавидел каждый камень в стенах всеми фибрами своей души. Ненавидел свод над узкой дверью. Ненавидел плитку на полу, грязь с которой забивалась между пальцами. Ненавидел зазор, через который изредка проглядывало синее небо.

Ненавидел все, кроме камня с трещиной, пропускавшего голос Элейн.

Поначалу они разговаривали каждый вечер, собирая счастливые воспоминания. Позже — составляли друг другу компанию на протяжении целых дней. Вскоре Рон заметил, что простое звучание ее голоса отгоняет тьму не хуже света делюминатора.

Элейн к тому же была переменчива и непредсказуема, а это тоже вносило разнообразие. Иногда она будто обижалась или ощетинивалась, как пугливый зверек; она ненавидела говорить о родителях, и Рон быстро научился о них не спрашивать. Она без труда отвечала остротой на остроту, но никогда не казалась довольной собой. Самые счастливые ее воспоминания случались в полном одиночестве, а заниматься ей хотелось чем-нибудь артистичным, изящным. Ее голос не переходил грань хриплого шепота, а когда Рон прижимался ухом к стене, бывало, он закрывал глаза и пытался ее представить. Он думал спросить ее, как она выглядит, потом сам себя обозвал дураком.

А вот разговор почти всегда начинал сам. Это начинало его беспокоить. Как-то днем, когда Рон сидел, подтянув колени к груди, его преследовало особенно болезненное воспоминание о ссоре с Гермионой на четвертом курсе после Святочного бала. Тогда, как и на шестом курсе, он не понимал, чего она хочет. А если Элейн, его единственный луч света в этой несчастной камере, устанет от его компании? Гермиона называла его бестактным, Фред и Джордж частенько обзывали дураком, болваном... вдруг его присутствие — лишь часть пытки для Элейн?

— Ты не против, что я так много болтаю? — выдавил Рон.

— Нет, — прошептала Элейн. И быстро, словно смущенно, добавила:— Мне нравится.

— Ладно. Хорошо. — Рон с дрожью рассмеялся. — Мне тоже нравится с тобой разговаривать. Даже если ты засыпаешь, пока я болтаю.

— Всего-то раз. И спалось тогда лучше обычного.

Рон замешкался.

— Можем снова так сделать. Если хочешь.

— Что?

— Буду болтать, пока не заснешь. — Рон ощутил, как к щекам приливает кровь. — Забудь. Глупая за...

— Да, — прервала она молчание.

Пауза.

— Хорошо, — Рон сглотнул. — Что тебе рассказать?

— Твой старший брат. Который работает в «Гринготтсе»... расскажи о нем. Вы дружили в детстве?

И так продолжалось. Каждую ночь кто-нибудь из них убаюкивал рассказами второго. Когда наступала очередь Элейн, она отвергала тему за темой, пока Рон не выбирал нечто, по-видимому, безобидное. Элейн нравилось описывать разные места: ощущение тропического воздуха на коже, интерьеры старинных зданий. Но когда говорил Рон, Элейн всегда спрашивала его о самых простых вещах — о квиддиче в детстве, о любимой еде, о том, что вызвало у него фразу: «Ой, Мерлин, с чего начать».

В конце концов до Рона дошло, что он ни разу не описал ей делюминатор. Что он затем и сделал.

— И я вижу, что от твоих воспоминаний он становится сильнее. Когда ты рассказываешь... ну, все что рассказываешь, я вижу, что свет горит ярче. Если ты только спустишься во двор, я покажу. Тебе полегчает.

Но Элейн не ответила. Рон вздохнул, отстраняясь от стены. У Элейн вошло это в привычку — затихать, когда он пытался выманить ее из камеры. Он понимал желание ограничить контакт с дементорами, но с нетерпением ждал, когда же увидит человека по другую сторону стены, свое единственное утешение долгими зимними ночами, пока дементоры проплывали по коридорам. Бывало, когда патрули следовали один за другим, у них выходило шептать друг другу лишь:

— Я здесь.

Пусть во дворе не появлялась Элейн, но Рон начал замечать новых пленников. Их число вдруг заметно возросло.

— Откуда их столько? — поинтересовался он у Дирка, Дина и Теда.

— Есть только один способ выяснить. — И Дирк подошел к одному из новоприбывших, невысокому лысеющему мужчине.

Новости, которые тот поведал, обрушились на Рона как гром среди ясного неба. Орден Феникса совершил нападение на Малфой-мэнор, в котором собралось все Министерство. В результате Министерство взялось за обыски домов с еще большим рвением, что, в свою очередь, вылилось в большее число арестов.

Министерство... Амбридж. Гарри с Гермионой, видимо, пытались украсть у нее медальон.

Вспомнить об их задании было так... странно. И совсем не укладывалось в голове, что Рон провел в Азкабане больше двух месяцев.

— А поймали кого-нибудь? — шепотом обратился Тед к лысеющему мужчине. — Из Ордена?

Тот кивнул, погружаясь в воспоминания с той неясной безнадежностью, о которой Рон знал не понаслышке.

— Их поместили в крыло строгой изоляции. Сам слышал. Верхний этаж.

И перечислил имена. Потом отошел, оставив их вчетвером обшаривать взглядом сплошные стены, за которыми были Молли, Артур и Перси Уизли.

В ту ночь Рон свернулся калачиком перед шаром света, купаясь в волнах силы и сосредоточенности. Он чувствовал себя собой больше, чем с момента появления здесь. Этот свет... он дарил утешение. Быть может, он способен на что-то еще?

Из-за двери потянуло холодом. В этот раз Рон не стал прятать свет в делюминатор. Собравшись с духом, сорвал с себя одеяло.

Крохотную камеру озарило. Дементор в коридоре удивленно шарахнулся в сторону. Он попытался приблизиться к двери, содрогнулся и улетел дальше.

Рон торопливо сунул делюминатор в дырку в матрасе. Лег, притворившись спящим, — как раз вовремя. Послышалось сиплое дыхание нескольких дементоров. Те пришли расследовать странность. «Пожалуйста, — думал Рон, пока вокруг сердца сжималась рука холода, а в разуме таяли все планы и замыслы, — пожалуйста, пусть уйдут... отпустят... оставят...»

В конце концов они ушли, а Рон остался лежать в пленке пота. Он вытащил делюминатор из укромного места и прижал к груди, стараясь отдышаться.

Дементор испугался света. Значит, делюминатором можно было отпугнуть одного, возможно, двух... а хватит ли его сил, чтобы сбежать отсюда с семьей и Орденом? С Дином, Тедом, Дирком и Элейн?

Вспомнилось, как свет засиял, когда Рон сделал уверенное признание в делюминатор. Сжав зубы, он выдохнул:

— Я-я не бросаю людей. Вот так-то. — Он представил маму и папу в скольких-то этажах над ним. Перси, который, по-видимому, решился поступить правильно. — Я не сдамся и помогу им.

Стискивая в пальцах обжигающий делюминатор, Рон прикрыл глаза, переставляя в уме фигуры. Жертв не будет. Ему нужна идеальная партия.

Он опустил взгляд на серебряную зажигалку в руке и увидел выигрышный ход.

* * *

Дементоры были слепыми. Они чувствовали лишь потоки человеческих эмоций. Обычные охранники сочли бы передвижения Рона от группки к группке подозрительными — он разговаривал с недавними пленниками. Но дементоры не различали, кто кому знакомый, а кто впервые встретился. Им были неведомы стратегия и сочувствие. Ими двигал голод, и Рон воспользовался этим невежеством.

Одно за другим он вытаскивал из заключенных воспоминания. Слушал рассказы о свадьбах и рождении детей, о золотых днях со старинными друзьями и высоких оценках. Поначалу слова вымучивались, позже — шли бурным потоком. Когда каждый заключенный поделился воспоминанием с делюминатором, Рон заметил, как они приободрилсь, как внутренняя сила очнулась еще раз.

Во дворе тюрьмы нашлась еще одна ценная союзница: Августа Долгопупс, которая в первый день заключения вышла наружу, словно аристократка на светский прием. Ее тело дрожало, но взгляд оставался остер. Пробыв под влиянием дементоров считаные часы, она выявила в плане недостатки.

— Здесь четверо охранников из людей. Что вы собираетесь делать с ними?

Она обращалась к Теду и Дирку, но мужчины переадресовали вопрос Рону.

— Спросите Уизли, — сказал Дирк. — Это его операция.

Августа Долгопупс критично оглядела Рона с головы до ног.

— Да, внук рассказывал о тебе... Староста, так ведь? Вратарь Гриффиндора? Сражался вместе с Невиллом в Отделе тайн?

Рон заметил за собой, что вдруг прекратил сутулиться и вытянулся.

— Да, верно. А что до охраны, нам пригодятся их палочки...

Но пока тайный план разрабатывался, Элейн становилось хуже. Рон рассказал ей в деталях о попытке побега, и все равно она отказывалась выходить во двор. У него не было возможности вытащить ее: забирая его на прогулку, дементоры дежурили у двери, следя, чтобы он присоединился к веренице закованных сгорбленных заключенных.

И так, изолированная, она все больше поддавалась влиянию дементоров. Рон слышал это. Элейн перестала убаюкивать его рассказами, не находила на это сил. Ее счастливые воспоминания ослабели. Голос становился глуше, монотоннее, и иногда ее предложения обрывались тихим тоскливым плачем. Изредка на Элейн находило, и она разговаривала, но не с Роном, а с людьми в ее голове.

— Простите, — словно в оцепенении повторяла она раз за разом. — Простите за все... я думала, это важно...

Однажды вечером Рон позвал ее по имени, но ответом ему была тишина.

— Элейн, — прошипел Рон. — Элейн! Ты там?

Его посетило ощущение, будто он на полной скорости падает в ледяной пруд. Ела ли она? Он забыл поинтересоваться в последние дни.

Ну не умерла же?

— Пожалуйста, ответь, — простонал Рон. — Пожалуйста, живи.

— А то что? — ответили ему полушепотом.

Сердце Рона пропустило удар.

— А то я никогда тебя не увижу.

Странный звук, возможно, неоформившийся смешок.

— Побег скоро, — не отставал Рон. — На этой неделе. Я собрал воспоминания всех во дворе. Делюминатор даже открыть нельзя, он ослепляет. Готовься.

Элейн никак не отреагировала на новость, не сказала ни «да», ни «нет». Лишь прохрипела:

— Пообещай кое-что.

— А?

— Помнишь ведь, что я говорила?

— Не начинай. Просто продержись еще неделю.

— Я не об этом, — прошептала она, но, когда Рон уточнил, о чем же, не ответила.

* * *

«Сегодня», — пролетел по двору шепот.

«Сегодня».

* * *

Первый ход Рон сделал через час после ужина. «Окно» камеры Дирка Крессвелла выходило на место аппарации, и, по его словам, ночная охрана заступала на пост каждый день вскоре после ужина.

Поэтому Рон подождал, пока охрана точно сменится, чтобы иметь на побег свободные восемь часов до следующего караула. Он дождался, когда дежурный дементор проплывет мимо его камеры.

И щелкнул делюминатором.

Рон не осмеливался открывать его уже несколько недель. Он был готов к интенсивному свету, но не ожидал той режущей яркости, что вырвалась из серебряных стенок. Ослепительный свет выжег комнату, Рон с криком упал на матрас. Из дальнего конца коридора послышалось сиплое клокотание: дементора словно откинуло ударом полноценного Патронуса.

Рон щелкнул делюминатором вновь, возвращая свет на место, и вжался в матрас в ожидании, когда дементоры придут проверить его камеру, как в прошлый раз.

Из угла донесся хриплый шепот Элейн:

— Рон, — произнесла она будто на пробу.

— А? — выдохнул он.

— Удачи.

Ответить он не успевал. В двери заскрежетал ключ.

Щелчок.

Заскрипев, дверь широко распахнулась.

Рон подорвался на ноги, выставил делюминатор и выпустил свет наружу.

От силы сияния три дементора отхлынули, как песчинки, подхваченные прибоем. Рон рванул за ними и дальше по коридору в ореоле света. Мощи делюминатора хватало, чтобы озарить весь коридор, по влажным стенам запрыгали болезненные для глаз блики. Свет проникал в Рона, каждое собранное воспоминание и обещание наполняли тело небывалой прежде уверенностью.

Но предаваться ощущениям было некогда. Дементоры, открывшие его камеру, наверняка уже искали собратьев. Повторяя путь во двор, Рон пробежал по коридору и запрыгал по ступенькам бесконечной спиральной лестницы, ведущей на нижний этаж.

Рядом со входом в тюрьму располагалась комнатка, в которой заключенные переодевались в робы. И в ней же Августа Долгопупс заметила ступеньки.

— Наверняка они ведут в пункт охраны, — сообщила она. — Где им не страшно влияние дементоров.

И Рону очень нужно было найти этот пункт. Он промчался по первому этажу, не убирая делюминатора. Со всех сторон доносились крики: ослепительный свет будил сонных заключенных. Впереди из боковых проходов вылетали дементоры, кружили и бились, словно тени от стробоскопа.

Рон выбежал в просторный коридор. В противоположном конце была дверь. За ней — дождливый вечер.

Рон пронесся по коридору, нырнул в комнату обыска и там увидел ступеньки, о которых говорила Августа. Он сбежал по ним, а когда ворвался на пункт охраны, его встретили четыре удивленных голоса.

У Рона была секунда оценить обстановку. Пункт оказался комфортной комнатой отдыха, в камине горело пламя, на длинном столе лежала колода взрывающихся карт. По периметру комнаты ходили Патронусы, оберегая охрану от царящей наверху тоски.

Свет, видимо, действовал на охранников сильнее, чем на самого Рона: те сложились пополам и слепо кидали заклинаниями в разные стороны. Он рванул вперед из-под луча ближайшего охранника и выдернул палочку из руки другого.

— Остолбеней! — проорал Рон, целясь в третьего. Четвертый повалился на колени и со стонами лил слезы, прикрывая глаза руками.

Рон спешно подскочил к третьему и четвертому, чтобы изъять палочки, не забывая петлять по комнате, чтобы не попасть под заклинание от первого охранника. Но когда развернулся, намереваясь того обезвредить, мужчина пропал.

Громко выругавшись, Рон припустил вверх по лестнице. Охраннику нельзя было позволить сбежать, а значит, поднять тревогу, но когда Рон добрался до главного коридора, входная дверь в тюрьму покачивалась на ветру. Охранник мчался по камням к точке аппарации.

Рон скатился с мокрых от дождя ступеней и прицелился.

— Остолбеней! — прокричал он, делюминатор прожектором пронизывал струи дождя. — Импедимента! ОСТОЛБЕНЕЙ!

Но мужчина уже шагнул в точку аппарации, единственный вход и выход на острове.

И исчез.

Вот теперь выражения, заслужившие бы негодование его матери, лились из Рона непрерывным потоком. План был рассчитан на всю ночь, охрану заперли бы в пункте, дементоров отогнал бы делюминатор, им хватило бы времени выпустить всех из этого проклятого места, но этот охранник поставит на уши все Министерство. У них оставалось минут пятнадцать. Двадцать максимум.

Рон рванул назад к лестнице. Камера Дирка располагалась ближе всех, потом Теда, потом Дина. Рон раздал каждому палочки, и, пока в коридорах Азкабана гремели непонимающие выкрики, они вчетвером ринулись на семнадцатый этаж, отпугивая делюминатором группы дементоров. Дирк по-умному заколдовал лестницу, что та завращалась, ускоряя им подъем к пункту назначения. К крылу строгой изоляции.

— Открывайте! — прокричал Рон. — Все камеры!

— Алохомора! — зазвенел в коридоре хор голосов, и дверь за дверью начали распахиваться.

Рон побежал вперёд, заглядывая в каждую камеру, выискивая... надеясь...

И нашел. Из очередной камеры вывалились родители, ужасающе худые, в слезах.

— Рон! — выдохнули они в едином порыве и набросились на него с объятиями, едва не уронив. Рон зажмурился, позволил себе сжать их на секунду и отстранился.

— Где Перси?

Но едва Рон развернулся, ему на глаза попался сам Перси с одной разбитой линзой в очках.

— К-как... — запнулся тот. — Как?!

— Забей, — отмахнулся Рон. — Надо бежать в точку аппарации. У нас мало палочек, и...

Он обернулся. В коридоре толпились люди. Августа Долгопупс, Оливер Вуд и Анджелина Джонсон; Стерджис Подмор и, к глубокому удивлению Рона, Нимфадора Тонкс, очень беременная и утирающая слезы о плечо отца. Рона зацепила мысль о других заключенных.

Элейн. Возвращаться за ней не было времени. Она умрет здесь.

Именно в тот момент он услышал звук, от которого сердце подскочило к горлу. Хлопок аппарации.

Они все рванули к окнам-бойницам. На краю острова виднелся огонек. Шторм заглушило вторым хлопком, третьим, ещё и ещё, огоньков стало больше.

— Министерство здесь, — выдохнул Тед, сжимая плечи дочери.

— Похоже, они не торопятся бежать к тюрьме, — заметила Тонкс. — Наверное, ждут, когда мы попытаемся прорваться. Но вечно там стоять они не будут.

— Уизли! Какой план? — спросил Дирк, держа палочку, точно нож. Жесткое выражение лица подсказывало, что мужчина собрался драться до конца.

Оглянувшись, Рон понял, что все присутствующие смотрят на него в ожидании ответа. По спине пробежал холодок от нервов, но в ладони запульсировал делюминатор. «Ты справишься», — подумал Рон.

— Нам не хватит трех палочек, — сказал он. — Нужно что-то ещё. Какой-нибудь ещё способ...

Рон выглянул в бойницу, услышал панические вопли от точки аппарации. Сотрудники Министерства вызывали Патронусов, но стаи дементоров, очевидно, разозленные делюминатором, налетали на собственных хозяев.

— Да, — прошептал Рон. Их лучшим оружием стала та самая сила, что сторожила их здесь. — Собирайте всех во дворе, — прокричал Рон. — Дирк, Тед, Дин — Патронусы.

Не медля, они послушались. Вперед рванули три серебристых зверя, ярких в дневном свете делюминатора.

— Дирк, — позвал Рон, — перекройте вход внизу, как можете. Тед, отведите всех здесь во двор. Не отходите от Патронуса, с такой толпой дементоров он долго не продержится. Дирк, когда разберетесь с дверью, возвращайтесь во двор. Дин, мы с тобой пройдем по этажам, выпустим остальных. Вперед!

Азкабан отличался огромными размерами, но за прошедшие недели Рон, Дин, Дирк и Тед примерно оценили количество заключенных. Перед часовой прогулкой обычно били в гонг. Гонг звучал четыре раза в день, и это значило, как предположил Дирк, что во двор выводили четыре разные группы. Их группа состояла из полутора сотен заключенных, так что в тюрьме должно было содержаться около шестисот человек.

Похоже, их прикидки оказались верными. На каждом из семнадцати этажей Рон с Дином обнаруживали пару десятков человек на сотню камер. Дин колдовал Алохомору массового действия, а Рон призывал непонимающих заключенных оставаться в пределах действия делюминатора. И постоянно на границе света Рон видел вьющихся, беснующихся дементоров, которые пытались прорваться к своим жертвам.

Но число дементоров таяло на глазах. Когда Рон бросил взгляд в бойницу, снаружи под неистовым дождем все больше и больше дементоров покидали тюрьму и нападали на сотрудников Министерства, которых, видно, сочли жертвой полегче. К тому времени, как Рон с Дином отправили во двор половину заключенных, на краю острова развязалась полномасштабная битва.

Нельзя было упускать ни секунды. Многие заключенные от слабости ковыляли со скоростью улитки. Дин хотел трансфигурировать что-нибудь, чтобы быстрее добираться до двора, и предложил превратить стены в горки, но заклинания просто тухли. Крепость обеспечили защитой против любой магии.

А во дворе тюрьмы становилось опасно: страх и нетерпение прибывающих заключенных служили дементорам маяком. Рону часто приходилось бросаться по пути к окнам, чтобы высунуть делюминатор и помочь Патронусам Теда и Дирка отогнать стражей тюрьмы.

Вскоре они приблизились к крылу Рона. В горле формировался ком. Согласится ли Элейн выйти? Сила делюминатора наверняка взбодрит ее, как всех остальных, но... Элейн всю неделю словно находилась на пороге смерти...

Рон завернул в свой коридор. Громкая Алохомора Дина распахнула все двери. Из камер высыпали десятки людей, но взгляд Рона не отрывался от двери Элейн в середине коридора. Оттуда никто не выходил.

— Подержи минутку. — Рон сунул делюминатор Дину. Дин кивнул, созвал к себе заключенных, а Рон метнулся сквозь толпу на порог камеры Элейн.

— Элейн! Выходи, пора! Надо бежать!

Она дрожала, накрывшись одеялом с головой.

— Элейн! — Рон бросился вперед. — Да прекрати, не оставаться же...

И она, наконец, опустила одеяло.

Рон застыл столбом. Он представлял Элейн сотню раз. Вразумлял себя, что она не обязательно будет симпатичной, как в его воображении. Думая об этом, слышал, как Гермиона и Джинни в два голоса называют его поверхностным, но не мог сдержаться. Воображение разошлось на полную катушку.

Но внешность Элейн не стала проблемой.

Проблемой стало то, что это была не Элейн. А кое-кто другой.

Это была Пэнси Паркинсон.

Рон невольно отступил, раскрыв рот.

— Я же говорила, — просипела Пэнси. Ее лицо совсем осунулось. Темные волосы, всегда блестящие, длиной до плеч в школе, обвисли и спутались. Голос, который помнился Рону глумливым и визгливым, было не узнать в этом хриплом шепоте, а, видя Пэнси в тюремных лохмотьях, Рон с трудом представлял ее в дорогих мантиях от Твилфитта и Таттинга, которые она меняла чуть ли не каждые каникулы.

Именно Пэнси Паркинсон убаюкивала его рассказами, именно Пэнси Паркинсон облегчила существование во тьме. Пэнси Паркинсон, которая чувствовала себя последней в очереди на родительскую любовь. Пэнси, которая извинялась перед ним шепотом всю последнюю неделю.

— Я же говорила, — повторила она. — Стало бы только хуже, если бы я вышла к тем людям, к твоим людям. Разве я не говорила, Уизли?

— Не называй меня так, — на автомате ответил Рон.

На мгновение они просто уставились друг на друга. И тут у входа затормозил Дин.

— Рон! На этаже все, пора на следую...

Свет делюминатора упал на лицо Пэнси, она содрогнулась, а Дин замолк на полуслове.

— Пэнси?!

Рон пришел в себя. Что на него нашло? Им же ещё четыре этажа эвакуировать!

— Идем. Надо тебя отсюда уводить. Идем, — повторил Рон, потому что Пэнси не пошевелилась. Она уставилась на него так, словно не понимала, о чем он говорит.

В конце концов Рон подскочил к ней и схватил за запястье.

— Пойдем.

На ее лице темнели пятна грязи, глаза блестели. Пэнси кивнула.

Им почти удалось эвакуировать нижний этаж, когда снаружи громыхнуло. Министерство добралось до дверей тюрьмы. И пыталось попасть внутрь.

— Быстрее! — призывал Дин, пока Рон торопливо выгонял из камер оставшихся заключенных. Наконец до двора добралась последняя группа. Дождь прекратился; над головой сияли звезды.

— Мы закончили! — прокричал Рон орденцам. Тед и Дирк тут же вскинули палочки и перекрыли пять выходов во двор, трансфигурировав гравий под ногами в каменные преграды.

Нервничающая толпа синхронно развернулась к делюминатору, который Рон держал над головой, проливая на всех свет. На его глазах людской страх обращался желанием бороться, а боль — надеждой. На секунду в толпе мелькнула Пэнси: выпрямилась, встала в позу, как у танцора, которая в школе казалась Рону неимоверно надменной.

А затем по двору разнеслись крики. Кто-то ткнул пальцем в небо. Рон поднял голову. Министерство уже прорвалось в главный вход, и дементоры возвращались всем скопом. Наверху, на крепостной стене башни, мелькали огоньки: волшебники из Министерства заглядывали во двор, вопили, показывали пальцем. Гнали дементоров вниз.

Люди закричали от ужаса. Страх сковал все тело Рона, когда над двором простерлась тень, закрыв собой небосвод. На какое-то сумасшедшее мгновение ему почудилась вспышка камеры. Сколько уже длилась эта осада? Наверняка как минимум час. Как далеко распространились новости? Едва до Пожирателей дойдет, что это полномасштабный бунт, они появятся здесь лично.

Рон вскинул делюминатор выше, и свет прорезал воздух, вспугнув дементоров, и те вновь переключились на волшебников из Министерства. Крики, вспышки света. Рон разглядел десяток Патронусов, запорхавших вокруг зубчатой стены. Из самой тюрьмы тоже доносились вопли. Рон не понаслышке знал, с каким ужасом столкнулись сотрудники Министерства, пытаясь отыскать путь в лабиринте коридоров.

Орденцы повернулись к Рону. Мать сжимала его руку мертвой хваткой.

— Какой план, Уизли? — спросил Дирк.

— Как нам добраться до точки аппарации? — спросила Тонкс. У нее никак не выходило отдышаться.

— Никак, — ответил Рон. — Нас слишком много. Но я тут подумал... Это ведь разумный вариант. Если снять ограничение на аппарацию, сможем сбежать в штаб-квартиру Ордена с имеющимися палочками.

— Снять ограничение на аппарацию?! — захлебнулся Перси. — Но... стой, погоди. Такая магия... Чтобы как минимум начать, нам нужен нумеролог и пачка пергамента для расчетов...

Дирк Крессвелл обвел рукой двор.

— Ну значит, хорошо, что у нас тут шесть сотен человек. — Он обернулся к Рону. — Уизли, привлечь их внимание Сонорусом?

— Нет. — Рон покосился на башню. — Кто-нибудь из них услышит и сообразит, в чем дело. — Он оглядел орденцев. — Все, кроме Дина, Дирка и Тонксов, найдите в толпе нормального нумеролога.

Орденцы растворились среди заключенных. Рон обратился к Дину:

— Дружище, — с извиняющимися интонациями произнес он, — отдай палочку Тонкс, ладно? Тонкс, Дирк и Тед, прикройте нас, если сверху решат ударить. Мне кажется, эта штука... — Рон ткнул пальцем в зонт света, раскрывшийся над двором, — рассеет простые проклятия, но лишняя защита не помешает. Сможете наколдовать приличный щит?

Темнота сгущалась. Непроницаемость Азкабана стала очевидной. Как Рон и предполагал, идеальное место для содержания преступников оказалось идеальным местом ещё и для обороны. Хоть до них и доносились звуки взрывов внутри крепости, ее стены устояли. Сотрудники Министерства все-таки попытались полить их сверху заклинаниями, но на них самих вскоре насели дементоры, кружащие у вершины башни, так что министерские сбежали в укрытие.

Расчеты для снятия антиаппарационных чар протекали точно так, как предсказывал Перси. Нумеролог по имени Суреш Мадан вышагивал в углу двора, бормотал заклинания и выводил палочкой охраны такие закорючки, которых Рон не видел даже у Гермионы в заданиях от профессора Вектор. Заключенные тем временем в страхе и напряжении жались к стенам и периодически выкрикивали предупреждения, если сотрудники Министерства показывались между зубцами башни.

Рон ходил по двору, высоко держа делюминатор, чтобы каждому хватало света. Разговаривал со знакомыми по часовым прогулкам во дворе, поддерживал. И как на него смотрели... Не просто с восхищением, а — с доверием. Словно Рон один из тех, кто твердо стоит на ногах, кто может развернуть подобную операцию лишь своими силами.

И он развернул, наверное, но все же не совсем сам.

Один раз Рон заметил у стены Пэнси. Она ушла далеко от того места, где он видел ее последний раз, словно не хотела попадаться ему на глаза. В горле встал ком. Рон не разбирал, что за чувства схлестываются внутри, так что быстро прошел вперед, в отдалении, чтобы не заговорить, и сосредоточился на текущих опасностях.

Он потерял счет времени — сколько шла осада? Час? Больше? — когда раздался шум, от которого упало сердце. Кричали от одного из пяти выходов во двор. Двери были спрятаны за заклинаниями Дирка и Теда, но трансфигурированные преграды — это не то же самое, что мощная защита самих стен тюрьмы.

Заключенные у двери шарахнулись в стороны. Рон вместе с орденцами рванул ближе. Стерджис и Тед, чья очередь была поддерживать щит, встали впереди всех с палочками на изготовку.

— Суреш еще не закончил, — прошипел Перси, нервно подскочив к Рону сбоку. — Пара минут, и он узнает, насколько глубоко начертан рунный маяк, а потом еще придется искать его, чтобы уничтожить.

Рон сглотнул.

— Остается надеяться, за дверью не так много мракоборцев. Если сможем отбиться... Это единственный шанс.

Крики изнутри стали громче, Рон приготовился. Стиснул кулаки. Был ли у них вообще шанс? В дверной проем влезало лишь по одному человеку, так что у Стерджиса и Теда будет преимущество. Если хотя бы не позволить министерским вывалиться во двор всем скопом...

— Редукто! — прокричали из-за двери. Каменные преграды обратились в пыль.

Стерджис и Тед начали заклинания, но мать Рона закричала: «Стойте!» — и бросилась наперерез.

— Молли! — проревел Стерджис. — С доро...

Но Рон уже понял, почему мама пронеслась к двери: он тоже узнал голос, наколдовавший Редукто. Первым сквозь дымку каменной пыли прорвался зверинец Патронусов. Галопирующая лошадь, две порхающие птицы, крупная крадущаяся рысь. Сразу за ними — полосатая кошка и волк. Выдра. Олень.

Дальше — веснушчатые лица Фреда и Джорджа, и затем во внутренний двор Азкабана высыпал остаток Ордена Феникса: все задыхающиеся, потные, в синяках и крови, с палочками наготове.