Два ростка Нимлота (джен)

Теперь старики возвращаются к Ломиону, любимому внуку праведного короля.

Ломион вырос юношей благостным и тихим. Стройным, сероглазым и бледным лицом. Он никогда не перечил старшим, но всегда покорно внимал. А спроси его — так прекрасно разбирался в различных науках, на радость отцу и деду.

Он отлично знал историю и географию, читал все труды Румиля. Обожал «Речи Финрода и Андрет» — трактат о Падении Людей, и мог часами увлечённо разбирать его. Он в совершенстве владел квенья и синдарином, ибо с рождения слышал только их. Бегло цитировал «Лэ о Лейтиан», «Нарн и хин Хурин» и «Лэ о Падении Гондолина».

Охоту он не любил, не любил и соревнований. Вместо них, он развлекался наблюдением за ночным небом из башни Тар-Менельдура. Либо проводил вечера в обществе Мудрых с Тол-Эрессеа, извечных гостей его отца. И, находясь среди эльдар, он был от них почти неотличим. Разве что только кончиками ушей и невысоким ростом.

Да, Ломион выезжал из Нисимальдара лишь в Форостар. Но даже не видя его, королевский двор его заочно любил. Почитал не по годам мудрым, достойным наследником великих предков.

Но увы — чем дольше так продолжалось, тем сильнее тревожился праведный Тар-Сурион.

Он был восхищён острым умом внука, но страшно переживал. Молодой королевич отвергал свою человеческую природу! Стремился стать одним из эльдар, забыв о том, что он — смертный!

— Ты должен твёрдо запомнить, Ломион, — сказал он внуку однажды. — Да, ты ведёшь свой род от майар и квенди, но ты — из Младших Детей. Твой удел — другой. Ты можешь изучать высшие истины, перенимать мудрость своих старших сестёр и братьев. Но не пытайся стать одним из них, ибо никогда не станешь. Их путь пролегает в пределах Арды, а твой — уходит за них.

— То есть, мне суждено умереть? — спросил Ломион.

И когда дед кратко кивнул, воскликнул в горе:

— Ох, лучше бы я никогда не рождался на свет, раз покину его!

Тар-Суриона опечалил этот разговор. И он твёрдо решил забрать Ломиона в Арменелос и найти ему приятелей-людей. Показать внуку радости жизни, определённой ему.

Так он созвал в столицу сыновей крупных дворян — правителей областей и небольших городов. Поселил их во дворце, нанял им лучших учителей. И сам занялся их воспитанием, проверяя — какова молодая поросль нуменорского народа.

В их числе оказались и внуки владетеля Форостара — Ардамир и Элендил. Близнецы, не похожие друг на друга ни лицом, ни фигурой, ни нравом. Видя их, двор шептался:

— Как они могут быть братьями?

Но в те годы в Нуменоре ещё царил старый закон — оттого по дворцу не поползли сплети.

Элендил иногда слышал эти речи, и они врезались в его сердце, как кхандский кинжал. Ибо он знал, что он — незаконнорожденный. Незадолго до приезда в столицу, тайна происхождения раскрылась пред ним.

Ещё весной, Элендил верил — его ждёт блестящее будущее. Он умней, рассудительней брата, и потому наследует отцу. Получит место в Совете Скипетра и Форостар, когда придёт срок. Но приёмная мать перечеркнула честолюбивую мечту. Едва он заикнулся о своём желании, как услышал в ответ:

— Ты не получишь причитающегося Ардамиру, ибо ты Вардамиру не сын! Королевна Тельпериэн подбросила тебя нам, ищи у неё милостей!

С того признания, мир Элендила перевернулся. Вдруг выяснилось — он не имеет права на почитание, лишь на снисхождение. Дорога на вершину незаконнорожденному закрыта. Все его цели, таланты, умения, обратились в пыль.

В прах.

Живя в королевском дворце, он бродил по белокаменным покоям. Участвовал в церемониях, взирал на белое древо Нимлот. И сходил с ума, осознавая — всё это могло принадлежать ему. Не прими Тар-Алдарион закон, запрещающий браки вне династии.

Однажды летним вечером, Тар-Сурион пригласил юношей свои покои. Он долго беседовал с ними, сидя на высокой террасе. Узнавал их планы на жизнь, взгляды и мечты. На Западе переливался огнём закат, озаряя Менельтарму — великую и прекрасную священную гору.

Он говорил о многом. О людях и эльдар, о Даре Младшим Детям, о Второй Песни и Битве Битв. А под конец, как бы случайно, спросил:

— Так какая из ценностей, дорогие мои, по вашему мнению, наивысшая?

Юноши крепко задумались и не сразу решились дать ответы.

— Счастье, государь? — первым осмелился Ардамир.

— Счастье — животное чувство, друг, — возразил Ломион. — Если оно само по себе, а не следствие приобретения наивысшего дара. Я изберу мудрость, государь. Равную мудрости видевших свет Валинора.

Следом присоединились и остальные. Кто назвал щедрость, кто — доблесть, кто — преданность истине. Молчал один Элендил, не зная, что сказать.

— Слава, — промолвил он последним. — Ибо что есть жизнь, если ты прожил её и сгинул в пучине лет? Тело покрыла земля, а имя забылось потомками? Дай Создатель возможность, я бы избрал, чтоб моё имя сохранилось в веках, а память обо мне не смолкала бы до скончания мира.

— Но слава может быть и доброй, и дурной, — заспорил Ломион. — Слава Феанора и слава Эарендила различны.

— Я бы жаждал славу Маэдроса, — заявил Элендил. — Или славу Турина Турамбара, величайшего из героев.

Но он солгал. Слава была вторым, к чему тянулось его сердце.

Размышляя над ответом, Элендил понял: она лишь подлечит рану, но не исцелит её. Спасением станет власть. Право на скипетр Нуменора.

— О, Эру, — молился он в тот вечер. — Один король взывает к тебе, называя по имени. Но разве я — не король по рождению? В моих жилах — та же кровь, что и в жилах Ломиона. Молю тебя — смой мой позор. Верни мне доброе имя предков. Если моя мать станет королевой, сделай, чтобы я правил после неё.