Огненный цветок (гет)

— Стебель нужно обрезать немного ниже самой коробочки, вот так, чтобы сухие стенки не повредились и семена не высыпались на землю, — Радагаст ловко поддел сухой плод, быстро срезал его и спрятал в мешочек на поясе. Стоял конец августа, было самое время заготавливать семена расторопши на зиму. Радагаст срезал еще один плод и передал нож девушке, которая слушала волшебника очень внимательно. Нож срезал еще одну коробочку и она отправилась в мешочек к остальным.

Два месяца, проведенные девушкой в доме у Радагаста, прошли для нее очень тяжело. За первым шоком, испытанным в тот день, когда волшебник назвал ей текущую дату, пришла злость, за ней — отчаяние и апатия. Сперва она не могла до конца поверить, что все происходит на самом деле. Она множество раз прокручивала в голове события, произошедшие с ней "в Средиземье", чтобы найти подвох или какую-нибудь несостыковку, будто бы пыталась заметить плохо выставленную декорацию или отклеивающуюся бороду у Радагаста. Но ничего такого не было и в помине: мир вокруг был непривычным, но определенно реальным. В первые недели в ее душе еще жила надежда на то, что удастся попасть обратно, что стоит только найти правильный способ, нужную последовательность действий и все вернется на круги своя. Но постепенно пришло понимание, что она здесь если и не навсегда, то очень надолго. С этой мыслью на нее навалился груз потери, для нее будто в одночасье умерли все те, кого она знала и любила, будто всю ее жизнь стерли ластиком как неудачный набросок и теперь на ее месте остались некрасивые серые следы от карандаша и шероховатость бумаги. В эти беспросветные дни она подолгу лежала в отведенной ей Радагастом комнате и вспоминала своих близких. Их было не так много, но потеря каждого оставляла глубокий след. Она отрешенно думала, что сейчас ей было хуже, чем после смерти родителей, когда маленькой девочкой она стояла у гробов и видела восковые лица тех, кто был тогда самим ее миром. Принять их уход было сложно, но по крайней мере он был однозначным и ясным, чудовищно неисправимым и потому пережитым. Сейчас же не было никакой ясности, была только смертельная пустота и всеобъемлющее одиночество.

Радагаст не предпринимал никаких попыток вытащить ее из этого состояния или как-то утешить. Он приносил ей поесть, но не настаивал, если тарелка с завтраком не опустошалась до самого вечера. Казалось, Радагаст просто наблюдал и ждал, когда она сама примет какое-то решение. Имени он ей так и не дал, и внешне вообще не интересовался ее делами. Если она обращалась, он всегда отвечал и помогал ей: нашел по ее просьбе сменную одежду, выдал теплое одеяло для прохладных ночей, отвечал на вопросы о жизни в лесу и устройстве хижины, — но не более. Он не пытался выведать, что ей известно о Средиземье, и равнодушно реагировал на ее осведомленность относительно каких-либо событий, и потому когда она обратилась к нему с необычной просьбой помочь выучить синдарин, он согласился, и даже нашел в своей скромной библиотеке, состоящей по большей части из сборников лекарственных трав, несколько подходящих книг.

Теперь жизнь девушки обрела какое-то подобие ежедневного расписания: с утра она помогала Радагасту с завтраком и по хозяйству, а затем усаживалась за книги. Вопрос языка также был из числа тех, что не давали ей покоя с самого первого дня. В своем мире она знала несколько языков, и, признаться, была довольно успешна в их освоении: учеба всегда давалась ей играючи, а языки доставляли особенное удовольствие. Тут она, видимо, говорила на всеобщем наречии, так как без труда понимала Радагаста и тех орков в лесу. Но говорить — одно, ее заботило письмо. Сможет ли она писать? И как будут выглядеть записи, сделанные ее рукой? Как оказалось волнения эти были напрасными. Из-под ее пера выходили вполне понятные и знакомые буквы, легко складывавшиеся в слова. Тенгвар совсем не был похож на буквы ее родного языка, но писать им оказалось очень привычно и естественно.

После этого открытия учить синдарин было не настолько сложно, как представлялось в начале: не пришлось запоминать новое письмо и тренировать руку выводить незнакомые буквы. Девушка начала составлять для себя словарь с основными словами на синдарине, привлекая к этому Радагаста, и периодически включать их в свою речь. К концу августа она уже знала базовые фразы приветствия, названия дней недели и месяцев, местоимения, названия цветов и другую простую лексику.

— Pae-a-odog, — произнесла девушка, отправляя очередную коробочку в поясной мешок. — Семнадцать.

— Pae-ar-odog, — поправил ее Радагаст. — И ударение надо ставит на "е".

— Да, точно. Pae-ar-odog, — повторила девушка. — Pae-a-tolodh, pae-a-neder, taphae, — восемнадцатый, девятнадцатый и двадцатый плоды отправились в мешочек.

Изучение языка отвлекло ее от тягостных мыслей и помогало проживать новую жизнь. Кроме этого, важной частью ее ежедневной рутины стал бег. Привычка бегать по вечерам, сформированная за долгие годы прошлой жизни, сейчас как нельзя была кстати. За время изнурительных пробежек по условно безопасным тропинкам, которые в окрестностях хижины показал ей Радагаст, она проживала и перерабатывала все тяготившие ее эмоции, вымещала гнев и выпускала наружу отчаяние. Иногда она загоняла себя до предела, до того состояния, в котором ноги отказывались держать ее, а легкие готовы были вывернуться наружу. Тогда она садилась на землю и плакала, и с каждой слезинкой освобождалась от боли. Приходила назад с пробежек она всегда спокойной и решительной.

— Нужно возвращаться обратно, — прервал их неспешное занятие волшебник. — Вечереет, а мы находимся почти у южной границы леса. В темноте здесь будет небезопасно. Кроме того, нужно успеть подоить Белошейку.

Белошейкой звали козу, живущую в сарае позади Росгобельской хижины. Кроме нее хозяйство волшебника составляли также несколько кур, несущих неестественно крупные яйца, огородик с неаккуратными грядками редиса, моркови и других овощей, ну и конечно десяток больших кроликов, понимавших волшебника без слов и используемых им в качестве средства передвижения. Такое нехитрое хозяйство, за которым Радагаст с виду и вовсе не ухаживал, было вполне способно обеспечить его необходимым пропитанием. В первые же дни пребывания девушки в хижине он поставил ее перед фактом, что не охотится на животных и птиц, и если она хочет питаться мясом, ей придется добывать его самостоятельно.

— В этом нет никакой необходимости, — ответила ему тогда на предложение поохотиться девушка. — Я не ем мяса уже очень давно и никак от этого не страдаю. Я, так сказать, травоядная, и с удовольствием буду жевать морковку или что у тебя там еще растет.

— Что ж, это хороший знак, — ответил на это волшебник. На ее удивленный вопрос, что еще за знак видит в этом Радагаст, тот промолчал, и у девушки возникло чувство недосказанности, будто волшебник что-то скрывал от нее.

Это чувство возникало у нее за прошедшее время рядом с Радагастом очень часто. Иногда оно скользило во взгляде, которым он окидывал ее фигуру во время работы или изучения синдарина, нередко проскальзывало в словах, обращенных к ней. Она ощущала, что волшебник не до конца искренен и не вполне ей доверяет. И хотя она понимала, что в его положении это было вполне естественным, такое недоверие не могло не уязвлять. Во многом из-за этого она пока ничего не рассказывала Радагасту о будущем и не пыталась расспрашивать его о настоящем, чтобы не вызвать подозрение излишним любопытством. Впрочем, останавливало ее также и то, что она еще не решила открывать ли Радагасту информацию о предательстве Сарумана. Если говорить о будущем, то только предупредив его, иначе он сразу же все расскажет белому колдуну. Но поверит ли Радагаст в ее слова? Она не могла быть в этом уверена и потому все еще сомневалась.

— Давай сюда свой мешочек, — проговорил Радагаст, убирая нож в чехол на поясе. — Пусть все будет в одном месте.

Он пересыпал расторопшу, завязал мешочек и убрал его в мешок побольше, висящий за спиной. Опершись на свой посох, он подозвал девушку:

— Пойдем, путь не близкий, а кроликов я отпустил по их делам.

— Какие у кроликов могут быть дела? — смеясь спросила девушка. — Ищут травку повкуснее? Или перекидываются свежими слухами с белками?

— Не стоит недооценивать маленьких обитателей леса, милочка, — назидательно возразил Радагаст. — Они проживают жизни не менее насыщенные, чем наши, и дела их зачастую играют не меньшую роль в судьбе большого мира.

— Не надоело тебе еще называть меня "милочкой" и "девочкой"? — продолжила она. — Нет, ты не подумай, к обращению "эй, ты" я уже попривыкла, но все же было бы удобнее называть меня по имени.

— Тебе лишь бы усмехаться!

Занятые этим нехитрым разговором они проходили через лес, выбирая еле заметные, одному Радагасту знакомые тропки. Солнце уже совсем плохо освещало лес, наступали сумерки.

— Расскажи еще о расторопше, — продолжала разговор о лекарственных растениях девушка. — Зачем нам столько ее семян?

— Они хорошо лечат отравления и помогают от зубной боли. В прошлом году у Себастьяна разболелся его последний зуб, только отвар из расторопши и помог.

— Себастьян? — вспомнила спасенного в "Хоббите" ежика девушка. — Он до сих пор жив?

— Увы, нет. По ежиным меркам он прожил очень много зим, но прошлой весной старость одолела его. Он был мне дорогим другом, крошка Себастьян, и я продлевал его жизнь как мог. Но и сил волшебника не достаточно, чтобы избежать предначертанного, — он на время замолчал. — Я закопал его возле раскидистого дуба, недалеко от хижины.

— Покажешь мне это место завтра? — ласково спросила девушка, но прежде чем Радагаст успел ответить, воздух пронзил протяжный вой.

— Что это?

— Это вой варга! — ответил Радагаст. — Вперед! Надо убираться отсюда! Мы слишком близко к Дол Гулдуру, должно быть нас учуяли варги-разведчики, — на этих словах он пронзительно просвистел и через мгновение к нему подлетела сойка. Радагаст что-то быстро напел ей, и та сорвалась прочь. — Бежим, если нам повезет, кролики успеют.

И они побежали. Ветки хлестали по лицу, тропинка утопала в густой траве, а местами и вовсе терялась, но они бежали изо всех сил. Прыть, с которой передвигался Радагаст, очень удивила девушку, она едва за ним поспевала. Вся его дряхлость мгновенно испарилась, он был собран и ловок. Вой между тем все приближался, и уже не один волчий голос слышался в сумеречном лесу.

— Они нас настигнут, Радагаст! — в отчаянии прокричала девушка.

— Тогда мы будем от них отбиваться!

"Так себе перспектива" — подумалось девушке, но она решила не тратить дыхание на лишний разговор. Тропинка петляла, ветки ударяли по лицу все чаще, ноги цеплялись за корни. И вот наконец произошло неизбежное: совсем рядом прогремел волчий рык и из-за дерева показались желтые глаза.

— Держись ближе ко мне, — окликнул ее Радагаст и зажег на конце посоха свет.

— Огонь! — прокричала девушка. — Варги боятся огня! Подожги мне ветку, — и она протянула к посоху волшебника крупную ветку найденную под ногами. Вспыхнувшее пламя озарило небольшой участок леса перед ними и девушка увидела еще больше желтых глаз. Три пары глаз, она насчитала трех животных, которые намеревались их убить.

Варги подходили все ближе, Радагаст достал висевший на поясе нож, а девушка начала подбирать крупные шишки из-под ног и складывать в карман. "Лучше, чем ничего", подумалось ей. Сосновая ветка в руке горела обжигающе ярко.

И тут началось. Первая тварь в один большой прыжок преодолела разделявшее их расстояние, но Радагаст был быстрее: он ударил перед собой посохом и варга отогнала ослепительная вспышка света. Девушка подожгла шишку и бросила в другое животное, но не тут-то было: трюк из "Хоббита" не сработал, шишка хотя и попала в варга, не причинила ему никакого вреда. Он оскалился и пошел в сторону девушки. Радагаст и в этот раз был быстрее, он метнул свой маленький ножик и попал варгу прямо в лоб. Большая туша испустила рев и рухнула вниз.

— Минус один! — промолвила девушка, но тут же растеряла свой оптимизм. Первый, самый крупный варг уже оправился от колдовства Радагаста и шел прямо на нее, в то время как Радагаст ввязался в схватку с третьим. Девушка махнула перед мордой зверя зажженной веткой и он отступил на пару шагов, что дало ей возможность поднять с земли большой камень. Камень полетел прямо в морду варгу, тот взревел, но кажется это его только больше разозлило. Девушка перехватила ветку поудобнее и ударила его по морде. Огонь стремительно догорал. Внезапно она услышала скулящий стон третьего варга. Это означало что Радагаст справился и сейчас придет ей на помощь!

Так и случилось. Радагаст привлек внимание варга и тот переключился на него. Волшебник снова ударил посохом о землю, но свет вышел куда менее ярким и не отпугнул тварь. "Истощился!" — подумала девушка, и стала что есть силы кидать камни теперь уже в спину варга. Радагаст ударил того посохом по морде, но варг в один прыжок достиг волшебника и повалил на землю. Посох отлетел в сторону, Радагаст перевернулся и нащупал ветку. Варг сделал решающий прыжок, но Радагаст успел выставить вперед руки с крепкой веткой вставшей поперек шеи зверя.

"Вот бы ветка загорелась, вот бы загорелась!" — думала девушка и внезапно для самой себя, подчиняясь какому-то порыву прокричала: "Вспыхни!", и ветка в руках Радагаста действительно зажглась, а с ней начала гореть и шкура зверя. Он протяжно заскулил, рухнул и начал кататься по траве, пытаясь загасить огонь. Но было уже поздно.

Девушка подбежала к лежащему на земле волшебнику и опустилась перед ним на колени.

— Радагаст! Радагаст! Ты цел? — беспокойно проговорила она.

— Ох, цел, цел. Я в порядке, Искорка, — посмотрев на нее улыбнулся Радагаст. — Вот видишь, и пришло время для твоего имени.