Огненный цветок (гет)

— Мы находимся с вами в зале иллюминированных рукописей, здесь экспонируются манускрипты раннего и высокого Средневековья, богато украшенные цветной росписью и декорированные золотом, — громкий уверенный голос раздавался в просторном зале, отскакивал от сводов арочного деревянного потолка и долетал до ушей самых далеко стоявших слушателей. Экскурсионная группа была большая и разнородная и молодой высокой женщине, одетой в черное трикотажное платье и длинный темно-зеленый пиджак с вышитой на лацкане эмблемой Национальной библиотеки, приходилось подстраиваться под уровень аудитории и отвечать на самые разные вопросы. На шее ее висел синий бейдж с серьезной фотографией и подписью "сотрудник сектора редких книг". Она рассказывала о традиции рукописных книг и с большой гордостью снимала темную плотную ткань с витрин, в которых были выставлены образцы их коллекции. — В этой витрине вы видите кельтский пенетенциалий, один из древнейших известных нам, — говорила она группе, показывая на очередной манускрипт за толстым стеклом. — Исследователи датируют его VII веком. Его текст украшен богатыми красочными инициалами, и сейчас у нас будет возможность их рассмотреть.

С этими словами она вынула из кармана пиджака небольшой ключ и открыла витрину. Надев белые перчатки, она достала книгу и положила ее на специальный отгороженный стеклом смотровой стол и начала листать страницы. Посетители окружили стекло и заинтересованно слушали ее рассказ об истории исследования рукописи.

— А что на этой картинке? — раздался вопрос, когда она перевернула очередную страницу.

— В этой главе перечисляются виды покаяний за занятия магией и колдовством, а изображение иллюстрирует один из описанных народных ритуалов — ритуал отказа от родства и призыва потусторонних сил, — она перевела взгляд с задавшего вопрос подростка, демонстративно жующего жвачку, на рукопись и стала сосредоточенно рассматривать рисунок. На нем плоский аскетичный человек держал высоко над головой длинные скрещенные предметы. Средневековый иллюстратор лишил его фигуру какого-либо цвета, лишь тонкой чертой обрисовав общий силуэт, но зато на славу потрудился над окружавшими человека языками пламени.

— И как наказывали за такое? Сжигали? — вырвал ее из задумчивости голос все того же подростка.

— Что? Нет, конечно нет, — начала она отвечать на вопрос. — Понимаете, пенетенциалии — это не сборники норм о преступлениях и наказаниях, это покаянные книги, такие пособия для исповедников. В них разъясняли, какое церковное покаяние нужно понести грешнику. Чаще всего, это различные виды строго поста, — подросток почти потерял интерес и стал лишь громче передвигать челюстями. — И в целом, за магические ритуалы в раннее Средневековье не казнили, — продолжила она, переводя взгляд с одного посетителя на другого. — Видите ли, магия была естественным элементом средневековой картины мира. В нее верили все.

— А вы? — внезапно вновь заинтересовался темой жующий подросток. — Вы верите в магию?

Она натянуто улыбнулась. Этот вопрос входил в первую пятерку глупых и надоедливых вопросов, которые ей задают посетители экскурсий и случайные слушатели ее докладов.

— Ну я же не средневековый человек, — со снисходительной улыбкой ответила она. — Но если эта тема вас так интересует, вам наверняка понравится экспозиция соседнего зала. Там выставлены печатные трактаты демонологов, в том числе, печально известный "Молот ведьм" в одном из первых изданий. Пойдемте, — и она аккуратно убрала на место рукопись и направилась в другой зал.

Сейчас, зажигая по щелчку пальцев сложенные на костровище поленья и вспоминая этот эпизод, она не могла не восхититься иронией своей судьбы, воплотившей книжную магию в жизнь. Но тогда, в тот солнечный пятничный день, она лишь со злой усмешкой делилась со своими коллегами, двумя настырными девицами, вечно ходившими парой, своим раздражением по поводу глупых вопросов о магии. Она спустилась в кабинет после экскурсии в большом зале, переоделась и взяла рюкзак, дежурно проигнорировала предложение присоединиться к пятничной тусовке и прямо с работы отправилась на вокзал, с которого поезд должен был увезти ее к реке, в то место, где начинался красивый маршрут и где уже начала собираться группа таких же странно влюбленных в лес и горы людей. Не знала она тогда — как, впрочем, не знала и сейчас, что после ее ухода соседки по кабинету еще долго обменивались колкостями в ее адрес, называя синим чулком и строя предположения о том, в компании скольких кошек она окажется в старости. Не знала, что глупое злословие прервалось приходом их начальницы, заведующей сектором, которая искала ее, чтобы сообщить скорбную новость о смерти бабушки — последнего ее близкого человека. Не знала, как на лицах коллег внезапно проступила вина и как они пытались дозвониться до нее, давно покинувшей зону действия сети. Искорка не знала всего этого ни тогда, ни сейчас, и потому вспоминала последний день своей прежней жизни с тянущим чувством. Она давно призналась себе, что не хочет возвращаться обратно, и это вызывало иррациональный приступ вины, будто она бросала всех тех, кто любил ее там.

— Искорка, — прервал поток ее мыслей Боромир. — Держи, — он протянул ей кусок хлеба, составлявшего весь их нехитрый рацион.

Она кивнула ему в знак благодарности и принялась жевать ароматный мякиш, не чувствуя, впрочем, никакого вкуса. Было раннее утро, на пожухлой траве еще блестели кристалики льда. Им оставалось совсем не далеко до Минас Тирита, и Боромир не скрывал своего нетерпения. Пока Искорка доедала свой хлеб, отстраненно смотря вдаль, он уже оседлал их лошадей и собрал невеликую поклажу. Оставалось только затушить костер. Она ускорилась, засунула последний кусок в рот и принялась затаптывать угли.

— Ну что, в путь? — спросил ее Боромир, уже сидевший в седле, и она кивнула ему, все еще дожевывая хлеб.

Дорога до Минас Тирита проходила вдоль хребта Белых гор и только в самом конце резким спуском уходила в равнину, с которой открывался вид на величественную белую крепость, будто вросшую в сам горный массив. Светлой громадой выдавалась она вперед и Искорка, впервые увидев ее издалека, замерла в немом восхищении. До города было еще не меньше двух, а то и трех часов верхом, но крепость уже представала огромной.

— Восхищает? — увидев ее изумление, спросил остановившийся рядом Боромир, не пряча счастливой улыбки. — Что бы ни говорили другие, это лучшее место во всем Средиземье!

— Потому что это дом, — улыбнулась Искорка на это восклицание и Боромир согласно кивнул. Он наконец вернулся.

* * *

Минас Тирит оказался в прямом смысле слова белым городом. Поднимаясь верхом по серпантину, начинавшемуся от маленькой площади за первой внешней крепостной стеной, Искорка удивлялась сверкающему белому камню, из которого, казалось, было сделано все вокруг: стены домов, оборонительные сооружения, мостовые, маленькие скамейки, чаши фонтанов. Других материалов, кроме белого известняка, в этом городе будто бы вовсе не использовали, ею не было замечено ни одной деревянной скамьи, ни единой соломенной крыши, и только лишь толстая внешняя крепостная стена, воздвигнутая еще нуменорцами из темного камня, да сверкающие металлическим блеском крепостные ворота выбивались из общего белого единства. Монолитная скала, облепленная строениями и башенками, словно береговой камень ракушками, выдавалась вперед и будто разрезала город на две части, объединенные на самой вершине длинной площадкой. Растительности в городе почти не было, только редкие стройные кипарисы вытягивались будто стражники у входов некоторых домов.

Искорка и Боромир монотонно поднимались от яруса к ярусу, то продвигаясь по широким открытым террасам, то ныряя в длинные темные ходы в скале, и каждый дворцовый стражник учтиво преклонял голову перед возвратившимся сыном наместника. На седьмом ярусе, последнем перед цитаделью, им на встречу вышел привратник — загорелый мужчина, с густыми темными волосами, в которых поблескивали стальные нити седины, облаченный в сияющий гондорский доспех. Боромир поздоровался с ним холодно и получил в ответ такое же формально вежливое приветствие. Искорка же удостоилась только твердого взгляда, заставившего ее без причины нервничать. Оставив в конюшне лошадей, они последовали за привратником через узкий освещенный тоннель в скале и вышли во внутренний двор цитадели. Здесь Боромир неожиданно для нее остановился и подошел к самому краю ограничивающей площадку стены. Он облокотился на парапет и устремил свой взор на восток. Искорка последовала его примеру и стала рассматривать темную грозовую тучу, висевшую у самого горизонта, сквозь которую пробивался неестественно яркий свет. Она сразу опознала зарницу огненного ока и по спине ее пробежали мурашки. Но посмотрев на Боромира она обнаружила, что тот рассматривает вовсе не окутанный тенью горизонт, а смотрит куда-то ниже. Снова направив глаза на развернувшиеся перед ними поля Искорка без особого труда поняла, что он рассматривает дымящийся город в нескольких милях к востоку. Враг взял Осгилиат, от его гарнизона осталась жалкая кучка воинов, которые теперь группой мелких черных точек проступали на зелени Пелленорских полей.

— Мой лорд, — разрезал тишину голос привратника. — Наместник ждет.

Боромир посмотрел на Искорку и кивком показал ей следовать за собой в сторону башни Эктелиона. Непонятное беспокойство охватило ее. Она пристроилась за широкой спиной Боромира и старалась стать как можно более незаметной. Боромир делал неспешные шаги и пытался казаться расслабленным, но по напряженно расправленным плечам и неестественно прямой спине Искорка все же сделала вывод, что он волнуется перед встречей с отцом. Но вот они пересекли широкий двор, обогнули засохшее белое древо и начали подниматься по ступеням башни. Двери перед ними раскрылись и вошедший в них привратник громко объявил "Боромир, сын Дэнотора". Его голос, эхом отразившийся от стен тронного зала, зазвенел у Искорки в ушах. Следуя примеру Боромира, она слегка поклонилась и, держась позади, прошла за ним в противоположный конец зала.

— Наместник, — проговорил Боромир, достигнув сидящего человека, и преклонил колено. Искорка на миг растерялась, но тут же сориентировалась и тоже опустилась на одно колено.

— Много времени прошло с тех пор как ты оставил свой дом, — раздался тягучий голос Дэнетора где-то поверх головы Искорки, — но я рад, что ты наконец возвратился, сын. Встань, Боромир, — и на этих словах Искорка услышала шуршание ткани и стук каблуков о каменный пол. Чуть подняв взгляд она увидела, что Дэнетор встал со своего кресла у трона, подошел к сыну и крепко обнял его.

— Поднимитесь, — обратился Дэнетор к ней и она выпрямилась в полный рост.

Наместник изучающе глядел на Искорку и она наконец сама получила возможность рассмотреть его. Он был немолодым полностью седым мужчиной, привыкшим к почести и власти. Статная фигура и крепкое телосложение выдавали в нем сильного воина, но руки, изнеженные и холеные, с аккуратными чистыми ногтями и розовыми мягкими пальцами, не могли скрыть, что он давно не держал никакого оружия. Одет Дэнетор был в темные одежды из мягкой струящейся ткани, спадавшей из-за его плеч на пол и аккуратно ложившейся позади его ног. Лицо его, несмотря на сеть мелких морщин, казалось мягким и лоснящимся, седая борода была аккуратно подстрижена, а густые короткие волосы выдавали тщательный уход.

— Как вас зовут, — задал вопрос Дэнетор, закончив рассматривать ее.

— Искорка, господин, — отозвалась она и он, изогнув правую бровь, перевел вопросительный взгляд на Боромира.

— Искорка ученица волшебника, Радагаста Бурого, — начал представлять ее Боромир и на этих словах наместник поджал губы, едва подавив желание раздраженно скривиться. — В Рохане она отделилась от отряда хранителей, вышедших из Ривенделла на исходе осени, и присоединилась ко мне.

Эти слова будто оживили прежде статичные черты Дэнетора.

— Вы принесли его, — жадно проговорил он, снова посмотрев Искорке в лицо.

— Нет, господин наместник, — покачала она головой в ответ, — совет отринул идею отправить его в Гондор. И не я была выбрана хранителем.

— Что? — Дэнотор поджал губы, лицо его пошло красными пятнами. — Как это понимать? — обратился он уже к Боромиру.

— Отец, совет принял решение, — подтвердил ее слова Боромир.

— Выходит совет обезумел! — гневно воскликнул Дэнетор. — Мы на протяжении многих лет сдерживаем врага, своими жизнями защищаем все свободные народы, а нам отказывают в помощи в решительный час?! — в одно мгновение наместник рассвирепел и Искорка поразилась произошедшей в нем перемене. Маска холодного властного презрения была сброшена, глаза его налились кровью, а мягкие пальцы сжались в кулаки. — Зачем вы тогда явились сюда? — внезапно обратился он к ней.

— Я... — не смогла сразу подобрать слов Искорка, но этого и не потребовалось. Дэнетор сам нашел объяснение.

— Как же, — зло усмехнулся он, — как и любой из этих бродяг-волшебников вы, верно, переоцениваете свои силы. Явились раздавать непрошенные советы? Не надейтесь, что найдете здесь благодарные уши. Я не позволил Митрандиру затуманить себе голову, тем паче не позволю вам.

— Отец, вы несправедливы, — попытался возразить Боромир и Дэнетор перевел на него рассерженный взгляд.

Несколько долгих мгновений он смотрел в лицо любимого сына и, казалось, вел с ним немой разговор. Боромир не опускал глаз и твердо отвечал ему и это столкновение взглядов мгновенно остудило Дэнетора, вернув выражение холодной сдержанности его чертам. Плечи расслабились, челюсти разжались и вся фигура его снова преобразилась, будто и не было никакой вспышки гнева. Он прекратил этот немой диалог и вальяжно подошел к стоящему перед креслом столу. Взяв в руки тяжелый резной кубок он сделал несколько глотков и со стуком вернул его на место, после чего подошел вплотную к Искорке. Под его холодным изучающим взглядом она вся напряглась, будто готовясь к неожиданному нападению, но наместник лишь медленно скользил глазами по ее лицу и волосам. Молчание затянулось, возникшее напряжение становилось все более неуютным, но вдруг, в тот самый миг, когда Искорка уже решилась разрушить эту пытку, на лице наместника проступила легкая тень узнавания. Он как будто собрал воедино какой-то пазл и теперь снова преисполнился надменной уверенности.

— Улрос, — по-прежнему стоя очень близко к Искорке позвал он привратника, остававшегося все это время у дверей, — проводи нашу гостью в покои. Время сейчас слишком дорого, чтобы я тратил его на разговоры с ней. Перед началом осады мне надлежит выслушать доклад военачальника Гондора, — на этих словах он отвернулся и последовал к своему высокому креслу возле пустующего королевского трона.

Искорка сконфуженно посмотрела на Боромира, который едва заметно кивнул ей в ответ. Она коротко поклонилась наместнику, который не удостоил ее прощальным взглядом, и поспешила к выходу.

* * *

Дверь за спиной захлопнулась с громким стуком и Искорка устало бросила под ноги свой вещевой мешок и подседельную сумку. Сделав несколько шагов вперед она опустилась на край кровати и потерла руками глаза. Привратник сопроводил ее в небольшую светлую комнату на шестом ярусе, окна которой выходили в сад возле больничных палат, и в других обстоятельствах она бы вдоволь насладилась свежестью и красотой южной зелени. Но сейчас ее угнетало досадливое и постыдное разочарование, поселившееся в душе после разговора с наместником.

— Неужто ожидала теплого приема? — криво усмехнувшись спросила она саму себя и отняла руки от лица.

Нет, теплого приема Искорка не ожидала, но и к такой резкости готова не была. Она стянула с уставших ног сапоги и откинулась на спину на кровати. Четыре дня в пути верхом с короткими стоянками, в постоянной борьбе со сном, в компании молчаливого и временами враждебного Боромира вымотали ее похлеще недель похода с братством. Ноги и поясница болели, а от тела ощутимо и неприятно пахло конским потом. Ей хотелось поспать, помыться, поесть горячей и сытной еды и забыть обо всех королях и наместниках в мире как о страшном сне.

Она лежала на кровати, раздосадованная и дезориентированная, и никак не могла решить, как же поступить дальше. Ей было невдомек, что если бы по воле случая ее разговор с наместником затянулся еще хотя бы на пару минут, или привратник решился бы отвести ее в другие покои по северной стороне шестого яруса, то она непременно встретилась бы с остатками воинства, оборонявшего Осгилиат и явившегося под предводительством выжившего Фарамира в город. В числе вернувшихся она без сомнения заметила бы старого знакомого, и его появление вселило бы в нее такую необходимую сейчас надежду. Возможно, она даже стала бы свидетельницей и участницей той сцены, что разворачивалась прямо сейчас, когда она погружалась в зыбучий песок долгожданного сна, в тронном зале башни Эктелиона.

Тогда она услышала бы и горячую отповедь Боромира, уповавшего на помощь Рохана и спорившего с отцом о старых союзах, и гневную тираду Дэнетора, обращенную на ни в чем не повинного младшего сына, не удержавшего Осгилиат. Своими собственными глазами могла бы она увидеть как побелело и без того бескровное лицо Фарамира, выслушавшего чудовищный, приговаривающий его к неминуемой смерти приказ отбить потерянный рубеж; и как взревел на это Боромир, тотчас же обвинивший отца в безумии и жестокосердии. Не знала она, охваченная волной мягких грез, какая ярость промелькнула в глазах Боромира и как поспешно побежал он догонять брата, покинувшего тронный зал со спокойным достоинством. Будь она в этот момент там, возле трона гондорских королей, она бы видела, что во всей этой сцене участвовал еще один наблюдатель, ничего не сказавший направившемуся на вершину башни Дэнетору, но осуждающе посмотревший ему в след. Облокотившись на посох, долго стоял он у дверей, пока наконец не заговорил с привратником и не узнал у него все об обстоятельствах появления в городе Боромира. Наблюдатель этот проходил сейчас мимо сада у палат исцеления и не скрывал своей спешки и нетерпения.

Но Искорка, измученная долгой дорогой и неприятными разговорами, спала очень крепко, и настойчивый стук не мог ее разбудить. Так случай, соединивший воедино миллионы вероятных событий, не дал их встрече с Гендальфом произойти именно в этот погожий мартовский день. Облаченный в кипенно-белые одежды волшебник недолго постоял возле двери и решил не разрушать спокойствие ее сна, ошибочно рассудив, что следующая возможность для разговора не отложится надолго.

* * *

Каблук тяжелого сапога звонко отмерял каждый шаг и Боромиру, спустившемуся по извилистой лестнице на безлюдную улицу, становилось до нелепости неловко за этот звук, разрушавший холодную тишину. На Рат Динен, улицу тишины, ступать могли только члены королевских семей или семей наместников, но Боромир уже и не помнил, когда последний раз проходил через Закрытую дверь. Он не любил гладкий камень Дома наместников, по-настоящему могильный, потусторонний, такой ультимативно твердый и совершенно не подходящий для упокоения тела его мягкой и нежной матери. Яркая, как полуденное солнце, она ни единой чертой не была похожа на свою черную статую, лежащую поверх белого камня, и Боромир так до конца и не поверил, что она действительно покоится там. Куда более подходящей гробницей стали бы для нее кипучие воды великой реки, да яркое пламя костра. Но отец, конечно, хотел сделать все подобающе и положил ее сюда, рядом с великими правителями древности. Впрочем, сейчас Боромир пришел не к ней, покинувшей их так поспешно многие годы назад.

— Ей это не подходит, — резко прозвучал его голос, усиленный сводами каменного потолка Дома наместников.

— Смерть не идет никому, — ответил Фарамир, будто ожидавший восклицания брата. Он перевел взгляд от гробницы матери и посмотрел в лицо, что было так похоже на его собственное. — Я рад, что ты наконец вернулся.

— Отец отдал приказ сгоряча. Он остынет и передумает, — продолжил Боромир.

Фарамир печально улыбнулся одними лишь уголками губ и посмотрел себе под ноги. После битвы он успел снять только латный доспех и все еще был в кольчужной рубашке. На мозолистых ладонях запеклась черная орочья кровь, и весь вид его говорил о безмерной усталости.

— Он отдал приказ не как отец, а как правитель Гондора, — тихо заговорил он. — Я должен повиноваться.

— Это безумие, Фарамир, — горячо ответил Боромир. — Выполнить приказ значит добровольно расстаться с жизнью! Не торопись разменивать ее так дешево.

— Часом раньше, часом позже, не все ли равно? — также тихо продолжил Фарамир. — Вероятность пережить эту битву и так ничтожно мала, тебе ли этого не понимать. Армия врага сильна как никогда, у нас нет шансов даже за укрепленными стенами.

Фарамир замолчал и снова посмотрел на гробницу. Он опустил руку на точеные каменные ладони и ласково провел по ним.

— Надежда все еще есть, — Боромир подошел к нему вплотную и положил руку на плечо. — Я поговорю с отцом. Вот увидишь, он остынет и передумает. Не торопись выступать.

Фарамир коротко кивнул в ответ и Боромир улыбнулся. Он образумит отца, непременно. Для его младшего брата время упокоиться рядом с матерью еще не пришло.

* * *

— Я не узнаю тебя, Боромир, — вальяжно говорил сыну Дэнетор, отрывая самыми кончиками пальцев кусок ароматного хлеба от краюхи. — Чувства застилают твой взор.

В тронном зале Боромир отца не застал и отправился в его личные покои. Наместнику как раз подали ужин и он радостно пригласил сына разделить с ним трапезу, хотя она и была по-военному скудной. Кладовые Гондора не пустовали, но Дэнетор готовился к долгой осаде и потому отдал своему стольнику распоряжение беречь провизию.

— Хороший военачальник должен отринуть все свои личные мотивы, — продолжал Дэнетор, — и думать только о благе своего края. А ты, мой сын, не просто военачальник. Ты следующий правитель Гондора, и благо Гондора должно для тебя всегда стоять на первом месте. — Дэнетор сделал паузу и отправил в рот увесистый кусок сыра.

Сидя напротив, Боромир чувствовал себя провинившимся мальчишкой, которому отец в очередной раз объяснял, отчего тот не может посадить за один стол с собой сына конюха. Будто бы ему опять было восемь и приходилось заново разучивать горькие правила должного поведения. В своем далеком детстве, лавируя между тысячью "нельзя" и "подобает", Боромир быстро усвоил разницу между собой и мальчишками, живущими на втором и третьем ярусах города, которые на его глазах из друзей превращались в подданных, а затем и в воинов его гарнизона. Он привык отправлять их на верную смерть, не привязываться к этим десяткам и сотням добрых товарищей, не чувствовать их боли и не колебаться, решая их судьбы. Но Фарамир не был сыном конюха или лавочника.

— Я понимаю, ты привязан к брату, — продолжал Дэнетор, отирая губы белой салфеткой, — поверь, и для меня это решение было не простым. Но Фарамир должен знать цену своим ошибкам. Для него это шанс показать свою доблесть.

— Фарамир достойнейший воин, — возразил Боромир.

— Но не командир! В нем нет твоих талантов, он пошел в мать, — нисколько не смутившись продолжил Дэнетор.

— Вы не справедливы к нему! — разгорячился Боромир. — Люди преданы ему, они видят в нем величие королей древности. Он славный командир и доблестный воин, и он куда мудрее меня.

— Как же, мудрее, — язвительно усмехнулся Дэнетор. — Ты слышал, что он сделал. Попадись полурослик с кольцом тебе, ты не выпустил бы его так просто.

Боромир потупил взгляд и Дэнетор счел это знаком согласия.

— Фарамир подвергся чужому влиянию и забыл о благе Гондора. Как бы ни было скорбно мне от этой мысли, но приходится это признать.

На этих словах Дэнетор отпил из кубка и откинулся на спинку кресла. В спокойной задумчивости смотрел он куда-то за спину Боромиру и тот уже было подумал, что отец не будет продолжать беседу, как он снова заговорил.

— Все эти волшебники преследуют свои цели, Боромир, ты должен быть настороже. Речи Митрандира сладки, он вечно прикрывается борьбой с врагом, но истинная цель его никогда не называется явно. Но он слишком наивен, раз полагает, что способен обмануть наместника великого Гондора. Я вижу дальше, чем он может подумать, мои глаза все еще остры. Я знаю многие планы врага, а что до планов старого волшебника... Разгадать их еще проще, — Дэнетор замолчал и снова взял в руки кубок.

— Что же увидели вы в его планах, отец?

— Он хочет привести бродягу на трон Гондора, — скривившись ответил Дэнетор. — План сколь очевидный, столь и безумный.

— А если это будет возвращением короля? — неожиданно твердо спросил Боромир.

— Что? Что ты такое говоришь? — голос Дэнетора прозвучал громогласно, его седые брови сошлись на переносице, а темные глаза, казалось, стали совсем черными. Он поднялся с места и подошел к сидевшему Боромиру. — Что, эта девчонка уже успела затуманить твой разум? Неужели и ты поверил прислужнице волшебника?

— Искорка тут ни при чем, — опешил от такого предположения Боромир, но Дэнетор в ответ лишь усмехнулся и отошел к окну.

— Искорка, — растягивая звуки проговорил он. — Служительница огня, я так полагаю. Стихии врага.

Боромир изумленно обернулся на отца и неверяще посмотрел ему в спину.

— Вы подозреваете ее в связях с врагом? Это безумие! Она одна из хранителей, она сражалась на нашей стороне!

Дэнетор повернулся к сыну и на лице его заиграла снисходительная улыбка. Он снова смотрел на него как на неразумного мальчишку, и Боромиру было неуютно под этим взглядом. Отец любил хвалить его и подчеркивать его доблесть, но в разговоре часто выдерживал покровительствующий тон, отказывая в праве разойтись с ним в суждениях.

— Враг очень хитер, Боромир, — неторопливо начал он. — Он использует многие уловки, чтобы сбить нас с толку. Но я видел его мысли, я знаю его тайны, — он замолчал и на лице его проступила довольная улыбка. — Когда ты явился в город и вошел в тронный зал после стольких месяцев отсутствия, я почти не обратил внимания на твою спутницу и потому не опознал ее. Но как только я смог внимательно ее рассмотреть, сомнений не осталось. Я уже видел ее лицо, и видел его не один раз. Она занимает мысли врага, он ищет ее.

Дэнетор прервался и снова прошел к своему стулу. Сев напротив Боромира, он поставил локти на подлокотники и сложил пальцы домиком.

— Враг ищет не только ее, — наконец заговорил Боромир. — Тот факт, что Искорка занимает его мысли, указывает лишь на опасность, угрожающую ей.

— О нет, мой дорогой сын, он думает о ней не как о противнике, — усмехнулся Дэнетор. — Она нужна ему, нужна чтобы выиграть войну, чтобы вернуть свое могущество. Задолго до того, как нашлось проклятье Исильдура, до твоего сна и совета в Ривенделле, врагу было видение. И я знал об этом видении, я видел его глазами, как в самую короткую ночь в году в темном густом лесу сквозь мох и лишайник пробивается сильный росток и как он стремительно распускается, раскрываясь ярким огненным цветком. Враг ждал его появления и желал всем сердцем заполучить его. Он верил словам, услышанным от своего побежденного учителя задолго до Последнего союза людей и эльфов, верил, что огненный цветок, посланный из Пустоты, возродит рассеянные силы и поможет ему вновь обрести могущество. И все это время он искал его, и насколько я знаю, до сей поры поиски его были безуспешными.

— Я не понимаю вас, отец. При чем здесь Искорка? — устало спросил Боромир.

— При том, что она и есть этот огненный цветок. И враг давно знает об этом. Она поможет ему вернуться, поможет обрести могущество вновь. Это в ней заключена огненная сила, которая есть сила врага! Он ищет ее, а может статься, что уже поработил ее разум и действует ее руками, — Дэнетор вцепился в подлокотники и весь подался вперед. — Но я не позволю ей соединиться с врагом. Ты не доставил в Минас Тирит кольцо, но твоя спутница всего немногим менее ценна.

— Что вы собираетесь с ней сделать? — похолодев, спросил Боромир.

— О, я всего лишь отправил ее в темницу, — ответил Дэнетор. — У меня пока нет причин казнить ее. И потом, быть может, она нам еще пригодится.

— Я не могу поверить в это! — Боромир рассердился и резко встал со своего места. — Что стало с вами, отец, пока меня не было? Неужели благоразумие изменило вам? Вы отправляете на смерть собственного сына! Вы бросаете в темницу ни в чем не повинную деву, повинуясь видениям о мыслях врага! Что если он сам наслал их на вас? Что если он подчинил вашу волю?

— Не смей перечить мне! — взревел Дэнетор, также поднявшись со своего стула. — Я величайший правитель Гондора, врагу не затуманить мой разум!

Боромир посмотрел в разъяренное лицо отца и лишь сильнее сжал кулаки. Он не мог понять, когда произошла эта метаморфоза, когда на месте его упрямого, но мудрого и стойкого отца появился зазнавшийся безумец, не слышащий никого, кроме себя.

— Выходит, вы не измените решения? Фарамир отправится отбивать Осгилиат? — сквозь зубы проговорил Боромир, но Дэнетор ничего не ответил. — Мудрость покинула вас, отец. Мне жаль.

На этих словах Боромир поклонился отцу и оставил его покои. Чувство горького разочарования накрыло его с головой и ему захотелось запрятаться в самый дальний угол цитадели, в котором никто никогда его не найдет.

* * *

Конный отряд Фарамира, чинный и сдержанный, собрался в рассветный час на площади перед первыми крепостными воротами. Еще вчера Фарамир отдал своим людям приказ попрощаться с родными заранее. Он не любил причитаний и слез, которые неизбежно сопровождали расставание воинов с семьями, и потому сегодня на первый уровень провожатых не пустили. Впрочем, это не смогло развеять душащую тревогу, словно туман расползавшуюся между копыт облаченных в тяжелую защиту лошадей. Тоска никак не хотела рассеиваться, хотя Фарамир и старался выглядеть воодушевленным. Он готовился сказать речь и ждал, когда к отряду присоединится последний воин, только в этом году вставший под его командование. В другой день опоздание разозлило бы Фарамира и он непременно наказал бы провинившегося, но Ингор, оставлявший в городе молодую жену и только что родившегося сына, вызывал в его сердце сострадание.

Самого Фарамира в бой никто не провожал. Отеческого напутствия он и не ждал, а Боромир, вероятно, не нашел в себе сил признать поражение в споре с отцом и найти слова для прощания с братом. Осознав, что он не явится для последнего свидания, Фарамир подавил в себе постыдное сожаление и счел, что это к лучшему. Ни к чему видеть Боромиру его слабость, ни к чему проливать слезы и говорить лживо бодрые речи.

Но вот наконец явился Ингор, отряд построился в аккуратные ряды. Фарамир набрал побольше воздуха в грудь и начал говорить.

— Славный день настал для нас, воины Гондора! — прогремел его голос в наступившей тишине. — Нам выпала нелегкая, но благородная доля. Я вижу страх в ваших глазах, я вижу, вы не верите в наш успех. Братья! Вы боитесь напрасно! Ибо вас веду в бой я, и я не боюсь! Я верю в нашу победу! Я верю в Гондор! Моя горячая вера ведет меня вперед! Так последуйте же за мной к победе! Отриньте сомнения и окропите земли Гондора вражеской кровью! Ура-а-а! — прокричал Фарамир и его воины ответили стройным криком многих сильных голосов.

Он затрубил в рог и повернулся спиной к отряду. Стража начала открывать засовы, ряды стали перестраиваться для прохода через узкие ворота и в этой суматохе к Фарамиру подъехал опоздавший.

— Ингор, что ты хотел? — проговорил Фарамир, увидев его и готовясь принимать извинения за опоздание.

— Ничего особенного, командир, — сказал он, поднимая забрало тяжелого блестящего шлема. — Только пожелать вам удачи в бою, — и на этих словах Фарамир увидел целиком его лицо. Из-под густых бровей на него смотрели улыбающиеся глаза брата.