Морок и Пламень (гет)

Примечания:

Песня Джека про Рождество

https://youtu.be/QzOMtPbySXs

---

Ёлка в гирляндах и шариках ярких,

Радостный смех — под подушкой подарки!..¹

Нянина песня. Она почему-то поёт её скрытно. И ещё другие — хоралы, очень красивые, напевные, радостные… Но няня замолкает сразу, как только приходит кто-то из родителей. И в тот день, когда она их поёт, все почему-то поздравляют меня.

Мне семь лет. Няня срезала во дворе колкую и пахучую ветку и украсила её бумажными фигурками, орехами в золочёной бумаге и крошечной звёздочкой из фольги — верхушку. Мне очень нравится! Я трогаю остренькие заиндевевшие иголки пальчиками и хочу съесть во-он тот, самый большой орех. Няня ласково говорит: вот поспишь, и развернём! И, оглядываясь, хочет убрать ветку в вазе за ширму. Но не успевает. Без стука входит Графиня, шурша пышными юбками. Губы в ниточку, суженные глаза, не останавливаясь, скользят по мне и находят няню, которая судорожно прячет за спину наш секрет, нашу праздничную веточку с моим самым большим и самым вкусным на свете орехом. Я смотрю во все глаза. Я бы помог тебе, няня, но этот презрительный взгляд как будто пригвоздил меня к месту. Хочется сжаться в комочек и исчезнуть. И я прячу голову под подушку, чтобы не видеть, как Графиня, не говоря ни слова, берёт из рук онемевшей няни нашу ароматную и блестящую веточку и выбрасывает её в окно. И только потом раздается ледяной голос:

— Это был последний раз, Мэри. Если ещё раз я увижу в нашем доме хоть одно напоминание об этом «празднике», вы вылетите отсюда так же, как эта грязная палка.

Мэри стоит, опустив голову, и нервно теребит белый фартук. Графиня поправляет якобы выбившуюся из идеально гладкой причёски прядь и, не удостаивая меня взглядом, уходит, прямая, гордая, как десятки поколений её благородных предков, и недосягаемая. Никогда я не видел на этой восковой маске, которая у неё вместо лица, ни тени улыбки.

На Мэри жалко смотреть. Я подхожу к ней и робко касаюсь подрагивающего плечика. По её спине разметались непослушные, чуть вьющиеся рыжие пряди. Они так нравятся мне, они пушистые и хорошо пахнут. Поэтому, когда я вырасту, я обязательно на ней женюсь.

Я хочу как-то утешить её, но слова, как всегда, застревают в горле. Тогда я просто прижимаюсь к ней, и она гладит меня по голове.

— Ничего, ничего, птенчик. Не бойся. Я же не боюсь! Хочешь, я спою тебе песенку? — Она шепчет, и в глазах опять появляются озорные искорки. — Про Рождество?

Я улыбаюсь и киваю. Про Рождество, почему-то запретное, но манящее, волшебное, сказочное… Она поёт, и мне становится тепло и спокойно. Я запоминаю её песни, они врезаются в память. Но больше ничего².

А наутро приходит мой-отец-граф, и он совсем другой, не похож на Графиню. Он смотрит мне в глаза по-доброму. Он дарит мне игрушку и говорит:

— С твоим днём, сынок.

— Счастливого Рож… — почтительно хочет поздравить его Мэри, но граф резко обрывает её.

— Для нас нет такого праздника. Запомни.

И это единственное, в чём они сходятся с суровой Графиней. Я ни разу не видел их вместе. На приёме гостей они сидят по разные стороны длинного-длинного стола. Впрочем, меня туда не пускают.

Я рад игрушке и отцу рад, но мне всё же немного жаль ореха и веточки. Почему нельзя иметь и то, и другое?

У меня появился друг, Джон. Сын конюха. Он младше меня на несколько лет, но почему-то умеет намного больше, чем я. Он постоянно болтает, а я молчу и слушаю.

Меня много учат, часто даже сам граф. Многое оседает в памяти, но учителя всё равно чем-то недовольны, и я не могу понять — чем.

Граф уже перестал читать мне сказки, зато теперь я присутствую при его занятиях наукой. Заворожённо смотрю я на то, как он что-то пишет и рисует в больших дневниках в кожаных обложках, пластует лягушек и рассматривает в увеличительные стёкла содержимое их голов. К нему часто приезжают какие-то люди, которых он зовёт докторами. Я их не люблю. Они сначала смотрят и трогают лягушек, а потом меня. Как будто это для них одно и то же. Они с отцом обсуждают что-то, спорят, но в эти моменты меня часто выставляют вон. Я не расстраиваюсь, хоть мне и любопытно, и иду к Джону. Или к Мэри. Мне десять лет, и вряд ли мне дадут на ней жениться.

Похороны конюха — отца Джона. Мне одиннадцать. Джон возвращается с мокрыми и решительными глазами. Его отец обязательно попадёт в рай, обязательно, говорит он. А что это такое? Он недоверчиво смотрит на меня и усмехается. И в следующий раз я уже дёргаю пастора за рукав и показываю наверх с вопросительным выражением лица. Тот явно нервничает и шепчет мне, что здесь, в этом доме, об этом говорить запрещено, но вот если я зайду к нему… К несчастью, мою попытку выбраться пресекает отец. Он внятно и непривычно жёстко объясняет мне, что там, за гробом ничего нет.

— Поэтому живи здесь и сейчас, сынок. Это всё, что у нас есть…

Графиня за его плечом кивает. Обычно она не подходит к нам.

«Там ничего нет». «Здесь и сейчас». Я запоминаю это на всю жизнь.

Раз-два-три, раз-два-три, раз-… Опять сбиваюсь. Отец качает головой. Меж колонн промелькнула тень — не иначе Графиня. Не хотел бы я сейчас видеть её лицо, полное молчаливого презрения и сознания собственной правоты. Нет, я одолею этот проклятый вальс!³ Мне тринадцать, мою бывшую няню выдали замуж за вдового кучера в два раза старше её, и скоро у неё будет свой ребёнок. Джон уже объяснил мне, как это происходит, — на примере лошадей в конюшне его отца. Звучит музыка, учитель стучит палочкой. Раз-два-три, раз-два-три…

Джон поволок меня в деревню. Мне семнадцать, ему четырнадцать. Я на голову выше, но он в полтора раза шире и смотрит как-то снисходительно. Он мне обещал показать кое-что интересное и с кем-то познакомить. Но до этого он настоял, чтобы я переоделся и ни в коем случае не снимал шапку. И не раскрывал рта. А так мне понравится.

Деревенские танцы. Мой вальс произвёл сильное впечатление! Меня все спрашивают, не внебрачный ли я сынок графа, и смеются. Только мне не до смеха. Впрочем, меня угощают каким-то пенящимся терпким напитком, и всё начинает расплываться перед глазами, и становится жарко и весело. Девушки смотрят благосклонно. Не помню, как с одной из них я оказываюсь на чердаке. Кажется, она хочет меня поцеловать, и вот она уже близко-близко, но внезапно с меня падает эта предательская шапка, и девушка резко отстраняется. В её глазах — ужас и отвращение...

Дальше я плохо помню, но, наверное, Джон помог мне добраться до дома. А там — украдкой брошенный стылый взгляд из-за портьеры, лёгкий стук удаляющихся шагов и шуршание юбок. А потом — вздох отца. Разочаровать его невыносимо больно! «Мы обыскали весь замок, когда ты пропал из своей комнаты». Голова его уже наполовину седа.

Мне двадцать пять. Полностью седой отец говорит, что он закончил свои изыскания. Если я хоть что-то понимаю. И что он повезёт меня к одному человеку, и если всё получится, то жизнь наша полностью изменится. Тогда, может, леди Графиня… Он вздыхает. Он так устал… Я выше его ростом, но всё равно чувствую себя рядом с ним маленьким мальчиком, и его слабость меня пугает.

Наш путь лежит через лес, говорит он. С недавних пор, по слухам, там завелись разбойники, и надо быть осторожными. Мы выезжаем с небольшим количеством сопровождающих. Я оглядываюсь на наше поместье. Никогда ещё я не бывал дальше деревни. Но здесь не осталось тех, по кому я мог бы скучать. Джона забрали в солдаты четыре года назад. Мэри умерла при родах больше десяти лет назад. И кроме её песен в памяти и пряди рыжих волос, которую я украдкой срезал ещё в детстве, от неё не осталось ничего.

Спешно задёрнутая штора в спальне Графини — и дальний путь навстречу своей судьбе. Который оказался не столь дальним.

* * *

Хлопо́к, сирена и темнота. Буквально режущая глаза, абсолютная... Горелки задул внезапный порыв ветра, и бывший островок жизни канул в дымную мглу. Башня, чей подсвеченный силуэт ещё миг назад нависал над Салли, будто исчезла, не оставив после себя ничего, кроме тяжёлых воспоминаний и смутных сожалений.

Салли встала как вкопанная, боясь сделать первый вдох и уже зная, что она почувствует. Протянула руку, ожидая убедиться хотя бы в присутствии Джима, но и он отошёл, испарился, как пропавший в одно мгновение купол. А где-то в этой темени ещё бродят простые вампиры и, может быть, кто-то ещё… Ей остаётся только надеяться, что её запах не ощутим в вездесущем запахе дыма, а наиболее кровожадные хэллоуинцы сейчас слишком ошарашены.

Салли, крадучись, продолжила свой путь по направлению к башне, и вскоре её пальцы тронули прохладный гладкий камень. Ощупью она пошла вдоль стены, чтобы добраться до двери. Теперь нечего опасаться, что она может быть под током — тока в их городе больше не существует.

Салли толкнула тяжёлую дверь и, войдя в черноту холла, услышала наверху полные тревоги, если не паники, голоса.

— Я не знаю, куда он пропал! Был в спальне! — Срывающийся голос Джуэл. Кажется, она вот-вот впадёт в истерику.

— Возьми себя в руки, женщина! У тебя же его мозг! Почему это не чувствуется?! — Зельдаборн.

— Джуэл, дорогая, вот вам моя рука, не бойтесь! — Голос Мэра почему-то стал спокойнее, чем обычно. Видимо, он уже перешёл черту своей максимальной паники.

— А вампиры молодцы, — хладнокровно резюмировала Хельгамина. — Растворились в тени, как это они одни и умеют делать.

Зомби в лаборатории неосторожно натыкались на столы и валили на пол хрупкие колбы.

Салли, вжимаясь в стену, шаг за шагом поднималась по пандусу. Хорошо бы вампиры ей не встретились…

— Есть здесь что-то из освещения, кроме этих проклятых электрических ламп?! — возмущённо вопросила Зельдаборн. Слышалось, как с полок падало всё подряд. — Приди в себя уже, золотце, где у вас простая керосиновая лампа? Или хотя бы свечка?

Лёгкие шаги, чирканье — и наверху появился небольшой огонёк; Салли поспешила ему навстречу, как будто он — это безопасность, и увидела Джуэл, которая держала в дрожащих руках керосиновую лампу и механическую зажигалку.

Ведьмы заметили Салли и радостно бросились к ней.

— Как хорошо, что ты нашлась! А где это костяное недоразумение, которое тебя сопровождало? — живо спросила Зельдаборн.

— Не знаю… Он пропал куда-то, когда исчез купол. Джуэл, почему всё отключилось? Неужели?..

— Видимо, да, Салли… Хотя я не знаю, как это могло получиться… Буквально сегодня… Или уже вчера я проходила рядом с генератором, и он был совершенно исправен. — Джуэл немного успокоилась при появлении прерывистого, но тёплого, разгоняющего тьму огонька. — Перегрузки не было…

— Твой создатель сказал бы, что это диверсия, — хмуро изрекла Хельгамина.

— Но кто… — ошеломлённо начала Салли.

— Тот же, кто похитил Виктора, — отрезала Хельгамина. Она обернулась к Джуэл, на этот раз глядя ей прямо в глаза. — Хэллоуинцы сидят здесь уже много дней, только мы с Зельдой отлучались за Ведьминым корнем. И всё было нормально. Но сегодня ночью я слышала, как поле кого-то впустило. Кто это был?

Все посмотрели на Джуэл. Она нерешительно попятилась.

— Но…

В этот момент дверь распахнулась, и вприпрыжку, насколько это для него возможно, вбежал взлохмаченный во все свои три волосины Гарик. Глаза его выпучились в два раза больше обычного.

— Я видел, видел!..

* * *

Иногда сознание проясняется, и я понимаю, что мне не семь лет, не семнадцать и не двадцать пять. И что я был жив, потом мёртв, потом снова жив, а что теперь? Вопрос.

Сколько прошло времени, что я погребён здесь? Час или миллион лет? Ещё вопрос.

Только мрак, только пугающие в абсолютной темноте шорохи, только едва слышное гудение лавы под каменным полом. Механизмы и лампы мертвы. Вход завален огромным камнем. По гладкому трубопроводу вверх не заберётся и таракан. А воздуха всё меньше.

Абсурдный закон потустороннего мира — дыхание нежити. Пламени для горения требуется больше кислорода, чем мне — для дыхания. А горение мне ещё понадобится. Пламя плавит камень. Пламя пожирает воздух. Интересно, что кончится раньше? Главный вопрос.

* * *

Это не укладывалось в голове. Они оба ошиблись. В конце концов, она сама видела чёрт знает что в тумане, который теперь, в нынешнем удушающем дыму, вспоминается почти с ностальгией. Рука нашла во внутреннем кармане платья успокаивающе холодный скальпель. Нет, не холодный — он уже согрелся от тепла её тела. Надо просто быть осторожнее и внимательнее. Просто. Действительно, что может быть проще в этом городе, где прежде нейтральные жители вдруг стали проявлять к ней повышенное внимание гастрономического толка?

"Мне кое-чего не хватает, и сильно", — подумала Салли.

Прошла ночь, день, и снова приближался вечер. Разницы практически не ощущалось, но кое-что всё же изменилось: ещё один зачёркнутый квадрат на календаре. Канун Белтейна, Вальпургиевой ночи. Все ведьмы, наверное, сейчас собираются где-то в лесу у большого костра, в который опять обратился ясень в три обхвата с корой тёплой, как человеческая кожа. Её, Салли, там не ждут, но сожалений по этому поводу нет как нет, она уже выбрала свою судьбу. Да и хэллоуинские ведьмы тоже остались, и Салли была им благодарна. Сегодня должен досохнуть Ведьмин корень, а значит, можно сварить Антагонное зелье, которое поможет им всем отдышаться и хоть немного подумать. И поискать пропавших.

А пока Салли запретила себе вспоминать о Джеке и перестала считать пульсации сердца. Но вот Джуэл не могла похвастаться таким же владением собой. С глазами, полными ужаса, с закушенными до синевы губами тенью ходила она по башне и её окрестностям, держа побелевшими от напряжения пальцами керосиновую лампу, и, видимо, искала их создателя. Иногда она принималась шёпотом звать его по имени. За ней по пятам семенил Мэр и следил, чтобы она не упала. Или не исчезла, как слишком многие хэллоуинцы за последнее время. В конце концов, Зельдаборн, которая уже считала башню своим личным штабом, надоело это хаотичное шатание, и она предложила запереть эту парочку где-нибудь до прояснения неба и обстоятельств. То есть, видимо, надолго…

Как-то так само собой получилось, что из всего «малого совета», кроме ведьм и Салли (которая туда фактически не входила, а просто была близка к Доку, ведьмам и иногда Джеку), никого и не осталось. Горожане разбрелись по домам тихо страдать и ждать, когда им скажут, что делать.

— Но, возможно, не все, — заметила Хельгамина, привешивая Салли на пояс мешочек с порошком, которым обезвредили вампиров. — И ещё кое-что…

Салли кивнула, что поняла, и пошла отлавливать бродящую где-то Джуэл. Та не сразу сообразила, что от неё требуется, не сводя остановившегося взгляда с лица Салли, но потом медленно наклонила голову и повела её в спальню, единственное место, куда Салли не заходила. Там Джуэл достала из-за платяного шкафа метлу из олеандра и, не глядя, протянула Салли.

— Держи… Но если с тобой что-то случится, он меня демонтирует… — сказала она еле слышно.

Салли недоверчиво хмыкнула, но поскорее схватила метлу и вышла, пока Джуэл не передумала.

Приятно было снова ощутить твёрдость рукоятки, так и билась мысль: «Вверх!», к небу, к солнцу, к свежему ветру, прочь отсюда… Но ведьмы уже улетели вперёд, чтобы проверить, всё ли в порядке с лавкой, и начать варить зелье. И теперь оставалось только доставить основной ингредиент.

Салли кинула последний взгляд на атомные часы в лаборатории — несколько часов до Белтейна.

— Опасность уже миновала! — сказала она вслух, чтобы подбодрить себя. — Теперь я свободна от твоего предсказания, Лилит!

Салли подошла к окну. На лице — пропитанная повязка, на поясе мешочек с Перечным порошком, за пазухой скальпель. Вооружена и очень опасна, улыбнулась она сама себе. Перекинув ногу через рукоятку метлы, Салли мысленно сказала «Вверх!» и покинула дом, из которого ей было сказано не выходить.

* * *

А вот и другие картины всплывают перед мысленным взором, и непонятно, явь это или морок. Похоже, что старикашка, засевший в башне, хочет положить меня к себе на стол и вскрыть мой череп для своих хитрых опытов. Он смотрит совсем, как те доктора.

А старые ведьмы сварили Серую хворь, которая разъедает у скелетов кости.

А значит, я должен за себя постоять.

И… девушка. Что-то с ней не так. Что-то с ней определённо не так — для этого города.

* * *

Как же славно снова оказаться в полете! Салли бы поднялась ещё выше, чтобы глотнуть свежего воздуха, но побоялась, что потом будет долго рыскать в дыму в поисках ведьминой лавки. Поэтому она летела низко над землёй, петляя между домами, которые неправильными, рваными силуэтами вставали прямо перед носом.

Наконец из мутной мглы выплыла плоская крыша с ещё живым, колыхающимся ведьминым студнем по периметру. Салли снизилась и, легко спрыгнув с метлы, ступила на брусчатку близ входной двери. Ладонь легла на дверную ручку в форме ведьминой шляпы. Но повернуть её она уже не успела — чужая твёрдая рука властно дернула за плечо и увлекла на противоположную сторону улицы — подальше от окон.

Салли пыталась сопротивляться нападавшему, но слишком лёгкая, слишком слабая — несмотря на все произошедшие с ней изменения. Тот без труда впечатал её спиной в стену и с силой прижал. Салли со страхом подняла голову. Смог размывал черты нападавшего, и она как будто никак не могла сфокусировать взгляд на его лице. Но в конце концов, всё заслонил образ из её кошмара, реальный, как никогда. Салли крепко зажмурилась и посмотрела вновь. Черты обрели резкость. Да, всё так. "Это Морок, — упрямо сказала она себе. — Он ничего не сделает. Только напугает". Надо только перетерпеть — и всё кончится. Как сон — с криком, резким вдохом, широко распахнутыми глазами, с дорожками слёз на щеках — но всего лишь сон.

Но давление усиливалось. И зашуршал неприятный, скрежещущий голос. В её сне и в прошлый раз, когда она встретила его на улице, он всегда молчал. Но теперь — нет.

— Наконец-то я до тебя добрался! Теперь всё реально, красивая бывшая куколка.

— Кто ты? — только и смогла шепнуть ослабевшая от ужаса и потрясения Салли. — Кто ты на самом деле?

— Думается, ты хорошо меня разглядела. Ты слишком много о себе возомнила в последнее время. Пора показать тебе твоё истинное место. Спасительница города! — Издевательский смех.

И знакомый незнакомец грубо обхватил её за талию, приподняв над землёй. Приблизив заострённые зубы к самому её уху, он прошипел:

— Не быть тебе никогда Повелительницей тыкв, никем не быть, ничтожество, только кровавым пятном на земле. Но для зелья эта кровь уже не сгодится.

Салли задохнулась. Слова Лилит снова послышались с пугающей чёткостью. Не выходи. Береги. Вышла. Не сберегла.

Нет!..

Морок, не теряя времени, резко дёрнул ворот её платья. Несколько пуговиц с треском отлетело, и этот треск наконец-то вывел Салли из ступора. Она отчаянно закричала, пока ей опять не зажали рот, как вампиры меньше суток назад. Крик потонул в неподвижной сизой мгле — ни одна ставня не распахнулась с глухим стуком, ни одна дверь не скрипнула.

Салли со всей силы упёрлась в грудь нападавшего, но это было всё равно, что толкать гору. Жёсткая рука уже скользнула вниз.

Кровь зашумела у Салли в ушах, и, видимо, поэтому она не услышала мягкую поступь рядом с ними. Едва уловимое глазом движение — и справа от головы покусившегося на неё показались огромные оскаленные зубы и волчья морда.

— А я никогда тебе не верил! — прорычал Оборотень, и челюсти его злобно клацнули. — Слишком мягко стелешь!

Нападавший бросил Салли, разворачиваясь к рослому полуволку, и она рухнула на мостовую. Прижавшись к стене, она, не дыша, наблюдала, чем закончится это противостояние. От этого зависело слишком много — и для неё, и для города.

Несколько секунд зрительного контакта — и соперник Оборотня развернулся и растаял во тьме буквально в пяти шагах от того места, где только что стоял. Но животная реакция Вервольфа поражала — он успел, лязгнув зубами, оторвать кусок ткани от одежды сбежавшего врага.

— Ну и трус! — Он сплюнул ткань на лапу, а потом, подумав, спрятал за пазуху. — Ну, а ты тут чего расселась? — грубовато обратился он к Салли.

Она осторожно подтянула под себя ноги и встала, не выпуская из поля зрения Оборотня. В лагере она старалась держаться от него подальше, так как всегда опасалась его из-за нахальства, грубости и нарочитого пренебрежения к Повелителю тыкв. А теперь он её спас.

— Это ты тут орала? — спросил полуволк между тем. — А я-то думал… — Он скользнул по ней взглядом, чуть задержав его на вырезе платья, ставшим слишком глубоким из-за оторванных пуговиц.

Салли поспешно обхватила себя руками, запахиваясь.

— Нечего сейчас одной шляться, пойдём, — продолжил Оборотень.

— Мне сюда, — показала она рукой в сторону ведьминой лавки.

— М-м, — без особого интереса протянул тот.

И, видимо, Салли обогнула его по недостаточно широкой дуге — внезапно ноздри его широко раздулись, глаза почти вылезли из орбит, язык вывалился изо рта. Всё могучее тело забилось в судорогах. Салли испуганно отскочила, наклонилась, поднимая спасительную метлу и не зная, то ли улетать, то ли звать на помощь. То ли бить. Вервольф перестал трястись и неуклюже поднялся на четвереньки, потряс головой и хотел ударить себя по бокам хвостом. Но хвоста не было. Держащие полуволка лапы превратились в руки и ноги, а волосы остались только на голове — чёрные, вьющиеся, спадающие длинными нечёсаными космами на лицо с густыми кустистыми бровями и золотисто-серыми глазами. И глаза эти в упор смотрели на Салли — сначала ошарашенно, потом заинтересованно и, наконец, с тем же самым выражением, которое она в последнее время стала наблюдать слишком часто.

— Поди ж ты! — Он не сводил с неё голодного взгляда. — Я уже не обращался в человека под сотню лет! Такое возможно, только когда я учую запах подходящей тёпленькой самочки! — Он по-звериному втянул воздух ноздрями и хотел почесать за ухом, но передумал. — А ты ничего, оказывается. Я бы слазил в твою башню.

Салли вздрогнула от этих двусмысленных слов и отступила к двери лавки, пятясь и прикрываясь метлой. Нет, это уже слишком для одного дня! Они что, все сговорились?! Заступившийся за неё Оборотень теперь сам представлял опасность.

Вервольф неотвратимо наступал на неё, не сводя горящего взгляда, и она во внезапном озарении сунула руку в мешочек с порошком и с размаха кинула полную горсть ему в морду… в лицо. Полуволк тут же начал отчаянно кашлять, потеряв всякую ориентацию в пространстве, а Салли повернула ручку двери лавки, юркнула внутрь и, захлопнув дверь, заперла её на солидный засов. На окнах были решётки.

Спасена. Часы с мухоловкой пробили полночь. Белтейн, слава Хэллоуину!

Салли прижалась спиной к двери, слушая, как снаружи беснуется Оборотень. Вряд ли то, что Вальпургиева ночь наступила-таки, теперь остудит его пыл… И ещё одного существа в Хэллоуин-тауне ей теперь надо избегать. Внутри всё тряслось, Салли то прижимала ладони к лицу, ожидая слёз, которые не шли, то обнимала себя руками, пытаясь унять дрожь во всём теле.

Три покушения на её «чистую кровь», три!.. Кажется, ведьмы что-то упоминали из предсказанного Гизелой…

Паук бы успел сплести паутину, прежде чем ей удалось немного прийти в себя.

Кстати, где ведьмы? Салли открыла и протёрла слезящиеся от толики порошка глаза и огляделась. Потом прошла в мастерскую — никого. На полу виднелась внушительная подпалина от сожжённого Ведьминого корня. На горелке выкипало какое-то зелье. Салли подошла, понюхала, помешала — так и есть, заготовка Антагонного. Но почему ведьмы бросили его и ушли? Салли долила в котелок яда гадюки и принялась, как заводная кукла, ходить по лавке, ища новую партию Ведьминого корня, который должен был сохнуть где-то здесь. Ничего похожего. Зато она заметила на полу полупустой мешочек с Перечным порошком. Подняла его и пригляделась. Это же тот самый, что висел на поясе у Зельдаборн! Тончайший слой перечной пыли покрывал пол рядом, и на нём отпечатались следы борьбы. А это значило только одно: Мэру самому теперь придется всё решать, как последнему представителю «малого совета». Салли сжала мешочек в кулаке. Или ей.

* * *

Последняя капля камня, обращённого жидкой лавой, стекает по застывшим наплывам, которые раньше были таким же камнем. После чёрной, как провалы глаз, тьмы расширяющееся отверстие, путь к свободе, кажется ярким, как луна над Спиральным холмом. Но взгляд быстро привыкает, слишком быстро, и свет уже не слепит. И воздух, который живительным эликсиром должен был ворваться в грудную клетку, приносит лишь смрад и удушье, опять удушье…

Последние силы уходят на то, чтобы расширить отверстие так, чтобы в него пролезла голова и плечи. И уже невозможно ждать, пока камень остынет. Наружу, наружу!.. В последнем рывке длинная пола фрака цепляется за выступающий камень и отрывается, но это уже неважно. Главное — выбрался. А кто я, и куда я попал — это всё позже.

Внутри что-то опять скручивается от боли.

* * *

Раз. Зайти в комнату к ведьмам, отыскать нитку с иголкой и наскоро привести в порядок платье. Шитьё всегда успокаивает. Как будто ты можешь что-то исправить.

Два. Мешочек Зельдаборн — на пояс. Отдам при встрече.

Три. Ведьмы пьют Страшнозелье? Отлично. Кажется, я стала привлекать слишком много внимания. Посмотрим, поможет ли мне огромный нос.

На полках стройными рядами стояли пузырьки со Страшнозельем, которое она сама и наварила для Хэллоуина. Салли взяла один, откупорила и, собравшись с духом, осушила до капли. Отражение в полированном серебряном зеркале задвигалось, несмотря на то, что сидела она неподвижно. Нос и уши удлинились, глаза уменьшились, волосы приобрели грязновато-болотный оттенок. Вылез из рта одинокий клык — на зависть вампирам. Пальцы скрючились и обзавелись загнутыми острыми когтями.

Когда Салли поднялась, то обнаружила за спиной приличный горб. Какая прелесть. Ей стало жутко и смешно одновременно. Вампирам, наверное, всё равно, у кого пить кровушку, а вот Оборотень уже вряд ли клюнет на такую «красивую» самочку. Сколько там действует зелье? Несколько часов? Можно потерпеть, тем более, что крепкие когти — вообще вещь в хозяйстве полезная, можно кому-нибудь наглую серую морду располосовать. Лицо.

Салли подошла к двери и прислушалась — всё тихо. Видимо, Оборотень выплакал и выкашлял Перечный порошок и ушёл. У входа стояли мётлы ведьм — Салли озабоченно покачала уродливой головой. Нос с непривычки немного закрывал обзор. Она отодвинула тяжёлый засов, перекинула кривую ногу через ручку мётлы и полетела — куда? На кладбище, за Ведьминым корнем. А потом — в свой единственный дом (возвращаться сюда было опасно), к забитой Джуэл и трусоватому Мэру, последним, кто остался не сам за себя в этом городе.

* * *

Но дым почему-то редеет, и ноги сами собой несут меня, кажется, в центр этого странного города. Каменная горгулья изливает пенистые зелёные струи в фонтан — что-то смутно-знакомое, а, может, я видел это во сне, там, в подземелье. Это же глупость — купаться в фонтане, да ещё таком подозрительном, разве нет?

Я присаживаюсь на край и долго смотрю на текущую воду. На горящий огонь я уже насмотрелся на всю жизнь — спасибо.

Внезапно кто-то сильно хватает меня за запястье, я оборачиваюсь и вижу волка, стоящего на задних лапах. Он злобно смотрит на меня и кричит во всю свою огромную и зубастую пасть:

— Быстро все сюда, отребье, я поймал его! Знаете, что он хотел сделать?!

Я замечаю, что дым почти рассеялся и первые ставни и двери начинают робко раскрываться, выпуская из домов зеленоватых обитателей. Страшноватый, если не сказать больше, народец стекается к фонтану, но мне отчего-то не страшно. Откуда-то сверху пикирует страхолюдная ведьма на метле и оторопело смотрит на меня, прикрыв безобразный рот узловатыми пальцами. Я ощущаю толчок в груди, как будто здесь что-то важное, но что это значит — я не знаю. Не помню.

Впрочем, горожане смотрят скорее радостно и дружелюбно — пока двуногий волк не рассказывает в простых и грубых словах, что я якобы покушался на честь какой-то гражданки этого города. Что за бред. Я и город-то этот вижу впервые, гораздо яснее мне помнится графский дом, сад, деревня… Хотя…

Странный волк не даёт мне додумать мысль.

— У меня есть доказательства! Вот кусок его полосатого фрака, всем вам хорошо знакомого! Я оторвал его, когда он пытался сбежать с места преступления!

Он победно машет лоскутом ткани — как знаменем. И местные жители следят за ним кто одним глазом, кто двумя, разглядывают рваную ткань, кто-то вскрикивает с недоверием, кто-то с ужасом… Но я-то точно помню, что оборвал полу только что, выбираясь из пещеры, этот волк ошибается. Или врёт.

Я хочу сказать об этом, обьяснить, но губы точно склеились. Волк, видя это, злорадно скалится, очевидно, принимая моё молчание за признание вины. Почему-то мне хочется назвать его Джонатаном, откуда всплыло это имя?..

После рассказа волка и демонстрации "доказательства" народ в изумлении и недоверии перешёптывается и качает головами. Подъезжает катафалк с траурным убранством и красными шторками, в нём сидит смешной человечек, женщина с крупной головой и уродливый горбун с одним выпученным и одним прищуренным глазом.

Вдруг к человечку подбегает здоровяк с топором в голове (он что, ещё и жив при этом?) и говорит надтреснутым голосом:

— Господин Мэр! Я совсем забыл! Я же видел, как ОН выбегал из лавки ведьм. — Он тычет в меня пальцем. — Ночью. Он что-то украл. Или разбил. И ещё я видел вспышку. Как я мог забыть? — И он так хлопает себя ручищей по лысой голове, что топор чуть не вываливается.

Горожане хмурятся. Тот, кого назвали Мэром, в ужасе раскрывает рот и заламывает коротенькие ручки.

— Я видел, видел! — пискляво вскрикивает существо в катафалке. — Я видел его рядом с генератором прошлой ночью! — Оно оборачивается за поддержкой к женщине.

Та грустно опускает голову, и голос её почти не слышен.

— Я впустила его под поле за полчаса до катастрофы.

Мэр без всякого стеснения начинает нервно грызть ногти. Но всё уже уточняет:

— Джуэл, дорогая, этого не может быть, вы, наверное, ошиблись…

Та отрицательно качает головой и чуть не плачет.

— Я бы не впустила никого другого…

— А-га! — Волк хищно и с удовлетворением щёлкает челюстями. — А ещё он убивал моих собратьев, ругару! И знаете, что я вам скажу? Нам нужен новый Повелитель тыкв! Этот и так правил слишком долго. И он запятнал себя!

Они что, про меня? Каких ещё тыкв? Волк опять хватает меня, но я чувствую, что ещё секунда — и огонь, которым я прожёг себе путь сквозь камень, спалит его дотла. Лучше отпусти меня, нежить. Но где мои слова? Как в тех обрывках, что я видел, я молчу, словно мне зашили рот.

* * *

Почему он молчит?! Он же всегда был так красноречив.

Салли, летевшая к кладбищу, вдруг заметила, что дымная пелена стала полупрозрачной, а на площади наблюдается какое-то движение. И каково же было её потрясение и счастье, когда она увидела у фонтана Джека, невредимого, какого-то помятого и неподвижного, но точно его! Сердце радостно взметнулось и запульсировало часто-часто, словно не оно теряло биения день ото дня.

Салли пролетела мимо сидящего на крыше Стоуна, который её, очевидно, не узнал, только взглядом проследил. А узнать и правда было мудрено. Она приткнула метлу за какую-то дверь и чуть не бросилась к Джеку. Он, видимо, тоже что-то почувствовал, потому что как будто подался навстречу...

Но на площади творилось что-то недоброе. Вервольф, опять обратившийся волком, обвинял Джека в покушении на неё! Ох-х, они не знают, они ничего не понимают! О своём собственном покушении он деликатно умолчал, каков!Салли от возмущения сжала зубы, и вылезший клык чуть не воткнулся в выпирающий подбородок.

Но потом Бегемот, Гарик и даже Джуэл также свидетельствовали против Джека! Они, что же, не в курсе, что у них в городе морок, легковерные?! Как они быстро забыли годы мирного и справедливого правления Джека!..

Почему он молчит?! И взгляд какой-то потерянный, как будто не понимает, где находится, и смотрит так, будто никого не узнаёт…

Салли бросилась вперёд, стараясь при этом не подходить к Вервольфу слишком близко. Она обратилась к неуверенным хэллоуинцам.

— У вас, что, отшибло память, ведь каждый уже видел чёрт знает что?! Глаза могут обмануть, тем более двух… недалёких существ и одну, — она вздохнула, мысленно прося у Джуэл прощения, — без году неделя созданную? — Тут Салли вспомнила, что вместо неё толпа видит страшную ведьму, и смешалась. — Он не мог этого сделать, просто не мог физически! Я-то знаю!

— Интересно, откуда, ведьма? — ехидно уточнил Оборотень, недовольный задержкой.

Салли замерла. Тут была тайна, не столько её… Джек долго скрывал своё пламя даже от неё. Но немой вопрос в глазах хэллоуинцев требовал ответа. Кровожадность Оборотня могла оказаться заразной. Всё-таки не рождественские эльфы тут собрались. Тем более, все измучены до предела, покажи им сейчас хоть мнимую цель — искромсают, загрызут, разорвут любого… А потом одумаются и с почестями похоронят разрозненные останки. Где-то в дальних рядах уже маячили бледные лица вампиров, которые явно не захотят правосудия Джека.

— Он не может меня коснуться, не опалив… — выдохнула Салли.

— Опалив чем? И кто ты такая вообще? — прищурился Оборотень.

Салли подошла к фонтану, погрузила ладони в мутную зелёную воду и умылась. Чары спали, народ охнул. Когтей, признаться, было жалко — она так и не успела пустить их в ход.

— Я как жертва свидетельствую перед всеми вами: это не мог быть он, — твёрдо произнесла Салли.

А Вервольф, быстро обратившись в человека, тут же забыл о такой ерунде, как вопросы, доказательства и презумпция невиновности (если вообще знал). Он схватил Салли за руку.

— Смотрите, я обратился, значит, вот моя самка! И, по закону волчьей стаи, я теперь могу стать вашим вожаком! Я беру её, а его, значит — обезглавить!

Оборотень перехватил Повелителя тыкв за плечо и поволок к гильотине, которой обычно рассекали самые крупные тыквы.

Мэр дёрнулся было помешать, но Вервольф так рыкнул на него, даже в человеческом обличье, что тот заполз обратно в катафалк, упёрся головой в руль и, закрыв уши руками, забормотал:

— Пусть повелители тыкв сами разбираются, а я маленький человек…

Джуэл, которая, по мнению Салли, должна была бы смотреть на эту картину с отвращением, сочувственно гладила его по руке.

Неубеждённые, но непрепятствующие хэллоуинцы топтались на месте.

Оборотень, раздражённый отсутствием поддержки, повернулся к бессловесному Повелителю тыкв, чтобы довершить свой переворот собственноручно — и встретил взгляд, осмысленный и огненный, знакомый злой оскал и шар пламени в костяной ладони.

— Если тебе ещё интересно услышать ответ, оборотень, — опалив Хэллоуинским пламенем!

* * *

«Здесь и сейчас» — хороший принцип, дорогой отец. Но «Там ничего нет» я принять не могу. Он едва не стоил мне этой, главной жизни. «Там» что-то есть. Здесь. И сейчас.

Когда Джек увидел не обезображенное Страшнозельем лицо Салли, всё встало на свои места мгновенно, головокружительно быстро. Воспоминания о прошлой жизни, в которых он плавал, как в мутном тумане, не зная, где прошлое, а где настоящее, заняли положенное им место и перестали заслонять реальность.

Я — Джек, Повелитель тыкв! Точно! Я Повелитель тыкв!

Хорошо же его заморочили!.. Но об этом он подумает после, а пока… Он повернулся к Оборотню. Значит, «моя самка»…

На площади собрался чуть ли не весь город, но это ничего. Салли начала, а он продолжит. Самое время показать им правду. Джек зажёг огонь.

— Похоже, жажда власти у оборотней в крови, — сказал он, не спуская взгляда с Вервольфа.

Тот отступил на шаг, с благоговением глядя на Пламя, которое, умноженное на два, танцевало в его сузившихся зрачках.

— Что это значит?

— А то, что переворот отменяется. Как и всё остальное. А с тобой я потом ещё переговорю без свидетелей. Можешь спасаться бегством, можешь не спасаться — тебе это не поможет.

Оборотень, опять ставший волком, застыл на месте. Джек его отлично знал и понимал, что тот не сбежит, чтобы не выставить себя трусом перед всем городом.

А Салли, чувствуя, как спадает с неё пудовый груз необходимости что-то решать, наслаждаясь возможностью немного почувствовать себя слабой, зашла к Джеку за спину. Как же хорошо-то, а! А я тебя, пожалуй, понимаю, Мэр…

— Но где же ты был, Джек? — страдальчески вопросил Двуликий. На лице его отпечатался руль, а ногти были сгрызены до основания. — И что это у тебя в руке? — Он боязливо покосился на Пламя.

— Я пытался решить нашу проблему. И получилось так, что оказался заперт в подземелье на несколько дней. — Большего он при всех не скажет. — Я только что выбрался. И помогло мне вот это. — Джек поднял над головой огненный шар. — Это Хэллоуинское пламя, неотделимый дар всех королей Хэллоуин-тауна, о котором вас заставили забыть. — Тут он, к своему удивлению, заметил в толпе Шона. — Хранитель библиотеки может это подтвердить.

Зомби, не привыкший к такому вниманию, тем не менее, с достоинством опустил голову и заявил, что готов свидетельствовать об обладании священным Пламенем всех королей Хэллоуин-тауна, кроме Уги-Буги.

Хэллоуинцы, сначала в ужасе отшатнувшиеся от огня, теперь заинтересованно приблизились и загалдели.

— А я что-то такое слышал, но не верил…

— А «гори оно всё Хэллоуинским пламенем» не с неба же упало!

— Как это красиво будет смотреться на празднике!..

— Ура! Теперь у нас есть оружие!

— Я вся в огне! И кровь стучит в висках!⁴

— Джек, а стрельни, а?..

— А можешь выжечь мне на роге: «Я люблю Хэллоуин»?

— О-о, а мне на копыте: «Джек жив!»

В итоге все захлопали, как будто только что завершился Хэллоуин, и опять влюблёнными глазами глядели на своего Повелителя тыкв. Хэллоуинцы, когда они собираются все вместе, — почти как дети: покажи им яркий фокус, и они уже готовы тебя на руках носить… И забывают всё так же быстро, как дети. Никто и не вспомнил про другие обвинения — разбитое зелье, повреждённый генератор… А может, их впечатлила краткая речь Салли про морок.

Горожане бы слушали Джека и слушали ещё, но он отошёл от фонтана, и они поняли, что собрание, которое из суда и несостоявшейся казни превратилось в шоу, окончено. К тому же, дымная вуаль, которую неизвестный сдёрнул с города, чтобы все могли понаблюдать позор короля, снова наплывала, чтобы скрыть его триумф. Хэллоуинцы поспешили по домам, но с надеждой, что скоро всё пойдет на лад — с таким-то могучим Повелителем тыкв. Остался только Джек, Салли, пассажиры катафалка и Оборотень.

Последний смотрел со страхом, но и с уважением. Он уже понял, как рисковал, и теперь смиренно ожидал решения своей участи. Признавать чужое превосходство он умел, честный, как все волки. А мысль, что при удачном стечении обстоятельств, он сам бы мог стать обладателем Пламени, пока не закралась в его прямолинейный ум. И подсказать было некому.

Вервольф исподлобья глянул на свою ускользнувшую добычу. Салли стояла за плечом Повелителя тыкв, притягательная и недостижимая. Ну что ж, не стал вожаком — стань самым ярым сторонником сильного вожака.

Он вышел вперёд и честно признался:

— Я сам хотел на неё наскочить. Теперь больше не попытаюсь — слово Оборотня.

Джек изменился в лице, и огонь в его руке качнулся в сторону Вервольфа. Глаза полуволка расширились, но он не отступил.

— Если ещё раз посмотришь в её сторону, ты на своей шкуре в полной мере прочувствуешь Хэллоуинское пламя, которое плавит камень! — Джек приблизил лицо с пылающими глазницами к морде Вервольфа и обхватил его за толстую шею, позволив огню слегка подпалить гладкую щегольскую шерсть. Оборотни не сгорали, как ругару, от малейшей искры, но полуволк всё равно изрядно струхнул, учуяв запах собственного палёного волоса.

Когда Повелитель тыкв, отпустил его, Вервольф почтительно склонил морду в знак согласия и задержал внизу. А потом спешно ретировался, против воли поджимая пушистый хвост — подальше от адского пламени.

Огонь взвихрился последний раз и потух, не оставив и следа копоти на белой ладони, и Джек устало прислонился к стене. Знали бы они… Но им не надо знать. Разве что Салли…

Мэр уже был готов броситься к нему и вывалить все новости, плохие, опять плохие и снова плохие, но Джек сделал ему знак и сказал:

— Дайте мне полчаса, Мэр, и я в вашем распоряжении.

Градоначальник нерешительно отступил обратно к катафалку. Спорить с обладателем Хэллоуинского пламени — всё равно что дразнить хулиганскую троицу. Он-то кое-что знал про Пламя, за древностию лет… Но благоразумно предпочел забыть. Вместо этого он любезно предложил подвезти Джуэл до башни, только с ней ощущая себя хоть сколько-нибудь уверенным в себе мужчиной в самом расцвете сил. И как это у чокнутого Финкельштейна из-под скальпеля вышла такая нежная истинная леди?..

А Джек наконец-то остался с Салли один на один на затягивающейся дымом площади. Как они пили друг друга взглядами, не в состоянии сделать больше ничего…

— Ох-х, Салли… Зайдём сюда. — Джек показал рукой в сторону ратуши. — Я расскажу тебе всё.

Салли заворожённо кивнула и последовала за ним.

Это был странный рассказ, где непонятная правда перемежалась с изощрённым наваждением.

— Началось всё банально: я пошёл в подземелье Уги-Буги, как ходил уже много раз.

— Зачем? — ахнула Салли.

— Я учился управлять Хэллоуинским пламенем вдали от чужих глаз.

"И ещё, чтобы никто не видел моей слабости после этого", — подумал Джек про себя.

— И в этот раз, когда я спустился в подземелье, свет вдруг погас, и что-то сильно ударило меня по голове — так, что я потерял сознание. А когда очнулся, вход оказался завален огромным камнем. В пещере я и провёл эти несколько дней, а по ощущениям — несколько жизней… Я видел картины прошлой жизни, Салли! Я видел своих родителей! Как живых, так же явно, как сейчас вижу тебя… Но что-то там было не так, в нашей семье, со мной… И Рождество почему-то под запретом. Хотя то, что просачивалось ко мне, было прекрасно — эти ощущения сказки, волшебства… Я теперь понимаю свою одержимость Рождеством, это дань не пережитому тогда, вроде бы забытому, но не совсем…

Он замолчал, заново погружаясь в те моменты — детства, беспричинной радости, щекочущего восторга…

— Но как же ты выбрался? — спросила Салли, возвращая его к действительности.

— Я плавил камень, — вздохнул Джек и поморщился от воспоминаний об этом.

— То есть?

— Я зажигал Хэллоуинское пламя, подносил его к камню и ждал, насколько хватало сил и воздуха… А потом долго лежал в темноте и восстанавливался… И смотрел видения в своей голове, порой совершенно теряясь в них…

— Воздуха? — переспросила Салли.

— Да, Пламя буквально выжигало кислород, быстрее, чем он мог проникать через промежутки между камнями. Ещё и поэтому голова была не очень ясная…

— Какой кошмар! — воскликнула Салли, поднеся руки ко рту.

Неудивительно, что сердце теряло пульсации, если Джек там чуть не погибал от удушья!

— Да… Иногда мне казалось, что я уже не выберусь. Я забывал обо всём, но помнил только одно: я должен плавить камень. А когда я освободился, то был уже практически как зомби, в самом человеческом смысле этого слова.

— Получается, ты пропал накануне того, как разбили зелье, — задумчиво проговорила Салли.

— Какое зелье и что вообще происходит?

— Ох-х… Ты же ничего не знаешь!.. — Салли обхватила голову руками, не зная, с чего начать. — В ночь после твоего исчезновения кто-то прокрался в ведьмину лавку и разбил бутыль с Антагонным зельем! Кто-то, прикинувшийся тобой. Так что, мы теперь без Противотуманного…

— О-о…

— Подожди! Это ещё далеко не всё! Прошлой ночью кто-то повредил генератор Дока, и поля больше нет… Опять кто-то, прикинувшийся тобой.

— Вот это действительно плохая новость.

— И сам Док исчез!..

— Ох-х, ты ж…

— И ведьмы, видимо, тоже…

— Вы тут не теряли времени даром — славно повеселились без меня!

— И не говори! Ты пропал, поле пропало, Док пропал, ведьмы пропали…

— Но теперь я нашёлся, и больше пропадать не намерен, так что скоро мы всех найдём, моя родная! — твёрдо пообещал Джек. — Кстати, Крыто с ребятами не нашлась?

— Я верю! — горячо сказала Салли, но на его вопрос лишь отрицательно покачала головой.

— Теперь я понимаю, в чём меня обвинял Вервольф… Я видел какие-то ужасы. Мне буквально пытались внедрить мысль, что здесь, в Хэллоуин-тауне, одни враги, которых я должен уничтожить. Особенно те, кто мне помогает… Док, ведьмы… ты. С твоим образом он усердствовал особенно. — Джек нахмурился. — И в этом оказалась его ошибка! Я сопротивлялся и сохранил о тебе истинную память, и сердце мне в этом помогало… Кстати, что с тобой случилось?

Салли не хотелось отвлекаться на происшествие с вампирами, которое теперь казалось ей почти детской шалостью по сравнению со всем остальным. Но она честно рассказала Джеку обо всём. Больше никаких тайн и недоговорок!

— Ну, а ещё про два нападения — кого-то, прикинувшегося тобой, и Оборотня — ты знаешь… — закончила она.

Джек выслушал её рассказ со всем вниманием, и кулаки его сжались.

— Ну они у меня получат! — процедил он сквозь зубы.

Салли было приятно это услышать, опять внутри всё затрепетало, но она примирительно сказала:

— Ладно, вампиры были не в себе, пусть живут пока…

— А Оборотень тоже был не в себе? — требовательно спросил Джек.

— Но его ты отпустил, — заметила Салли.

— Может, и зря — ещё не поздно.

— Давай сначала разберемся с самой большой проблемой и найдем этого Джека-морока? — предложила Салли.

— Да! — решительно согласился настоящий Джек. — Хэллоуинцы от меня никуда не уйдут. Но ты… со своей… хм-м… кровью… Которую ты от меня скрыла! Стала слишком привлекательна для некоторых наших сограждан. Признаться, я и сам как-то по-другому тебя чувствую… Гораздо более живой. Думаю, это не последнее проявление внимания к тебе.

Салли вздохнула. Ну вот и её тайное стало явным. Интересно, откуда Джек об этом узнал. Когда он прижимал Дока к стенке, она почему-то не задалась таким вопросом. А что до повышенного внимания — надо быть начеку, да, и держать руку на Перечном порошке.

— Не у одного тебя есть свои тайны, — тихо и упрямо ответила она.

— Теперь нет.

— Теперь и у меня нет… — Она чуть развела руками. Если не считать кошмара. Но Салли понадеялась, что кошмар сбылся сегодня, хотя и не в точности — скальпель она так и не применила. Так что зачем ему знать об этом видении? — И что тебе пытались внушить относительно меня? — спросила она с болезненным любопытством.

— Ничего хорошего. Всё равно у него ничего не вышло… ("Они с Джеком всё еще стоят друг друга по части недоговорок", — подумала Салли). И тогда он просто оглушил меня вот этой полной прострацией и непониманием, где я, кто я… Которые прошли, только когда я увидел тебя, твоё лицо. Видимо, изначально он хотел, чтобы я сам сделал все эти ужасы, в которых меня тут обвинил Оборотень. И когда я не поддался мороку, он меня подставил.

— Кто — он? — прошептала Салли. Она знала — кто. Но пусть Джек сам скажет.

— Бугимен.

Салли прикрыла глаза и сжала губы. Конечно, он. Гораздо более могучий и древний, чем все они привыкли считать… С непредсказуемой логикой и извращённой жестокостью мстящий всем им.

Джек, ожидавший более бурной реакции, искоса глянул на неё и сказал:

— Кстати, свою полу фрака я оборвал где-то в подземелье. На всякий случай.

Салли непонимающе посмотрела на него. А потом до неё дошло.

— Хэллоуин, как ты мог даже допустить мысль, что я подумаю, что ты на это способен!

— Хм-м…

— Ты просто!..

— Согласен.

Все переживания этих дней и особенно последних суток готовы были выплеснуться из Салли — на того, кто в общем ни в чём не был виноват. Ей хотелось то ли броситься к нему в объятия и зарыдать (это было в её силах), то ли свернуть ему шею (а вот это вряд ли), хотя и то, и другое привело бы к одинаковым печальным последствиям — для неё. Поэтому она выдала первую мысль, крутящуюся у неё в голове.

— Да если бы я хоть на миг подумала, что это был ты, а не опять кто-то, прикинувшийся тобой, и без своего Пламени, я бы не сопротивлялась!

Джек от неожиданности распахнул глазницы, а потом подался к ней, но вовремя опомнился. Терпи. Сам создал им проблему — сам решай.

Самый горячий взгляд, посланный ей, — и всё.

Салли стало ужасно неловко, и она теперь не знала, куда ей деться от смущения. Приличные девушки сидят себе дома и варят Антагонное зелье с кровью девственницы. Как скучно.

Джек что-то там, видимо, смекнул, и сказал, как ни в чём не бывало:

— Пойдём, я провожу тебя, а то там Мэр по мою душу…

Салли благодарно кивнула и, опустив глаза, первая пошла к выходу из ратуши. Она была с метлой, но чёрта с два она на ней полетит, а не пройдёт с ним хотя бы два квартала бок о бок!

А Джек опустился на колено и подобрал с земли кусок ткани, брошенный Оборотнем. Обрывок теперь стал просто тёмной полоской полотна, совсем не похожей на его фрак.

Покачав головой (и тут морок!), Салли протянула руку за дверь, где она оставила метлу, и похолодела. Там было пусто.

Пусто оказалось и во всех соседних подворотнях. Что это: ошибка, чья-то злая шутка или умысел? Салли со страхом посмотрела на Джека. Без мётлы она чувствовала себя совсем беззащитной и неуклюжей. И одно дело знать, что Птица надёжно спрятана у Дока в закромах, сидя в неприступной башне под защитой непроницаемого поля. И совсем другое — стоять на дымной улице, зная, что Док пропал, генератор починить некому, ни поля, ни зелья, ни подруг-наставниц. Но зато рядом Джек. Он всё исправит. Так она сама когда-то сказала ему по поводу Санты и Рождества…

— Я бы пригласил тебя к себе, — сказал Повелитель тыкв. — Но вряд ли я много буду дома в ближайшее время. Так что тебе безопаснее в башне, там, по крайней мере, надёжные механические замки и толстые стены… Закройтесь с Джуэл и Гариком и никуда не выходите.

— Хорошо… — Желание геройствовать и что-то решать у Салли за последние сутки сильно увяло. И впервые она подумала о башне, не как о тюрьме, а как о крепости. — А ты?

— А я пойду крутить хвост Оборотню и выбивать зубы вампирам.

— Джек!

— Ладно, я шучу. Пока. Как бы выкурить этого мешка, чтобы он проявил себя явно, в своей жучьей плоти?..

— На живца? — медленно подняв глаза, предложила Салли.

— Да, и кто будет живцом?

— Вариантов немного. Ты. Я. Мэр. Но Мэр будет вопить. А кроме тебя с Уги никто не справится…

— Не-ет… Даже не думай об этом!

— Хорошо, подумаем об этом, когда ты немного отойдешь от заточения, — быстро согласилась Салли. Не то чтобы ей так уж хотелось выступать в роли приманки…

— И ничего не изменится! — твёрдо сказал Джек.

Они пошли в сторону башни, смутно угадывался рассвет. Все двери и ставни опять были наглухо закрыты, пытаясь спасти обитателей домов от всепроникающего дыма. Иногда то тут, то там слышались приглушённые приступы кашля.

А Салли, несмотря ни на что, была непростительно счастлива — здесь и сейчас. Ей верилось в лучшее. Глодавшая и иссушающая её тревога отступила. Да, она переживала за ведьм, за Дока, за будущее и чувствовала, что должна бы переживать больше… Но здесь и сейчас с ней был Джек, и механические сердца стучали в унисон.

* * *

Крыто отбросила последний камень ободранными пальцами, которые уже не успевали заживать. Всё. Дело сделано. Впереди отвыкшие от малейшего света глаза ясно различали ступеньки, ведущие наверх. Слепящей полоской виднелся зазор люка. Только бы наверху было темно, а то же они не разглядят ни шиша.

Она сделала знак не шуметь, который отлично уловили в темно-сером мраке её напарники.

Три похудевшие, сгорбленные тени проскользнули по лестнице к люку. Есть один путь наверх. Так сказал им он. Через исполнение их миссии, иначе под землёй они и останутся навеки.

Поднатужившись, ребята в шесть рук откинули каменный блок и очутились в тёмном подвале — хотя им он казался освещённым тысячей свечей. Шум троица произвела грандиозный, и Крыто затаилась, прислушиваясь. Но везде было тихо, и она выдохнула. Ещё чуть-чуть. Самое сложное. Один раз у них уже не получилось…

Они прошмыгнули ещё по одной лестнице наверх, Крыто пошуровала нехитрой отмычкой в простецком замке, и троица вышла на оперативный простор — в темный холл. Теперь пандус и на второй этаж. Если она ещё там, если мешок всё рассчитал верно, если…

Подгоняемые нетерпением и страхом, ребята тремя крысами прокрались по покатому каменному подъёму. Они не встретили никого. А вот и комната, её комната, в которую полсмерти назад они пытались попасть с другой стороны. Тогда они думали спереть руку. Теперь им нужно было всё. Не им — ему.

Шито и Корыто, щуря слезящиеся от почти отсутствующего света глаза, дружно потянули сейфовую дверь. Крыто перехватила поудобнее снятые с пояса сеть и дубину. Раз… два… Три! Она ворвалась в комнату, готовая оглушать и набрасывать, но всё было тихо.

Кукла спокойно лежала на кровати и спала, слегка улыбаясь во сне. Крыто подошла и всмотрелась в её черты. "А хороша, чертовка, — подумала она с завистью. — Я никогда не буду такой… Уже".

— Пс-с, — напомнил Корыто от цели их визита.

Чувствуя, что теряет запал, Крыто яростно подумала: "А попади я сюда взрослее, ещё неизвестно, кого бы сейчас похищали!"

Она резко выдохнула, затолкала спящей в рот кляп и накинула сеть.

Та мгновенно распахнула свои огромные глазищи, но все трое набросились на неё и связали. Корыто вытащил из-за пазухи камень и стукнул куклу в висок. Она тут же обмякла.

— Зачем? — шепнула сердито Крыто.

— Так нести удобнее — извивается.

— Ничего, не помрёт, небось, — поддержал напарника Шито. — Валим что ли?

Крыто хмыкнула, и ребята с трудом поволокли высокую Салли тем же путем, что пришли сюда. Вниз. Снова вниз. И окончательно вниз.

И когда могильная тьма подземного хода приняла троих охотников и одну жертву, они услышали злорадно усмехающийся голос:

— А вот и наш живец прибыл!

Нет, здесь четыре жертвы — и только один охотник.

---

Примечания:

¹ Это относительно новая песня (моя любимая) из мюзикла «Звуки музыки», но по смыслу подходит. И вообще, скорее всего, я тут допускаю прорву исторических неточностей, ну да Хэллоуин с ними! :) Главное — атмосфера.

² Кто не помнит, в мульте поётся: «Всё, наверное, очень просто, это сложно только взрослым, это память детских лет, вроде была, и вот уже нет, в чем же секрет, в чем же секрет?..» И ещё: «…все песни помню с детства наизусть…».

³ Ах, этот вальс с ёлочкой в той же песне! Коротенький эпизод, а сколько аристократичного изящества!..

⁴ Ну это просто цитата из мультика) Крайняя степень восхищения, так сказать).