Круги по воде (джен)

ГЕРМИОНА

Холодное хогвартское подземелье начало понемногу разогреваться от гула подростковых голосов. Под запертой дверью в кабинет зельеварения столпились ученики — слизеринцы и гриффиндорцы, в ожидании того, как эта дверь распахнется и откроет им дорогу в чертоги Северуса Снейпа; для кого-то из них — к любимому предмету и любимому преподавателю, а для кого-то — мало не в ад. И мальчишка, сейчас едва ли не трясущийся рядом с Гермионой, был главным представителем второй категории.

Гермиона, как и любой уважающий себя гриффиндорец, знала: Невилл Лонгботтом ненавидел зельеварение, и в отличие от большинства других его однокурсников, эта ненависть была для него отнюдь не фигурой речи. Он ненавидел зельеварение всерьез; настолько, конечно, насколько подросток способен ненавидеть учебный предмет в школе. Он ненавидел холод подземелья, шелест мантий, потрескивание огня под котлами, мрачную тишину кабинета, вонь ингредиентов. И конечно, преподавателя лично. Вся гамма обуревавших его чувств сейчас ярко высвечивалась на лице бедняги. Не надо было быть легилиментом, чтобы их почувствовать. Гермиона зябко поежилась, будто вся эта отчаянная ненависть была предназначена лично ей.

Вообще говоря, Гермиона замечала подобные вещи и раньше. Но теперь, после обучения у профессора Дамблдора, пусть даже краткого и поверхностного, она стала читать в людях куда больше чувств, мыслей, эмоций. Особенно это касалось открытых и эмоциональных гриффиндорцев. Каждый из них излучал целый спектр эмоций, и Невилл был чуть ли не ярче всех. Теперь ей лучше чем когда бы то ни было стало понятно, почему он на этом факультете, а не на каком-нибудь Пуффендуе. Зато появилась новая загадка — а она-то что здесь забыла?

Ей вдруг вспомнился первый урок ухода за магическими существами, когда волнующийся и запинающийся Хагрид привел в загон табун гиппогрифов. Тогда она порядком переживала из-за этого урока, хотелось, чтобы лесничий показал себя с лучшей стороны, все же он бывает довольно беспечен и неуклюж, а тут разом гиппогрифы, гриффиндорцы и слизеринцы.

Однако поначалу казалось, что урок идет на удивление гладко. Гарри стоял тихо и незаметно, и вообще вроде как старался не отсвечивать. В рядах слизеринцев ощущался какой-то разлад, и они, обычно достаточно сплоченные, больше косились друг на друга, чем на диковинных зверей. А Малфой и вовсе весь урок был паинькой, да еще и почему-то смотрел периодически в ее сторону. И что этому самовлюбленному кретину от нее надо? Ловить его взгляд было неприятно, а регулярно сбивавшийся с мысли Хагрид настроение отнюдь не поднимал. И в итоге Гермиона впервые за все годы прилежной учебы потеряла нить лекции.

Когда же она вынырнула из своих размышлений, довольно сумбурных, надо сказать, вся толпа учеников, оказалось, откатилась назад, да так, что Гермиона теперь стояла не просто в первом ряду, а даже чуть впереди всех. И тут же попалась на глаза преподавателю, который лихорадочно оглядывал строй в поиске знакомых лиц.

— О, — сказал он, — Гермиона!

— Да… — она слегка запнулась, сбрасывая с себя непривычное чувство потерянности на уроке, — профессор.

Сзади кто-то захихикал, а Хагрид расцвел и предложил ей что-то немыслимое. Мол, почему бы не применить знания на практике — не пообщаться вблизи со здоровым серым гиппогрифом, которого он ласково называл Клювик. Она было думала отказаться, но срывать урок Хагриду тоже не хотелось, а тот аж лучился весь от счастья. Поэтому она все же сделала пару шагов вперед неожиданно ватными ногами. Гиппогриф навис на ней, огромная пернатая машина для убийства, настороженно склонившая голову. Ей почему-то вспомнились картинки из детской книги про динозавров.

— Осторожней! — шепнул кто-то за ее спиной, и она очень хотела посмотреть, кто это, но знала, что от гиппогрифа нельзя отворачиваться в момент зрительного контакта, а потому не стала реагировать, лишь медленно склонила голову, подставляя шею под бритвенно-острый клюв. Затем выпрямилась и с каким-то детским восторгом стала наблюдать, как полуптица-полуконь грациозно кланяется ей в ответ, подогнув передние ноги.

— Ага! — воскликнул Хагрид. — Отлично! А теперь погладь его, погладь. И он с удовольствием тебя прокатит, думаю!

— Что-о-о-о?

Гермиона аж обомлела от такого предложения, отпрянув назад, пожалуй, слишком резко. Гиппогриф тоже, казалось, занервничал, поднял голову, напряг ноги — но с места не сдвинулся.

— Э-э-э, — замялся Хагрид, — ну, если ты не хочешь…

Гермиона замерла с открытым ртом. Ну не спорить же с ним на первом же его уроке, когда тот вроде как проходит без лишних неприятностей! Однако лезть на спину к этому птицетазовому динозавру?! Ну уж нет!

— Может, лучше я? — раздался сзади голос. Это был не тот же человек, что шептал. Это был Гарри.

— Да, конечно, — с облегчением сказал Хагрид, — если хочешь… Помнишь, что надо делать?

— Ага, — Гарри уверенно вышел вперед. Ему кто-что что-то быстро зашептал про какие-то чаинки, но тот лишь отмахнулся: — Не нервничай ты, Лаванда. Что эта карга знает о настоящей судьбе?

Лаванда что-то зло ответила, но Гарри уже кланялся гиппогрифу.

— Ты в порядке? — спросили у нее, и Гермиона вдруг поняла, кто шептал — это был Невилл. Она кивнула ему и стала смотреть на то, как справляется Гарри.

А Гарри справился отлично. После того, как он под восторженные возгласы проделал круг над лесом и мягко приземлился на той же полянке, урок триумфально подошел к концу. В замок довольными возвращались все гриффиндорцы и даже, казалось, часть слизеринцев — те, что не были заняты своими таинственными внутренними склоками.

Гарри вообще в последнее время неплохо справлялся.

Гермиона оглянулась. Гарри и сейчас, перед уроком зельеварения, стоял совсем недалеко от нее, его мысли она видела радостными и безоблачными. Он приветливо махнул ей рукой, и она улыбнулась, даже почти искренне. Гарри, по сути, ничем ее не обижал. В поезде она сама дала слабину на ровном месте. Но все же в последнее время ее не особо тянуло с ним общаться. Он стал слишком… громким, что ли.

Между тем двери в ад распахнулись.

— Заходите, — велел профессор Снейп, и обреченная толпа потянулась в кабинет. Гермиона глянула на преподавателя, но не увидела никаких его мыслей, лишь глубокий холодный колодец, наполненный какой-то слизью. Она отшатнулась, а тот лишь презрительно скривился, глядя на нее.

— Аккуратнее, Грейнджер, — тихо прошипел он, когда она проходила мимо него к котлам, — так и надорваться можно.

Она, само собой, промолчала.

Села Гермиона, разумеется, вместе с Невиллом. Собственно, она и в прошлом году часто с ним сидела — парень определенно нуждался в ее помощи на занятиях. А уж сегодня…

Сегодня — уменьшающее зелье. Наконец, с небольшим переносом, урок, посвященный домашнему заданию на лето. Сложный, каверзный, требующий внимательности рецепт. А баллы Гриффиндору ох как нужны!

Сначала все шло вполне нормально.

То есть, речь все же про зельеварение и Гриффиндор, так что вполне нормально — это значит стабильно плохо, без особенных проблем. Снейп летал по кабинету и раздавал колкие замечания. Нынешняя, разбирающаяся в окклюменции Гермиона отчетливо видела, как он ментально давит на ее однокурсников. Этот человек даже не то чтобы вламывался в их разум и сбивал с толку. Нет, он ласково касался их сознаний, видел сиюминутные страхи и недовольства и тут же начинал что-то говорить по этому поводу, провоцируя, давя на больные места. Это было очень искусно, по-своему красиво — и в то же время мерзко. Сейчас он был похож на боггарта с первого урока Люпина. А первый урок этот прошел… Гермиона вздрогнула, мотнула головой… Нет, не сейчас! Сейчас эти мысли не к месту! Так профессор Снейп и работает! Нельзя ошиби…

— Мисс Грейнджер, — неожиданно нежно проворковал Снейп прямо у нее над ухом, — сколько раз вы мешали зелье по часовой стрелке? Сколько сделали полных оборотов?

Гермиона машинально потянулась к зелью Невилла…

— Не его зелье, Грейнджер, — прошипел Снейп, — а ваше.

Со слизеринской стороны донесся смех.

— Вторая учебная неделя заканчивается, а вы, видимо не проснулись, — он не дал ей и слова вставить. — Эванеско!

Гермиона закусила губу, чтобы не заплакать. Кто-то сзади шумел, возмущался. Она не слышала. Что-то отчаянно шептал Невилл. Она не слушала. Как она могла так облажаться? Как?

— Так! — заорал Снейп. — Тишина в кабинете! Уизли, Финниган — отработка сегодня вечером. Грейнджер — отработка через неделю, в следующую пятницу. Вместе вы у меня отрабатывать не будете. Долгопупс! За то, что вы умудрились испортить работу даже такой заучке как Грейнджер, у вас отработки по средам, раз в неделю. Пока не научитесь варить это зелье самостоятельно! Гойл! У вас что в котле? Отработка! Вы, пожалуй, поработаете вместе с Грейнджер…

Гермиона встала, собирая вещи. Кто-то, выходя из кабинета, похлопал ее по плечу. Кто-то сказал, что-то одобрительное. Малфой молча посмотрел, без сочувствия, но и не зло, скорее… оценивающе. Она собралась и развернулась к выходу. Снейп стоял рядом с дверью, глядя на нее, скрестив руки на груди.

— Что-то еще, Грейнджер? — негромко спросил он.

— Да, — вдруг сказала она, — отведите меня к директору пожалуйста. Профессор.

Снейп нахмурил брови, а потом внезапно кивнул.

— Пойдемте.

Она сама не ожидала такого поворота событий, ведь ее просьба была скорее эмоциональным, не свойственным для нее решением, а Снейп был вовсе не самым чутким к просьбам учеников преподавателем Но тем не менее она быстро пришла в себя и перехватила поудобнее сумку, упрямо поджав губы.

Снейп молча развернулся к выходу, вылетев из кабинета ракетой, и быстро провел ее мимо толпы не успевших разойтись одноклассников — наверх, прочь из подземелий. Лестницы, коридоры, коридоры, лестницы… Он великолепно ориентировался в Хогвартсе, ведь правда? Хотя, наверное, и должен был уже выучить замок наизусть — за столько-то лет! Наконец зельевар резко затормозил перед уродливой горгульей, замершей у довольно непримечательной светлой стены. Шепнул мерзотной скульптуре что-то про лакричные леденцы и обернулся на тяжело дышащую Гермиону.

— Идите, Грейнджер. Вам вверх по винтовой лестнице. Я, пожалуй, подожду здесь. Не люблю сцен.

АРТУР

У Артура Септимуса Уизли не шла работа. Перед ним на столе колосились папки, расцветали бумаги разных форм размеров и цветов, всплывали тут и там перья, маггловские ручки и совсем уж странные для этого тесного офиса предметы, вроде волчков, игрушек «йо-йо» и штепселей. Именно в этот мир ему надо было нырнуть с головой, именно этот мир требовал его немедленного участия. Но его мысли были заняты другим.

В его кармане лежало полученное вечером письмо из Хогвартса, за авторством младшего сына. Письмо, которое он решил пока что скрыть от жены — до выяснения всех обстоятельств. Письмо начиналось обычно: в нем Рон жаловался на преподавателей, на сложную учебу, на ссоры с друзьями — в принципе, он всегда так делал. Но в концовке он внезапно писал: «Папа, сможешь забрать меня из Хогвартса?»

Артур несколько раз прочитал письмо в поисках подводных камней. Почерк Рона, бумага Рона, стиль Рона… Жалобы — да, но самые обычные. Рон вечно с кем-то ругался, вечно учился со скрипом — со скрипом, но учился! Но ничего необычного, кроме последней фразы! Конечно, немедленно ушло ответное письмо, а заодно письма Перси и близнецам. Для выяснения. Но ответов ждать минимум до вечера! Артур придержал пока что существование этого письма ото всех и теперь мучался с ним наедине.

«Папа, сможешь забрать меня из Хогвартса?»

Черт, может связаться с Дамблдором? Или подождать хотя бы до вечера? Страшного-то точно ничего не случилось. Может, зря он волнуется, и это письмо — просто сиюминутные эмоции подростка? Как будто он сам лет в тринадцать не мечтал сбежать из школы!

Дверь в кабинет распахнулась, и в нее, распространяя запах дешевого табака и не менее дешевого одеколона, ввалился Перкинс. Артур вдохнул поглубже, запасаясь пыльным, но хотя бы относительно свежим воздухом.

Многие считали Артура неудачником: мол, глава чистокровного рода, пусть и не заседающего уже давно в Визенгамоте, сидит на должности главы заштатного сектора в Министерстве. Но эти люди не были знакомы с Перкинсом. Тоже чистокровный волшебник, хотя и младший ребенок лорда, находился в подчинении человека в два раза младше его и сидел здесь уже десятилетиями. В свое время Артур назначился на свой текущий пост прямо через его голову. Третья должность в секторе уже долгое время оставалась вакантной.

Карьерные и семейные неудачи Перкинсу на пользу не шли: табак и огневиски все больше делали его похожим на Наземникуса Флетчера.

— Перекур закончен, — объявил Перкинс, плюхаясь за свой стол.

— Затянулся что-то твой перекур, — пробормотал Артур чуть слышно.

— А, — не расслышал Перкинс, — кароч, Артур, тебя там железная леди искала. Просила передать, чтоб зашел.

— Боунс? — удивился Артур.

— Ага.

— Хмм, — Артур встал, гадая, что надо этим пятничным утром от него высокому начальству, — тогда я пошел. За старшего.

— А то я не знаю, — буркнул ему в спину Перкинс. Старшинство было для него больной темой.

Дорога по этажу к кабинету главы департамента много времени не заняла, и весь путь Артур гадал, что же понадобилось от него леди Амелии. Она была его непосредственным начальником, но, по большому счету, они не так часто пересекались. На еженедельных совещаниях, которые иногда курировали ее замы, Пий Тикнесс и Руфус Скримджер — Боунс не была любительницей позаседать почаще. Иногда — на редких разборах полетов, которые почти не затрагивали его тихий сектор. А в целом — раз в день «здрасьте», раз в день «дасвидання». И то, если еще пересеклись в коридоре.

Артур постучал в дверь кабинета. Ответил ему, неожиданно, мужской голос:

— Да?

— Артур Уизли. Звали?

— Да, войдите, Артур, — а это уже Боунс.

Артур вошел и замер в дверях. В кабинете сидели трое. Всех троих, он, конечно знал, и со всеми предпочитал не пересекаться. Мадам Боунс сидела во главе стола, нервно постукивая короткими пальцами по столешнице. По правую руку от нее за длинным столом сидели смотрящий в потолок Джон Гринграсс, лорд Гринграсс, и скрестивший руки на груди начальник Департамента международного магического сотрудничества Бартемиус Крауч.

— Добро пожаловать, Артур, — сказал Гринграсс, не поворачивая головы, — проходите, присаживайтесь.

Он неопределенно махнул рукой в сторону стула напротив него.

— Добрый день, — нервно сказал Артур, — э-э-э, всем.

Он медленно прошел через кабинет и присел на краешек стула. На него не смотрел никто, но ему казалось, что на него смотрел целый стадион.

— Я все же никого не призываю участвовать, — сказала Боунс, глядя в стол, — у вас нет магических обязательств, в отличие от меня.

— Вопрос чести, — искривил физиономию Крауч.

— Вообще-то я думал, что мы здесь, потому что уже все для себя решили, — вежливо сказал Гринграсс, — не строй из себя душку, Амелия, тебе не идет. Партия Дамблдора не должна держаться только на Дамблдоре, иначе о каком балансе сил, мать вашу, мы вообще сейчас разговариваем?

Воцарилась тишина. Артур, не очень вообще понимавший, что здесь, собственно, происходит, уже думал, как бы ему вежливо дать о себе знать, но тут Гринграсс вдруг опустил глаза и уставился прямо на него.

— Артур. Как ваши дела, Артур?

— Э-э-э, не знаю, — выдавил из себя Артур, — нормально?

— Работа? Семья? — продолжал допытываться Гринграсс.

— Нормально. В порядке.

— Ну хорошо. Хотите, станет лучше?

— Не понял, — сказал Артур.

— Скажем так, — Гринграсс свел пальцы домиком, не отводя от Уизли-старшего взгляда, — ваша семья еще в девятнадцатом веке имела место в Визенгамоте. Потеряла его в силу… обстоятельств, к которым вы уж точно не причастны. Но Род есть Род, не правда ли? О, не говорите ничего, я знаю, я ведь, по сути, такой же как вы. Хотите свое место обратно?

— Хочу я… что? — обомлел Артур. У него во рту аж пересохло.

— Хотите ли вы, — медленно произнес Гринграсс, — каменное фамильное кресло, титул лорда и лиловую мантию?

— Хочу ли… — Артур был на грани прострации. Сидеть… там? Быть лордом Уизли? Как его предки? Ему это предлагают? — Я… Но как? Это возможно?

— Это элементарно, — вступила в разговор Амелия Боунс, — ведь технически, кресло Уизли никто оттуда не убирал. Вашего деда просто лишили права посещать заседания. После смерти Билиуса вы — старший в роду. Короче, ничего сложного. Трое поручителей из числа членов Визенгамота, подпись министра, согласие…

— Спасибо, Амелия, — перебил ее Гринграсс, и она замолчала, — не будем загружать нашего друга техническими сложностями. Суть в том, что это а — возможно, и бэ — мы готовы это сделать. И даже подобрать более достойную члена Визенгамота должность в министерстве, если она вам, конечно, будет нужна после полного получения доступа ко всем счетам в Гринготтсе. К примеру, заместитель главы департамента…

— Джон! — повысила Амелия голос.

— Обсудим потом, — быстро сказал Гринграсс, — не суть. Вы готовы выслушать, что мы хотим получить от вас взамен, Артур?

Артур внутренне похолодел, представив, какая плата может быть востребована за подобное. Причем вполне себе правомерно. Подобные предложения просто так не делаются.

— Через неделю, — сказал Джон Гринграсс, — день осеннего равноденствия, день, когда Визенгамот соберется, чтобы принять повестку на основное, зимнее заседание. Среди прочих, будет поднят вопрос пересмотра дела Сириуса Блэка. Учитывая некоторые обстоятельства его осуждения, — тут Крауч чуть слышно заскрежетал зубами, — а также его титул лорда, дело планируется к рассмотрению не судебной коллегией, а Визенгамотом в полном составе.

— Я не… — начал Артур, но Гринграсс поднял руку, призывая к молчанию.

— Собственно, вопрос назначения этого заседания — вопрос решенный по сути своей. Думаю, вопрос освобождения лорда Блэка — тоже. Но есть одна проблема. Пересмотр дела человека, осужденного по законам военного времени, бросает тень на всю систему трибуналов времен Магической войны.

На лицо Крауча было страшно смотреть.

— Ох ты ж, — сказал Артур, понимая потенциальный масштаб проблемы.

— Я вынуждена была начать повторные расследования по всем делам тех, кто был осужден во внесудебном порядке, по спискам ДМП, — резко сказала Боунс, — к счастью, в основном так судили тех, чья вина и без того была очевидна, а многие и вовсе не пережили почти полтора десятка лет в Азкабане. Ну и черная метка — уже неплохое доказательство вины… для тех, кто не был оправдан Визенгамотом, конечно.

— Судить судом Визенгамота членов Визенгамота, — выплюнул Крауч, — будь моя воля…

— К стенке бы всех поставили, — кивнул Гринграсс, — не одобряю ваши методы, но понимаю, кхм, стремления. Короче, Артур, Амелия будет вынуждена вынести два дела на суд Визенгамота. Два дела, по которым дорасследование привело к тому, что доказательства вины не были выявлены. Два человека без метки.

— Сириус Блэк и Августус Руквуд, — прошипела Боунс.

— Руквуд? — нахмурился Артур.

— Он был осужден на основании показаний Каркарова. Подробных показаний. И этот чертов ублюдок отказался давать их сейчас, — Крауч уже практически рычал, — он сидит себе на континенте, оправданный, и плевать ему на все!

— У Руквуда нет метки, — Гринграсс побарабанил по столу пальцами, — его досье секретно. Его дело будет пересмотрено вместе с делом Блэка.

— Это все плохо, — сказал Артур, — ну почему вы говорите это мне?

— У нас не хватает голосов, — признал Гринграсс, — и причина этому — полный разгром прогрессистской партии в ходе войны. По сути, у Дамблдора в Визенгамоте только Дамблдор, да еще Марчбенкс и Огден. Старые, уставшие от жизни, почтенные старейшины. А бывшие сторонники Темного Лорда, несмотря на его поражение, по сути, побеждают политически. Пока Визенгамот десятилетие не принимал никаких важных решений, это никого не волновало. Но теперь дисбаланс сил слишком очевиден. Ваша же репутация вполне известна.

— Короче, Уизли, — вмешался Крауч, — все просто. Мы обеспечиваем вам возвращение фамильного кресла. Вы взамен голосуете за пересмотр военных дел. А потом, зимой, за освобождение Блэка и повторное осуждение Руквуда.

— Блэк вместе с вами садится в Визенгамот, партия Дамблдора восстановлена, излишняя политическая турболентность устранена, — сказал Гринграсс, — мы получаем три более-менее равноценные фракции. А Руквуд дальше гниет там, где и должен гнить. Вы принимаете условия?

— Сроки поджимают, Уизли, — произнес Крауч, — решение должно быть принято прямо сейчас.

— Барти немного перегибает, — нахмурился Гринграсс, — но в сути своей прав. Либо вы соглашаетесь, либо мы ищем другие варианты.

Артур откинулся на стуле и глубоко задумался.

ГЕРМИОНА

Винтовая движущаяся лестница поднимала Гермиону к верху белой башни с легким жужжанием. Окон здесь видно не было, но в глаза били игривые солнечные зайчики. Она слегка зажмурилась. Ноги ее слегка подрагивали — видимо, это был своего рода адреналиновый откат.

А о чем, собственно, она хотела поговорить с Дамблдором?

Она задумалась. Просьба ее вырвалась сама собой — после провала на уроке. Она и не ожидала, собственно, что просьба эта будет удовлетворена. Но Снейп будто того и ждал.

Лестница жужжала. В башне было тихо и спокойно. А в стены ее будто бил шторм. Вот оно! Она хочет спросить, что происходит. И получить честный ответ. А если не получит… Что ж, тогда она видимо, ничего не сделает. Кроме каких-то своих выводов — а это тоже важно.

Лестница донесла ее до резной двери. Дверь открылась сама, и Гермиона с неожиданной робостью шагнула в кабинет. Сколько раз она уже тут была… но почему-то через дверь ей заходить не доводилось.

Сидевший за столом Альбус Дамблдор удивленным таким визитом нисколько не выглядел.

— Гермиона, — кивнул он, — заходи, садись.

— Директор, — девочка переступила порог и прошла в кабинет. Подошла к креслу, в которое, после минутного замешательства, и опустилась. И тут заметила, что кресел у стола два.

— Раз уж ты пришла, — сказал директор каким-то странным тоном, — без приглашения, нам и правда стоит кое-что обсудить, но придется подождать еще кое-кого.

Гермиона с полминуты смотрела на него, прежде чем понять, в чем дело. А потом удивленно моргнула.

Директор Дамблдор говорил спокойно, мягко, дружелюбно, но всегда держался загадочно и покровительственно. Сейчас же он говорил с ней, как с равной. И это было весьма необычно.

— Я только хотела… — пискнула она. — Простите, сэр, а кого мы ждем?

— О, — усмехнулся Дамблдор, и его привычный образ старика-чудака скользнул на место, — я уверен, это будет весьма увлекательно.

Раздавшийся в равномерно гудящей тишине кабинета шорох перьев заставил Гермиону вздрогнуть — в окно скользнула старая облезлая сова, в которой она внезапно узнала семейную сову Уизли — Стрелку.

— Прошу прощения, — Дамблдор ловко поймал трясущийся комок перьев, отцепляя от лапки несчастной птицы небольшой конверт. Он распечатал его, пробежал глазами письмо — и глаза его заметно расширились за стеклами очков. Он что-то тихонько пробормотал себе под нос.

— Так, — сказал он уже чуть громче, — неожиданно, но приятно… наверно. Но плохо, что неожиданно. Впрочем, я начинаю привыкать. Изменения политической реальности следуют за… хмм…

Он поднял глаза на Гермиону, скользнул по ней взглядом и отвернулся, не глядя в глаза.

— Дорогая Гермиона, что ты знаешь про то, как работает Визенгамот?

— Ну, — задумалась она, — это орган… высший орган законодательной и судебной власти Магической Британии. Считается, что основан в 988 году как первая попытка преодоления поместной раздробленности, но эта дата иногда оспаривается, как как она явно завязана на дату основания Хогвартса. Эмм… заседают 52 члена: постоянные члены —главы магических родов, и, с восемнадцатого века, главы департаментов Министерства и Министр Магии, если они не принадлежат к указанным родам. Если же они принадлежат к таковым…

— Я имею в виду, — покачал головой Дамблдор, — скорее организацию его работы. В наше время, знаешь ли.

— Оу, — запнулась девочка, — я… Если честно, я не очень знаю, сэр. Как я понимаю, сейчас действуют три фракции…

Дверь в кабинет тихонько скрипнула, и она обернулась. А, обернувшись, нисколько уже не удивилась, и даже, как ей показалось, поняла немного, что испытал, увидев ее в своем кабинете сегодня, Альбус Дамблдор. На пороге стоял, нервно потирая рукой затылок, Невилл Лонгботтом.

— Ага, — директор приподнялся в кресле, опершись на подлокотники, — проходи, садись!

Невилл просеменил к свободному месту, и опустившись на краешек сиденья, пробормотал:

— Здрасьте.

Дверь за ним захлопнулась, в проеме мелькнула черная мантия Северуса Снейпа.

— Итак, — улыбнулся Дамблдор, опускаясь на место, — теперь можно и поговорить. Но прежде: как ваши дела? Как учеба?

— Нормально, — тихонько сказал Невилл.

— Так себе, — внезапно призналась Гермиона.

Директор кивнул, словно ожидал услышать именно такие ответы.

— Мистер Лонгботтом, замечали ли вы изменения, произошедшие в этом году на Гриффиндоре?

— Ну… — Невилл чуть замялся. Дамблдор терпеливо ждал.

— Я не уверен, я не то, чтобы… Чтобы у меня было много друзей. Я не знаю. Но вот я когда сижу вечерами… Камин стал холоднее, — выдавил наконец Невилл, — он же магический, правда? Но он греет хуже.

Гермиона вытаращилась на однокашника, но Дамблдор лишь рассмеялся.

— Забавно, как разные люди по-разному формулируют одни и те же мысли. Не правда ли, мисс Грейнджер.

— Пока еще… мне тепло без камина, — машинально ответила Гермиона, и тут поняла, что сморозила глупость.

— Вот так, — кивнул директор, снова поворачиваясь к Невиллу, — мистер Лонгботтом, я слышал от профессора Снейпа, что он назначил вам еженедельные отработки. Это правда?

— Да, — прошептал мальчик.

Дамблдор неодобрительно покачал головой.

— Северус — крайне талантливый зельевар, но порой ему не хватает чуткости учителя. У вас, мистер Лонгботтом, определенно существуют таланты в травологии, и вам бы было полезно разобраться в зельеварении тоже. Я не совсем зельевар по своей специальности, конечно… Но мы приняли решение, что ваши отработки я проведу сам.

— С-спасибо, — ошарашенно кивнул Невилл.

Дамблдор просиял.

— Вы можете идти. Встретимся на занятиях, полагаю.

Невилл поднялся и быстро вышел, споткнувшись дважды об ковер. Закрывая дверь, он что-то тихонько пробормотал, видимо, какое-то прощание или благодарность, но его уже никто не расслышал.

— У вас есть еще вопросы, мисс Грейнджер? — спросил директор, уставившись в потолок. Он больше не улыбался.

— Да… то есть нет, но полагаю, что да? — осторожно спросила Гермиона.

Дамблдор глубоко вздохнул, поднялся и отошел к окну, не пересекаясь с ней взглядом.

— Вам тоже стоит посетить назначенные вам отработки. А сейчас… прошу меня простить. У меня много дел.

ДЖИННИ

После обеда у Джинни был только один урок — нормальная ситуация для младших курсов. Свободное время она решила использовать с толком — свернувшись калачиком в кресле у камина и слегка задремав. В руке у нее были скомканы обрывки письма — утреннего письма отца. В голове почти точно так же хрустели обрывки беспокойных мыслей.

Что стояло за письмом Рона, она не знала. Могла только догадываться. Но и догадки ей не нравились.

Джинни любила свой факультет — и в первую очередь за то, что он никогда не был Слизерином. На первый взгляд идиотская мысль, но не такая уж тривиальная, если чуть задуматься. Гриффиндор, быть может, не всегда был дружелюбен — вспомнить, например, как шарахались в том году от Гарри или некоторые шутки близнецов. Зато всегда был весел и аполитичен. Здесь не вдавались в высокие материи и не строили козни. Здесь дружили и ссорились как нормальные подростки. В этом смысле Гриффиндор как раз-таки был предельно нормален — и напоминал Джинни семью. Не случайно же все Уизли учились на Гриффиндоре! А вот в этом году произошли некоторые изменения.Внешне серьезных изменений вроде и не было, разве что стало заметно — на старших курсах некоторые компании заметно перетасовались. Но вот внутренние ощущения были неприятными. Будто алый и золотой в общей гостиной чуть поблек. Может, она заболела? Пойти сходить в больничное крыло? Или пойти поспать?

Портрет Полной Дамы с ворчанием отодвинулся в сторону, освобождая проход. В гостиную шагнула Гермиона. Она заметила Джинни, помахала ей рукой и пошла к спальням.

«Странно», — лениво подумала Джинни, — «у нее же вроде уроки, нет?»

Джинни дремала. Ее слегка познабливало. Она еще не знала: дело в предчувствиях, а не в Гриффиндоре в целом. Через пару часов прилетит сова от отца, и все Уизли покинут Хогвартс на целую неделю. Восстановление статуса Рода — не только магическая процедура. Требуются и определенные ритуалы. А когда вернутся — их социальный статус изменится. Хотя для Гриффиндора подобные вещи не столь существенны… но тем не менее. Их простота и непосредственность будет подвергнута серьезному испытанию… Но это все чуть позже. А пока она медленно, но верно засыпала под треск камина.

ГЕРМИОНА

Гермиона умудрилась спуститься из спален только к вечеру. Она не столько спала, сколько размышляла. Впервые в жизни она настолько нагло прогуляла пару уроков… но не менее нагло сочла, что директор дал ей индульгенцию. В гостиной было многолюдно и светло. Алый и золотой цвета резали глаза. Гарри Поттер играл в плюй-камни с Симусом Финниганом. Сбоку охала Лаванда. Сдержанно улыбался Дин Томас. В углу пытался читать учебник зельеварения Невилл — готовился к персональным отработкам с Дамблдором, что ли? Гриффиндор жил полной, пусть и слегка изменившейся жизнью.

Гермиона хмыкнула и пошла в библиотеку. У нее было по крайней мере три часа до ее закрытия и около четырех — до отбоя. Дорога по коридору не заняла много времени. Девочка привычным жестом протянула руку к двери, но тут у нее за спиной кто-то закашлялся. Она резко развернулась — и вытаращила глаза.

— Гойл?

— Кх-м, — снова сказал он. Он был один — судя по всему. Зрелище было на уровне чудес Основателей. Гойл пытался разговаривать, а не поддакивать Малфою. Гойл ходил по Хогвартсу в одиночестве.

— Слушай, — сказал он наконец, — Я что хотел сказать. Там в поезде так получилось… И вообще…э-э-э… Вот, возьми, короче.

Гермиона не сразу поняла, что он протягивает ей книгу. Она настороженно покосилась на старый том.

— И что это? Она должна трижды прокричать: «Грязнокровка»? Откусить мне пальцы? Или что-то посвежее?

— Если бы это было так, — пожал плечами Гойл, — я бы не смог держать ее голыми руками и без упаковки.

Она не нашлась, что на это ответить.

— Бери, — сказал Гойл, — редкое издание. Ты любишь книги, разве нет?

Она осторожно коснулась рукой шершавой обложки. Провела по ней рукой. Ничего не произошло. Тогда она осторожно взяла том в руки. На обложке было вытеснено: «История Хогвартса под общей редактурой Филлиды Споры». Чуть ниже дата: «1384 г».

— Вау, — вырвалось у нее.

— Драко… короче, в библиотеке ее нет, — сказал Гойл, — может, только в запасниках… Слизеринские и гриффиндорские директора пятнадцатого и шестнадцатого века сильно перетягивали одеяло в свои стороны, и для пуффендуйских легенд места не осталось. А там интересно.

— Ты читаешь? — поразилась она и тут же прихлопнула рот рукой: — Ой, извини наверное?

Гойл скривился и стал похож на обычного Гойла.

— Мы же чистокровные. Нас учат этим историям с детства.

И то ли это его выражение лица, то ли отвратительное ей слово «чистокровные» прервало нить завязавшегося разговора.

— Спасибо, — кивнула Гермиона, и прошла мимо него в библиотеку, держа пухлый томик под рукой.

Гойл посмотрел, как она исчезла за дверями, скрестив руки на груди, и пошел в сторону своих подземелий.

Может, теперь Драко от него отстанет, и он снова поиграет с Крэббом в шахматы?

АЛЬФРЕД

Небольшая стеклянная банка с замершим внутри нее светляком магического огня тускло освещала поле боя человека с безмолвными и могучими магическими защитными чарами. Альфред Эйвери сидел в туннеле на небольшой колченогой табуретке и кидал камешки. Первый камешек с глухим стуком отскочил от потолка и покатился по кирпичному полу с противным клацанием.

Когда неделю назад он очнулся здесь, с разбитой головой, пересохшим, саднящим ртом и гулом в висках, он понял, как же ему на самом деле повезло, что он вырубился сразу и наглухо. Чары Деймоса, запечатывавшие вход в дом, погнали его прямо на подземную часть стены, что всевластной короной молний царствовала наверху. И существование которой под землей он проглядел. А точнее, даже не смог предположить, что она вообще может быть не постоянной и самоподдерживающейся, а активируемой, завязанной на защитные чары самого дома. Придумать что-то подобное много ума не надо, а вот воплотить на практике…

Кое-как доковыляв до дома, с трудом не расщепившись при трансгрессии, он почти неделю провалялся в постели под надзором жены, прятавшей его от отца. И вот теперь он снова здесь. Забавно… хотя что тут забавного?

Второй камешек, запущенный с небольшим магическим усилием, нагло наплевав на законы физики, отскочил от пола как резиновый мячик и влетел в чернеющий в потолке провал — вход в халупу Гонтов.

Ничего не произошло.

Альфред задумался. Чары были завязаны на вход, но сработали еще до того, как он коснулся лестницы. По всему выходило — скорее всего, они наведены на участок пола под самым входом. Очевидно, что это было не лучшее решение для установившего такую мощную защиту. Но Темный Лорд был старых правил, по крайней мере, на словах. Он считал себя наследником Салазара Слизерина, а значит, стремился походить на Салазара Слизерина, каким он его себе представлял. У древних магов считалось правилом хорошего тона обустроить защищаемую зону так, чтобы при должном уровне ловкости и могущества взломщик мог проникнуть в нее и получить приз. При этом, конечно, следовали испытания на несколько качеств, при демонстрации которых Маг-Защищающий-Вещь счел бы Мага-Похищающего-Вещь достойным. И что бы Темный Лорд не спрятал здесь, каким бы важным для себя не считал спрятанное, он, конечно, не мог не поддаться соблазну обустроить тайник именно таким образом. Иначе к чему все эти театральные эффекты с молниями, грозами, крепостными стенами и тайными туннелями?

Вот только вопрос: что именно хотел проверить Темный Лорд? Хитрость, ум, эрудированность в чарах, безжалостность, магическую мощь? Если последнее, проблемы точно возникнут.

Альфред замахнулся третьим камнем, но замер. Аккуратно опустил его на пол, потом сложным движением, припоминая рунические схемы, два раза сбившись — трансфигурировал в крысу. Крыса пискнула и побежала вперед по коридору. Альфред немедленно наложил на себя чары головного пузыря. Крыса остановилась ровнехонько под лестницей. За спиной у Альфреда, заставив его отпрянуть, с гудением зажглась стена молний. Но больше ничего не произошло.

— Интересно, — сказал Альфред Эйвери.

Он поднялся и подошел поближе. Крыса обратилась назад в камень. Стена молний за спиной исчезла, как и ее гудение. Хм-м-м…

Поддерживая Головной Пузырь, он аккуратно поставил ногу возле безжизненного камешка — и снова дернулся от гула возникшей стены. Ужаса не было. Предчувствия не было. Тьма не накатывала.

Головной Пузырь должен был снизить влияние Чар Деймоса. Теоретически. Но какие-то проявления должны быть заметны все равно! Чары были разовыми? Ну бред же! Может, они восстанавливаются через какое-то время? И это и есть испытание на могущество? Пережил — иди дальше? Все равно странно…

Альфред заглянул сквозь провал в дом над ним. Ничего, лишь темнота. Зажмурился и посмотрел сквозь закрытые веки. Пусто, только невнятные блики в море тьмы. А в центре что-то горит… вроде свечи. Он чертыхнулся, схватился за лестницу и полез наверх.

Лестница прогибалась и дрожала, но держалась. Через минуту его голова уже была на уровне пола. Он снова огляделся: и визуально, и с помощью палочки. Ничего нового не заметил и поднялся, забравшись, пачкая штаны, на грязный деревянный пол дома. Банка со светляком снова была извлечена им из кармана, и, наконец, все стало видно.

Дом был пуст. Остатки ничтожной мебели отметены к стенам. Несколько входов и выходов из комнаты — завалены рухлядью. В центре помещения мелом был начертан магический знак. А в центре него на голом полу небрежно лежало старинное кольцо с большим безвкусным черным камнем. Альфред схватился за голову и застонал.

Все, дальше не пройти. Он сделал все, что мог.