Twig / Твиг (джен)

— Лови, — сказала Мэри.

Что-то полетело в меня. Я не мог разглядеть предмет в темноте, и он отскочил от двери рядом с моей головой.

Я увидел, куда он отскочил, и подобрал. Для понимания, что попало мне в руки, я больше использовал тактильные чувства, чем глаза. Ключ.

— Не оборачиваясь, запри дверь на ключ. Если она откроется или если ты попытаешься сделать что-нибудь глупое, я выстрелю.

Я сделал, как было велено.

— Всё это излишне ускорилось, — сказала она. — Встань спиной к двери. Попытайся открыть.

Я сделал. Я повернул ручку в сторону, потянул дверь, повернул ручку до упора в другую сторону, а затем потянул ее снова. Дверь с грохотом ударилась о раму.

— Я это исправлю, — сказала она. — Брось мне ключ.

Я бросил.

В отличие от меня, ей удалось поймать его, но она воспользовалась светом из печи. Она поднесла его к свету, рассматривая.

Пока она не смотрела прямо на меня, я оглядел комнату. В дальнем конце комнаты стоял верстак с инструментами, и она села на его угол, свесив ноги и не доставая до земли. На ней была не униформа, а свитер, плащ с капюшоном, юбка, чулки и ботинки. Пистолет лежал у нее на коленях, направленный на меня, а другое оружие находилось на расстоянии вытянутой руки. Топорик, молоток и нож, которыми она, вероятно, собиралась воспользоваться, если до этого дойдет.

Напротив, рядом со мной не было ничего существенного. Я находился неудобно близко к печи, её дверца была открыта, испуская свет в сторону Мери, так что я получал тепло без пользы от света, который полосами пересекал комнату. Пространство вокруг печи было освобождено от всего, что могло бы загореться. Чудовищная штука, работающая на угле. В углу была куча топлива, раздвижная дверь на желобе, куда складывался уголь.

Мы высказали вслух свои подозрения, что они нападут на нас, а затем исчезнут, чтобы завершить свои миссии. Я догадывался, каков был ее путь к отступлению.

Я начал сползать на пол.

— Что ты делаешь? — спросила она. — Остановись.

Я остановился на полпути: ноги согнуты, спина прижата к двери.

— Я сяду, — сказал я.

— Я не доверяю ничему, что ты делаешь. Не верю, демонстративно, — сказала она мне.

То, как она выразилась, демонстративно, было хорошо. Очень ровно произнесено, как у девочки, воспитанной лучшими учителями.

— Ты ясно дала понять, что я умру, — сказал я, оставаясь в своей позиции. — Я не ожидал, что это произойдет так скоро, но я всегда знал, что это произойдет. Если есть шанс, что я умру сидя, сразу после интересного разговора, я считаю, что это довольно хороший конец.

Она повернула голову, и свет от огня заплясал на ее лице при этом движении.

— Это не разговор. Это допрос.

— Теперь я тот, кто будет исправлять.

Мне показалось, что я увидел, как изменилось выражение ее лица. Мрачность.

Неужели она поймала меня на том, что я зеркалю ее? Знала ли она, что значит зеркалить?

— Могу я присесть? — спросил я.

— Ноги врозь, руки так, чтобы я их видела, — сказала она.

Я повиновался, но не упал на пол.

— Но можно мне не упасть?

— Это предполагалось. Пожалуйста, прижмись спиной к двери.

— Предположения опасны, когда на тебя нацелен пистолет, — сказал я и соскользнул вниз, держа руки поднятыми. Я положил запястья на колени, ладонями вверх, растопырив пальцы.

Я помедлил секунду, расправляя плечи и слегка потягиваясь.

Она ничего не сказала и не сделала. Она оставалась в тени.

— Онемение, — прокомментировал я. — Только что провел три часа или около того, сидя на краю кровати. У меня была устроена ловушка, я собирался опустить ее на любого, кто войдет через дверь. За исключением того, что это оказался Эд.

— Он был цел и невредим, — заметила Мэри.

— По той же причине, по которой я не сказал ему, кто ты на самом деле. Это не поможет, только убьёт его. Если это как-то сработает, я все еще в дерьме. Кот уже сбежал из мешка.

— Ты очень спокоен, Сильвестр, — сказала Мэри, внезапно сменив тему: — Почему?

— Как я уже сказал, я не слишком удивлен, что могу умереть. Знаешь, примерно неделю назад...

— Не тяни время, — сказала она мне.

— Это важно, я обещаю, — сказал я.

Несколько секунд прошло без единого слова от нее. Я снова начал:

— Около недели назад профессор Хейли из отделения неврологии Академии подвез меня до Академии. Хочешь узнать, почему?

— Продолжай, Сильвестр, — сказала она. — Не задавай мне вопросов, чтобы попытаться выжать из меня подробности.

— Если бы ты была действительно милосердна, ты бы ответила мне. Это своего рода пытка, ведущая меня в могилу без всех ответов.

— Я предлагаю милосердие только потому, что это единственное, что я готова дать тебе в обмен на информацию, — сказала мне Мэри. — Ты что-то говорил?

Я вздохнул.

— Мне было больно. Я нарочно поранился, умудрился оказаться в карете профессора Хейли и вытащить его из кареты, чтобы заглянуть в досье. Про меня, про Гордона, про Хелен, Джейми, Лилиан и Эветте.

Ни выражение ее лица, ни язык тела не изменились.

Была ли она осведомлена? Разве она не знала, что это не был настоящий состав группы? У них не было подробностей? Или она очень хорошо умела скрывать свои секреты?

Я должен был предполагать, что она была компетентна, и не мог испытывать судьбу, не получив пулю в ногу за свои извороты.

— Это было хлопотно, но была причина, по которой я зашел так далеко. Мне нужно было выяснить, чего они нам не сказали. Я хотел узнать, как долго, по их мнению, мы продержимся.

— Срок?

— С точки зрения ожидаемой продолжительности жизни. Или ожидаемая продолжительность проекта. В том, чтобы открывать новые горизонты, больше славы, чем в совершенствовании чужой работы, и вся организация Академии больше связана с инновациями, чем с кропотливой работой. Мы стали жертвой этого.

— Ты и остальные, — сказала Мэри.

— Мы, Мэри, — сказал я и наклонил голову вниз, пока угол света от огня не стал достаточным, чтобы быть особенно ярким в моих глазах. Я тоже не мог видеть подробности мимики Мэри, но я знал, что она увидит блеск. — Ты тоже.

— Мы говорим не обо мне, — сказала она. — Продолжай.

Я откинул голову назад, пожимая плечами.

— Большинство из нас не доживут до двадцати. Если только не случится внешнее вмешательство.

Мои руки двинулись, указывая на нее, на внешнее вмешательство, о котором шла речь.

— Меня беспокоит не продолжительность твоей жизни. Я точно знаю, когда ты умрешь.

— Я даже не назвал остальным цифры, — сказал я. — Я обещал Гордону, что введу его в курс дела позже, но такая возможность так и не представилась. Как ты можешь сказать кому-то...

— Сильвестр, — сказала Мэри бесстрастно.

— Ладно. Хорошо. Новые проекты. Ты знаешь, как отделы распределяли наличные деньги на различные мероприятия? Мы получили финансирование в качестве специального проекта. Я понимаю это лучше, чем остальные. Шесть отдельных случаев, в каждом из которых применялся совершенно разный подход. Если ты хочешь знать, с чем вы столкнулись, то вот оно. Мне не нравится профессор Хейли, но он дал нам денег и попытался сыграть в азартную игру. Более долгосрочный подход, чем некоторые другие спецпроекты, и менее чем за двадцать лет до истечения срока действия большинства из нас, это о чем-то говорит.

— Подробности.

Я пожал плечами.

— В других проектах есть несколько громких имен. Ты знаешь доктора Айботта? Конечно, ты знаешь Айботта.

— Подробности о тебе и твоей группе. Пожалуйста, не испытывай меня, Сильвестр.

— Хейли борется за то, чтобы сохранить свой отдел на плаву, в то время как другие регулярно получают денежные вливания, чтобы продолжать внедрять инновации. Его часто критикуют, потому что в наш век инноваций и стремительных результатов мы слишком не демонстративны. Странное слово "демонстративны". Произнося его правильно, то сможешь найти "монстра" в нём.

Я улыбнулся, в то время как Мэри совсем не выглядела удовлетворённой.

— Со временем мы должны превратиться во что-то монструозное. Большинство из нас. Каждый член группы с определенной ролью, определенной идентичностью и определенным набором навыков, созданных с использованием совершенно разных средств. С чем ты имеешь дело… Мы хороши, но мы еще не закончены.

— Определенные идентичности, — эхом отозвалась Мэри. — Ты назвал себя злодеем, тогда, в столовой.

— Я паршивая овца или черный ягненок, Мэри. Гордон — одарённый герой, Хелен — актриса, Джейми — книжный червь и хранитель записей, Иветт — истребитель проблем, которая выходит из тени, чтобы дать однозначный ответ или решение одним ударом, и Лилиан — ученик на грани становления учителем, а в конечном итоге мастером, превзойдя профессоров на их территории, в науках Академии. Я? Я всего лишь бастард.

Были ли резкие контрасты между светом и тенью, играющие злую шутку с моими глазами, или выражение лица Мэри изменилось?

"Прости, Иветт. Я надеюсь, что это хоть какое-то утешение, словно ты здесь с нами в каком-то смысле, если не больше. Призрачный враг, о котором у них нет подробностей".

— С твоей стороны было умно прийти сначала за мной. Прийти за слабым звеном. У тебя хороший инстинкт.

— Что-то мне подсказывает, что ты не слабое звено, Сильвестр.

Я пожал плечами.

— Мы противоположности, не так ли?

— Противоположности?

— Я должен закрывать пробелы для остальных. Вы… ты очень специализирована. Ты была готова к одному заданию. Все остальное было второстепенно. Я создан для того, чтобы быть частью сложного целого. Ты… у тебя есть мальчики, но они не с тобой. Нет поддержки. Ты среди сородичей, но ты одна.

Мои глаза привыкли к полумраку. Я видел, что она не двигается. Обе руки держали пистолет. Она не пошевелилась ни на волос. Только трепетали языки пламени из печи.

— Ты меня не знаешь, — сказала она.

Погрузившись в наш диалог, я начинал чувствовать ее. Раньше мне, возможно, пришлось бы гадать. Теперь я подозревал, что это было умышленное отсутствие движения. Она очень старалась ничего мне не дать.

Я пожал плечами.

— Я знаю больше, чем ты думаешь. Ты не доверяешь своим... мне следует называть их товарищами по эксперименту?

— Я думаю, что ты берешь свой собственный опыт и переносишь его на меня.

— А ты? Если ты думаешь, что я не доверяю другим свою жизнь, ты не можешь быть более неправа, — сказал я и сжал кулаки, размял ладони пальцами, чтобы хрустнуть ими, прекрасно зная, что она была начеку, что это отвлекло бы ее и заставило бы разделить свое внимание между наблюдением и слушанием. — Ты, с другой стороны, параноик. Чрезвычайно осторожен. Запираешь дверь, принимаешь дополнительные меры, держишь более чем достаточно оружия на расстоянии вытянутой руки. Ты сделала мальчиков частью своего плана, но ты не доверяешь им настолько, чтобы они прикрывали твою спину.

— Ты продолжаешь это повторять. "Мальчики". Я знаю, ты пытаешься заставить меня проговориться. Продолжай пытаться и ...

— Чушь, — оборвал я ее. — Ты хочешь знать, как мы работаем? Это часть всего этого. Все, что ты делаешь, даже это. Мы сможем это использовать. Мы можем разобрать это на части и распутать. Каждым действием, которое вы совершаете, вы так или иначе выдаёте себя. Другой девушки нет. Мальчики были группой. Эд сказал, что они отвлекали тех, кто слонялся по коридорам. Они, во множественном числе.

— Ты имеешь в виду друзей Эда?

Я покачал головой.

— Эд и его ближайшие приятели не сидели с нами за ужином. Остальным нравится Гордон, они бы не стали использовать кого-то подобного. Это были твои товарищи по экспериментам. Мальчики. Они действуют как группа. Но в то время как они отвлекают преподавателя, ты одна. Имея дело с неизвестными, ты могла бы озаботиться наличием ещё одной девушки здесь с тобой, стоящей в тени, готовой использовать тот же самый путь к отступлению.

Я указал на закрытый желоб рядом с ней.

— Ты показала себя, действуя как личность, принимая точку зрения. Ты скрывала свои дела, желая приятного аппетита. Это говорит мне о том, что ты сделала это добровольно, чтобы выделиться. В этом повествовании нет другой девушки. Ты здесь одна, Мэри Элизабет Коберн, и ты это знаешь.

Она посмотрела на пистолет.

— Мне хочется пристрелить тебя сейчас.

— Это напомнило мне — на случай, если тебе вдруг захочется пристрелить меня. Когда ты это сделаешь, не могла бы вы оказать мне услугу? Выстрелить мне в сердце?

Она посмотрела на меня снизу вверх.

— Я всегда думал, что моя голова будет тем, что умрёт первым. Я бы хотел доверить это судьбе.

— Не зная, кто ты, я не уверена, что готова рискнуть. Насколько я знаю, ты человек, которого они вырастили в банке.

— Я настоящий. Рожден женщиной, — сказал я. — Корректировка сделана постфактум, так что моя голова работает немного по-другому. Выстрел в сердце убьет меня. Но как насчёт выстрелить в сердце, подождать, пока я умру, а потом выстрелить в голову? Как один эксперимент параллельно другому? Я бы это оценил.

— Ты маленький засранец-фаталист, не так ли? Это действительно не притворство, хм?

— Я уже говорил, что мы были противоположностями ранее. Даже наши позиции здесь создают довольно хороший контраст. Ты высоко, вооружена до зубов. Я внизу. Парюсь. Моя слабость — это моя голова. Твоя...

— Меня поражает, — сказала она, прерывая меня, притворяясь удивленной, — что я сижу здесь и мне действительно кажется, что меня допрашивают. За последние минуту или две мы почти не говорили о тебе в каком-либо значимом качестве.

Это было своего рода прозрение, перетекающее в нажатие на спусковой крючок.

Я надеялся, что это приведет к большему, но…

— На его месте я бы сказал тебе, что ты особенная, — сказал я.

Она не нажала на спусковой крючок.

— Тебе не нужно ничего говорить, — сказал я. Я даже опустил голову, чтобы посмотреть в пол, чтобы ей не пришлось беспокоиться о том, что я буду изучать ее в темноте. — Я просто собираюсь говорить вслух. Ты одна. Ты достаточно умна, и у тебя достаточно свободы действий, чтобы знать, что случилось с твоими предшественниками. Слухи облетают такую школу, как эта, и ты показала, что можешь соединить точки.

Я продолжил.

— Это оставляет вопрос. Как он удерживает тебя в узде? Как он убеждает тебя, что ты в безопасности, что ты не пойдешь тем же путем, что и другие? Я думаю, что он говорит тебе, что из всех попыток ты — самая удачная. Это в довершение к любой истории, которую он состряпал, чтобы подготовить тебя к убийству твоих родителей и чтобы никто не заподозрил тебя, сироту. Ты получишь наследство, и все закончится счастливо.

Пули все еще не было.

— Ты поверила ему. Ты все еще это делаешь, потому что у тебя нет другого выбора, кроме как встретиться лицом к лицу с мрачной реальностью. О том, что твоя продолжительность жизни измеряется в часах. Он говорит тебе сделать все возможное, чтобы разобраться с нами как можно незаметнее, а затем пойти разобраться со своими родителями. Рвотные средства были его идеей, но эта штука с тем, чтобы затащить меня в эту комнату и включить печь, все это очень хорошо сделано, ты приложила к этому усилия. Ты так же приложишь все усилия, чтобы разобраться со своими родителями...

Я сделал паузу.

"Ты прилагаешь усилия, потому что думаешь, что он тебя похвалит. Ты станешь его триумфом. Его девушкой. Ты любишь его как родителя или как любого, кто в начале своего пути во взрослую жизнь может быть увлечен взрослым.

В этом отношении мы тоже противоположны. Ты любишь своего создателя".

— ...И ты закончишь так же, как и другие, не в состоянии двигаться, пока семейный дом горит вокруг тебя, — сказал я вместо всего другого.

Ударь я по ее отношениях с кукловодом, меня бы застрелили. Я поднял голову, чтобы посмотреть на нее. В полумраке я не мог разглядеть ее лицо.

— Как он это делает, Мэри?

— Я думала, что мне не нужно ничего говорить, — сказала она.

Ее слова были лишены интонации, как иногда бывало у Хелен.

"Я промахнулся?"

— Я пытаюсь помочь тебе, ты, глупая маленькая балда! — сказала я, снова сжимая кулаки. — Он сделал что-то, чтобы сделать тебя острее, вложить идеи в твою голову, чтобы ты пошел по пути, который он тебе указал. Я хочу знать, чтобы я мог остановить тебя от падения со скалы, которая ждет в конце!

— Ты, кажется, что-то забываешь, Сильвестр, — сказала она, спрыгнула с края верстака и свободной рукой разгладила платье и поправила плащ на плече, пистолет не переставал быть направлен в меня. — Ты думал, что если будешь продолжать говорить "ох, я умру, я умру, ты убьешь меня", как будто это не важно, заставляя меня ослабить бдительность, что ты сможешь все изменить? Начал говорить так, как будто я собираюсь оставить тебя в живых и изменить свое мнение на этом уровне?

— Нет, на самом деле, ты совершенно неправа на этот счет, — сказал я. — Я действительно этого не делал. Но то, что ты так подумала, это действительно о многом говорит. Эта идея пришла тебе в голову от него? Это то, как он думает и на что обращает внимание?

Она покачала головой.

Но это не было отрицанием.

Мэри теряла веру. Если и было что-то, что я мог сделать, чтобы она не подошла ко мне ближе и не нажала на курок, то это должно быть нечто, за что она сможет ухватиться.

— Ты права, я допрашивал тебя. Размышляя вслух и наблюдая за твоей реакцией. Я могу сказать, что он тебе небезразличен и ты хотела сделать это прямо здесь, для него. Я могу дать тебе то, что ты хочешь.

"Я могу сказать, что она о нём заботится. Если она была человеком по своей сути, то, в конце концов, иметь доверенное лицо для чувств, которые были под замком, и ключ — должно что-то стоить".

— Пулю в своей голове? Чистая утилизация? — спросила она. — Хорошо проделанная работа?

— Я не скажу тебе, где Иветт. Но я могу сказать, кого следует остерегаться. Ты можешь сказать ему, и он будет доволен. С тобой.

Она перехватила двумя руками, целясь мне в грудь.

Показуха.

Ни за что она не выстрелит сейчас.

Я решил испытать свою удачу еще больше.

— У меня есть условие.

Она издала смешок. Окультуренная до мозга костей.

— Не иди домой. Не иди в гости к своим родителям. Если я прав, то ты обнаружишь, что вся работа, проделанная кукловодом, сделает всё автоматически.Ты увидишь их лица, и сразу же станешь как шитый, двигаясь с очень ограниченной свободой, но со всей остротой, которую в тебя заложил кукловод. Казнишь маму, казнишь папу, а потом сожжёшь себя вместе со всеми остальными уликами. Если я ошибаюсь, ты ничего не потеряешь. Ты можешь воспользоваться информацией, которую я тебе дал; ты можешь сообщить подробности кукольнику, получить редкий комплимент, который так много значит для тебя, а затем пойдёшь убивать своих родителей в другой день.

— Отсрочка дает тебе возможность действовать против нас. Если я свяжусь с ним, у вас будет шанс опознать его. Мной не так легко манипулировать.

— Не так легко, — согласился я. — Но ты ошибаешься насчет моих мотивов. Много лет назад, в самом начале моего становления Сильвестром, я украл свое досье. Я узнал о своих сроках годности. Это было настолько распространенной вещью, что даже есть заранее готовая строка в документах экспериментов. Я решил, что посвящу себя тому, чтобы помогать другим. Если я смогу сохранить им жизнь дольше или поддержать их, я сделаю это. Я думаю, что так я докажу, что секретный проект профессора Хейли увенчался успехом. И тогда они захотят сохранить нам жизнь, они дадут нам больше.

— Какое это имеет отношение к происходящему сейчас?

— Ты похожа на других. Для меня, как бы я ни говорил о том, что мы противоположности. Я хочу сохранить тебе жизнь, потому что ты мой родственник. Не родственник, а птица из того же гнезда. Ваш успех — это наш успех, даже если мы находимся по разные стороны баррикад. Даже успех кукольника, в каком-то смысле.

— Я начинаю жалеть, что вообще позволила тебе говорить.

— Потому, что я попал в точку? — спросил я с надеждой.

— Потому, что это самая большая чушь, которую я когда-либо слышала, — сказала она.

Прислонившись затылком к двери, я услышал звук шагов. Тяжелого бега.

"Нет! — подумал я, сохраняя невозмутимое выражение лица. — Не сейчас. Чертов идиот. Ты вынудишь ее, и меня пристрелят".

Шаги стихли, уйдя не в том направлении. Я подавил желание вздохнуть с облегчением.

Теперь я был вынужден торопиться. Я не мог продолжать водить ее за нос, предлагая ей приманку, чтобы она не нажала на спусковой крючок.

— Гордон — это тот, кого тебе следует остерегаться. В расследованиях? Он все еще учится. Притворство, маскировка, проникновение? Он неплох в третьем, с точки зрения чистой ловкости и способности выигрывать, но остальное — это баллы, которые ему нужно подкрепить. Но когда они выяснят, кто кукловод, а они почти выяснили, именно Гордон будет разбираться с этим человеком. Ты можешь сказать это кукольнику.

— При условии, что я ему что-нибудь скажу.

"Ты должна, — подумал я. — Иветт слишком опасна как неизвестная".

— Если предположить, что ты ему что-нибудь скажешь, да, — согласился я.

Шаги возобновились. Послышался приглушенный голос.

Гордон был слишком быстр, а остальные были у подножия лестницы.

"Ради бога, хотя бы потише".

Я услышал фразу, быструю и тише предыдущей. Затем наступила тишина.

Они видели свет печи из под двери или что-то слышали.

Теперь они приближались.

— Делай то, что должна, — сказал я. — Но знай, что бы ты ни делала дальше, в тот момент, когда ты вернешься домой, чтобы выполнить свой последний заказ, ты станешь статистикой для кукловода и ничего более. Ты вернешься к инструкциям, которые он тебе дал, и в разгар этого окажешьсявы будете полностью и совершенно одинокой.

Выражение ее лица стало холодным. Сердитым. Глаза убийцы. Я поверил ей, не было в ней ни капли милосердия, когда дело действительно дошло до этого. Ее мир сузился до её и создателя.

— А пока, Мэри, имей в виду, что на свете есть и другие, подобные тебе. Включая меня, по крайней мере, пока ты не нажмешь на курок.

Лучший способ солгать — это поверить в ложь. Не то чтобы я врал, но идея была связана со следующей.

Лучший способ удивить кого-то — это тоже быть удивленным.

Дверь в комнату распахнулась с такой силой, что я вылетел со своего места под ней, в центр комнаты.

Гордон отодвинул в сторону остатки двери. Судя по тому, как он держал руку, казалось, что он вывихнул плечо.

Мэри, державшая пистолет, казалось, на мгновение застряла между тем, чтобы прикончить меня, пока я лежал в двух футах от нее, и иметь дело с мальчиком, который был в полтора раза больше ее и, по-видимому, был способен пройти сквозь дверь.

Она решила в тот же миг, как Гордон пошевелился. Пистолет повернулся к нему, и он бросился в угол между стеной и печью. Пуля сверкнула там, ударившись о край печи.

Она сделала в общей сложности пять выстрелов, а затем прицелилась в меня. Я закрыл лицо руками и услышал выстрел, но не почувствовал его.

Она потянулась к столу, схватила топор и двинулась ко мне.

Взять меня в заложники с топором? Она была достаточно осторожна, чтобы заточить его.

Это было бы идеально, но другие не позволили бы ей этого сделать. Я предположил, что в том, чтобы действовать в одиночку, есть свои преимущества.

Вместо этого я бросил взгляд на Гордона.

Он уже выходил из-за печи. Она метнула оружие в него, опытным движением заставив топор вращаться. Гордон нырнул обратно за печь, чтобы укрыться, в то время как топор ударил в стену прямо там, где была его голова.

Она перепрыгнула через мои ноги по пути к угольному желобу, и распахнула дверь.

Гордон двинулся следом.

Я услышал скрежет.

— Нет! — крикнул я. Без повода, это был импульс, подсунутый мне моим мозгом.

Гордон остановился.

Внутри желоба появился огонь.

Наш золотой мальчик пинком закрыл дверцу желоба прежде, чем огонь успел коснуться кучи угля у основания желоба. Позволив Мэри совершить ее хорошо спланированный побег.

Я откинул голову назад и растянулся на полу. Надо мной, в дверном проеме, я мог видеть остальных, стоящих по обе стороны двери и заглядывающих в комнату.

— Что ты узнал от нее? — спросила Хелен.

— Как у тебя дела, Сай? — спросил я, вложив в свой голос много сарказма. — Как ты это сделал, Сай? Ты в порядке?

— Ты в порядке? — спросила она.

— Да.

— Что ты от нее узнал? — снова спросила она.

Я вздохнул.

Гордон предложил мне руку, чтобы я поднялся на ноги.

— Я думаю, что она выращена в чане, — сказал я. — Под давлением она отвлеклась мыслями о личности, выращенной в пробирке. Я бы поставил на это свои деньги.

— Выращена в чане? — спросил Гордон. — Сделано с нуля? Нет, это было бы почти невозможно, если бы они должны были походить на детей, которых в итоге заменили.

Я кивнул.

— Клоны. Возможно, с имплантированным поведением. Вероятно, что-то сделано для увлечения своим создателем и изменения обычной любви к их родителям.

— Мы можем работать с этим в качестве отправной точки, — сказал Джейми.

— Нам есть над чем поработать, — сказал я, глядя на отметину на полу, оставленную пулей при выстреле в меня.

Слишком далеко, чтобы быть чем-то иным, кроме преднамеренного промаха.