Любовь, смерть и карточки от шоколадных лягушек (гет)

Гермиона сидит, закинув ноги на край своего стола. Перед ней блокнот и материалы по недоработанным методикам, чуть сбоку открытый журнал конференции. Она заглянула туда краем глаза и отложила. Читать его страшно, вдруг там уже есть решение. Впрочем, если решение есть, Драко передадут вердикт без проволочек. В канцелярии больницы не дармоеды работают.

Пока она была занята с пациентом — к чему эвфемизмы! — пока она трахалась с Драко, к дискуссии добавилось двадцать страниц. Черт-черт-черт! Нельзя отвлекаться, а мысли об инциденте отвлекают. Очень отвлекают.

Гермиона резко вдыхает воздух. Затем медленно выдыхает и заставляет себя переключиться на вторую схему. Нужно пересчитать количество медуницы в третьем зелье. Количество медуницы высчитывается по формуле Шмулля-Карлайла, оно обратно пропорционально количеству ингредиентов животного происхождения, но если в зелье их больше трех… если в зелье их больше трех…

Перед глазами лицо Драко, искаженное страстью, Гермиона позволяет себе фантазировать, что вожделение направлено на нее, а не… а не на абстрактную женщину, удовлетворяющую его потребности. Он не нежничал, но ей и нужна была его грубость, в грубости чудилась искренность, в грубости была страсть. То, что она окрестила «инцидентом», стало лучшим сексом в ее жизни, о чем она и сообщила Малфою, убегая.

Гермиона прячет покрасневшее лицо в ладонях. Зачем она это сказала? Просто, когда она вскочила с постели (постели, которую Драко наверняка много раз делил с Асторией) и стала стремительно одеваться, он начал просить прощения непонятно за что. Вот она и ляпнула глупость. А потом отговорилась срочным обходом, хотя они оба знали, что сегодня не ее дежурство, а для планового посещения своих пациентов целитель волен сам выбирать время.

И все-таки медуница. Если в зелье более трех ингредиентов животного происхождения, ее количество урезается на четверть, но в некоторых случаях при наличии горькой полыни в составе… при наличии горькой полыни в составе… Повторение постулатов из книг — способ переключиться, проверенный годами. Что происходит?

В тех местах, где ее жадно касались губы, по коже бегут мурашки. Нужно взглянуть в зеркало и убедиться, что не осталось синяков. Между бедрами приятная тянущая боль, между бедрами влажно. Часть Гермионы ненавидит себя за то, что не избавилась от следов… инцидента, но она чувствует, что ей это нужно, нужно подтверждение тому, что всё было на самом деле.

Медуница… Медуница и горькая полынь. Она призывает с полки справочник герболога и сосредоточенно читает о взаимодействии медуницы и горькой полыни. Три раза. Там что-то про зависимость от способа обработки… Термической обработки… Или разделки? Гермиона бездумно переписывает два абзаца.

Интересно, что проклятие крови не отразилось на мужской… гм… силе Драко. Учитывая зависимость потенции от давления. Или дело в энергетической подпитке, которую дает зелье? Возможно ли, что это побочный эффект? Она призывает другую книгу — очень маленькую, помещающуюся в ладонь, в обтрепанном бархатном переплете — и, прежде чем прикоснуться, натягивает перчатку. Нет, такой эффект не описан, с другой стороны, индивидуальные реакции на то и индивидуальные. Ей не хочется, чтобы… инцидент был спровоцирован зельем. Или хочется? Тогда можно было бы уцепиться за это, свести все к… случайности и вернуться к дружбе. Проблема в том, что Гермиона не знает, как вернуться к дружбе, не знает, как смотреть Драко в глаза. Как, глядя ему в глаза, сказать, что воспользовалась его… его… чем? Отсутствием женщины в его жизни — вот чем!

О чем она вообще думает?

Зачем медлит?

Что, если Драко стало плохо после… после резкого выброса энергии?

Гермиона захлопывает блокнот.

От кабинета до палаты полминуты быстрой ходьбы. В голове заготовка речи, которую она произнесет. Что-то вроде «Прости, что спровоцировала. Я знаю, что для тебя это ничего не значит». Следует ли упомянуть, что чувствует себя мразью перед Асторией? Нет, это касается только их двоих, нельзя приплетать еще и Тори. Или можно? Нужно?

Перед дверью Гермиона замирает, словно налетела на щитовые чары. Отчего-то вспоминается, что она собиралась взглянуть на эпикриз и о чем-то поговорить с Авророй. Кстати, где она? После скрепления Обета Тинк исчезла. Гермиона едва не разворачивается, чтобы… срочно найти ее, но усилием воли заставляет себя остаться на месте. К чему тянуть время?

Она войдет и столкнется… в том-то и беда, что неясно, с чем столкнется. Как воспринял инцидент Малфой? Она сбежала, словно последняя трусиха.

Гермиона решительно распахивает дверь и, сосредоточившись на собственных ногах, медленно входит в палату: шаг левой, шаг правой, шаг левой… Мерзкое шипение пронизывает тишину, когда дверь захлопывается за ней. Ловушка. Крышка гроба.

— Абсолютно точно нет, — слышит она голос Драко и вскидывает глаза.

Малфой сидит на кровати с видом опального короля и сверлит гневным взглядом… Аврору Тинк.

— У меня есть согласие пациента, — не сдается младшая целительница.

— Забудь. Или я применю Обливиэйт, — злится Драко.

— О чем речь? — Гермиона заставляет себя произнести вопрос с вежливой заинтересованностью, но внутри паника. Аврора ведь не могла рассказать про Обет?

— Ни о чем. Младший целитель Тинк принесла почту и уже уходит, — рычащие нотки в голосе теперь напоминают Гермионе о звуках, которые Драко издает, когда кончает.

Аврора нарочито медленно поворачивается и словно по подиуму идет к двери.

— Мы вернемся к этому разговору, — оставляет она за собой последнее слово, выскальзывая за порог с рассеянной, делающей ее немного похожей на Лавгуд улыбкой на лице.

Драко, не обращая внимания на Гермиону, разрывает первый конверт. На нем печать Министерства, Гермиона едва сдерживается, чтобы не спросить о содержании письма, — не ее дело, не ее место.

— Информацию о нашем с Асторией разводе внесли в реестр, — сухо сообщает он. «Нашем с Асторией» — рефреном звучит в голове Гермионы.

Ни намека на вчерашние шутки о свободе. Вообще никаких шуток, только раздражение. Возможно, даже злость. Неужели он так жалеет, что поддался слабости? Что изменил жене? Развод — условность, если есть любовь. Пока Гермиона обдумывает причину злости Драко, он резко вскрывает второй конверт — так резко, что надрывает пергамент внутри — и быстро пробегает по тексту глазами.

— Очки, — робко напоминает Гермиона, направляясь к тумбочке.

— Тут крупный шрифт и коротко, — мотает головой Малфой. — Медали не дадут, но можешь поздравить.

Гермиона осторожно берет протянутый пергамент и читает написанное.

«Использование ритуала принятия чужого проклятия допустимо при согласии сторон и отсутствии альтернативных методов решения проблемы. Оба участника должны находиться в родстве или быть супругами, остальные случаи будут рассматриваться местной колдомедицинской комиссией в индивидуальном порядке до ритуала (Гермиона чертыхается про себя), после того как оба участника пройдут процедуру подтверждения отсутствия принуждающей магии».

— Тупицы, при сторонней магии он не сработал бы.

Похоже, Малфой изучил ее скорость чтения.

— Поздравляю, — натянуто улыбается Гермиона и получает кивок в ответ.

Нужно прекращать вести себя как ребенок и приступить к неприятному разговору.

— Ты злишься… — начинает она издалека в тот момент, когда Драко говорит:

— Ты больше не будешь давать мне зелье.

— Размечтался, — Гермиона сбита с мысли, но за ответом в карман не лезет, усмирять вредных пациентов она научилась раньше, чем лечить их.

— Я не хочу его принимать, мне не нравится побочный эффект.

Фраза бьет под дых.

— Ты думаешь, из-за побочного эффекта…

— …все время чувствую твой пульс. Бесит, — продолжает Малфой демонстрацию дурного настроения и характера.

Вот он о чем.

— Потерпишь, — она взмахивает палочкой, вызывая диаграмму внутренних процессов, и сама не верит тому, что видит. — Посторонняя пульсация стоит этой картины.

— Мне решать. Вы с Авророй больше не вмешиваетесь. Я так сказал.

— Ты так сказал?! — от растерянности не остается следа, Гермиона настолько зла, что забывает спросить, при чем тут ее ученица. — А я сказала иначе. И целитель пока я. И нет, целителя ты не сменишь. И ты будешь жить.

— Шансов нет!

— Я не бросаю слов на ветер. Ты не умрешь, — сейчас лучший момент рассказать об Обете, Драко и так в ярости.

— Гермиона, уважай мои желания, — цедит он сквозь зубы.

В последний момент она пугается. Пугается, что упоминанием Обета, то есть абсолютным игнорированием его желаний, сломает многолетнюю дружбу. Если уже не сломала ее своей импульсивностью. Сейчас ей даже об… инциденте легче говорить, чем об Обете.

— Прости, — говорит первое, что приходит в голову.

В глазах Малфоя удивление и вопрос.

— За то, что воспользовалась тобой… — выдавливает она через силу.

Брови Драко взлетают вверх.

— Ты? Мной? Может, у меня проблемы с памятью, но я прекрасно помню, что был активным участником.

Гермиона на этот раз не дает сбить настрой, она не зря заучивала эту речь по дороге к палате.

— Я понимаю, что жена приходила к тебе с сыном и у тебя не было возможности… но есть нужды… — она читает лекции по сексологии студентам-колдомедикам, куда девался ее профессионализм?

— Серьезно? Ты думаешь, у меня был секс с Асторией здесь? Что я… требовал от нее выполнения супружеского долга? Что приставал к своей умирающей жене, когда был одним из ее целителей?

А ведь она сама виновна в подобном: склонила к близости своего уми… тяжелого пациента. Как жить с осознанием этого?

— Мерлин, что за слова ты подбираешь…

— Не нужно транслировать на меня свои собственные порывы! Мы с Асторией не спали с тех пор, как проклятие активизировалось. Не знаю, зачем я тебе это говорю.

— Что?

Это какой-то бред. Или Гермиона неправильно его понимает. Проклятие заявило о себе через год после рождения Скорпиуса. Драко именно тогда стряхнул пыль с диплома целителя и приступил к работе в Мунго. Целых семь лет он успешно сдерживал симптомы.

— Так что это тебе спасибо, что воспользовалась мной, а то, знаешь, заржавел...

Как он может думать, что Гермиона была с ним из-за недостатка секса? Она же очевидна в своей… привязанности. Должна ли она сказать, что для нее это гораздо больше, чем физическая близость? Нет, не должна. Ее чувства неуместны, Малфой — чужой мужчина, у него есть любимая супруга, с которой он развелся исключительно из-за обстоятельств.

— Ты жалеешь? — задав вопрос, Гермиона понимает, что, если ответ «да», она не хочет его слышать.

— Издеваешься? — отвечает вопросом Драко.

— Тогда почему ты злишься?

— Я на себя. Прости. Дракл, ты подумала, что… — он нервно проводит по волосам руками. И Гермиона хочет повторить этот путь своими ладонями или поймать его руку и не отпускать. Насколько же сложнее стало сдерживаться теперь. — Я не жалею. Как я могу? Просто все должно быть иначе. Набросился на тебя как неандерталец.

— Мне понравилось. Я уже сказала, когда уходила, — повторять сказанное тогда она не станет.

— Я рад.

Странно испытывать неловкость рядом с коллегой-колдомедиком, рядом с пациентом, процессы в организме которого сканирует ежедневно.

— Эй, мы договорились? — рука Драко касается самого кончика ее подбородка. Как быстро он возвращается к пронзительной нежности и как резко меняет тему.

— О чем? — Гермиона старается сделать вид, что не происходит ничего необычного.

Драко осознал, какое влияние имеет на нее и решил этим воспользоваться? В этом дело?

— О том, что ты сворачиваешь свою бурную деятельность и даешь мне прожить, как я хочу, то, что мне осталось.

— Нет, — шепчет она в ответ и смотрит ему в глаза с вызовом. Малфою не удастся использовать ее чувства против нее. — Не дождешься. Я верну тебя Астории, — добавляет, хлюпая носом.

Выражение его лица меняется на ошеломленное.

— У тебя тоже проблемы с памятью, Грейнджер? — спрашивает он странным голосом. — Я разведен. Где-то здесь министерская бумага, подтверждающая, что я свободен.

— Но исключительно из-за обстоятельств. Вы по-прежнему любите друг друга.

— Грейнджер, ты дура? Ты слышишь хоть кого-нибудь, кроме себя? — Драко экспрессивно всплескивает руками, лезет в карман пижамы и перебирает там что-то, бормоча: — Иногда я удивляюсь себе, как можно так сильно любить кого-то настолько раздражающего.

Что?

— Что? — вопрос звучит так, словно ей не хватает воздуха, впрочем, так и есть.

— Не нужно из жалости ничего отвечать, — предупреждает он и вкладывает в ее руку карточку от шоколадной лягушки. Она смотрит на свое изображение непонимающе. Драко вздыхает и, касаясь ладони теплыми пальцами, терпеливо поворачивает информационной стороной, где по диагонали его летящим почерком написано…

— Это мне?

— Ты должна была найти это у меня в кармане. Когда…

— Драко Малфой, ты идиот! — у нее нет сейчас времени на осмысление того, что он сказал… и написал, это может подождать. — Мы знакомы много лет, и ты знаешь, что я не отступлю.

— Слушай, — Гермиона видит, что Малфой взбешен не меньше ее, но он старается — честно старается — держаться. Она не понимает, чего хочет больше — нового срыва (и того, чем он может закончиться) или цивилизованного разговора. — Я устал изображать, что верю тебе. Ты не найдешь за месяц решение, которое я не нашел за десять лет, мы не нашли вместе. И не говори мне про почти подходящие зелья и недоработанные схемы. У меня их десятки, все на каком-то этапе оказывались неэффективными. Есть только один способ…

— И я применю его, если других не останется.

Слова сказаны. Осталось столкнуться с реакцией.

— Ты рехнулась? — срывается на фальцет Малфой.

— Неа. Мне надоело повторять, что тебе есть для кого жить.

— А тебе — нет?

— У меня нет мужа; у меня нет и не будет детей; у родителей давным-давно новая жизнь, и они не помнят, что я когда-то у них была; у друзей свои семьи, они прекрасно обойдутся, — все эти аргументы перечислены в столбик на первой странице ее последнего блокнота. И предпоследнего тоже. — Так будет правильно.

— Ни хрена не будет! — ревет он. — Ты нужна многим, тебя любят, тебя ценят…

— …за последние годы ты единственный, кто видел меня регулярно, — немного обидно, что их гипотетически возможное «долго и счастливо» не воплотится, поэтому проще не верить… словам о чувствах. — Так что кому из нас двоих стоит жить — даже не вопрос. Ты должен видеть, как растет твой сын, — Гермиона набирает в легкие воздух и выпаливает как на духу: — К тому же, если ты умрешь, я умру следом. Я дала твоему отцу Обет, что спасу твою жизнь в обмен на Обет не лезть в дела Астории и Скорпиуса.

— Что?! — Малфой выдыхает вопрос и, кажется, не может вдохнуть снова. Целитель Грейнджер, не задумываясь, бросает Анапнео и тут же накладывает диагностическое, но кроме учащенного сердцебиения и слегка повышенного давления (ничего критичного, но после двух месяцев гипотонии цифры немного пугают) все остается в пределах нормы.

— Как ты посмела?! Зачем? — захлебывается он вопросами.

— Разве это не очевидно, глупый? — внезапно ей становится очень легко.