Любовь, смерть и карточки от шоколадных лягушек (гет)

Подвластные движению палочки винты гроба затягиваются с мягким, но поразительно тошнотворным звуком. С привкусом окончательности.

Стоять здесь тяжело, как тяжело вспоминать ту, чьи черты навсегда скрыла от мира живых деревянная крышка.

Драко старается отрешиться от страшного, размышляя о том, был ли бы его гроб таким же простым. Вероятно, отец вмешался бы в его последнюю волю. Вмешаться и что-либо изменить в волеизъявлении сына, когда тот жив, Люциус не может. Злорадство расползается под кожей сладкой патокой.

Тонкая рука в черной перчатке щиплет его за запястье.

— Убери с лица это гаденькое выражение, мы на похоронах, — дыхание опаляет его щеку, и Малфою приходится напомнить о том, где они, другой части своего тела. Он окидывает спутницу горячим взглядом. Ее ответный взгляд обжигает совсем в другом смысле. Она злится. Но она здесь. С ним. В такое всё еще сложно поверить, поэтому Драко ищет ее глазами всегда, когда нет возможности прикоснуться. Чрезмерное внимание ее то смущает, то пугает, то трогает, то раздражает. В зависимости от настроения. Драко наблюдает и запоминает все реакции. Теперь на это есть время.

Присутствующие перестраиваются и поочередно по одному или парами подходят к закрытому гробу, прикасаясь к нему палочками. Бессмысленный обычай. Но его женщина решает, что они должны присоединиться, и подталкивает в сторону гроба. Властная. Удивительная и не прекращающая удивлять. Он изучил каждое выражение ее лица, но так и не научился читать. Не научился предугадывать реакции. Теперь впереди жизнь. Странно строить планы на жизнь рядом с доказательством человеческой смертности.

Волшебник, ведущий церемонию, взмахивает палочкой, и гроб медленно опускается в могилу. Смотреть на это невозможно. Драко отворачивается и замечает одинокую фигуру под раскидистым деревом футах в двадцати от всех. Мать коротко кивает ему, он кивает в ответ, размышляя, стоит ли подойти. Она медленно ведет головой из стороны в сторону. Настоящим Малфоям не требуется поддержка, а даже если и требуется, то принять ее прилюдно — моветон.

Драко переводит взгляд на спутницу. Она не скрывает наполненных слезами глаз, не старается быть сильной. Он ценит, что ему позволено видеть ее такой, несмотря ни на что. Слеза соскальзывает с ее ресницы и быстро скатывается до подбородка, Драко, не задумываясь о своих действиях, ловит прозрачную капельку пальцем.

Он и сам чувствует покалывание в носу, но сдерживается.

— Остро осознаю, что мы оба здесь вместе только благодаря ей, — Грейнджер прячет лицо у него на плече, и Драко крепко прижимает ее голову к себе. Ее голова удобно ложится в растопыренную ладонь. Это быстро стало привычным и, кажется, всегда было правильным.

— Знаешь, все эти регалии, вкладыш в шоколадной лягушке, орден Мерлина, у нее этого нет и уже не будет, но она… именно она… — слова приглушены воротником его мантии, там же теряется и всхлип. Второй рукой он притягивает Гермиону за талию к себе и мерно, медленно раскачивает их обоих. Странно ощущать слезы в своих глазах.

Он мысленно возвращается в собственную палату в тот вечер, к тому самому разговору.

- Драко, прекрати, — и после полутора десятков лет общения Малфой вздрагивал, когда она так улыбалась.

— Ты ведь понимаешь, что эта гипотеза — бред кривого фестрала?

— На одной чаше весов мнение двух светил колдомедицины, на другой — идея юной вертихвостки.

— Тогда зачем?

— Мой исход предрешен.

— И что?

— Не все ли равно, как умирать, если смерть неизбежна?

— Ты словно повторяешь доводы одного беспринципного американского колдомедика.

— Браун. Мисс Тинк говорила о нем. Не удивлюсь, если он окажется ее альтер-эго, — улыбка уголком рта похожа на улыбку Нарциссы.

— Ты уверена? — переспросил в десятый раз.

— Абсолютно, — Андромеда откинулась на спинку стула. — Знаешь, возможно, это карма. Я злорадствовала, когда узнала, что мать умирает от магловского недуга. Когда мне поставили диагноз, я снова ощутила злорадное удовлетворение оттого, что жизнь одной из последних Блэков отнимает немагическая болезнь. Но теперь придется привнести в нее гран волшебства, хоть я и вовсе не против, чтобы наши общие предки веретеном крутились в гробах… — шутка про мертвых слетает удивительно легко для женщины, стоящей одной ногой в могиле. — А еще у меня долг перед сестрой. Я сбежала накануне ее дня рождения. Нарси месяцами вызнавала, что же я ей подарю, а я молчала, потому что знала, что сбегу. Она обрадуется подарку, даже запоздавшему на сорок с лишним лет. Поверь мне, нет ничего ценнее жизни собственного ребенка. Повяжем на тебя ленточку с надписью «сестре Блэк от сестры Блэк».

Поразило, что она вообще способна поднимать эту тему. Дочь Андромеды мертва по вине третьей сестры Блэк. Ирония гребанной судьбы.

— Ну и твое щедрое предложение — отличная мотивация.

Это смешно — ставить рядом жизнь и деньги. Да он отписал бы Тедди все свое имущество за просто так. И немножко ради выражения отцовского лица.

— Жалко, не увижу гримасу Люца, когда он узнает, что деньги Малфоев утекут к сыну оборотня, — а вот эта улыбка совсем другая, озорная, открытая, у Беллы никогда такой не было, а мать слишком благовоспитанна. Драко эта улыбка поразила больше двух предыдущих. Разве можно так улыбаться, планируя собственную смерть? Можно так улыбаться тому, кто скоро станет твоим палачом? Твоим убийцей...

Он прячет лицо в пушистой копне волос Грейнджер, чтобы снова не расплыться в злорадной ухмылке, вспоминая ярко-малиновый цвет лица Люциуса, осознавшего, кому он обязан жизнью сына, и увидевшего, как тот отблагодарил спасительницу. Люциуса, связанного по рукам и ногам Непреложным обетом. Из воспоминаний выдергивает неприятный голос:

— Ему хватило совести сюда прийти? Ты его привела?

— Ро-о-он, — Малфою кажется, что Гермиона включает эту интонацию для бывшего мужа автоматически.

— Пусть докажет, что не сделал это с ней под Империусом.

— Уизли, — Драко предельно собран, всё, что между ним и совестью, останется между ним и совестью, — если бы ты пошевелил извилинами…

— Рон, — на этот раз вступает Тедди, — имей уважение.

— Ты продал бабушку за горсть галлеонов!

Уизли не хватит воображения, чтобы представить эту «горсть», в юности Драко высказал бы эту мысль вслух, сейчас упивается осознанием.

— А ты подставила свою ассистентку ради него, — продолжает сыпать обвинениями рыжий, и этого Малфой уже не собирается терпеть. Маленькая, затянутая в перчатку рука сжимает его ладонь так, что впору взвыть.

— Рон, ты понимаешь, что не должен знать всего этого? Не закапывай Аврору еще глубже.

Со стороны может показаться, что слова даются Гермионе легко, но Драко знает, какой моральный ад за ними стоит. Он снова теряется в воспоминаниях двухмесячной давности, проваливается в то утро, когда Грейнджер ответила решительным «нет» на его заявление о смене целителя и наставника для Тинк.

Она смотрела на него как на древний рунический текст около минуты, а потом огорошила вопросом:

— Зачем тебе Аврора?

Драко не был уверен в выводах, которые сделала Гермиона (кого он обманывает!), потому промолчал.

Не дождавшись ответа, она продолжила:

— Вы с Медой родственники, согласно заключению…

— Не совсем, — объяснять Грейнджер нюансы родственных связей чистокровных всегда было мучительно. — Ее выжгли. Нет магически подтвержденных доказательств, что она когда-то была Блэк, а это нарушение процедуры. Если пойти бюрократическим путем, комиссия нам откажет, слишком похоже на воплощение идеи Брауна, а большинство участников дебатов не одобрили его концепцию. Чересчур радикально. Поэтому придется прикрыться экспериментальным лечением от Тинк. Мне жаль Аврору, но…

— Она так напоминает Луну времен Хогвартса, — на лице Гермионы отразилась тоска и теплая печаль, но глаза оставались жесткими и решительными. Видеть такой взгляд вне операционной Драко не привык.

— А когда не Луну, то Панси, — добавил он и раньше, чем Грейнджер запротестовала, пояснил: — Она, как и Лавгуд, способна генерировать фантастические теории и увлекаться ими, внешнее сходство я тоже улавливаю. Но методы у Тинк слизеринские, вряд ли Полоумная (я любя) наложила бы отводящие чары на куратора и на эпикриз больного, вряд ли пошла бы на разглашение врачебной тайны ради воплощения своих честолюбивых планов и вряд ли после отказа куратора одобрить методику пыталась бы договориться о стажировке у другого целителя, пытаясь подкупить его возможностью излечения. Кстати, врачебную тайну она пробно выболтала твоему Уизли.

— Не волнуйся. Я подчистила ему память.

Драко подумал, что никогда еще не любил ее так сильно. Странно было бы ответить на ее реплику признанием в любви, поэтому он молча сглотнул, впрочем, Гермионе не требовалось его участие в разговоре:

— Говоришь, отводящие чары… Подозревала что-то подобное. Здорово сработано. Такая силища. Жаль, но это еще один аргумент в пользу отстранения, — голос звучал ровно, но по легкому дрожанию Драко слышал, что она себя уговаривает.

— Кстати, — спохватился он, — я тоже вчера баловался Обливиэйтом. Подправил кое-что в памяти твоей любимицы.

Драко ожидал взрыва негодования, но вопрос был скорее растерянным.

— Ты… что?

— Заглянул ей в голову и извлек совершенно лишнее воспоминание об Обете. Чем ты думала, когда просила ее?

— Знала, что у нее гибкая совесть (я не слепая, Драко), но решила, что если мне придется прибегнуть к... твоему методу, то ничего страшного в компромате на меня уже не будет.

Эти слова, произнесенные обыденным тоном, ударили его камнем в живот. Никакого «если» не предполагалось.

— Ты действительно готовилась…

— По правде, это было бы проще, чем…

— Это ты мне рассказываешь? Не даешь умереть героем…

— А ты все пытаешься! Чем ты думал, когда колдовал? Воздействие на разум — самая затратная область магии! Исчерпал почти всю энергию и все равно…

— Кто-то, не будем показывать пальцем, решил компенсировать мою энергию своей…

— Ты мог снова…

— Но ничего не произошло.

— Я готова была иметь дело с последствиями своего поступка. А тебе это могло стоить жизни. Нам.

— Упрек вместо благодарности... Это так по-грейнджеровски.

— Спасибо, но не нужно было рисковать, мы нашли бы другое решение, — Грейнджер задумалась, накручивая локон на палец, — теперь все проще. Тинк останется под моим началом. Знать ей об этом необязательно. Летучка в три пополудни, если бы вы с Андромедой успели... Андромеда?.. — спохватилась она. — Ты говорил?..

Драко коротко кивнул.

— Она знает, что это… не шанс, но все равно хочет…

Закушенная губа и повлажневшие глаза подсказали ему, что для Гермионы все не так просто, как она показывает. Но она дала понять, что услышала, и снова стала собранной и жесткой.

— Я не позволю тебе подставиться. Еще один скандал тебе ни к чему. Из нас с тобой только у меня репутация безупречна. Я не собираюсь стыдить тебя делами ранней юности и последним поступком, просто констатирую факт, — Драко пытался перебить ее, пытался объяснить, что для него карьера целителя не так важна, что она относится к работе гораздо серьезнее, но Гермиона не была настроена слушать. — Внедрение отвергнутой мной методики — обоснование для отстранения. Она может стать когда-нибудь блестящим специалистом в... какой-нибудь другой области.

Малфой смотрел с открытым ртом. Знал ли он ее до этого дня? Женщина, готовая пожертвовать собой ради него, женщина, буквально растворяющаяся в каждом пациенте, вдохновляющая всех молодых колдомедиков, женщина, робеющая перед его и своими чувствами, уступила место железной леди, готовой идти к цели по трупам. Драко мысленно попрощался с идеей совместного будущего, когда приступил к воплощению плана, включающего смерть близкого и крест на мечтах не чужого им человека, и поверить не мог, что она здесь и вместе с ним обсуждает, как подставить любимую ученицу.

Все прошло не так гладко, как рассчитывали. Грейнджер получила трехлетнее отстранение от программы наставничества и запрет на практику в пределах Британии сроком на год, он сам — предупреждение и отзыв лицензии на три года, Тинк — отчисление и пожизненный запрет на занятие колдомедициной, Меда — предсказуемо — резкое ухудшение. Впрочем, она прожила те же два месяца, на которые могла рассчитывать из-за агрессивного некурабельного рака на последней стадии.

Драко успокаивал себя этим и знал, что Гермиона делает то же самое.

Он настолько погружается в воспоминания, что не замечает, когда и чем заканчивается разговор с Уизли, не замечает, когда гроб скрывается под толщей земли и как сверху появляется скромный памятник, с которого улыбается Андромеда Тонкс. Любимая бабушка и тетя, дорогой друг, прекрасная мать, согласно табличке. Никаких особых заслуг. Никаких регалий. Никакого отражения пережитых трагедий, ни слова о двух спасенных жизнях и о любви, которой она подарила время.

Рука в черной перчатке снова сжимает его ладонь.

— Идем, портключ активируется через тридцать минут.

Значит, через несколько часов они будут на другом мероприятии и на другом материке, где собираются задержаться как минимум до отъезда Скорпа в Ильверморни. А может, и дольше — здесь их ничего не держит.

Возможно, кощунственно, но так уж совпало, что именно сегодня в Чарльстоне бывшая миссис Малфой станет миссис Гойл. Любовь и смерть всегда идут об руку.

Драко запахивает мантию, и из кармана выпадает карточка от шоколадной лягушки. Она приземляется той стороной, где поверх информации о волшебнице его почерком написаны три слова, которые он теперь повторяет ежедневно и не по одному разу. Он аккуратно поднимает вкладыш и кладет на памятник.