Книжная лавка (джен)

Стоило Пэну зайти в лавку, окно зацвело морозным узором. Это радовало, давало надежду. Хрупкую, совсем как свежий лёд.

Гарри улыбался — он всегда улыбается.

— Добрый день. Желаете что-то конкретное или подсказать? — ритуалы такие ритуалы. Во рту всё ещё отдавало железом.

— Добрый-добрый, — тянет Пэн, и Гарри даже не пытается придумать ему прозвище.

Гарри знает прозвище, но не собирается его использовать. Гарри следит настороженно, продолжая улыбаться, и тонко дёргаются ноздри, каждый раз, когда взгляд Гарри опускается вниз — на тень. Тень — с большой.

Интересно.

Пэн вальяжно гуляет между стеллажей, такой не невинный ребёнок лет двенадцати. Гарри ждал. Его нервировала эта Тень. И он не мог никак вспомнить, а в прошлый раз эта тень была? И если да… Почему он её не заметил?

— Помнится, в прошлый раз вы мне уже посоветовали книгу… — наконец вернулся к прилавку Пэн, и Гарри кивнул. К чему отпираться? — Говорили, что это то, что я желаю… Что мне необходимо.

— Второе истина, первое — сладкая ложь. — Гарри щурится. — Я даю книги, которые необходимо дать, а насколько их получатели готовы признавать эту необходимость — уже от меня не зависит.

— За любой маленькой ложью кроется большая ложь.

— Возможно, вам лучше знать, господин. Я не эксперт… во лжи. Разве что с самообманом отношения особые, но на то он и само.

— Но ваш выбор мне так и не подошёл. — Пэн приблизился вплотную к прилавку, он был лишь ненамного его выше — забавно.

— Скорее, вы не захотели его принять, разве не так? Книги горят ярко, дарят тепло… Только надолго ли их хватает?

Гарри ненавидел, когда жгут книги. Портят, рвут, что угодно с ними делают, кроме бережливого чтения. Ненавидел. Даже если это любовный роман. Даже если это второсортный любовный роман. Даже если это мордредовы «Ромео и Джульетта», которых он ненавидит ещё с уроков литературы в жизни до Хогвартса. А ведь у Пэна были даже не они.

— Явно недостаточно, чтобы скрасить всю глубину… разочарования.

Гарри равнодушно пожал плечами. Насильно мил не будешь. Намного интереснее, что стоило такой самостоятельной Тени Пэна подобраться к ногам Гарри, как туманы заволновались, изменились настолько, что на мгновение показалось, будто у Гарри внезапно уже не туманы, а океаны воды в сознании.

И всё же Тень. Знать бы ещё первопричину…

— …Но я готов дать вам новый шанс, — говорил тем временем Пэн. — Какая же книга ждёт меня на этот раз?

У Пэна были странные глаза. Глаза больного зверя, не человека. Как же давно погиб человек, некогда известный под именем Малькольм?

Но даже у этого нечто была душа-не душа — подобие. С чем можно было работать. В конечном итоге, Гарри — Книжник для всех человеческих и нечеловеческих созданий во всех мирах. Душа же вещь такая, где-то — настоящая редкость.

Гарри возможно — наверняка — не единственный. Но и его хватит.

— Читали когда-то «Русалочку»? Думаю, эта книга как раз для вас.

— Неужели? — ехидно тянет Пэн.

— Я уверен, господин Малькольм.

И то, как вздрогнул Пэн, как его перекосило мимолётно — как же приятно. Даже Тень дёрнулась в сторону, и Гарри расслабил хватку на волшебной палочке, которую незаметно достал и держал под прилавком — не хотелось проверять, что будет, если Тень к нему дотронется.

Гарри хмыкнул, вышел из-за прилавка, старательно переступив Тень. Подошёл к стеллажу под руной Лагуз, погладил корешок «Русалочки». Как забавно: что сын, что отец — один стеллаж. В какой-то момент времени, смерти и жизни. Мимолётно Гарри порадовался, что стеллажи тщательно защищены от инея Госпожи, пусть ему и пришлось убить когда-то несколько лет на это. И достал наконец-то книгу. С рыбьим скелетом на обложке.

Ради своей мечты Русалочка не просто отдала свой голос, что тот голос — пустяк. Она обрекла на смерть весь свой народ и сама растворилась в морской пене. Разбитое корыто, даже хуже. Сломанные жизни, ради не любви — принципа и эгоизма.

Реалии.

Пэн забрал книгу, больше не сказав ни слова. Ушёл, не оборачиваясь, только громыхнула дверь за ним. Колокольчик звучал набатом.

Гарри покачал головой, вернулся за прилавок к справочнику — пока у него есть ещё время, пока зелье действует.

Гарри перелистывал страницу за страницей, вчитывался в названия, всматривался в картины, прислушивался к туманам — среагируют, нет? Он даже не отвлекался на чай — время, как же мало времени.

«Мир Террия — мир-исток, ничто и что-то, два в одном. Этот мир — клетка для сущности, когда-то нарушившей правила. Наказание — мёртвый мир, мёртвая и безжизненная когда-то родина той самой сущности.

Я спросил у Профессора, что он думает о таком наказании. Он покачал головой, сказал, что ничем хорошим такое наказание не может закончиться. Злоба и ненависть будут копиться и в конце концов… Профессор не договорил, но я уже всё понял и так.

Но кто мы такие, чтобы спорить с Сущностями старшими, Сущностями над?

Одно ясно точно, мир Террия, мир, когда-то славящийся своими водопадами и пророками, отныне станет совсем иным. Уже стал, на тот момент, что я составляю этот справочник. Но уверен — это ещё не конец.»

Гарри улыбнулся. Задумчиво постучал по прилавку. Он уверен — это оно. Вот только… Что теперь с этим «оно» делать?.. Впрочем, у него появилась точка отсчёта, с чего начать.

«Мир Террия… — Гарри встал и задумчиво прошёлся между стеллажами. — Что же, поищем информацию по этому миру. И по Сущностям, всё же я никогда не интересовался сверх своей области и Госпожи».

Спустя какое-то время Гарри обнаруживает себя со всех сторон окружённым книгами, он давно уже не сидит в кресле за прилавком, а где-то между стеллажей на полу, и книги — десятки книг — горами и горочками сложены вокруг него.

— Темпус, — светящиеся цифры любезно сообщают, что уже два ночи.

Организм вторит им, желая поспать. Гарри морщится, встаёт, пытается кое-как размяться, пока плетётся к аптечке: он точно помнит, как клал туда какой-то энергетик.

У Гарри осталось всего девять часов и сорок две минуты — безумно мало.

Зато теперь он точно знает, что его туманы и Тень Пэна — вещи одного порядка. Сущности. И пусть у туманов от личности осталось в разы меньше, чем в Тени, но…

Но ничего. Потому что это объясняло — в теории — непонятные выбрыки туманов, но не давало ответов. Или подсказок. Гарри так и не нашёл, за что наказана была Тень. Или как кто-то вроде Тени стал его туманами — стоит ли теперь звать их с большой?

Однозначно нет.

Гарри — Книжник, это тоже Сущность. Пусть и мелкая, в глобальном плане. Так, добровольно-недобровольный помощник Судьбы. Ботинок, которым отвешивают пинок.

Способность читать души — это от Книжника или от туманов? А туманы — это от Книжника?

А ведь была ещё и Госпожа — но хоть к Книжнику она отношения никакого не имела.

Или имела?

Гарри просто не повезло быть Поттером, трижды умирать и собрать все три Дара. Совпало.

Лучше бы он умер — Гарри не мог временами так не думать.

Или не рождался?

Другой Гарри Поттер, другая судьба… Имя — и то другое?

Смешно.

И он тратит время непонятно на что.

Решение. Ему нужно решение, что-то, что сможет остановить Тень, без неё Пэн никто. Потому что Малькольм — давно сгнивший труп на озерном дне.

Озеро.

В справочнике было про водопады и пророков — связь?

Озеро фигурировало в другой книге… Интересной книге. Но Гарри сомневался, что в этот раз она при делах. Бессмысленно. Безвыгодно. Даже для неё. Особенно для неё.

«Опять отвлёкся», — Гарри машет головой и жмурится до боли в глазах.

Сосредоточиться.

Гарри возвращается к своим завалам, осматривает стеллажи, вспоминает полную картотеку книг, что у него есть. Энергетик подействовал, спать больше не тянет и Гарри совсем не волнует, как уже его откат наложится на «Последнее желание обречённого».

У него ещё достаточно времени. Достаточно.

В шесть утра у Гарри уже есть план. И надежда успеть — у него просто нет иного выхода.

Но Гарри не справится один — это однозначно.

Он задумчиво листает телефонную книгу, решая, кому именно позвонить. Гарри точно знает, кому должен позвонить, просто…

Просто он так же точно знает теперь, кто умрёт сегодня. Гарри косится на окно, всё в морозных узорах, улицу за ними и не разглядеть.

Гарри звонит.

За следующие три с лишним часа Гарри убирает весь бардак, что навёл этой ночью, принимает душ, ест и успевает пожалеть об этом.

Когда туманы вновь начинают беспокоиться, Гарри трансфигурирует из пуговицы клеёнку, стелет её на пол, ложится сам — под голову идёт подушка из ещё одной пуговицы.

Гарри не сопротивляется. Он готов.

Питер лениво листает страницы этой чёртовой «Русалочки» — сжечь всегда успеет. А пока почему бы и не посмотреть, всё равно ждать.

Питер доволен, мальчишки уже доложили, что Генри — о этот такой желанный и верующий юный Генри — уже идёт. Пришлось постараться, выманивая его из дома и давая зацепки, подогревая интерес… и ещё больше путая всё в таком юном сознании.

Как жаль, что ему уже никогда не вырасти.

«Совсем не жаль», — скалится Питер.

Питер щёлкает пальцами, и мальчишки начинают танцевать и веселиться, пусть сейчас и всего лишь утро — когда вышло выманить мальчишку, тогда и вышло.

Веселье, кажется, в разгаре, когда из-за деревьев появляется Генри, и Питер откидывает книгу в сторону, совсем о той не заботясь. Какая та всё же глупая, ему стоит ещё раз навестить того чёртового владельца лавки, уже более… настойчивей.

Питер вскидывается, оглядывается по сторонам, ему чудится чужая насмешка. Но вокруг ровно то и так, как он распланировал, и он расслабляется, весь сосредотачивается на Генри и своей роли.

Просто показалось.

Они разговаривают и разговаривают, спорят, и Питер лукаво щурится. Жаль, у него так мало времени и нет возможности сделать всё красиво, по неписанным правилам. Приходиться спешить, и это так… неэстетично.

Хотя какая разница на эстетику, если желанное сердце так близко? Он так долго этого ждал… О этот сладкий миг победы…

Питер всё завлекает Генри и завлекает, и вот они уже в кругу из танцующих мальчишек — не просто так танцующих. Он будто мимоходом протягивает руку, касается груди Генри. Чуть сильнее прижимает, почти чувствует, как пальцы входят в плоть…

Питер успевает понять, что его что-то отбросило в тот миг, когда спина совсем не ласково встречается с деревом. Он кроваво кашляет, скалится Румпелю, всему такому героическому и нежданному на поляне.

Его мальчишки — идиоты — все отскочили в сторону, совсем забыв, что не имели права прекращать танцевать. И спина Генри теперь только мелькает за деревьями — не уйдёт!

Питер отправляет за ним Тень, та даже успевает дёрнуться в сторону, когда что-то идёт совсем не по плану. Совсем не так, как всегда. Тень застывает, дёргается из стороны в сторону.

Питер буквально видит, как душит её непонятно откуда взявшийся туман, а голова раскалывается от чужой боли.

Пока Питер отвлекался, Румпель уже успел расправиться со всеми мальчишками — большинство всё равно трусливо разбежались. Но ничего, Питер с ними потом разберётся. Сперва любимый сынок.

Он не обращает внимание на боль, на то, что Тень явно проигрывает в своей непонятной схватке, — кидается вперёд. В руках сам собой оказывается загнутый охотничий нож, выхваченный из спрятанных под плащом ножен.

Питер уже даже не хочет выжить — он всё же реалист. Но уйти одному? Он — Питер Пэн и он слишком велик для такого дерьма.

Питер понимает, что попал — и что попали по нему. И, чувствуя, как умирает, не может не скалится победно. Его проклятый сынок — Румпельштильцхен, имя-насмешка — распадается прахом, ну что за… кра-со-та.

Питера уже нет. Но его безумие, ненависть и гниль всё ещё дымкой витают на поляне.

Гарри смотрит, как Госпожа плывёт по поляне, как белеют деревья от её дыхания. И он, и туманы обессилены, Тень оказалась сложным противником. Он бился до последнего и решала всё лишь воля. И на этой же воле Гарри был ещё тут, в уже мёртвом сознании, даже лишившись самой причины их ненормальной односторонней кривой связи.

Тень был предателем, а туманы — квинтэссенцией всех тех, кто погиб от его предательства. Тень был единой сущностью, выросшей когда-то из жалкого, но очень хитрого человека. Туманы были туманами, Гарринным проклятием. Они не были сущностью, а просто… были.

Госпожа подбирает кинжал Прядильщика, и Гарри уверен, он найдёт его где-то у себя в лавке.

Гарри хочет плакать. У Гарри горят от сухости глаза. У Госпожи всегда холодные руки.

Гарри открывает глаза уже дома.

Вот и всё. Как и было суждено, Госпожа забрала сегодня двоих. Мордредова буква «ч» на дне чашке… Медведь и мухи — конец.

Гарри не надо смотреть на часы, чтобы знать время. Он и так чувствует, как прекращает своё действие зелье и как откат уже в предвкушении топчется на грани восприятия.

Прощай, Обманутый.

Гарри закрывает глаза. И умирает.

Примечания:

Как-то так, да.

В свою защиту скажу, что смерть Румпеля на этом моменте придумала не я — к сценаристам ОвС все вопросы(