В двух шагах от дома 84 по Чаринг-Кросс Роуд (гет)

«Люди умирают!.. Ужасно и довольно мерзко, снова и снова... И я никогда не могу изменить ни черта. Ни одной чёртовой мелочи».

Даже зная, что Саймону это не понравится, Гермиона упала на колени рядом с ним и, как могла, попыталась его утешить. Она обняла его и прижала его голову к своей груди, как мать, пытающаяся успокоить ребенка.

— Я знаю, — Гермиона потерлась щекой о макушку Саймона. — Я знаю.

* * *

Саймон какое-то время позволил себя обнимать, не признаваясь, что это было бальзамом для его измученной души, а затем осторожно отстранился, не поднимая глаз. Глубоко вздохнув, он, наконец, встретился с ней взглядом.

— Если ты презираешь такие «телячьи нежности», то ты не такая умная, как думает твоя пресса, — сказал Саймон, поднимаясь на ноги и протягивая руку, чтобы помочь ей встать. — Хотя, возможность прижаться к груди привлекательной ведьмы, вероятно, оказывает влияние только на мужскую половину человечества.

* * *

— Нелюбовь к «телячьим нежностям», — начала Гермиона, принимая его руку. — пришла от незнакомцев с благими намерениями и от разных авторитетных людей, которые думают, что знают, что для меня лучше. Это не относится к людям, которые... — Её голос затих, когда Саймон притянул её к себе. — ... которые мне небезразличны, — договорила она, уткнувшись в его джемпер, и не решаясь взглянуть на него после того, как призналась, что он ей небезразличен.

— Ты, наверное, прав: я не получаю удовольствия от привлекательной женской груди. Я с радостью ощутила бы пару сильных рук и твердую, не слишком мускулистую, но определенно мужскую грудь.

* * *

Саймон приподнял её за подбородок и посмотрел в глаза. Лёгкая улыбка приподняла уголки его губ.

— Тебе правда не всё равно? — спросил он с несколько озадаченным выражением лица, и погладил её нижнюю губу большим пальцем. — Мы такие разные... Ты, в отличие от меня, даже не боишься признаться в том, что тебе небезразличны мои проблемы. Мне следовало бы оставить тебя, не пятнать своими руками, но у меня нет сил уйти от искушения, имя которому Гермиона Грейнджер, — прошептал Саймон, наклонившись и заменив большой палец губами. Его рука придерживала голову ведьмы, а губы и язык нежно исследовали контуры и глубины её рта.

* * *

Она не понимала, что он имел в виду под словами «не пятнать её своими руками». То есть, смысл слов был ясен, но она не понимала, почему он решил, что его руки, его прикосновения, могут каким-то образом осквернить её.

Он был прав, говоря, что они разные. На первый взгляд, такие же разные, как день и ночь. И всё же, при ближайшем рассмотрении, они с Саймоном были больше похожи, чем Гермиона могла предположить, а их различия только привлекали её.

Саймон принял её признание, и, хотя он не ответил на него, но и не отказал. Гермиона не думала, что влюблена в него и не питала иллюзий, что Саймон может любить её. Но то, как он нежно её обнимал и целовал, а главное то, что он позволял ей проникать в его секреты, не выхватывая при этом волшебную палочку и не пытаясь содрать с неё кожу и отрезать язык... В понимании Гермионы, такие вещи говорили о наличии у Саймона чувств к ней. Она была ему небезразлична.

От этого открытия ей стало гораздо легче. Тем более она по-прежнему хотела утешить его.

Поцелуй продолжался долго. Когда же он, наконец, закончился, Гермиона медленно открыла глаза и посмотрела на Саймона.

— Я не хочу, чтобы ты уходил.

* * *

Саймон пытался вернуть ясность мыслей, опасаясь, что вихрь чувств, который бушевал в груди, просто задушит его. Вина, раскаяние и страх вели жестокую битву против тех чувств, которые Гермиона привнесла в его жизнь. Старые и привычные чувства не могли по интенсивности сравниться с новыми и постепенно уступали. От невысказанных слов было трудно дышать. Саймон почувствовал, что у него дрожат ноги, но, поскольку он не хотел снова бессильно оседать на пол, он заставил себя медленно и глубоко дышать.

Гермиона не хотела, чтобы он уходил, хотя для неё же было бы лучше бежать от него без оглядки. Саймон только потому не сказал ей этого, что понимал: это лишь укрепит её решимость помогать ему. И при этом он очень боялся, что она действительно последует его совету и укажет ему на дверь.

— Уже поздний вечер. Может, лучше мне уйти?

Саймон хотел произнести это твёрдо и спокойно, но это прозвучало почти как просьба.

* * *

— Да, если ты этого хочешь, — мягко ответила она, — но я бы предпочла, чтобы ты остался.

Гермиона протянула руку, надеясь, что он её примет.

— Выбор за тобой: пожелаем мы друг другу доброй ночи, или ты останешься. Обещаю, что сегодня вечером больше не будет сложных вопросов.

Она слегка поманила его пальцами:

— Пожалуйста, останься хоть ненадолго — ради меня.

* * *

Красивая молодая ведьма хотела, чтобы он — Северус Снейп — остался с ней, в её доме, возможно на ночь. Какая-то небольшая часть сознания говорила ему, что он сошел с ума, раз даже помыслить может о том, чтобы уйти. Но большая часть настоятельно советовала ему уйти, причём немедленно.

Пальцы манившей руки были тонкими, а сама рука — маленькой по сравнению с его собственной. Страх и смятение, сжимавшее его грудь, немного отступили, когда Гермиона пообещала, что не будет больше терзать его вопросами. Чувствуя себя так, будто он изо всех сил пытается покорить вершину горы, Саймон, наконец, взял протянутую руку и почти тотчас же выпустил, когда понял, что его рука была ледяной.

— Я останусь на некоторое время, — сказал он, опустив глаза. — Йорик, глупый цыпленок, рано или поздно захочет свою мышь.

* * *

Она подозревала, что Йорик сможет позаботиться о себе ночью, если в этом возникнет необходимость, но не решалась озвучить эту мысль. Саймон был… она не знала, как можно описать его поведение в данный момент, но если бы это был кто-то другой, она могла бы использовать слова «испуганный» или «готовый сбежать».

Но он принял её руку, и пока этого было достаточно.

— Мне бы не хотелось, чтобы Йорик остался голодным.

Гермиона мягко потянула его к дивану, который они оставили ранее. «Посиди со мной». Она усадила его на диван и пристроилась рядом. В обычной ситуации она предпочла бы подождать первого шага от него, но на этот раз она позволила себе поднырнуть под его руку, сесть бок о бок и прижаться щекой к его плечу.

— Я была бы рада провести так весь вечер.

* * *

Саймон буквально прикусил язык, когда Гермиона подвела его к дивану.

«Я ей, что, ребенок, которого надо водить за руку?.. Когда и почему все это стало таким сложным?» — спросил он себя, когда она села рядом и прижалась к нему. Это было не неприятно, но очень непривычно. Через некоторое время он слегка расслабился и повернул голову, чтобы вдохнуть и попытаться идентифицировать запах шампуня от волос Гермионы. Этот аромат не контрастировал с ее любимой ванилью, но отличался достаточно сильно, чтобы заставить Саймона подумать о том, как попытаться приготовить для неё новый шампунь.

«С ума сойти! Я сижу на диване с молодой, привлекательной девушкой — и пытаюсь изобрести грёбаный шампунь!»

Не зная, злится ли он на себя — из-за того, что ведет себя как скучный старый перечник или на Гермиону — за весь этот вечер, Саймон свободной рукой взял её за подбородок и повернул лицом к себе.

— Где мы остановились, когда твоя замечательная соседка нас так грубо прервала? — спросил он, грозно приподняв бровь. Наклонившись ближе, Саймон на мгновение посмотрел ей в глаза. — По-моему, здесь, — сказал он и потянулся к её губам.

* * *

Гермиона уже начала задаваться вопросом, собирается ли он вообще когда-нибудь расслабиться. Она никогда не отличалась способностью терпеливо сидеть и ничего не делать. Единственная причина, по которой она ещё не призвала себе книгу и не начала читать, заключалась в том, что она решила воспользоваться шансом и насладиться его запахом, весом его руки на плечах и другими мелочами, на которых не могла сосредоточиться, когда они целовались. Впервые в жизни Гермиона получала удовольствие от ожидания.

Она надеялась, что её терпение будет вознаграждено.

Когда он прикоснулся к её подбородку, она поняла, что так и будет.

Она позволила ему начать поцелуй, а затем медленно его углубить. Саймон был такой же властный, как и она, и не было ничего плохого в том, чтобы позволить ему быть главным.

По крайней мере, на мгновение.

Через несколько минут Гермиона наконец открыла глаза и улыбнулась ему.

— На самом деле, — её тихий, слегка хриплый голос был совершенно не похож на тот, которым она «строила» мальчиков или своих сотрудников. — Я думаю, что мы были где-то здесь.

Она переменила положение, и, поставив колени по обе стороны от его бёдер, села на него сверху и посмотрела вниз, обдумывая их новое положение. «Всё ещё не... О!..»

Гермиона быстро расстегнула несколько пуговиц на своей блузке и остановилась, когда показался верхний край кружевного лифчика. Затем расстегнула ещё две, наклонила голову и посмотрела на Саймона. При таком положении их разница в росте почти не ощущалась.

— Так лучше?

* * *

Гермиона приятно удивила его своими действиями, но, тем не менее, его пугало минное поле так называемой «романтики», по которому ему надо было пройти не подорвавшись. Саймон был почти уверен, что если он сделает то, что обычно делал с продажными женщинами, Гермиона вскочит с его коленей, а потом, возможно, он получит пощечину или проклятие. Не то, чтобы он делал с теми женщинами что-то извращенное, но он их покупал — по крайней мере, на время. А её — нет.

Он хотел медленно расстегнуть оставшиеся пуговицы на её блузке, вспоминая, как она реагировала, когда он делал это в первый раз — до того, как миссис Кармайкл «осчастливила» их своим визитом. Ведьма, сидящая на его коленях, не противилась его прикосновениям. Забравшись под ткань юбки, Саймон стал подниматься по внешней стороне бедер, пока его руки не встретились у её ягодиц. Он крепко прижал Гермиону к себе, потянулся губами к её шее и слегка улыбнулся.

— Так предпочтительнее, — хрипло сказал он, прежде чем нашел мягкое местечко под её ухом.

* * *

Если это было просто «предпочтительнее», то Гермиона просто не понимала, что ей нужно сделать, чтобы вызвать у него энтузиазм.

«Полагаю, если он не так уж заинтересован, мне следует всё это прекратить, а затем...»

А затем его губы и язык сделали такое, что, казалось, мгновенно отключило её мыслительные способности, и она уже не могла думать ни о чем более сложном, чем «Как хорошо!..» .

Сейчас она могла бы сказать это вслух.

Гермионе стало жарко. И очень трудно сидеть неподвижно. Она не хотела торопить события, сильнее прижимаясь к его эрекции, хотя она остро осознавала, насколько они сейчас близки и как легко будет...

«Нет! Не торопись!»

Если случится худшее и эта ночь будет единственной... если кто-то из них решит, что всё случившееся не стоит усилий и поставит точку в их отношениях, Гермиона хотела бы вспоминать эту ночь с нежностью.

«И с жаром в своих чреслах — будь уж честной, Гермиона. Ты же знаешь себя: могут пройти годы, прежде чем другой мужчина заставит тебя так себя почувствовать, и тебе нужно заранее накопить запас воспоминаний, чтобы пережить «сухой период». А теперь перестань думать и начни добиваться того, чего ты хочешь».

Её внутренний монолог возымел действие. Она почувствовала, как мускулы на её ногах напряглись и стиснули бёдра Саймона. Почувствовала, как её ягодицы сжались под его руками, пока она старалась сидеть спокойно и не извиваться.

Формально она всё ещё была одета, но Саймон имел доступ ко всем её интересным местам, а вот Гермиона не имела доступа ни к чему. Так не должно было быть, совсем не должно.

Она пробралась руками под джемпер, погладила его тёплую кожу и потянула джемпер вверх, но мужчина её остановил.

— Позволь мне, Саймон, — это было не требованием, но чем-то похожим.

* * *

Поскольку продажные женщины не просили своих клиентов раздеваться (если только клиенты не просили чего-то, что требовало бы этого), грудь Саймона — как и её различные недостатки — никто никогда не видел. Гермиона ничего не просила, а просто снимала с него джемпер. Джемпер, скрывающий рубцы, оставленные волдемортовой любимицей Нагайной. Джемпер, закрывавший вылинявшую, обесцвеченную кожу там, где так долго была Темная Метка. И, хотя ни один из следов не был ужасен, но они там были.

Руки Саймона рефлекторно прижались к бокам. Он откинулся назад и встретился взглядом с Гермионой. Испытает ли она отвращение? Или, что ещё хуже, жалость?

— Я не хочу тебя пугать, — тихо сказал он. — Если хочешь, я могу просто выключить свет.

* * *

Через мгновение его слова проникли сквозь туман, окружавший её мозг. Проникли в основном потому, что он перестал её целовать.

Ведьма застыла, держа руки на уровне его груди.

— Я никогда не предполагала, что ты идеален, Саймон, — она посмотрела на свою собственную грудь, прикрытую частично расстегнутой блузкой, и медленно разжала пальцы. — Как и я.

Очень немногие люди видели её шрам, и большинство видевших были колдомедиками. Гермиона не стыдилась этой отметины, которую она получила в результате проклятия Долохова, но прекрасно понимала, что шрам её не украшает.

Она расстегнула до конца пуговицы на своей блузке и отодвинула левый лацкан в сторону, обнажив чашечку бюстгальтера и выглядывавший из-под него сморщенный поблекший рубец, который спускался на несколько дюймов вниз по ребрам.

— Если ты захочешь выключить свет, я пойму, — Гермиона подняла голову и встретилась с ним взглядом. Её руки вернулись обратно под его свитер. — Но не делай этого для меня.

* * *

Саймон давно согласился с тем, что он эгоист. Но он совершенно не мог спокойно смотреть на тот вред, который сторонники Темного Лорда причинили детям...

«Они заплатят за это».

Стянув свитер через голову и бросив его на пол, Саймон намеренно посмотрел вниз. Если в глазах Гермионы мелькнёт хоть немного жалости при первом взгляде на его шрамы, то он не хотел бы этого видеть. Передняя застежка на лифчике Гермионы не задержала его надолго, и вскоре сладкий вес груди уже грел кожу его ладоней. Длинным пальцем он провел по её шраму, а затем спросил:

— Чью руку отрезать за это?

* * *

Гермиона вздрогнула, то ли от ощущения его рук на своей груди, то ли от того, как серьезно он задал свой вопрос. Его тон не оставлял сомнений, что он лично выследит человека, который причинил ей боль и заставит его заплатить.

Это её одновременно и пугало, и заставляло почувствовать себя странно любимой.

Когда взгляд Гермионы остановился на левой стороне его шеи и она осознала ущерб, нанесенный ему Нагайной, она поняла, что почувствовал Саймон, когда увидел её шрам. Ярость наполнила душу мгновенно, заставив пожелать, чтобы Волдеморт был ещё жив, и она могла лично сотворить для него Аваду, За то, что он осмелился причинить боль мужчине, который был перед ней.

Глубоко вздохнув, Гермиона почувствовала запах своего Саймона, и постепенно гнев покинул её. Скользнув руками по его груди, она взъерошила небольшое количество растущих там тёмных волос, а затем осторожно подобралась к шее и слегка коснулась пальцами его шрама, почти так же нежно, как до этого он касался её.

— Это сделал Долохов, во время битвы в Министерстве. Колдомедики исцелили большую часть внутренних повреждений и сказали, что шрам — это самое страшное из всех последствий. Но иногда моя грудь болит, если я слишком долго и тяжело работаю.

Гермиона продолжала смотреть на него, медленно скользя руками по обнаженной коже. Её пальцы прошлись по обесцвеченному участку на предплечье, где когда-то была тёмная метка и двинулись вверх по рукам. Добравшись до плеч Саймона, девичьи руки изменили цель и снова направились к его груди.

— Присвистнуть от восторга будет, наверное, грубо?

Саймон поперхнулся, и Гермиона сначала испугалась, что он обиделся, но вдруг поняла, что он с трудом сдерживает смех. Она улыбнулась, радуясь тому, что атмосфера между ними разрядилась, и поднялась на ноги.

Сняв блузку и бюстгальтер, она позволила им упасть на пол, а затем взяла его за руку.

— Знаешь, что нам сейчас нужно? Пенная ванна.