День рождения (джен)

Она еще не слышала их ссор, но кожей чувствовала, когда чаша переполнится, и грянет гром. Она не виновата, что от их криков воздух начинал искрить, что слышались эти самые раскаты гнева и ярости. В этот момент ей хотелось забиться куда-нибудь под кровать, стать глухой невидимкой, о которой все забыли бы.

Вот и сегодня она снова ощутила это покалывание маленьких назойливых иголок, увидев только взгляды, какими обменялись бабушка и мама за завтраком. И снова ей хотелось забиться куда-нибудь в самый темный угол буфета, потеряться среди сервизов и банок с вареньем. Но упрямо сжатые губы бабушки вынуждали сидеть на месте и ждать, когда же ей позволят уйти.

— Мерлина ради, Ханна, перестань сутулиться! — властность так и рокотала в воздухе далеким громом.

Девочка лишь кивнула и покорно расправила плечи, продолжая ковыряться в своей каше. Взгляд отца был полон молчаливого сочувствия и бесконечной усталости. А Ханна лишь ждала, когда можно будет взять свой тост с ярким абрикосовым джемом, выпить чаю и убежать в сад на качели.

Может, бабушка не заметит, если она возьмет тост сейчас? Ведь она так и сверлит взглядом мать, что не уступает и смотрит таким же ужасно колючим презрительным взглядом…

— Не так быстро, Ханна.

Девочка вздрогнула и отдернула руку.

— Сперва каша, юная леди, а потом десерт!

Ханна покосилась на ненавистную овсянку на воде и без соли, о полезности которой так твердила всегда бабушка, и жалобно скривила губы.

— Может, в этот раз ребенок обойдется без каши? — и все-таки мама не выдержала, подав голос.

Ханна услышала приближающийся раскат грома — еще одной огромной ссоры. От этого страшного предчувствия уже закладывало уши, сердце было где-то в горле.

— Если она не хочет, не обязательно ее заставлять, — разумно продолжила мама, цедя мелкими глоточками чай.

— И?.. — с деланной невозмутимостью ответила бабушка. — Что потом из нее получится? Сутулая и некрасивая девочка без капли манер!

Ханна втянула голову в плечи, слыша, как разразилась гроза. Снова. И снова из-за нее.

— Как будто это сделает ее счастливее!

— По крайней мере, это компенсирует тот факт, что у нее ни капли магии!

Мама побледнела, а лицо ее страшно исказилось. Пользуясь минутным оцепенением взрослых за столом, Ханна схватила свой тост и выбежала из-за стола подальше от этих гроз и бурь, что тут же разразились за столом.

Тост был съеден, пальцы облизаны, а после вытерты благовоспитанно о листы куста сирени под окном. Качели мерно скрипели, а из открытого окна столовой все еще слышался гром.

Ханна знала, так будет до обеда. После все снова сядут за стол как ни в чем ни бывало, и до вечера каждый будет занят своими делами. После ужина все сядут в гостиной, отец прочтет какую-нибудь книгу, умную и скучную, от которой ей захочется спать, и на этом день закончится. И только ночью придет мама, а Ханна как обычно попросит показать ей енота, мягкого и струящегося серебряным светом. Ночь пройдет незаметно с яркими снами, где рядом всегда будет енот с добрыми и умными глазами, как у матери.

Слушая эти крики и пытаясь сосредоточиться на скрипе веревки качелей, Ханна хмурилась не по-детски и размышляла над таким постоянным и спорным поводом для ссоры — ее магия.

О магии Ханна знала. Сложно не знать об этом, когда растешь в чистокровной семье Эбботов, главой которой является ее бабушка, слишком строгая и неприятная старуха. Настоящая ведьма.

И зачем ее назвали в честь бабушки?

Ханна поежилась, не желая вообще быть похожей на свою бабушку. Ей было страшно от мысли, что она будет когда-то такой же неприятной, ворчливой старухой, чей голос притягивает яростные громы. Так страшно, что потели ладони, и во рту пересыхало.

Звон разлетевшегося хрусталя заставил замереть на какой-то миг. Затем Ханна снова задумчиво принялась раскачиваться на качелях — пустяки, эта хрустальная ваза всегда бьется при ссорах, настолько тяжел воздух от магии гнева.

Ханна знала, что если магия так и не появится до ее одиннадцатого дня рождения, то ее будут называть сквибом. Ужасное слово. Слыша его, Ханна всегда хотела расплакаться от жалости к этим людям и самой себе тоже.

Сквибы не могут быть волшебниками. И сквиб может родиться даже в чистокровной семье. А ее мама ведь магглорожденная, а значит, все равно Ханна станет сквибом, если магия не проснется…

Ей сегодня десять лет… Времени все меньше и меньше. Ссор все больше и больше. Мама все больше истончается от волнения. Папа все чаще и чаще молчит и все позже возвращается домой с работы.

Крикливые раскаты грома стихли, но Ханна все равно не спешила возвращаться домой. Зачем, если июньский ветер треплет волосы? Зачем, если с каждым движением она все выше и выше? Зачем, если опьяняющий восторг вытесняет грусть? Зачем, если сейчас она может быть собой?

В этот момент ей хотелось больше всего на свете сделать что-то такое, чтобы дома прекратились ссоры. Сделать что-то по-настоящему полезное и действующее, что примирило бы бабушку и маму. Ведь она их любит, и они ее. Бабушка всегда вяжет ей узорчатые кофточки и шали, тонкие, как паутинка, и изящные, как мороз на стекле. Мама же часто обнимает и целует, а папа вытаскивает палочку, чтобы ее любимый кукольный дом стал больше и красивее и чтобы там поселились еще куклы…

Она хотела, чтобы все были счастливы. И нужно было что-то сделать. Но что?..

Ханна не знала. И не могла придумать ничего лучше, чем соскочить с качелей и подойти к зарослям рододендронов, что стеной стояли у западных окон. Она смотрела на эти пышные яркие нежно-фиолетовые цветы и думала, что прекраснее цветов сейчас не найти.

Пусть у нее сегодня день рождения, но почему-то все забыли, она не в обиде. Ведь мама всегда говорит, что приятнее дарить, чем принимать. Вот и она сейчас принесет букет рододендронов домой, и все наверняка улыбнутся и вспомнят, что у нее день рождения…

Ханна нарвала букет — огромную охапку, сколько уместилось в руках, и мелкими шажками понесла домой. Не хотелось рассыпать такую красоту и уронить хоть один лепесток. Но рододендроны лежали в руках удивительно удобно, слегка щекотали нос и щеки, словно приободряя и торопя поделиться своей маленькой радостью.

Она вошла в гостиную, почти не видная из-за охапки цветов, и положила эту охапку прямо на жутко древний и дорогой кофейный столик с мраморной столешницей. Бабушка была настолько удивлена, что не нашлась, что и сказать. Мама лишь переглянулась с отцом и улыбнулась.

— Какая красота… правда?

Отец кивнул и встал с кресла.

— Я принесу вазу.

Бабушка отложила вязание и поморщилась.

— Какая безвкусица — тащить рододендроны в дом! Нет бы розы!..

Ханна ощутила, как горькое отчаяние снова придавливает тяжестью плечи. Она опустила голову, чтобы скрыть непрошенные слезы.

Но почему?.. Почему?.. Она же так хотела, чтобы всем было хорошо, чтобы всем понравилось и все были рады…

— Напрасно ли я разорялась, юная леди? Сколько раз мне повторять, что благородным растением, достойным быть в доме, может быть лишь роза!

Ханна молчала, пытаясь удержать слезы. И мама опять подала голос:

— Полноте вам…

Снова надвигался гром.

Но почему?.. Ну и пусть будут эти розы, лишь бы не было этих раскатов грома! Лишь бы все улыбались, и все было хорошо!

Маленькая слезинка упала на светлые лепестки рододендронов, а затем еще одна и еще. Нос уже забух, и Ханна не слышала, как в гостиной повисла тишина. А когда она подняла взгляд на цветы, то увидела перед собой розы. Но ни у кого не было палочки в руках.

Это… это сделала она?

Она не верила своим глазам. На столе были розы — настоящие розы таким же цветом, как и рододендроны. Красивые и мягкие, как она хотела.

— Хвала Мерлину!

Ханна не поняла, кто это сказал, уже утонувшая в теплых нежных объятиях матери и поднятая на руки отцом, который с мягкой улыбкой утирал остатки ее слез со щек. А потом были поцелуи, примирения, смех и много объятий, шутливых укоров, мол, как они могли забыть про ее день рождения... К вечеру домовики испекли огромный торт, где было написано «С днем рождения!». В кукольном доме поселилась еще одна кукла в желтом платье. А розы…

Розы стояли в вазе посреди гостиной. А бабушка довязывала варежки и счастливо плакала.