Штиль убьет нас всех (джен)

С валганга форта Нассау можно было увидеть весь мир — или, по крайней мере, ту его часть, которую способен покрыть артиллерийский огонь, и ту, что простирается дальше, до ярко-синего горизонта, где вода сливается с небом. Некоторое время Бенджамин Хорниголд провел, стоя у бруствера и оглядывая хорошо знакомый, но чуть было не утраченный пейзаж, после чего опустился в кресло, некогда стоявшее в плимутской конторе Френсиса Дрейка, и закурил трубку. Внутри теплом растекалось чувство глубокого удовлетворения. Над головой раскинулось ясное небо, подсвеченное золотом предвечернего солнца, ноздри приятно щекотал легкий океанский бриз с примесью терпкого табачного дыма.

Удивительное дело — Хорниголда совсем не терзало уязвленное тщеславие! А ведь форт достался ему без боя: Чарльз Вейн просто бросил крепость на произвол судьбы и исчез с острова в том же направлении, что и Флинт парой дней раньше. Говорили, что виной всему была выходка Элеонор Гатри: она выкрала из форта знатную пленницу — ключевую фигуру в предстоящих переговорах Флинта с губернатором Южной Каролины, — а Вейн в ответ на предательство прикончил ее отца, подвесил изуродованное тело на столбе в крепостном дворе, а сам испарился вместе со своими дикарями.

По всему выходило, что возвращением форта Хорниголд был обязан не героизму своих людей и даже не личным дипломатическим талантам, а коварству Гатри и сумасбродству Вейна. Будь он чуть моложе, его самолюбие всерьез пострадало бы. Но Бенджамин Хорниголд был уже слишком стар, чтобы жалеть об упущенной возможности помахать саблями и пистолетами, а еще — слишком искренне уверен в своем единоличном праве на владение фортом. Поэтому, с наслаждением попыхивая трубкой, он думал только о том, как справедливы (хотя и неисповедимы!) пути Господа, который вернул главного хранителя спокойствия Нассау на его законное место.

Оставалось разобраться с чертовым Дюфрейном.

— Мистер Дюфрейн, не далее как сегодня утром я был готов безоговорочно согласиться на воплощение вашей идеи.

Дюфрейн стоял перед ним, опершись плечом о каменный парапет. Его глаза смотрели сквозь линзы круглых очков устало и мрачно. Он чуть щурился на солнце — над его головой не было навеса, тогда как Хорниголд вольготно расположился под тентом и совершенно не мучился от избытка света.

— Мы не будем сдавать Элеонор Гатри англичанам, — выдержав паузу, продолжил Хорниголд.

— А ведь это была разумная затея, — Дюфрейн скрестил руки на груди.

— Мистер Дюфрейн, — Хорниголд приложился к трубке и выпустил клуб дыма, — жизнь научила меня многому, в том числе тому, что мир не так прост, как кажется. Вы намедни предложили доказать англичанам, что мы не так плохи, как они себе воображают. А я говорю вам: это невозможно! Мы останемся для короны людьми второго сорта, даже если притащим на «Скарборо» Флинта, Вейна и Тича в придачу к мисс Гатри. В меня — и в вас — будут тыкать пальцами и приговаривать: «он был пиратом, а бывают ли бывшие пираты?»

И без того угрюмое лицо Дюфрейна помрачнело еще больше. Ему не давало покоя обещание помилования — хитрый Бонс своими россказнями посеял в его душе даже не семя сомнения, а целую их охапку. С того момента все, о чем Дюфрейн мог думать, это как бы поймать в сети рыбку пожирнее, чтобы сдать англичанам в обмен на возвращение к прежней жизни, мирной и не отравленной страхом за свою голову. Видит Бог, Флинту повезло — сейчас к нему не подступиться, поддержка сразу двух команд сделала его неприкосновенным, а иначе Дюфрейн добился бы его личного знакомства с экипажем «Скарборо», и уж тот доставил бы капитана куда надо.

— Вам не нравится ход моих рассуждений, это очевидно, — усмехнулся Хорниголд, глядя на Дюфрейна снизу вверх и не испытывая по этому поводу ни капли смущения. — Вы еще слишком молоды, чтобы…

— Я был законопослушным подданным его величества, и если бы корабль, на котором я плыл несколько лет назад, не взяли на абордаж пираты, им бы и оставался. Теперь у меня есть шанс вернуться к прошлому, но я не могу его использовать по той простой причине, что… — Дюфрейн запнулся и судорожно сглотнул, — ...вы передумали.

Хорниголд помолчал немного, по-прежнему не расставаясь с трубкой, затем неохотно поднялся с кресла и приблизился к Дюфрейну. Тот не шелохнулся, лишь плотнее сжал тонкие, вечно недовольные губы. Хорниголд помнил его растерянным юнцом, только-только попавшим в команду «Моржа» — Флинт тогда высоко оценил математические способности Дюфрейна и назначил его корабельным счетоводом. Вот только капитан просчитался — потому что очень скоро пай-мальчик с пером и книгой научился держать в руках пистолет и вспомнил все свои обиды. Он отчаянно желал наказать тех, кто был причастен к его превращению в преступника, и — самое невероятное! — верил, что ему это удастся.

— Мистер Дюфрейн, у меня для вас припасена еще одна житейская мудрость, — выпустив клуб дыма прямо в лицо своему квартирмейстеру, сказал Хорниголд. — Не стоит опережать события. Англичане придут в Нассау, рано или поздно. И мы с вами будем готовы.

Он по-отечески похлопал Дюфрейна по плечу — тот улыбнулся было в ответ, но вместо улыбки его лицо исказила кривая гримаса. Хорниголд покачал головой.

* * *

Этой ночью Элеонор так и не заснула. Стоило ей закрыть глаза хотя бы на мгновение, как перед ее внутренним взором из темноты проступало бледное, обескровленное лицо отца — такое, каким она его увидела, ступив во двор крепости и подойдя к позорному столбу. Такое, каким она его увидела в длинном сосновом гробу, опущенном в сухую засоленную почву Нью-Провиденса. Лицо Ричарда Гатри — человека, который так хотел защитить свою дочь, но не сумел спасти самого себя.

Сейчас, сидя в своем кабинете, Элеонор тщетно пыталась сосредоточиться на составлении контракта, который должен был «узаконить» вчерашний устный договор с Андерхиллом. Глаза щипало после бессонной ночи, а мысли ускользали куда-то в сторону Чарльзтауна, где капитан Флинт и мисс Барлоу решали судьбу Нассау. Элеонор практически не сомневалась, что у Флинта получится убедить Питера Эша стать покровителем Багам, но, вспоминая послание Чарльза, она снова и снова чувствовала, как внутри все холодеет. Вейн убил Ричарда Гатри, покинул так долго и упорно удерживаемый им форт и ринулся вслед за Флинтом, чтобы отобрать злополучный испанский галеон, а затем вернуться в Нассау и…

Элеонор нахмурилась, отложила бумагу и перо в сторону, протерла глаза и потянулась за графином с водой. В этот момент из-за двери послышалась какая-то возня: сквозь неясный шум прорезались мужские голоса, звучали они недобро и ничего хорошего это не предвещало. Элеонор привстала, намереваясь выйти и выяснить, в чем причина беспорядка, но мгновением позже дверь распахнулась, и в нее ввалились двое незнакомых ей мужчин. Расступившись, они пропустили вперед Бенджамина Хорниголда, за которым словно тень бесшумно следовал его вечно мрачный помощник Дюфрейн, некогда состоявший в команде Флинта.

— Мисс Гатри, — кивнул Хорниголд.

Элеонор выпрямилась и вопросительно вскинула бровь.

— Что здесь происходит? — она увидела, как один из тех, кто сопровождал капитана, захлопнул дверь, отрезав их от внешнего мира.

— Пока что ничего. Присядьте, мисс Гатри, нам предстоит непростой разговор, — Хорниголд шагнул ближе, отодвинул один из стульев и сел напротив Элеонор.

Сжав зубы, она наблюдала, как Хорниголд раскуривает трубку, а Дюфрейн усаживается на соседний стул. Двое, что пришли с ними, получив кивок от Хорниголда, неторопливо удалились за дверь. Проводив их взглядом, Элеонор опустилась в кресло.

— Итак? — она постаралась выглядеть непринужденно, чтобы нежданные гости не увидели, что она растеряна или, что еще хуже, испугана. — Что все это значит?

Хорниголд вынул трубку из рта, и на миг его лицо затерялось за облаком дыма. Когда оно рассеялось, Элеонор увидела, что он почти улыбается. Улыбка делала его обманчиво безобидным. Капитан обладал на редкость располагающей внешностью — ни дать ни взять херувим, только изрядно постаревший. Румянцу на его круглых щеках могла позавидовать любая из шлюх Макс, а уложенные аккуратными волнами седые волосы намекали на тщательную скрупулезность, с которой их хозяин подходил ко всему, начиная с дел в Нассау и заканчивая собственной внешностью.

— Я здесь, чтобы внести ясность, мисс Гатри, — произнес Хорниголд. — Меня интересует, зачем вам понадобился Андерхилл вчера вечером после похорон вашего отца? К слову, приношу свои искренние соболезнования.

Элеонор едва сдержала нервный смешок.

— Почему вы считаете, что я должна перед вами отчитываться?

— Смею напомнить, что я по-прежнему состою в консорциуме. Кроме того, на моей стороне сила и кое-что еще, так что в ваших интересах сказать мне все как есть.

— «Кое-что еще»? — переспросила Элеонор, буравя Хорниголда взглядом.

— Да. На острове Харбор, как вам известно, базируется «Скарборо», — тут Хорниголд метнул короткий взгляд на Дюфрейна, который с нечитаемым выражением на лице изучал свои колени. — Его капитан пообещал десять помилований тем, кто приведет к нему кого-нибудь вроде Флинта. Или вас. Только представьте себе, как они будут рады заполучить королеву воров Нассау.

У Элеонор вспотели ладони. Она ненавидела чувство страха — и еще больше ненавидела его демонстрировать — но никогда еще ей не было так тяжело изображать хладнокровие. Даже когда Нед Лоу посреди бела дня, на виду у всей таверны зарезал О`Малли, земля не ушла у Элеонор из-под ног. В конце концов, тогда за ее спиной стоял Вейн. Теперь между ней и Чарльзом лежала огромная пропасть, а Флинт и Скотт — единственные люди, могущие обеспечить ей надежный тыл, — были в нескольких днях пути от Нассау. Элеонор осталась совершенно одна.

— Вы мне угрожаете? — она приложила нечеловеческие усилия к тому, чтобы ее голос звучал твердо.

— Я ставлю вас перед фактом, — пожал плечами Хорниголд и сделал короткую затяжку. — Нам ничего не стоит взять вас прямо сейчас и под конвоем сопроводить на Харбор. Но…

— Но у вас есть условия.

Хорниголд посмотрел на нее с добродушным одобрением — так обычно смотрят на смышленых детей, умудрившихся превзойти ожидания чрезмерно требовательных родителей. Элеонор внутренне вскипела.

— Я давно предупреждал вас, мисс Гатри, что рано или поздно вы с вашим неуемным авантюризмом доиграетесь и станете жертвой собственных амбиций… Но вы меня не слушали, хотя вроде как неглупы для своего возраста, — Хорниголд зачем-то покосился на Дюфрейна. — Мне надоело предпринимать попытки образумить вас: каждый раз, когда, казалось бы, вы шли мне навстречу, ваши действия в конечном итоге оборачивались катастрофой — для меня, для острова… Поэтому я хочу гарантировать себе ваше послушание. И сделать это можно только силой, поскольку другого языка вы попросту не понимаете.

Не в силах более разыгрывать невозмутимость, Элеонор поднялась и отошла к окну. Пытаясь успокоиться, она провела дрожащими пальцами по одной из перекладин деревянных жалюзи, оберегающих кабинет от излишков слишком яркого и горячего солнечного света. На руке осталось серое пятно пыли — такое же серое, как кожа ее отца, зверски убитого Вейном. Элеонор вздрогнула. Она больше не могла изображать расчетливое равнодушие — да и смысла не было в этом примитивном блефе, ведь Хорниголд, старый лис, видел ее насквозь.

— Вы хотите добиться того, что не удалось моему отцу, — выплюнула она, резко обернувшись. — Чтобы я танцевала под вашу дудку, и плевать, что будет с Нассау, ведь вам главное удержать власть в своих руках, так? Что ж, вы выбрали удачный момент.

— Поверьте, если бы форт не опустел после ухода Вейна, наш разговор был бы весьма короток, — с нажимом заметил Хорниголд, начиная раздражаться. — Но он снова мой, и этот факт делает меня гораздо более сговорчивым.

Элеонор глубоко вздохнула, мысленно досчитала до десяти, после чего вернулась обратно за стол и открыто встретила выжидающий взгляд Хорниголда. На Дюфрейна она даже не взглянула — бывший счетовод «Моржа» выглядел слишком мелкой сошкой, чтобы обращать на него внимание.

— Я вас слушаю, — вытянув руки поверх вороха писчей бумаги, Элеонор сложила пальцы в замок.

— Прекрасно, — оживился Хорниголд. — Первое: я хочу, чтобы перед любой крупной сделкой вы советовались со мной. Мое слово должно быть решающим. Я не прошу вас передавать мне бразды правления в консорциуме — формально главой останетесь вы — но обязываю вас признавать мое мнение наиболее авторитетным в любой более или менее сложной ситуации.

Элеонор медленно кивнула, просчитывая в уме все возможные шаги, которые ей придется предпринять, чтобы обойти это требование.

— Рядом с вами будут мои люди, — словно прочтя ее мысли, продолжил Хорниголд. — А с бухгалтерией вам поможет мистер Дюфрейн, если он, конечно, не против. Мистер Дюфрейн?

Элеонор метнула яростный взгляд в сторону Дюфрейна.

— Конечно, — буркнул тот, не выказав, впрочем, особой радости по этому поводу.

Элеонор прекрасно понимала, что это значило. Днем и ночью она будет пребывать под неусыпным контролем, не смея сделать шага ни влево ни вправо без одобрения Хорниголда. А этот Дюфрейн будет «помогать ей с бухгалтерией» — то есть следить за всеми сделками и заодно выбивать из нее снабжение команде своего капитана при надобности.

— Это все? — сквозь зубы спросила Элеонор.

— Почти, — Хорниголд подался вперед, в его ярких голубых глазах отчетливо читалось нетерпение. — Удвоенная доля. Удвоенная доля с каждой сделки, заключенной консорциумом. Чтобы я спал спокойно и знал, что моя команда не будет голодать. Мистер Дюфрейн за этим проследит.

— Вам не кажется, что вы просите слишком много?

— Не прошу, мисс Гатри, — многозначительно заметил капитан. — Требую.

Когда Хорниголд и Дюфрейн, явственно удовлетворенные итогами переговоров, покинули кабинет, Элеонор подождала недолго, чтобы они успели отойти от двери как можно дальше, и тогда схватила со стола стакан и с силой швырнула его на пол. Осколки брызнули во все стороны. Застыв словно статуя, Элеонор завороженно глядела на сверкающее в лучах утреннего солнца битое стекло и почти не чувствовала, как по лицу текут так долго сдерживаемые слезы. Ей хотелось кричать и топать ногами, но она не смела демонстрировать свою ярость в миг наибольшей уязвимости — там, за стеной, все только и ждали, когда Элеонор Гатри из торгового магната превратится в обычную слабую женщину, бессильную, одинокую и плачущую.

В дверь постучали.

Элеонор торопливо вытерла слезы рукавом.

— Войдите.

Это был мистер Фрейзер. Он был на редкость проницательным человеком, и от него, конечно же, не укрылось, что несколькими минутами раньше здесь произошло нечто экстраординарное. Увидев его, Элеонор слишком поздно сообразила, что тень минувшего разговора оставила след и на ее лице — но, к счастью, Фрейзер был еще и джентльменом, а потому ограничился лишь пристальным взглядом и коротким сдержанным кивком в знак приветствия. Элеонор указала ему на стул, а сама вернулась к столу и тяжело опустилась в свое кресло. Глядя на Фрейзера, она мысленно гадала, успел ли тот, прежде чем зайти в ее кабинет, пересечься с Хорниголдом, и если да, то какие сделал выводы из победного выражения на лице старого капитана. Сам же Фрейзер настолько хорошо владел собой, что по нему практически никогда нельзя было определить, о чем он думает и что чувствует.

— У вас есть новости? — без предисловий спросила Элеонор.

— Да, мисс Гатри, — Фрейзер вздохнул и, подавшись вперед, чуть понизил голос, — «Заря Колоний» отчалила сегодня ночью.

Элеонор вцепилась пальцами в подлокотники. В другое время она обязательно чертыхнулась бы и заметалась фурией по кабинету, но похороны, бессонная ночь и капитуляция перед Хорниголдом высосали из нее все силы. Поэтому Элеонор только прикрыла глаза и в изнеможении откинулась на спинку кресла. Все было зря, все снова было зря.

— Я вижу, вы были уверены в том, что этого не случится, — осторожно предположил Фрейзер.

— Я… я приложила все усилия к тому, чтобы помешать этой затее осуществиться.

— И все же… — тут Фрейзер сделал паузу, словно подсчитывая что-то в уме. — Расклад поменялся. Передо мной у вас был капитан Хорниголд. Форт снова в его руках.

— Все так.

— Вам нужно предупредить его о том, что Рэкхем скоро вернется с трюмом, набитым испанскими сокровищами. Разумеется, они и без вас договорятся. Но если вы… хотите сохранить влияние… поставьте капитана Хорниголда в известность, мисс Гатри.

Элеонор внимательно глядела на Фрейзера — он сохранял учтивость, перебегая взглядом с ее лица на окно и обратно, словно между ними велась ни к чему не обязывающая светская беседа о погоде — и пыталась представить, как развивались события минувшей ночи. Хотя бы часть команды «Зари Колоний» ее люди успели перебить, в этом Элеонор была уверена. Наверняка они начали с рядовых членов команды — с какой-нибудь пьяной матросни, таким несложно перерезать глотку в темном углу. Но как дело дошло до Рэкхема и Фезерстоуна, вся затея развалилась на кусочки. Корабль отплыл, Элеонор оставалось только расписаться в собственном поражении и бежать на поклон к Хорниголду, чтобы урвать свою часть золота и… черт побери, доверия.

— Вы правы, мистер Фрейзер, — кивнула она, вставая, Фрейзер тут же последовал ее примеру. — Я обо всем расскажу Хорниголду. У меня нет выбора.

* * *

Гавань Чарльзтауна стремительно тонула в сумерках. Облокотившись о борт, Билли Бонс зорко вглядывался вдаль: горизонт терялся в густом синем сумраке, о его существовании напоминали только черные, едва различимые контуры островов, обрамляющих вход в бухту. В вечернем небе ярко светили первые звезды — Билли то и дело запрокидывал голову, чтобы насладиться зрелищем, способным заворожить даже самую огрубевшую душу. И всякий раз, как он терялся в россыпи мерцающих светил, напряженные перешептывания за спиной выдергивали его из мысленных блужданий. Вздрагивая, Билли нехотя обрывал молчаливое общение с небом и возвращался мыслями к причине, по которой их корабль болтался на волнах в двух с половиной милях от Чарльзтауна.

Флинт и его мечты о светлом будущем.

Билли ни секунды не колебался в своем выборе, когда Дюфрейн предложил ему предать Флинта в обмен на помилование. Каким бы ни был их капитан — сложным, двуличным, высокомерным и эгоистичным — сдать его англичанам означало распрощаться с собственной честью и навеки вычеркнуть себя из Берегового Братства, ставшего для Билли братством не только по букве, но и по духу. Но и выбор в пользу Флинта неумолимо влек за собой последствия — одним из них стало то, что сейчас жизни всей команды «Моржа» висели на тонкой ниточке, которая запросто оборвется, стоит переговорам с губернатором Эшем закончиться неудачей.

— К нам кто-то плывет, — голос Дули ворвался в сознание Билли, заставив его пристальнее вглядеться в темное море. От острова Силиванс в их сторону двигалась маленькая флотилия огней.

— Ты чертовски прав, Дули, — пробормотал Билли и рявкнул что есть мочи: — Всем быть наготове!

Он знал, что в местных водах можно встретить пироги индейцев ямаси, и даже успел представить, какой великолепный аргумент в пользу Флинта предоставила бы их команда, защитив мирно спящий Чарльзтаун от коварного врага. Но это были не ямаси — о чем красноречиво свидетельствовали зажженные на лодках огни, которыми незваные гости издалека предупреждали о своем приближении. Дождавшись момента, когда расстояние между кораблем и плавучей процессией сократилось настолько, что сквозь плеск воды стали пробиваться грубые мужские голоса, Билли нацелил на них подзорную трубу. В вечернем сумраке он не надеялся разглядеть лиц, но что на людях не было британской формы или индейских побрякушек, увидеть было несложно.

Впрочем, даже появление здесь солдат флота ее королевского величества не удивило бы Билли Бонса так, как прибытие Чарльза Вейна. Стоило его звериной ухмылке вынырнуть из тьмы, разорванной неверным светом факелов, как по кораблю пробежалась волна тихого ропота, которая тут же утихла, едва Билли поднял руку.

— Я приплыл поговорить! — хрипло крикнул Вейн, массивной тенью возвышавшийся на носу шлюпки.

Билли вспомнил все, что он знал о Чарльзе Вейне, и до скрипа сжал челюсти. Отказать ему в требовании значило нарваться на драку. Выбора не было.