Дом, период полураспада урана и я (джен)

— Поздравляю! — очень громко, словно бы я была глухая, воскликнул Даниэль Сен-Дени. — Никаких возражений! Вы всех покорили!

Люди оглядывались на нас с любопытством и возмущением.

— Вы шумите на всю улицу, — радостно сказала я Даниэлю.

Он отмахнулся:

— Да хоть на весь город! Сегодня мы имеем на это право!

Я не могла не признать логичность его слов. Потому что это был необычнейший день в моей жизни: день, когда я получила степень доктора физических наук в области ядерной физики! И на самом деле я должна была сейчас вопить от радости громче Даниэля. Но единственное, что я ощущала, была безграничная усталость. Мне хотелось оказаться дома, лечь на кровать и если не уснуть, то хотя бы полежать в блаженном оцепенении. Но это было бы невежливо по отношению к Даниэлю — который, на минуточку, был моим научным руководителем! К тому же Виржил пригласил нас обоих в ресторан, отметить Великое Событие Моей Жизни. По дороге, правда, он заскочил «на минутку» к редактору своего очередного произведения что-то уточнить... И исчез. Первые полчаса мы с Даниэлем прождали спокойно, но потом начали нервничать.

— Вы не очень-то рады своему сегодняшнему успеху, — чуть ворчливо заявил мне Даниэль.

Я пожала плечами. Il avait raison, я должна была радоваться. В моем возрасте стать доктором наук было многообещающим успехом. Но усталость и странная апатия не оставляли меня. К счастью, Виржил наконец появился, слегка недовольный чем-то. Не отвечая на наши вопросы, он двинулся вниз по улице, и мы вынуждены были последовать за ним.

— Ну вот, так вы оба испортите нам весь праздник, — слегка расстроился Даниэль.

В кафе мы (к вящему негодованию официанта) заказали всего по чашке кофе. Я, подумав, прибавила все же к этому кусочек пирога с яблоком и миндалем. Кофе я всегда пью с молоком и сахаром, и Виржил, как обычно, косился на меня с недоумением. Он слегка оттаял и принялся рассказывать о правках, которые редактор непременно хотел внести в его новый роман. Разошедшись, он в красках расписывал содержание романа:

— ...и тогда Сет понимает, что этот страх не уйдёт никогда, страх вечный и бесконечный, как Вселенная!

— У Вселенной есть конец, — занудно перебил его Даниэль.

— Он понимает, что страх поработил его, — не обратил на реплику брата никакого внимания Виржил. — Он осознаёт, что есть лишь один выход: покончить с этим раз и навсегда, уйти из жизни! И решающий миг настаёт, красивая обстановка, костяная шкатулка, хранящая в себе наибанальнейший пузырёк с таблетками... Он глотает их одну за другой, запивая красным вином... И внезапно пугается, вызывает скорую помощь, свет в глаза, носилки, промывание желудка. Дороги назад нет, теперь он боится не только жизни, но и смерти. Он живет в ожидании страха и боится его снова встретить, последняя дверь закрыта, и смерть ему больше не друг. А затем нет ни страха, ни даже сумасшествия, лишь одна пустота и скука, до самой глубокой старости. И вся жизнь его бессмысленна и полна сожаления.

Мы с Даниэлем смотрели на Виржила чуть снисходительно с высоты нашего физически-ядерного и абсолютно научного мировоззрения. Его литературные творения воспринимались нами милым баловством.

Затем Виржил перешёл на критику литературы:

— Азимов? Рен, ну как вы можете его любить, у него же все так по-американски! Нет идеи, есть протест...

— Вот уж не надо! — возмутилась я. — У Азимова как раз полно идей! Он, Брэдбери, Саймак и Воннегут — столпы научной фантастики, пусть и американской!

— Вы считаете их лучше Жюля Верна, Веркора и Карсака? — усмехнулся Виржил.

— Вы просто патриот, — пробурчала я.

— А вы нет? — тут же парировал Виржил.

— Почему же?! — разумеется, я не могла не запротестовать. — Конечно, я патриот, но иностранные фантасты нравятся мне от этого ничуть не меньше!

Даниэль смотрел снисходительно теперь уже на нас обоих. Под перекрестными взглядами прекрасных синих и голубых глаз двух Сен-Дени я слегка смущалась, но не подавала виду. Но только наш разговор смолкал на минуту-другую и я оставалась наедине с этим сине-голубым излучением, как легкое беспокойство охватывало меня. Даниэль и Виржил же выглядели вполне в своей тарелке.

Наконец Виржил вскочил и объявил, что вынужден нас покинуть, так как его ожидает встреча с потенциальным издателем. Он снова поздравил меня и сбежал.

Я проводила его взглядом.

— Вы все еще жалеете, что он не Майлз? — безмятежно поинтересовался Даниэль и я подавилась кофе.

В этот миг мне было плевать, что он — мой научный руководитель, что он меня умнее, что у него степень профессора и что мы с ним друзья. Иногда Даниэль бывал просто невыносим.

— Нет, — коротко ответила я и тоже поднялась. — Мне пора. Увидимся завтра в лаборатории, — как можно более холодным тоном сказала я Даниэлю и пошла к выходу, предоставив ему заплатить за нас с Виржилом. Не обеднеет.

К тому времени я уже распрощалась с Огюстиной и моей обжитой комнаткой в ее доме. На прощание у нас случилась трогательная сцена с рыданиями, объятьями и обещаниями не забывать и навещать друг друга. Я снимала теперь двухкомнатную квартиру в более престижном районе вместе с двумя студентками. Студентки разместились в одной большой комнате, а я, как великий гунн Аттика, захватила другую в своё личное пользование. Постепенно (частично благодаря все ещё посылаемым родителями суммам) это мое новое логово приобрело жилой вид и стало походить на Дом. К сожалению, на новую мебель денег у меня все ещё не было, пришлось довольствоваться разномастным секонд-хэндом. Кроме того, соседки по квартире были слишком юными. Они рыдали ночами из-за неразделённой любви, слушали громкую музыку днём и громко страдали из-за несданных экзаменов. Разумеется, любовные томления были и мне не чужды. Но мои мечты о НЕМ были куда более возвышены. Это был тот самый ОН, которого я искала на остановках, на улицах, в ресторанах, тот самый Майлз, которого я так и не нашла в Виржиле... Если бы я точно знала, что его не существует, я бы нашла в себе силы с этим смириться, так как эрзац меня не устраивал.

Кроме того, мне не хватало авантюр, адреналина, настоящей опасности. Я почему-то часто вспоминала моего бывшего соседа Жана, который теперь, на расстоянии, вдруг начал казаться мне овеянным ореолом романтики. Я вспоминала то, чего не случалось, я смотрела фильмы — чужие мечты — с прекрасными героями, которые совершали сумасшедшие, нелогичные, но такие понятные мне поступки.

В те моменты, когда полураспад урана отпускал меня, я испытывала страстное желание Жить По-Другому. Как точно по-другому, я не имела точного понятия. Иногда в полусне меня захлестывали видения и чувства, и я испытывала непонятную тревогу и страсть — к неопределенному человеку, к вещи, к действу. Я видела джунгли, море, горы, небо, мир вокруг, они ждали и звали меня. Я мечтала о приключениях и великих свершениях, о сверходаренности, сверхвозможностях, сверхжизни...

Даже работа не оправдала моих ожиданий: я мечтала об открытиях и романтике, а получила нудное преподавание на кафедре, скучные рассчеты и долгие эксперименты. Этого мне было не достаточно, ведь я мечтала ещё и о славе и известности.

В принципе, мои соседки являлись неплохими девицами. Они были очень похожи друг на друга, только одна с более светлыми волосами и повыше, а другая темненькая и коренастая. Первая училась в медицинском университете, а вторая — в нашем. Обе они приходились родственницами мужу моей тетки, с помощью которой мы все и встретились с целью снять жильё вместе. Квартира же принадлежала знакомой моей тетки. Иногда родственные связи можно использовать во благо.

В обмен тетка упросила меня забрать кота, который изничтожил в ее квартире все ее любимые цветы. Кот был огромным и красивым, благородной серой расцветки. Звали его Поль. Он оказался ленивым и наглым, часто требовал еды, внимания и ласки, и мне порой думалось, что тетка подарила мне мужа, только маленького и очень волосатого. В первый же день его по ошибке закрыли в холодильнике, но я вовремя спохватилась, и кот не пострадал. Вскоре он обжился на новом месте и вёл себя вполне по-хозяйски.

Свободного времени у меня было мало, а с появлением кота его стало ещё меньше. Я экономно тратила его на книги, музеи и прогулки. Телевизор стоял в комнате соседок, а их вкус к телепередачам и фильмам я не разделяла. Поэтому чаще я шла в кинотеатр по соседству и вскоре стала там завсегдатаем. Я увлеклась Стейнбеком и считала его гениальнейшим писателем. Я гуляла по берегу реки и скупала старые книги у букинистов. Я смотрела в небо и считала облака.

И тогда мое недовольство собой слегка отступало.