Дом, период полураспада урана и я (джен)

В нашем университете случилось необычное событие: его посетили русские. Это звучало для меня так странно, словно бы к нам заявились с визитом пришельцы с другой планеты. Или динозавры. То есть, конечно, русские не вымерли, как динозавры, но нас с ними разделяла невероятно глубокая пропасть, даже более глубокая, чем время — нас разделяли взгляды на жизнь и менталитет. Впрочем, я до этого никогда толком не общалась с русскими и могла судить о них только по прочитанным книгам, статьях в газете и передачах в телевизоре. Время от времени я слышала на улице русскую, по моему мнению, речь, но лично не общалась ещё ни с одни живым русским. С мертвым, впрочем, тоже. Эти русские к тому же были коллегами-физиками.

Стать их гидом по нашему университету выпала честь моей бывшей преподавательнице математике профессору Лемуан, профессору Форю, Даниэлю и — к моему восторгу — мне. Честно говоря, я даже сначала немного испугалась. Экземпляр русского человека был мне интересен, но и их опасность нельзя было исключать: всем известна их суровость и обидчивость, к тому же на них наверняка плохо повлияли их вечные российские репрессии и ссылки. Разумеется, я ни на йоту не верила в глупые слухи о гуляющих на улицах медведях, за которыми следят люди с балалайками. Но знаменитая vodka неизменно делает Homo russicus невменяемым и непредсказуемым. Я полистала книгу по русской истории: сплошные рабы, деспоты-цари и бедность масс на контрасте с богатством меньшинства. Впрочем, у нас не лучше. Да и количеством революций мы их, конечно же, превзошли.

Как бы то ни было, мне очень хотелось увидеть лично живого, говорящего и двигающегося русского.

Не знаю, как готовились к этой встрече остальные, но я целых два вечера просидела над французско-русским разговорником и выучила наизусть zdravstvouiti, da svidania, rada poznakomitsa, davaiti pit’ vodku и zdes u nas sinchtofazotron... Этого, по моим размышлениям, должно было хватить для первичного знакомства.

Русских было мало, всего трое, и двое мужчин вовсе не были такими крупными, как я их себе представляла. Женщина была примерно моих лет, коротко стриженой, востроносой, с мяукающим голоском. Совершенно не интересная. Младший из мужчин, лет под сорок, был бородат, словно только что из Сибири. Старший был сухопар и с кустистыми бровями.

После долгой официальной речи ректора нас официально представили друг другу через переводчика.

— Anna Sidorova, — протянула мне руку женщина, поставив ударение на первое «а» в имени Анна и где-то в середине фамилии. Она оказалась преподавательницей и научным сотрудником.

— Victor Kolvatschique, — представился молодой русский, декан факультета математики и физики.

Второй мужчина назвался Ivan Petrovitch, причём я уже знала, что второе имя даётся русским обычно в честь отца. Фамилию его я не разобрала.

Разумеется, никто из нас не поверил, что эти их имена — настоящие. Мы все знали о строгих и коварных нравах КГБ.

— Men’a zavut Reine Lanceau, — представилась я фразой из самоучителя, и русские радостно заулыбались мне словно ребёнку, произнесшему первые слова.

Но Даниэль Сен-Дени изумил нас всех ещё больше, непринуждённо заговорив по-русски. На мой слух это звучало вполне свободно.

— Даниэль, вы не перестаёте удивлять нас скрывающимися в вас талантами! — даже воскликнула профессор Лемуан.

Мы водили их по аудиториям и лабораториям, и месье Ковальтшик несколько раз почему-то восторженно заявил, что мы «капиталисты». Причину его восторга я не очень поняла, но вроде бы им всем понравилось, как у нас все устроено. Женщина молчала и только что-то строчила в своём блокноте — наверняка отчёт для КГБ. Иван Петровитш был заинтересован нашими разработками по физике — что показалось мне странным, так как он вроде бы преподавал математику... Даниэль Сен-Дени пытался их разговорить, но они держались стойко и никаких секретных российских разработок нам не выдали.

Мне очень хотелось спросить их о Сталине и репрессиях, но это было бы совершенно не в тему. Мы сделали пару общих фотографий, они подарили нам по матрешке, а мы им — по маленькой Эйфелевой башне. Потом мы расстались и больше никогда в жизни не виделись.

У меня было такое чувство, будто бы у меня оказался ключ от волшебной двери, но я лишь потыкала его в скважину, так и не сумев повернуть. Русские олицетворяли собой другой мир, другую жизнь, и я лишь слегка соприкоснулась с ним, увидела его фрагмент, но не общую картину. Сначала из-за возбуждения этой встречей мне было почему-то смешно, я еле удерживалась от нервного смеха, но потом мне стало тоскливо. Я сидела в кабинете, односложно отвечая на вопросы любопытной Ферруци, и думала о совершенно отличной от нашей стране, отличающемся менталитете и социальном строе. Мне хотелось снова увидеться с русскими и подробно расспросить из об их жизни: «Что вы едите на завтрак?», «Как зовут вашу собаку?», «Почему вы не верите в бога?», «Нравится ли вам ваша профессия и ваша жизнь?»...

Мне хотелось узнать, чем они отличаются от нас и конкретно от меня. Разве они иначе дышат, иначе смеются, иначе плачут? Почему их интересует не то, что меня? Или то же самое?

Я злилась на себя, на них, на границы между нашими странами, на Ива, на коврики в нашей квартире, на статуэтки, цветочки, Кактуса, Семью, собственное бессилие и безрезультатно прожитые годы. Мне хотелось сделать Хоть Что-то Важное. И неспособность на это выводила меня из себя.

Я ворвалась в кабинет Даниэля и крикнула:

— У них — у них другие приоритеты, другая жизнь, наверное, и смерть даже другая!

Даниэль захлопал ресницами и снял очки:

— У кого?!

— Как «у кого»?! Bonjour, Даниэль, у кого, как не у этих русских! — засмеялась я, но не над ним, а над собой: думаю, размышляю, медитирую, тревожусь, а вот — Настоящий Учёный, уже и забыл про русских, помнит только о своей ядерной физике...

— Кстати, Даниэль, как там ваша Абсолютная Пустота?

Даниэль неуверенно улыбнулся:

— Что?

Кажется, он и об этом уже забыл. Кажется, я одна думаю о всякой ерунде годами. Кажется, я немного выпала из фазы.

— Ладно, неважно, — отмахнулась я. — Ну же, рассказывайте, чем вы сейчас занимаетесь? Что нового в мире альфа-бета-гамма частиц? Что вы изобретаете? Кварковую бомбу? Атомный вирус? Говорите, мне все интересно!

Даниэль рассмеялся:

— Бомба, вирус... Какая вы кровожадная, Рен. Но я рад, что у вас хорошее настроение и вы проявляете интерес к нашей работе. В последнее время вы заняты только вашей семьей, — с легкой обидой сказал он. — То есть, конечно, ваша семья...

— Не говорите мне о ней, — перебила вдруг я его неожиданно даже для самой себя. — Не хочу. Надоело, — и, произнеся это, я вдруг поняла, что мне и впрямь все надоело. Надоела Семья, надоели воскресные сборы у свекра и свекрови, надоела няня, надоела моя прелестная квартирка, надоел Ив и, пожалуй, даже Кактус...

Я ощутила себя рабом Микеланджело, сбрасывающим свои путы.

— Мой отдых кончился, Даниэль. Пора снова браться за работу. Отныне мои дни, вечера и ночи принадлежат вам!

Даниэль рассмеялся:

— Звучит соблазнительно...

— Вас соблазнишь! Это бесполезно, — отрезала я. — Разве что на ночь в лаборатории рядом с ускорителем частиц...

Тогда я ещё толком не понимала, правильным или не правильным было мое решение. Но я должна была что-то срочно изменить, чтобы жить дальше. Иначе я бы задохнулась.