Дом, период полураспада урана и я (джен)

В какой-то книге я вычитала фразу, что "по сравнению со средним мужчиной, женщина неизлечимо и непростительно взрослый человек". Кроме того, уверял автор, ни одна девочка не мечтает стать пиратом, героиней, охотницей, ковбоем или, например, тайным агентом. По мнению автора, все девочки с детства охвачены материнским инстинктом и ни к чему так не стремятся, как выйти замуж за "бедняка, вдруг оказавшегося миллионером". Разумеется, бедный, глупый автор совершенно не разбирался в этом вопросе. Лично я в детстве была твердо намерена стать либо тайным агентом, либо героиней, ну и заодно всласть поохотиться в джунглях. А среди знакомых мне мальчишек попадались и меланхоличные увальни, предел мечтаний которых был ограничен вкусным обедом. Кроме того, хотя я ничего не имею против материнского инстинкта — это неплохая штука, но Ив куда больше меня обожал Кактуса и заботился о нем. В общем, как обычно: "все люди разные", и существуют как и неисправимо "взрослые" мужчины и женщины, так и те, кто никак не может выбраться из детства и поглощен своими фантазиями. И это даже порой помогает добиться им успеха в жизни, вот как в случае с Даниэлем Сен-Дени. Я же всегда старалась балансировать посередине.

Поэтому, когда вернувшийся из школы Кактус хнычуще возвестил, что он "совершенно случайно!" разбил стекло в классе, я живо припомнила, как мы с друзьями как-то попали мячом в окно соседа, и, чтобы успокоить явно страдающее дитя, медленно и членораздельно прочла ему стихотворение Спайка Миллигана про Мульмуля: "Сниддл-ти и сниддл-ту, ники-наки-э, тили-пули-уруру, дики-даки-де!".

Кактус, явно ожидавший несколько иной реакции с моей стороны, моментально прекратил ныть и воззрился на меня в немом изумлении.

Я перешла на человеческий язык:

— Предполагаю, мне теперь непременно нужно будет посетить твою школу для неприятного разговора с директором?

Кактус снова опечалился:

— Да-а-а... Сегодня к шести.

Я взглянула на часы и рассердилась:

— Что значит "сегодня к шести"?! Разве твои учителя не предполагают, что у родителей тоже есть своя жизнь и свои планы?! Я не для того отпросилась сегодня пораньше, чтобы тратить время на всякую ерунду!

Кактус понимающе кивнул, слегка оживившись.

— Ма-ам... — осторожно протянул он. — Там еще кое-что было...

— Ну? — требовательно буркнула я.

— Ты, главное, не волнуйся! Это не я, правда! — торопливо начал Кактус. — То есть, это не совсем я... Это Мишель Ревуар. Это он принес в школу лягушку, и это он предложил сунуть ее в портфель Селин Брокколиди... Просто ему было неудобно совать, и я помог... немножко... А она начала кричать — не лягушка, Селин... Почему девчонки не любят лягушек?! — любознательно закончил он свою тираду.

Я пожала плечами:

— Какие-то неправильные у вас девчонки.

В этот момент раздался телефонный звонок.

— Ой, это, наверное, наша учительница! — взвизгнул Кактус и уполз под стол к ретриверу Принцу.

Это и впрямь была учительница, между прочим — очень неприятная и недовольная всем и всеми особа. Наш разговор свелся к ее жалобам на Кактуса, на его безалаберность и непослушность, и требованию посетить школу к шести часам, которое мне уже озвучил Кактус. Причем учительница настаивала, чтобы мы явились всей семьей, вместе с мужем и сыном, так как случившееся "позорит их школьное заведение". Логику ее я не уловила, но (внутренне посмеиваясь) ответила вежливо, хотя и непреклонно, что воспитание Кактуса возлежит на моих плечах. Разумеется, это было далеко не так, но в тот момент я ощущала внутреннюю ответственность за сына и мне почему-то не хотелось перекладывать ее на Ива.

Готовясь погрузиться в трясину школьной жизни, я спровадила Кактуса на футбол и для начала заехала в лабораторию — быстро обсудить с Даниэлем какую-то мелочь. Но, разумеется, наш разговор так меня захватил, что я забыла и о школе, и о Кактусе, и даже о лягушке. Спохватилась я довольно поздно и опоздала на целых полчаса.

Кактус уже ждал меня во дворе, внезапно маленький и несчастный. Рядом с ним медведеподобный мужик что-то сурово выговаривал кактусовой учительнице, держа за руку скромного вида светловолосую девочку. Одноклассник Кактуса, Мишель Ревуар, изображал раскаяние, скромно стоя позади своей матери. Учительница безуспешно пыталась вставить реплику в монолог Медведя.

— Мам! — выдал мое присутствие Кактус, и все повернулись ко мне.

— А вот и вы! — недовольно ткнул в мою сторону пальцем мужчина. — Наконец-то вы соизволили явиться!

— Здравствуйте, — как можно вежливее ответила я, и тут же на меня вылился монолог о безалаберных родителях и их ужасных, невоспитанных сорванцах. Я никак не могла взять в толк, чем он так недоволен. Ну в самом же деле, несчастная лягушка в портфеле не заслуживала таких эмоций!

— Нечего на меня орать! — наконец завопила и я, устав слушать Медведя.

Он опешил:

— Так вы тоже орете...

— Я ору куда меньше времени, чем вы! — парировала я. — Было бы из-за чего так возмущаться! Вас же удар хватит, а я не очень-то умею оказывать первую помощь.

Медведь тупо уставился на меня. Учительница тоже. Я милостиво кивнула ей:

— Пришлите мне счет за разбитое стекло. И где, кстати, лягушка?

Они все впали в ступор, и мне пришлось повторить:

— С лягушкой все в порядке? — не то чтобы меня особо заботило это земноводное, но все же...

После некоторой задержки, ответила учительница — тихо и с опаской:

— Эм... Да... Она в кабинете биологии.

— Лягушка ее интересует! Вы лучше бы сыном интересовались! — нервно воскликнул Медведь.

Я проигнорировала его и потребовала у учительницы:

— Несите ее сюда.

Она впала в ступор, и пришлось объяснить:

— Я выпущу ее в пруд. Он как раз около нашего дома.

Учительница молча кивнула и, видимо, опасаясь со мной связываться, отступила назад. Медвежий папаша Селин что-то бурчал, но я пожала плечами:

— Ваша дочь цела и здорова, что вам еще надо?!

Он не успокаивался, и, устав от него, я обернулась к мамаше Мишеля Ревуар. И замерла.

Потому что это была никакая не мамаша, а самая настоящая фея, юная, стройная, изящная, очень, очень красивая.

Длинные, пепельные, прямые волосы и синие огромные глаза. Белоснежный свитер оттенял чуть смугловатую кожу. Ее маленькие серьги в виде кленовых листков и клетчатая юбка поразили меня в самое сердце. Ее туфли на тонкой шпильке — с которой я тут же бы упала, ее чудесная, недоступная мне прелесть, ее слегка испуганный взгляд вскружили мне голову, и я поняла, что снова влюбилась. Я не особо помнила уже, где я нахожусь и с кем.

Ее длинные ресницы дрогнули, а розовые губы изогнулись в улыбке.

— Здравстуйте, — глупо улыбнулась я в ответ.

Она кивнула мне и протянула узкую сухую руку с кольцами:

— Соня Ревуар.

Я осторожно пожала ее горячие пальцы:

— Рен Лансо.

Все вокруг стало неважным. Соня Ревуар захватила меня. Ее имя звучало как хрустальные колокольчики: "Со-ня Ре-ву-ар". Ее сын, видимо, пошел в отца — в его темных волосах и упрямом подбородке не было ничего от ее хрупкости и нежности.

Я очнулась оттого, что учительница осторожно протягивала мне банку с лягушкой. Я вежливо поблагодарила.

— ...это совершенно недопустимо, — доносились до меня слова вновь обретшей голос учительницы. Медведь что-то вторил ей. Я кивала, не своя глаз с Сони Ревуар. Она улыбалась мне в ответ уголками рта...

Я была влюблена и счастлива этим чувством.