Middle (джен)

Гарри как раз закончил протокол, когда в камеру вошли Робардс с Сэвиджем, и он мог бы поклясться, что от них пахнет теми потрясающими окороками.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Робардс.

— Всё готово, сэр, — Гарри встал и протянул протокол и перо Лестрейнджу. — Подпишите.

Тот открыл глаза и, неожиданно внимательно прочитав протокол, поставил свою подпись, а затем снова откинулся к стене. И Гарри подумал, что ему должно быть холодно так прислоняться к ней спиной — но Лестрейндж этого как будто бы не замечал.

— Вам стоит допросить её здесь, — сказал он словно через силу. — В Азкабане.

— Спасибо за совет, — довольно резко ответил ему Сэвидж и, поглядев на мрачно взирающую на него с портрета Гонорию Розье, спросил: — Мэм, вы готовы с нами говорить?

Она бросила неприязненный взгляд на Лестрейнджа и произнесла:

— Готова. Но не при нём.

— Вы мне условия не ставьте, — неприязненно ответил Сэвидж, указывая на портрет своей палочкой и поднимая его в воздух. — Мы поговорим отдельно, разумеется. В соседней камере. И, если что, вернёмся.

Он вышел из камеры, левитируя портрет перед собой, и Гарри с Робардсом последовали за ним. Правда, камера, в которой они обосновались, была не совсем соседней и располагалась даже не на этом этаже, но Гонорию Розье эта разница, похоже, не слишком успокоила. Ей вообще не нравилось здесь, и она не стеснялась это демонстрировать, однако же с холста уйти, похоже, не могла, и явно торопилась всё закончить. Сэвидж же словно нарочно двигался весьма неспешно. Он долго устанавливал портрет, затем очень обстоятельно раскладывал на столе какие-то папки и бумаги и только потом, наконец, достал Прытко Пишущее перо, пергамент и начал протокол.

— Главный аврор Гавейн Робардс, старший аврор Роберт Сэвидж, стажёр Гарри Поттер, британский Аврорат. Двадцать второе января две тысячи третьего года, восемнадцать часов сорок восемь минут. Допрос портрета Гонории Розье. Мадам Розье, — Сэвидж взял со стола колдофотографию дома с куклами и подошёл к портрету, демонстрируя её, — расскажите нам про этот дом. И кукол.

— В моё время это была популярная игра, — ответила Розье, едва взглянув на снимок. — Мы с девочками в ней участвовали.

— С кем именно? — спросил Сэвидж. Робардс в допрос явно вмешиваться не собирался и просто сидел за столом — впрочем, так, чтобы видеть портрет… или чтобы Розье видела его.

— Какая теперь разница? — вопросом на вопрос ответила Розье.

— Большая, — сказал Сэвидж. — Мэм, я думал, мы договорились. Кто участвует в игре?

— Это семейная игра, — ответила она довольно неохотно. — Играли мы с кузинами и сёстрами.

— С какими именно?

Взгляд Розье стал очень злым, и Гарри подумал, что так смотрит загнанный в угол клетки хищник.

— Они умерли уже, — резко ответила она. — Зачем вам? Вы, я вижу, нашли дом.

— Этот нашли, — подтвердил Сэвидж. — Но нам нужны другие. В других странах.

— Ну откуда же мне знать, — пожала Розье плечами, — где они стоят.

— Назовите игроков, — спокойно сказал Сэвидж.

Она довольно долго молчала, разглядывая их, и Робардс как-то скучно спросил Сэвиджа:

— Может быть, позвать Лестрейнджа? Пусть проветрится.

— Это семейная игра, — повторила, наконец, Розье. — Дружеское соревнование между женщинами нашей семьи.

— И что получает выигравшая? — осведомился Сэвидж.

— Деньги, — просто ответила Розье.

— Много?

— Достаточно, чтобы игра имела смысл, — Розье сложила руки на груди и вдруг потребовала: — Пусть ваш Лестрейндж мне нарисует кресло. И окно. И шахматы. Тогда скажу вам имена.

— Не так, — возразил Сэвидж. — Вы скажете сейчас — он нарисует после.

— Нет, — она сощурилась. — Именно так. Иначе… что ж — ищите. Я вам сказала, что игра семейная.

— И ваша внучка — Дженкинс-Смит — в ней участвует, — утвердительно сказал Сэвидж, и Розье усмехнулась:

— Вот её вы и спросите.

И демонстративно повернулась к ним спиной.

Робардс молча встал и вышел, махнув рукой Гарри с Сэвиджем — мол, ждите. Тот, проводив его глазами, кинул звукозащищающие чары на портрет и выругался:

— Стерва мордредова! И ведь знает, что у нас нет времени. Нашли бы мы её на месяц раньше — можно было бы и порисовать… но это время!

— Думаете, это долго? — спросил Гарри, и Сэвидж сказал раздражённо:

— Откуда же я знаю? Дом он изобразил быстро… но у нас осталась, в сущности, неделя.

— Почему так всегда происходит? — не удержался Гарри, и Сэвидж согласился:

— Видимо, закон такой. Семейная игра, — негромко пробормотал он, покосившись на портрет. — Дракклова семейка! Вот что Эван был, что… да все они одно, — он даже чуть оскалился.

— Вы его знали? — спросил Гарри с любопытством.

— Видел, пока Моуди его не упокоил. Редкостной был тварью, хоть и мальчишка, — он опять скривился. — Доживи его отец до девяностых, ты бы про него услышал.

— А он был один? Эван? — спросил Гарри. — Значит, Розье больше нет?

— Есть брат, — возразил Сэвидж. — На удивление нормальный… но, по-моему, он там такой один. Предвосхищая твой вопрос: его нет в Британии сейчас, мы пытались с ним связаться, но не вышло.

Дверь камеры открылась, впуская Лестрейнджа и ведущего его Робардса, который, едва войдя, иронично поклонился и заявил портрету, пока Сэвидж снимал звукозащищающие чары:

— Прошу, мэм. Мистер Лестрейндж.

— Я хочу кресло, — она так резко обернулась, что подол её платья взметнулся. — И окно. И шахматы. Тогда я расскажу.

— У меня другое предложение, — сказал Лестрейндж, и Гарри увидел, что он держит карандаш и кисти. Вошедший вслед за ними охранник внёс палитру и коробку с красками, которые устроил на столе. Лестрейндж же тем временем подошёл к портрету и, сев прямо на пол, начал что-то рисовать.

Так, в тишине, нарушаемой лишь шелестом карандаша по полотну, прошло минут десять или, может быть, пятнадцать. Что там рисовал Лестрейндж, Гарри не видел, зато вопль Розье услышал хорошо:

— Не смей! Мерзкий мальчишка!

Лестрейндж, однако же, не обратил на её крик никакого внимания, и Гарри увидел одинаково довольные улыбки на лицах Робардса и Сэвиджа.

— Прекрати! — через несколько секунд снова крикнула Розье, отступая к самому краю картины. — Остановите его! Немедленно!

— Тогда сделайте то, что обещали, — резковато отозвался Сэвидж. — Отвечайте на вопросы наконец. Или пусть рисует — от вас всё равно толку никакого нет.

— Я просто хочу кресло! — в её голосе прозвучали капризные и отчаянные нотки. — Разве я прошу так много?

— Если вы поможете, — вмешался Робардс, — мы это обсудим. Но сначала показания.

— Остановись же! — Розье даже топнула ногой, но Лестрейндж не обратил на неё ни малейшего внимания.

— Вы говорить-то будете? — осведомился Робардс. И когда она немного истерично крикнула: «Да!», на удивление вежливо попросил: — Мистер Лестрейндж, не могли бы вы пока прерваться? Возможно, мадам Розье одумалась.

Лестрейндж, кажется, сделал ещё пару движений карандашом, а затем поднялся, опершись о пол.

— Вас проводят, — Робардс кивнул Гарри, и тот с сожалением поднялся: ему намного больше хотелось послушать Гонорию Розье, чем провожать Лестрейнджа в камеру. Но, впрочем, это быстро…

Гарри с Лестрейнджем вышли из камеры, оставив краски и палитру там. Кисти же и карандаш Лестрейндж забрал с собой — то ли рефлекторно, то ли опасался, что с ними что-то сделают.

— Она не скажет ничего, — сказал вдруг Лестрейндж, когда они оказались в его камере. — Будет тянуть время, но не скажет.

— Почему? — Гарри, уже собиравшийся уходить, замер.

— Она портрет, — Лестрейндж устало опустился на свою койку. — Она защищает семью. И это главное. Важнее, чем она сама.

— И что делать? — спросил Гарри несколько растерянно.

— Найти тех, кто для неё важнее всех, — неожиданно ответил Лестрейндж. — Кого-то, кто воплощает для неё семью. И гарантировать этому человеку безопасность. Тогда она отдаст вам остальных. Я могу её, конечно, запугать, — продолжил он, — и она будет кричать и торговаться, но она портрет. Не человек. Она их защищает.

— Все портреты таковы, да? — с любопытством спросил Гарри, и Лестрейндж с сомнение повёл головой:

— Не так. Есть портреты, чьих семей, к примеру, не осталось. Они тоже, как правило, привязаны к кому-нибудь, но не обязательно к родне. Но себя такие ценят больше — им не за что держаться. Но семейные портреты при семье всегда защищают семьи.

— А это зависит от того, в чьём доме они висят? — с надеждой спросил Гарри.

— Нет, — сразу же разочаровал его Лестрейндж. — Портреты могут путешествовать, и даже не обязательно между собственными изображениями.

— Помогите нам, пожалуйста! — поддавшись порыву, попросил Гарри. — У нас правда очень мало времени. И мы… не можем выполнить это условие, — добавил он тихо.

Некоторое время Лестрейндж молча разглядывал его, а потом сказал:

— Тогда мне нужно знать, о чём её расспрашивать.

— Я понимаю, — напряжённо сказал Гарри. — Но вы можете помочь?

— Мне нужно знать, — повторил Лестрейндж. — И ещё. У меня будет ещё одно условие, — он поймал взгляд Гарри.

— Какое? — осторожно спросил тот.

— Я дам вам письмо, — медленно и напряжённо проговорил Лестрейндж. — И вы, не читая, отдадите его моему брату. Не читая, — повторил он, продолжая пронзительно и требовательно смотреть Гарри в глаза.

А тот не знал, что ему ответить.

И даже не потому, что не мог отдать это письмо прямо сейчас, и вообще неизвестно когда сможет это сделать. Потому что это было прямое нарушение инструкций и закона, и потому что, Гарри был в этом абсолютно убеждён, Дольф Лестрейндж бы точно не обрадовался этому.

Но ведь времени у них и правда не было.

— Я в любом случае должен поговорить с… — начал было Гарри, но Лестрейндж его прервал:

— Про портрет — да. Но не говорите про письмо.

— Почему? Любой из них бы тоже…

— Я не верю им, — отрезал Лестрейндж. — Может быть, они его передадут, может быть, нет — но точно прочитают.

— А почему вы верите мне? — почти безнадёжно спросил Гарри, точно зная, что тот же Робардс бы сказал, что это как раз вполне понятно. — Вы меня вообще не знаете!

— Вас воспитал Дольф, — ответил Лестрейндж. — Раз он от вас не отказался — значит, верит вам. И я тоже.

Гарри буквально онемел. Что значит «воспитал»? Ещё сказал бы «вырастил»! Воспитали его Дурсли, возмущался он, и потом, наверно, школа. Да даже про того же Снейпа можно бы было так сказать, но Дольф Лестрейндж?! Он его наставник, да, конечно, но вообще-то Гарри попал к нему абсолютно взрослым! И тогда уж его вообще все «воспитывали», весь отдел!

— В любом случае я только стажёр, — сказал Гарри. — Мне нужно поговорить с остальными.

Лестрейндж кивнул и буквально потребовал:

— Не говорите им про письмо. Это только между нами, — но Гарри ничего ему отвечать не стал и ушёл, очень постаравшись закрыть за собой дверь как можно аккуратнее.