Ведьмино отродье (hag born) (джен)

Учебные дни навалились на них с новой силой. Количество проходимого материала увеличилось, объем домашних заданий — тоже, но все как-то справлялись, хотя, покажи им кто это в начале года, они бы ужаснулись и ни за что бы в это не поверили. Противостояние двух Домов временно затихло после того, как в дело вмешались деканы. Поначалу они тоже влились в холодную войну Домов (горячая фаза была невозможна, так как все стали ходить настороже и группами) — Снейп щедро снимал баллы с Гриффиндора на Зельеварении и одаривал свой факультет, но когда это зеркально начала делать и МакГонагалл, настал паритет наносимого вреда и они, видимо, пришли к соглашению, потому что обмен наказаниями почти прекратился. Малфой, после краткого пребывания в больничном крыле, на людях стал вести себя немного скромнее, то ли осознал, что отец его далеко, и тут он сам по себе, то ли его просветили старшие, но бесить людей он стал меньше, а находиться рядом с преподавателями — чаще.

Даже суровая шотландская зима не была настолько суровой, чтобы сохранить морозную погоду надолго, и несколько раз случались оттепели, когда снег летел мерзкими мокрыми хлопьями, а уже выпавший — таял, образуя холодную грязь, по которой приходилось тащиться на занятия в теплицы, а потом обратно в замок, приводя в ярость Филча. Были конечно и плохие вещи — Вуд возобновил тренировки. Летать внезапно стало очень неприятно, особенно когда приходилось делать это из чувства долга, но теперь, помимо желания владеть метлой, на Гарри давило еще и чувство признательности лично Вуду, который с близнецами прикрыл его аферу с Невиллом. Впрочем, свитер миссис Уизли был теплым, а пропускать мимо ушей дикие прожекты своего капитана он уже научился мастерски, едва ли не лучше, чем летать.

Как-то раз, возвращаясь в одиночку с тренировки, он влетел в широкие двери замка и неожиданно для себя самого заметил, как запачкан пол у входа. Это неприятно задело его, ведь Хогвартс успел стать для него домом, намного более близким, чем тот, в котором он жил у Дурслей. Он решил, пока никто не видит, исправить ситуацию, а в башню полететь на метле, благо широкие и высокие коридоры вполне позволяли такое во время субботы, когда в них не бродили толпами ученики. Он достал палочку и, медленно дрейфуя над полом на своем Нимбусе, принялся накладывать Чистящие чары на пол, пока не пришел к удовлетворительному результату, наложив последнее заклинание на свои ботинки, чтобы вернуться в гостиную чистым.

— Что это вы делаете? — раздался у него за спиной надтреснутый хриплый голос, — колдовать в коридорах запрещено.

Гарри дернулся в сторону и развернулся. За спиной у него стоял Филч, в своей старой затасканной мантии и вытертом сюртуке, и стоял так, похоже, уже давно. На руках у него сидела его тощая, такая же вытертая и затасканная, кошка, миссис Норрис, и смотрела на Гарри своими зелеными недвижимыми глазами. Филч злобно оскалился.

— Было грязно, сэр... — ответил Гарри как можно более вежливо.

— И летать на метлах по коридорам тоже запрещено, — сказал Филч, продолжая злобно скалиться.

— Это верно, сэр, — ответил Гарри со вздохом, спрыгивая на пол, — хотя, если бы все летали на метлах, пол был бы гораздо чище. Ведь на ногах бы больше не было грязи. Извините, сэр...

Филч молча вперил в него неподвижный взгляд своих блеклых глаз и снова оскалился.

— Профессор МакГонагалл только что покинула лестницы, но через пару минут там могут появиться другие преподаватели. И тогда вы будете наказаны, если вас там увидят на метле, мистер Поттер. Не поощряйте других нарушать дисциплину. Летите скорее.

Гарри неловко влез на метлу и снова взглянул на Филча.

— Спасибо, сэр! Я, правда, не хотел, сэр...

— Спасибо вам, мистер Поттер, — тихо прокаркал Филч, — вам и вашей семье. Спасибо за всё. Летите.

И он снова оскалился. Только сейчас Гарри понял, что это могло быть улыбкой.

— Спасибо, сэр! — еще раз крикнул он, заложив вираж в сторону лестниц и пригибаясь к древку, — я постараюсь больше ничего не нарушать!

"Вряд ли бы он стал благодарить меня будучи одержимым, — думал он, проносясь по коридорам и пролетам, и игнорируя лестницы и их направление (королям воздуха нет дела до таких мелочей, они смотрят на них из чистого любопытства), — может, одержимый все же не он? Или наоборот, точно он? Потому что кто когда видел что-то хорошее от Филча?" Положение становилось все более запутанным.

Когда он в очередной раз встретился с Элайн за обедом, та активно чесала запястье. Гарри заметил, что и тыльная сторона ладони ее была расчесана и покрыта красными пятнами.

— Близнецы принесли чесоточный порошок, — пояснила она, — решила проверить качество. Не соврали, ядреная вещь. Я ведь совсем чуть-чуть насыпала.

— Может, тебе к Помфри сходить? — спросил Гарри, глядя на то, как Элайн опять яростно зачесалась сквозь рукав.

— Да нет! — отмахнулась она, — он безопасен. По крайней мере, в данном конкретном случае.

Элайн назначила поход за шерстью на вечер воскресенья, чтобы люди, готовящиеся к тяжелому понедельнику, оказались в спальнях пораньше. План был несколько странным — на дело пойдет она и Гарри как владелец метлы и Мантии, и просто для подстраховки, а остальные — потому что текущую ситуацию надо обговорить. Остальными оказались Рон и Гермиона. Рон новому пополнению их компании был не слишком рад — к Гермионе он относился с подозрением. Но сильно протестовать не стал, ведь при варке зелья она вела себя достойно храброго Дома Гриффиндор и, таким образом, реабилитировала себя в его глазах. Место Элайн тоже подыскала, но обещала сказать при встрече в одном из коридоров. Поэтому в вечер воскресенья Гарри вышел вслед за Роном и Гермионой, придержавших ему дверь-картину, в Мантии, под которой он вынес метлу и сумки, и они все вместе направились к уговоренному месту встречи. Элайн уже поджидала их, спрятавшись в нише коридора, и сразу указала им на дверь.

— Сюда.

— Это же туалет для девочек, — неуверенно произнес Рон.

— А то ты никогда не заходил в туалет для девочек! — с сарказмом бросила Элайн, — там ты обрел славу, Троллебойца. Или "где счастлив был, туда не возвращайся"?

Она распахнула дверь и быстро прошла внутрь. Гарри и Рон переглянулись и отправились следом. Гермиона замерла снаружи.

— А ты чего ждешь, подруга? — спросила Элайн изнутри, — или у тебя тоже боязнь туалетов?

— Этот туалет не используется, — пробормотала Гермиона, осторожно входя внутрь, — это туалет Миртл.

— Что за Миртл? — спросил Рон.

— Я — Миртл! — раздался в тишине тонкий плаксивый голос, и из стены выплыла его обладательница, бело-жемчужное, слабо светящееся привидение девочки-старшекурсницы, одетой в школьную форму Хогвартса, — это мой туалет!

— Здравствуй, Миртл, — поприветствовала ее Элайн.

— Привет, — ответило привидение, — тебя давно не было.

— Не хотят, чтобы я у тебя бывала, — сообщила Элайн доверительным тоном, — это потому, что ты слишком знаменита, и это беспокоит кое-кого.

— Я знаменита? — удивилось привидение и тут же обрадовалось, — да, Кровавый Барон что-то такое говорил. Он — ужасный злюка.

— Мне пришлось пообещать, что я никому не расскажу ничего того, что я о тебе узнала, — сказала Элайн и оглянулась на стоявшую за ней троицу, таращившуюся на странную пару в немом изумлении, — эти вот люди пришли специально, чтобы тебя послушать. Они давно об этом мечтали, но всё не могли решиться.

— Да? — спросила Миртл и оглядела всех троих с головы до ног, — и о чем они хотели узнать?

— Об ужасном, — сказала Элайн и отошла в сторону, оперевшись на одну из раковин.

Гарри подумал, что ужасно тут всё — и призрак умершей, судя по форме, прямо в Хогвартсе девочки, и этот темный, полузаброшенный туалет с потускневшими зеркалами и старинными раковинами. Он вспомнил тот странный разговор в кабинете директора сразу после поимки тролля, о котором Элайн наотрез отказалась говорить, ссылаясь на Дамблдора, и ему уже сразу стало не по себе.

— Тогда это, должно быть, о моей смерти, — довольно сказала Миртл, медленно проплывая на середину своей обители, — О! Это было ужасно!

— А как именно это произошло? — спросил Гарри, когда понял, что остальные молчат словно рыбы.

— Я умерла прямо здесь, — ответила Миртл, ткнув прозрачным пальцем за спину Гарри, — вот в этой кабинке.

Гарри отошел в сторону, пропуская привидение, но немного не успел, и она частично прошла сквозь него, обдав холодом. Гермиона жутко побледнела и сжалась в комок. Кажется, смерть в туалете она не могла воспринимать равнодушно, и Гарри забеспокоился, как бы ей не стало плохо — тащить ее отсюда в больничное крыло, да еще в такое время, было бы затруднительно.

— Я сидела там и плакала, потому что Оливия Хорнби назвала меня очкастой дурой, — продолжила Миртл, задумчиво глядя на кабинку, — потом я услышала, как кто-то прошел в туалет...

Гермиона едва не сравнялась цветом с привидением, и на неё жалко было смотреть. Гарри не слишком любил близость других людей, но все же осторожно подошел и обнял ее. В фильмах тети Петуньи так делали все мужчины, и это волшебным образом помогало. Фильмы оказались частично правдивыми, пришлось ему в этом признаться, потому что Гермиона вжалась в грудь Гарри и нервно вцепилась ему в руку своими слабыми тонкими пальчиками. Ведь именно так всё и было в ее случае, подумал он, перед тем, как тролль весом с хороший джип вошел внутрь и принялся крушить все вокруг.

— ... Это был мальчишка, — продолжала Миртл, ничего не замечая, — не из нашего Дома точно. Он стал говорить на каком-то странном языке, словно шипел. А потом я услышала, как что-то отвечает ему...

Гермиона стиснула руку Гарри изо всех сил и вся задрожала. Ему стало немного больно, хотя ее нежные ручки не шли ни в какое сравнение с железными пальцами Элайн, но он решил потерпеть. Гермионе, кажется, было совсем худо.

— ... Я распахнула дверь, чтобы сказать ему, пусть он убирается, и увидела два огромных желтых глаза... Вот здесь...

Она снова проплыла мимо Гарри и указала на одну из раковин.

— И что же...? — прошептал Рон.

— И я умерла, — сказала призрачная девочка.

— А кто это был? — снова прошептал Рон, — кто вошёл?

— Я не знаю, — ответила Миртл, раздражаясь, — когда я вернулась вот такой, все уже давно кончилось.

— И когда это всё произошло? — сказала Гермиона дрожащим голосом.

— Давно, — протянула Миртл, — очень давно. Тот огромный, глупый, толстый мальчишка, что учился на Гриффиндоре, стал теперь таким же огромным, толстым и глупым бородатым стариком. Он живёт в хижине неподалеку.

— Хагрид?! — изумленно выдохнул Рон, — ты говоришь о Хагриде?!

— Наверное! — плаксиво воскликнуло привидение, — почем мне знать! Я что, по-вашему, должна помнить всех учеников?!

— А в каком Доме училась ты, Миртл? — спросил Гарри, решив увести разговор в сторону.

— Равенкло, разумеется! — ответила Миртл, успокаиваясь.

— А ты не помнишь, Миртл, — снова встрял Рон, — за что отчислили Хагрида? Это должно было случиться после твоей смерти...

— О, тебе интересен этот увалень?! — снова воскликнула Миртл еще более резким голосом, — Конечно! Ведь он такой молодец! Кому нужна бедная несчастная Миртл Уоррен! Кому какое дело до еще одной мертвой магглорожденной! Ну умерла — и умерла!

Привидение горестно разрыдалось, ринулось в стену и исчезло. Наступила тишина. Слышно было, как капает вода где-то в одной из кабинок. Гермиона тихо всхлипнула. Кажется, она беззвучно плакала все это время.

— Она очень обидчива, — тихо пояснила Элайн и сердито посмотрела на Рона.

— А что я такого сказал? — неуверенно пробормотал он и понурился.

Элайн достала из кармана платок и протянула его Гермионе.

— Ну что? — спросила она, — теперь ты мне веришь? Могу я теперь поговорить с парнями о делах?

Гермиона, всхлипнув, кивнула.

— Я всё разузнала! — с торжеством сказала Элайн, — спросила у тетки как бы между прочим. Это называется лич!

— Что называется? — спросил Рон.

— Одержимый! То есть не одержимый, а дух! Не совсем дух... — Элайн задумалась ненадолго, — в общем, так... Был у великих Темных магов прошлого такой способ, чтобы не умереть. Они как-то привязывали свою душу или жизнь к какой-нибудь вещи, или прятали ее туда, или ее часть. Это уже толком не известно. Ну, по крайней мере, мои тетки этого не знают.

— А как можно спрятать свою жизнь в вещь? — перебил Рон.

— А вот увидишь какого-нибудь Темного Лорда, — ответила Элайн, — спросишь. Ну так вот. Эта штука называется крестраж, филактерий, вместилище, не суть. А сам колдун называется Двоедушным. И пока не уничтожить вместилище, оно не даст ему умереть.

— Прямо совсем не даст? — спросил Гарри, который имел к описываемому явлению самое прямое отношение, — прямо, что ему ни делай, он останется живой?

— А вот тут самое интересное, — сказала Элайн, — Нет. Магия поднимет его как инфернала, тут всё ожидаемо. Ведь инфери — это труп, воскрешенный магией некроманта, и выполняющий его волю. Здесь то же самое, только труп — тело хозяина, а воля и магия привязаны к вместилищу и снабжают его силой. Поэтому такой инфернал называется уже не инферналом, а личем.

— Так это не бессмертие! — воскликнул Рон, содрогаясь от отвращения, — он же фактически мертвец, только разумный.

— Это ужасный тип существования, да, — согласилась Элайн, — но кое-кто считал, что так лучше, чем никак. Ну, и магия хранит его от разложения, и вся при нем, колдун остаётся колдуном, хотя видок тот ещё, конечно. Потому немногие на это отваживались. Даже среди темных колдунов способ считался, мягко говоря, сомнительным — некромант должен повелевать мертвыми, а не примкнуть к ним. Но мы же говорим о Темных веках. Тогда не было глупостей вроде "а давайте запретим Темные Искусства, их и не будет", как сейчас.

— По моему, это вовсе не глупость, — с сомнением произнесла Гермиона, — если никто не знает про это, то и не сделает, разве нет?

— Зато если узнает, — парировала Элайн, — то некому будет его остановить, ведь никто не сможет даже понять, с чем он имеет дело. Среди слепых и одноглазый — король, понимаешь? Можно стать великим, раскопав старинные заклинания, если тогда они были простейшими, но сейчас с ними уже никто не может справиться и даже не слышал об их существовании. В те времена о таких вещах слышали многие. Во всяком случае те, кто действительно был великим колдуном, а не просто мог жарить кур палочкой. Поэтому они внедрили чудный обычай — уничтожать тело любого темного или похожего на него мага, чтобы дух, заключённый в крестраже, не поднял лича. Если это удавалось, то у лича возникали крупные проблемы — он ведь даже не призрак, а так, чуть больше чем ничто, навечно запертое в проклятой вещи. И вот тогда-то и появляются Голоса. Те, что шепчут. И одержимые звери и прочие.

— Точно! — воскликнул Гарри, — тело Волдеморта так и не нашли!

Рон и Элайн дернулись.

— Ты бы не произносил его имя, Гарри, — мрачно попросил Рон, — мама рассказывала, что десять лет назад Пожирателям смерти удалось сделать его имя чем-то вроде чар, подающих сигнал этим самым Пожирателям. Потому-то никто никогда его и не произносит.

— Я не знал, — сказал Гарри растерянно, — Хагрид мне этого не сказал. Он просто сказал, что люди до сих пор боятся.

— Так и есть — подтвердил Рон, — только он забыл добавить, чего именно они боятся.

— Куда, интересно, подевалось его тело? — задумчиво произнес Гарри, — значит, кто-то его уничтожил. Интересно, кто это был? Дамблдор? Он наверняка знает об этом! Ему же больше сотни лет! Тогда чего мы опасаемся? Проблема решена, разве нет?

— Темные маги, конечно, видели проблему, — сказала Элайн, — и пытались ее решить. В старинных гримуарах остались упоминания о попытках сварить зелья, восстанавливающие тело лича из его праха или праха его родственников, но следы этого зелья теряются в веках. Так что непонятно, известен ли этот способ сейчас. Вернее, непонятно, известен ли этот способ тому духу, который, возможно, уже в Хогвартсе. Может, Философский камень нужен, чтобы воссоздать тело. Или избавить одержимого от безумия, чтобы подчинить его окончательно и жить в чужом. Или заставить одержимого сварить таки это зелье и восстановить свое тело и вернуться личем, как и планировалось. Кто его знает?

Элайн вздохнула с самым угрюмым своим выражением лица.

— А я еще смеялась над этими притчами о личе, восставшем из кала, — криво улыбнулась она, мельком взглянув на Гермиону, — будет мне урок! Всегда теперь буду понимать такие вещи буквально.

— Что за притчи? — спросил Гарри, поняв, что о личах, один из которых убил его семью и, возможно, бродит рядом, ища возможности земного воплощения, есть ещё какая-то информация.

— Вы, что, не слышали эти притчи? — удивилась Элайн.

Все трое ее собеседников отрицательно помотали головами.

— Да бросьте! — изумилась та, — все их слышали! У них еще обязательно какая-нибудь мораль в конце. Я раньше думала, что вся история ради нее и выдумана.

— Никаких таких притч я не слышал, — сказал Рон.

— И я, — сказала Гермиона, — в учебниках их точно нет.

— Там про лича, восставшего из кала великана, — пояснила Элайн, — великан поймал Тёмного волшебника и сожрал его. А тот воскрес после того как... вышел из другого конца. Скелет, покрытый... им же, но уже в переработанном виде.

— Мы поняли, — сказала Гермиона, заплаканное лицо ее при этом скривилось от отвращения.

— Ну еще бы ты не поняла, — сказала Элайн, — ты бы была такой после тролля, если бы перед этим стала Двоедушной.

— И в чем тут мораль? — спросил Гарри.

— В каждой притче — своя, — пояснила Элайн, — их же не одна.

— Это выглядит слишком невероятно, — возмущенно сказала Гермиона, — это просто не может быть правдой! Знаете, давайте просто не будем ничего выдумывать и во все это лезть!

— Одна из притч как раз про это, — заметила Элайн.

— Расскажи, — попросил Гарри, заранее приготовившись к худшему.

Элайн прокашлялась.

Однажды, давным-давно, шел по лесу волшебник, молодой, но подающий надежды. Вдруг навстречу ему вышел лич, восставший из кала.

— Я тебя съем! — взревел лич.

Но волшебник проигнорировал его и пошел себе дальше. Тогда лич набросился на него и сожрал.

А мораль этой притчи — игнорирование проблем не избавляет тебя от них.

— Это самая чокнутая притча, что я слышал, — сказал Рон с усмешкой, — откуда ты ее узнала?

— Папины приятели рассказывают, когда думают, что меня нет в комнате. Зато запоминается навечно. У меня таких мешок, — заявила Элайн и добавила уже совсем другим, деловым, тоном, — нам с Гарри надо отлучиться по одному делу. Рон, пробирайтесь обратно в гостиную, интересного сегодня уже не будет. Присмотри, пожалуйста, за ней, хорошо?

Рон кивнул, неловко переступил с ноги на ногу, а потом неуверенно повторил действия Гарри — осторожно обнял Гермиону за плечи. Гермиона шмыгнула носом и вымученно улыбнулась.

Гарри и Элайн вышли за дверь и запахнулись в Мантию.

— Может, ты полетишь впереди, а я — пассажиром? — предложил Гарри, — в темноте ты видишь лучше.

— На спортивной метле? — спросила Элайн, навешивая на себя сумки, — По узким коридорам? Боюсь, так мы доберемся только до больничного крыла как пациенты. А ты летаешь, словно на метле родился. Как крылатый демон. Просто лети помедленнее, нам некуда спешить. Выбирай, где потолки повыше. Кого встретим — просто пролетим над ним. Нас не видно и не слышно. Давай, я в тебя верю.

— А папа твой что по этому поводу думает? — спросил Гарри шёпотом, в то время как они всплыли почти к самому потолку и медленно полетели в сторону лестниц.

— Я ему ничего не стала говорить, — прошипела в ответ Элайн, — не хочу его расстраивать. Ему и без этого со мной тяжело.

— Тяжело? — удивился Гарри.

— Его родственники и так считают его придурком. Хотя мои тетки считают так же.

— А почему они так считают? — спросил Гарри и только потом осознал бестактность своего вопроса, но слово — не воробей.

Впрочем, Элайн была, кажется, настроена благодушно.

— Кто? Тетки? А они всех вас считают придурками. Просто по умолчанию. Правда, папа для них меньший придурок, чем все остальные. Или ты про его родственников? Так им не нравилось, что он связался с хагами. Папа изучал их ... нас, то есть. Ну и доизучался вот.

— По-моему, неплохо получилось, — пошутил Гарри, — не понимаю, что им не нравится.

— Ну, вообще-то это не всегда хорошо заканчивается, — со вздохом сказала Элайн, — я не рассказывала тебе о тетке Энид?

— Нет, — ответил Гарри.

— У нее был вир. Маггл, разумеется. Но как-то раз они повздорили, уж не знаю, из-за чего. В общем, так вышло, что она нечаянно его ударила и проломила ему голову. Не такая уж она у вас и крепкая, как оказалось. Она долго плакала тогда, потому что очень любила его. Даже похоронила по маггловским обычаям.

— Как у... грустно! — воскликнул Гарри полушепотом, — а что его родственники? Я имею в виду, вы их искали?

— Нет, что ты? — возмутилась Элайн, — так уже давно никто не делает! Это раньше сжигали деревню, чтобы они не пришли мстить. Ну или травили колодцы, чтобы наслать мор. А теперь-то уж нет такого, это точно! Да и не будут они никого искать. Нет тела — нет дела. Магглы сейчас не живут семьями, а о своих соседях ничего не знают. Имя, разве что, да и то не всегда. Какие ужасы ты о нас думаешь! Просто несчастный случай, такое случается иногда. Тут частично была и его вина, я думаю. Ты или отращивай себе черепушку покрепче, или думай, кому и что говорить. Ну и Энид тоже хороша! Тетка Ран вот, например, когда сердится, всегда прогоняет своих виров, и ни разу ни одного не потеряла. По этой причине, я имею в виду.

— Мудрая женщина, — осторожно заметил Гарри.

— Ещё бы! — сказала Элайн, — не зря она у нас старшая над всеми. Не стоит держать тех, кого любишь, слишком близко, Гарри. Так она говорит. И это чертовски правильно, на мой взгляд. Есть у нас даже песня такая.

Гарри тем временем благополучно провел свой снаряд сквозь все коридоры, лестницы и пролеты и подлетал сейчас к запретной двери, никого, кажется, не потревожив.

— Ты в курсе, кстати, — заметила Элайн, достав из своей сумки кротту, — что Хагрид испортил пса?

— А что с ним не так? — спросил Гарри, — выглядит вполне здоровым.

— Я расспросила папу о церберах, как бы между прочим, конечно. Сон от музыки — их самая большая слабость, поэтому их в детстве специально тренируют — играют им музыку и бьют. Тогда они при звуке музыки только злятся.

— Хагрид — добрый! — уверенно заявил Гарри, — он бы Пушка бить точно не стал.

— Пожалел собаку, наверняка, — согласилась Элайн, — счастливое детство было у пса, но охранник из него теперь никакой. Хотя нам грех жаловаться.

— Хотел бы я посмотреть на того, кто может избить такую зверюгу.

— Гоблины. Они кого угодно могут избить. Даже дракона. Открывай.

Гарри наколдовал на замок Алохомору и распахнул дверь. В этот раз Элайн не стала ничего петь, а просто молча играла какую-то затейливую мелодию с минимумом нот, но сложным ритмом. Огромный цербер слушал ее, сначала навострив все свои три пары огромных мохнатых ушей, потом уселся, а вскоре просто улегся на пол, сложив головы на лапы, и закрыл глаза. Через некоторое время он начал громко и мерно сопеть, пуская слюни из огромных зубастых пастей. Они вошли внутрь и обошли пса сзади.

— С задних лап настригу, — пояснила Элайн, доставая нож и пробуя лезвие пальцем, — к тому, кто его кормит, он, наверное, поворачивается мордами, задние лапы в глаза не бросятся. А скоро весна, он полиняет, и вообще никто ничего не заметит. Если он, конечно, линяет весной. Кто их там в Греции знает, когда они линяют. Там ведь тепло.

Она принялась срезать пряди плотной, пахнущей псиной шерсти и заталкивать их в сумки, которые быстро наполнялись. Потом она достала из кармана пузырек, протянула его Гарри и снова взялась за кротту.

— Набери, пожалуйста, слюны, Гарри. Только не касайся его губ на всякий случай. Так, на весу набери, сколько получится. Начни, когда я буду петь, не раньше, чтобы он уж точно не проснулся. Лишние приключения нам не нужны.

И она затянула какую-то песню про бредущий по небесам месяц, такую протяжную и тягучую, что Гарри и сам бы заснул, если бы не стоял рядом с пастью, способной перекусить его пополам, а рядом дышали еще две такие же. Он осторожно, стараясь не касаться мерзкой субстанции, набрал её в пузырёк.

— А это растение, Элайн? — спросил он, отходя от голов подальше, — оно тебе не надо?

— Дьявольские Силки? Нет, оно у нас, оказывается, растет. А лезть дальше что-то не тянет. Личи — живучие твари, ловушка на них от нас мокрое место может оставить.

С этим сложно было спорить, поэтому они засобирались обратно.

Гарри полетел в Большой Зал, вылетев через совиное окно. Так было дальше по расстоянию, но большая часть пути проходила не в тесных, темных и опасных коридорах, а над крышами замка, где Гарри чувствовал себя в безопасности, да и в спальню можно было попасть, минуя общую гостиную. Он направился к башне Равенкло, умышленно увеличив себе путь и даже не пытаясь где-то срезать. Ему всегда было приятно просто лететь, не высматривая дурацкий снитч или того хуже, бладжер; не ловя, тренировки ради, мячики или прислушиваясь к командам капитана. Просто лететь, словно вольная птица, куда глаза глядят.

— Что будем делать дальше? — спросил он, когда они достигли башни и зависли перед окнами спальни Элайн.

Окна были темными, что означало отсутствие ее соседок — по словам Элайн, те были большими любительницами посплетничать в гостиной. Впрочем, сплетни — обратная сторона любопытства, а уж этим мог похвастаться практически любой обитатель башни Равенкло.

— Я хотела, чтобы вы узнали всё, но получилось, кажется, чересчур всё. Пусть Гермиона малость придёт в себя, а там будем думать, — произнесла Элайн, задумчиво глядя на ночной пейзаж, — Можно было бы еще и Невилла привлечь. Я, правда, так до конца и не поняла, что он за человек, он же все время молчит. Но, как минимум, он молчит и, наверное, нас не выдаст.

— Меня он не выдал, — подтвердил Гарри, — это да. А для чего он нам?

— Думаю, надо попробовать использовать Прах, — ответила Элайн, — против лича он слаб, но способен причинить боль. Значит, реакцией на него он себя выдаст. Но, естественно, он не должен понять, что произошло. Делать всё придется в тайне. Потребуется помощь, хотя бы проследить за подозреваемыми. Нужен человек, который бы сделал это и не орал потом: Гарри Поттер просил меня следить за Малфоем! И твоя Мантия тут как нельзя кстати. Давай организуем поход за книгами или еще сварим зелье Невилла — вот и будет повод его позвать, а там все вместе и решим. Заодно и будет чем отговориться от близнецов, если они опять нас выследят. Попеняем им, что они не оправдали надежд — записные хулиганы, а все пришлось делать вам самим.

Она влезла в окно, через минуту вернула Гарри их с Роном сумки, и он отправился в свою спальню длинным кружным путем через Озеро. Потому что почему бы и нет.