Авилины игры (джен)

Казалось, что с места они не двигались. И только небольшая боль в мышцах напоминало, что они не стоят, а бегут через тонкие, похожие друг на друга стволы сосен, ожидая от деревьев атаки. Пейзаж не менялся — всё те же сосны, грязь, прикрытая покрывалом листьев, редкие кочки, пеньки. Никаких отличий, всë как две капли воды. Десять минут бега с маленькими передышками растянулись в целую вечность, прерываемые вскриками и мольбами о помощи, что раздавались с разных сторон. Уже три раза за это время Максим и Ксюша меняли направления, прислушивались, пробовали различить, из какой стороны только что слышался крик, казавшийся так близко, но при этом находившийся так далеко.

— Ты уверена, что мы правильно бежим? — Максим притормозил, прислушиваясь, но ни один звук, подчиняясь холодной тишине, не нарушал её.

— Да, тем более, если бы сомневалась хоть на секунду, то сразу повернула бы обратно, — Ксюша тоже остановилась, уперевшись руками в коленки. — Мне совершенно не хочется кого-то спасать.

— Тогда зачем за мной пошла? — Максим повернулся к Ксении, чувствуя, как раздражение начинает закипать внутри маленькими пузырьками. Ксюша подняла голову, удивленно посмотрев на Максима.

— А ты меня зачем тогда спас? Когда корни меня схватили, — она сдула кудряшку и убрала волосы за ухо.

— Ну... Как бы... Ты же человек... Я уже говорил, что не могу позволить упустить шанс на спасение другого человека. Не прощу себя... — Максим опустил взгляд, не выдержав тяжести Ксюшиного. Залившись краской, он выпалил: — Да и не твоё это дело! Захотел — спас...

— Не захотел — не спас, да?

— Ну нет.

Ксюша закатила глаза.

— Определись в своих моральных принципах уже. Но сейчас не об этом. Сначала спасём малька того, потом придумаем, как выбраться, а после всего этого у нас ещё будет время поговорить, — Ксюша выпрямилась, потянулась. Как легко всё звучало с её слов! Будто у неё был чёткий, надежный план, продуманный до мелочи, по которому можно выбраться и разобраться с этим лесом, наполненным такими тварями, как корни. Но в чём-то она права — думать об этих проблемах сейчас бесполезно. Лучше сосредоточиться на парне...

— Максим, смотри, — шёпот Ксюши вырвал Максима из мыслей. Он посмотрел на неё, и заметил, как её голубые глаза снова из васильков превратились в стеклянный лед. Так бывало только тогда, когда она чего пугалась очень сильно, и Максим это уже понял. Его сердце забилось чуть сильнее... Ксюша показывала на землю, в точку рядом с небольшим кустарником, маленькими шажочками отходя назад. Но Максим ничего не видел. Нет, точнее, ничего страшного и опасного. Просто земля, листья, кустарник...

— Что? Что ты видишь, Ксюш? — Максим приблизился к Ксении, выставив перед собой руки, ладонями в сторону Ксюши, придерживая большим пальцем своё личное орудие, придающие ему уверенность и силу — камень. "Можно у неё от шока виденья начались? Иллюзии. Либо я частично ослеп".

— Ты посмотри на землю около кустарника! Внимательно! — её шёпот, голос дрожали, а глаза чуточку, ели заметно заблестели от наполняющих их слез.

— Хорошо, хорошо, ты только это... Успокойся, в общем.

— Макс, а вдруг мы уже опоздали? Судя по крови, да...

"Да что же там?" — Максим не знал, что делать: сначала успокоить Ксюшу или разобраться с кустарником, но, подумав, что Ксюше может и не помочь его поддержка, решил выбрать второе.

Камень он не выпускал из рук не на секунду и погладив его по шершавому боку, сжал сильнее.

Шаг первый, второй, камень остриём смотрит в куст...

Резкий, знакомый хруст раздался прямо под ногами. Максим испуганно вскрикнул, отпрыгнув и приготовившись снова резать корни наповал, как в прошлый раз. Плевать, что тогда он ранил лишь одного.

Но ни одного корня не выскочило, не пронзили его грудную клетку, не выбили камень. Это была лишь сухая ветка, которую Максим не заметил и наступил на неё. Он присел на корточки, внимательно вглядываясь в землю. Да, на таком расстоянии ветку было видно замечательно и пропустить её было невозможно, но стоило привстать... И среди листвы, комков грязи Максима уже не мог различить её контур, словно это всё было иллюзией. Или задачей на внимательность.

"А что если с кустарником такая же история?"

Максим снова нагнулся и в таком положении — должно быть, выглядело это довольно смешно — пошёл к кусту. И тут же замер, прилипнув к земле, словно его ноги приросли к ней, пустив корни в почву. Взгляд прилип к мерзкому, противном зрелищу: десятки, нет, сотни, тонких, словно черви, маленьких, мутно-прозрачных, длинных, как лапша, корней рыхлили землю. И нет, Максим подумал бы, что это были черви, если не видел бы, как они брали своё начало в самом низу кустарника — там, где земля уже была разрыта, и где этот самый кустарник держался на земле только благодаря своим корнишкам. Прочные они, однако, были, если выдерживали тяжесть своего родителя. Но больше всего пугало другое — многие муторные корни были окрашены в бордовую, смертоносную и дарующую жизнь, кровь. И Максим был уверен, что кровь это была человеческая.

Хор хруста, уж точно не веток, заставил Максима отмереть, и, подняв голову, в шелках между листьями он увидел того, ради кого бежал через весь лес очень долго...

Рыжие волосы ржавчиной мелькнули и исчезли.

— Ксюша, сюда! — стараясь не думать о том, что мутные корни могли быть и на самом кустарнике, могли опутать его и удушить, Максим прыгнул прямо в растение, руками разгребая ветки, прорываясь вперёд, оставляя позади крик Ксюши с его именем.

— Малой, тебя задело? — Максим обернулся в сторону, где раньше стоял парень, и тут же испуганно раскрыл глаза.

Вместо того напуганного, казавшегося почти диким, мальчишки на на него смотрел пустым взглядом труп, привязанный крепкими, корнями. Труп того самого мальчика. Его глаза были стеклянны, они безразлично смотрели прямо на Максима, и этот взгляд — бессмысленный, хрустальный — вселял чёрный ужас. В грудь мальчишки впился корень, подрагивая, и чем дольше он находился внутри своей жертвы, тем бледнее она становилась.

Под бледнеющей кожей, что-то зашевелилось. Будто маленькие червячки ползали под щеками, лбом, носом.

Как бы не было противно, как бы Максим не хотел перестать смотреть на это, он не мог. Его взгляд приковался к этим маленьким, тонким червячкам, что ползали под кожей. Подбежавшую Ксюшу он заметил только когда...

Когда десятки мутно-прозрачных корней, какие были у кустарника, подобно острым иглам прорвали кожу изнутри. Когда брызнула водопадом тёмная кровь, когда корни начали стягивать кожу лица парня в одно место, обнажая дëсны, зубы... Кровь заливала футболку малька, стекала водопадом, и будь бы он живым, он наверное завопил бы диким ревом, но малек молчал. И это молчание было громче всякого крика.

Из-под земли показались другие корни — принадлежащие уже соснам. Они ловко сплели мальчика, которого по лицу уже было не узнать, а потом... Максим не понял, был ли это хруст корней или же позвоночника мальчика, которого вжимали в дерево, вжимали и вжимали, сдавливали и сдавливали, как в мясорубке. Малек висел соплей, стеклянные глаза всё также безразлично смотрели на Максима, и то только потому что, его голову придерживал корень, иначе бы она упала, повиснув. Максим не мог отвести от пустых глаз взгляда. Не верилось, что когда-то эти зрачки, радужки были переполнены жизнью и... страхом.

Два корня подняли израненное запястье и также начали его вдавливать в сосну, только сверху его начали ещё охватывать и другие корни. Взгляд Максима с трудом оторвался от глаз мальчика и перевёлся его на запястье. Бледное, тонкое, беспомощное... Максим все смотрел на него, смотрел, как ногти исчезают под покровом корней. И всё больше корни накрывали кожу, пряча ее под собой, пока она не пропала под ними... А через несколько мгновений, когда корни сползли вниз, к земле, обнажив ствол в том месте, где было запястье, Максим вдруг понял, что больше не видит его. Вообще. Перед ним была просто кора дерева, такая, будто никогда к ней не было приковано ни одного запястья. "Но как так, оно же только что был там! Я видел, как корни оплетали пальцы, вжимали в ствол сосны, а потом... А потом оно исчезло. Слилось. Я не вижу его. Может тут такое же, что и с веткой? Может надо подойти поближе?

— Ты это видел? — Ксюшины слова вернули способность двигаться — до этого Максим стоял, не шевелясь. Будто всё конечности перестали подчиняться мозгу.

— Ты про что именно? — говорили они шёпотом, непонятно чего боясь. Все корни исчезли. И тонкие, и толстые. Всё пропало, в том числе и... Тело малька. Его не было. Нигде.

— Про то, что ствол сосны тоже живой. Разве ты не видел, как в нём появилась трещина — думаю, это рот — и как она поглотила мальчишку? — но Ксюша не просила ответа, тут же продолжая. — Как... Как такое вообще возможно?

Максим не знал, как такое могло быть. Знал он только три вещи: первая — запястье пропало, потому что сверху его прикрыли корни, а снизу поглотил ствол, поэтому, когда корни сползли, запястья Максима не увидел, вторая — ничему в этом лесу не надо доверять, и третья — надо было бежать. Не от корней. Вообще из этого чертова леса. Неважно куда, Максим готов был оказаться хоть в пасти кита — да где угодно! — только не здесь.

— Максим, как долго ты сможешь идти? — Ксюша подошла к нему сзади, положила ладонь на плечо.

— Что? — он дёрнулся, будто только проснулся от гипноза. Камень до боли, до следов вжимался в ладонь.

— С твоей раной... Я не врач, конечно, но думаю, надо чем-то перевязать, — она будто сама умерла внутри, говорила тихо, медленно, а взгляд с земли не поднимала.

— Ой, точно, — Максим уже и забыл о том, что его ранили. Он задрал край майки и посмотрел на рану. На деле она было небольшой, не глубокой, но длинной, рассекающей бок. Боль терпимая, жгучая, но все было не очень страшно. — Забей кол на него. Считай, что никакой раны нет.

— Хорошо. Потому что, пожалуйста, давай не будем больше никого спасать! — в Ксюшиных глазах росли слезы, блестящие в свете лучей солнца. Она наконец посмотрела на него. — Давай, к чёрту, побежим отсюда! Я не хочу больше тут находиться! — её голос всё повышался и повышался, она почти срывалась на крик, первая слезинка оставила мокрый след на щеке. — Мне страшно, не хочу больше видеть кровь и расчленение людей, не хочу слышать этот противный хруст корней! Домой, домой хочу! К сестре, маме...

— Тише, тише! — Максим обнял всхлипывающую Ксюшу и вдруг сам осознал, что плачет. Что солёные слезы касаются губ, языка, оставляя солёный привкус. И что сам он хочет очень сильно домой, туда, где единственной проблемой был забытый кроссовок. — Скажи, как зовут твою сестру?

— Даша. Даша, её назвали в честь бабушки. Зачем ты спрашиваешь? Зачем, как это поможет?

— Вспомни её. Вспомнила? — Максим почувствовал, как Ксюша кивнула. — Хорошо. Думай о ней. О семье. Думай, вспоминай. И борись ради них. Борись, слышишь? Борись, беги, чтобы выжить, чтобы увидеть их! Скучай, люби... Ведь так ты пройдёшь больше, выживешь дольше. Когда у человека есть цель, смысл, чтоб жить с он будет жить в любом случае. Он у тебя есть?

— Угу, — Ксюша всхлипнула и отстранилась, протерев нос. — Спасибо, ты умеешь поддерживать, — и она снова улыбнулась, а снова в ее глазах расцвели васильки.

— На самом деле нет, это как-то само вышло... Даже не знаю, что на меня нашло, — он тоже улыбнулся и щёки его залились румянцем.

— О, да брось. Тебе надо побольше верить самому себя и признать, что ты умеешь успокаивать людей. Не то, что я.

— Зато ты очень хорошо ориентируешься в разных ситуациях, какой критичной она не была бы! Остаешься спокойной, мыслишь здраво...

— Какой спокойной? — Ксюша усмехнулась. — Это всё — лишь маска хладнокровия. Уверенности. Храбрости. Это не гроша не стоит твоих качеств: человечности, любви к людям. Ты умеешь с ними общаться, наверняка у тебя много друзей, ведь к такому человеку, переполненному отчаяньем и добротой, человеку-солнцу, что пригреет и успокоит, стремятся многие.

Максим совсем залился краской, почесывая чёрные волосы. Ксюша только рассмеялась при виде его алых щёк.

— Ну вот, теперь и ты не плачешь, — Ксюша улыбнулась.

— Подожди, в смысле?

— Говорю, что мой план сработал — добрые слова, которые были правдой, подействовали на тебя лучше всякого успокоительного, — она рассмеялась, и Максим тоже улыбнулся. Хитрюга эта Ксения. Спасибо, что хоть правда.

— Значит, добрые слова успокаивают? Тогда давай говорить друг другу в беде только хорошее и доброе, милое и теплое?

— А давай!

— Тогда давай попробуем выбраться. Есть идеи... — Максим не успел закончить, перебитый Ксюшей.

— Максим, смотри! — она схватила снова его за плечо и повернула. Её лицо за секунду вновь приобрело серьезные тона, брови поползли к переносице, и нехорошее предчувствие дымом заклубилось внутри Максима. И оно было право — увиденное Максимом заставило его поверить, что всё, что было до этого — было цветочками. А сейчас пошли ягодки.