Бог знает лучше (гет)

«Старшая, он пришел…»

Ощущение похлопывания по щекам, резкий запах нашатыря и ещё чего-то цветочного.

Ну и какого хрена, кто там? Открываю глаз… Опаньки.

Молодая, симпатичная, белый халат, разноцветные глаза. Врач, похоже. Ну хоть не небритый мужик с автоматом.

— Очнулись? Вот и хорошо.

Слышно, как сквозь вату. Что-то ещё говорит, косясь в сторону. А, понял. Спрашивает:

— Вы головой не ударялись?

Бля, спрашивать такое у человека с четырьмя контузиями. Ладно.

— Сейчас нет.

— Вы сесть можете?

— Могу попробовать.

Поддерживаемый сзади, сажусь на асфальт. Где я, и что вокруг? Я попытался оглядеться.

А вокруг, похоже, лето. Трава зеленая, небо синее, птички где-то щебечут. Под головой была куртка, рядом рюкзак. Напротив — металлические ворота, скульптуры какие-то. Что за? Неподалеку две девчушки в пионерской форме. Смотрят испуганно. Понимаю, я тоже иногда своего отражения в зеркале боюсь.

Подальше девушка постарше в такой же форме и белой панамке ругается с каким-то мужиком в клетчатой рубашке и трениках.

— Иваныч. Ты что, не мог его в кабину посадить?

— Ольга Дмитриевна, вы же знаете, со мной же экспедитор ехала. Её же в кузов нельзя: перегруз был бы.

— Ты не ерничай, а объяснительную пиши.

Стоп. Мужика этого припоминаю. И бабу объемную с ним. Они меня в каком-то райцентре подобрали что-ли. Ехал в кузове полуторки, там ещё какие-то ящики с мешками были. Но куда ехал и зачем? И почему девушка в панамке кажется мне знакомой? И рыжая пионерка у ворот с испуганными глазами? Где-то я их видел. Но где? Чёрт, не помню. Ладно, это потом. Сейчас бы хоть немного оклематься.

Заметив, что я уже сижу, девушка в панамке оставила в покое шофера, подошла и…

— Товарищ Азад, как вам не стыдно. Что за самодеятельность? Мы бы завтра машину за вами прислали. — Потом, обернувшись к врачу: — Виола, как он?

Та пожала плечами:

— Да, вроде, нормально. Может, перегрелся просто?

— Что значит ВРОДЕ НОРМАЛЬНО?! Ты понимаешь, что говоришь?!

Похоже, назревает скандал с занесением в личное дело. Я решил вмешаться:

— Ольга (имя, вроде, правильно назвал), да я уже в порядке. Всё хорошо.

— Вы уверены?

Вожатая (она ведь вожатая, вроде) недоверчиво посмотрела на меня.

— Конечно.

Я даже попытался встать. Блин, как с перепоя. Но встал, морщась от боли. Картинка начала обретать резкость. На металлических воротах советский герб. Скульптуры — это фигуры пионеров. Лагерь, поди, какой-нибудь. Опять же, вожатая и форма… Логику включи. Трудно, знаю, а кому легко?

— Славя! — вожатая тем временем подозвала вторую девочку с шикарной русой косой.

— Поможешь товарищу Азаду дойти до его домика. Ключи взяла?

Славя взялась, было, за рюкзак.

— Это ты зря, я сам уж как-нибудь. Только помоги его надеть и куртку подай. Ну что, пошли до дому, красавица.

Мы уже были за воротами и шли по кирпичной дорожке мимо деревянных домиков. Здание побольше и вывеска «Клуб». Интересно, конечно, но сейчас неважно. Другой вопрос важнее.

— Славя, а что это вообще за место?

Девочка с испугом посмотрела на меня:

— Слушайте, может вам лучше в медпункт?

— Да не надо. Не соображу просто сразу куда попал.

— Это пионерский лагерь «Совенок». Мы вас завтра ждали, запланировали почетную линейку, приём в пионеры. Всё как полагается, а вы…

Ну, прости, милая, у меня всё, даже война, на импровизации.

От мыслей о… высоком меня отвлекла Славя. Похоже, мы пришли. Такой же деревянный домик, как и остальные, открытое окно, крылечко и красивые кустики.

— Это ваш дом. Располагайтесь, отдыхайте. Скоро обед. Ой, у меня ещё дел много… — это Славя крикнула, уже убегая.

Я ухмыльнулся. Правильно, тобой только детей пугать. И зашёл внутрь. Внутри оказалось довольно уютно. Две аккуратно застеленные кровати (интересно, зачем вторая?), стол, шкафчик и два стула. На стене плакат с олимпийским мишкой. «Готовимся к Олимпиаде!». Деревянный пол блестит. Недавно, наверно, убирались.

Я поставил рюкзак на стул и сел на кровать. Надо привести себя хотя бы в относительный порядок. Несколько минут акупунктуры дало результат. Я начал немного приходить в себя. Потом встал. Нормально, только голова немного кружится, но должно пройти.

А теперь посмотрим, что у меня из вещей. С чем прибыл. Сначала, что в карманцах. Ничего необычного. Пачка табака, зиппо и телефон. Теперь бэг. Зарядка, кипятильник, еще две пачки табака, разумеется, чай с сахаром и складной стаканчик. Кофе? Жаль. Что еще? О, «Социология свободы» и… боевой нож? Хорошо хоть не автомат. Братка, это вообще-то пионерский лагерь, если ты ещё не понял. Ладно. Буду с пацанами в ножички играть.

Куча вещей на столе росла. Полотенце, мыло и прочее, шемаг, черный берет. Что-то завернутое в белую чистую тряпицу. Посмотрим. Блядь, я же это дома хотел оставить. Два Георгия и медаль «За отвагу». Какой идиот вообще это положил в рюкзак? Я? Мда.

Завернутыми в какую-то старую газету обнаружились кроссовки. Вот это хорошо, а то в берцах по жаре...

Ну дальше не очень интересно. Еще рубашка, джинсы, пара маек. Сменка, мелочь вроде носков и платков. Уф, вроде всё. Бритву, конечно, забыл. Надеюсь, не сильно зарасту.

Я переобулся, сменил рубашку на майку. Подошел к шкафчику, открыл дверцу и посмотрел в зеркальце. Кто тама? Я здеся.

Пятьдесят лет, позывной Азад. Под левым глазом синяк, шрамы, татуировки. Всё на месте. А твое настоящие имя? Я его уже давно забыл. От него только могила на донецком кладбище осталась. Такие дела, брат. Разложив одежду в шкафчике, я стал решать, что делать дальше. Вариантов два. Либо отдохнуть, либо прогуляться. Ну, поспать мы еще успеем, а осмотреться надо. Короче… берет на голову, телефон по привычке в набедренный карман. Я вышел на улицу и закрыл дверь.

В лагере было тихо, пустынно и жарко. Куда все подевались? На речке, наверное, или что у них здесь водное есть. Прикинув, я решил вернуться к воротам. Вдруг там какие-нибудь дневальные или дежурные. Однако ушёл недалеко. Неожиданно с правой стороны я уловил шевеление в кустах. Рука инстинктивно дернулась к плечу. Ты чо, охерел? Какие тебе здесь инстинкты?

Осторожно подкравшись к кустам, я громко сказал:

— Стрелять буду!

В ответ раздался детский вопль:

— АААААААААААА!

Кричала явно девочка.

— Выходи, ты обнаружена!

Вот это я чего и зачем? Точно перегрелся.

— Нет, ты же стрелять будешь!

— Да не буду я стрелять. Не из чего.

— Не врешь?

— Выходи уж.

Из кустов вылезла рыжеволосая девочка лет двенадцати-тринадцати в майке с гордой надписью СССР и потертых шортах. Она насупившись смотрела на меня

— Ты чего тут пугаешь? Ой, а ты вообще-то кто?

Хороший вопрос.

— Ну, я, вроде как, ваш почетный гость. Сегодня приехал.

— Вот, приехал и пугает, — она обижено засопела.

— Прости, пожалуйста, я больше не буду.

— Вот и не надо тут.

Девочка уже была готова убежать, но неожиданно повернулась ко мне:

— Хм… А ты как это меня вообще вычислил? Я хорошо спряталась. А?

Пришлось признаваться.

— Я же разведчик.

— Ух ты! — Ее глаза загорелись. — А не врёшь?

— Честное слово.

Я постарался не улыбнуться.

— Разведчик. Настоящий. Здорово!

Она потянула меня вниз, и я присел. Девочка осторожно коснулась моего лица.

— А ты чего такой страшный? Ужас. И глаза нет.

— Война.

Ее голос казался мне знакомым. Наверное, казался.

Услышав слово «война», она вздрогнула и отдернула пальцы.

— Не хочу войны, не надо.

Я решил, что она сейчас заплачет, но вместо этого девочка, немного помолчав, спросила:

— А тебя, дядька, хоть как зовут?

— Азад.

— Что за имя такое странное?

— Обычное, там откуда я приехал.

— Это где?

— Далеко отсюда, кстати, а тебя как зовут?

— Ульяна, а ты чего от меня хотел? Напугал еще и вообще страшный.

— Хотел, чтобы ты мне тут всё показала. Где и чего. Или вот. Куда все делись, не знаешь?

Она засмеялась. Колокольчик.

— Конечно знаю. На пляже, в такую жару-то.

— А ты почему не пошла?

— Тебя увидела. Решила проследить что за дядька… Мало ли, вдруг ты шпион, а ты, оказывается, наш разведчик. А ещё у меня дело важное.

Неожиданно Ульяна замахала руками:

— АЙ! Я же опаздываю из-за тебя! — Она рванула меня за собой. — Давай, побежали быстрее! Дядька, давай, а то опоздаем!

— Куда, зачем? — оторопело спросил я.

— НАДО!

И мы побежали…

Домики, площадь с каким-то памятником, опять домики. Налево, направо, налево. Она что, специально? Внезапно Ульяна остановилась, причём настолько резко, что я чуть не вписался в нее. К счастью, обошлось без жертв. Мы стояли перед большим домом с верандой.

— Это что?

— Музыкальный клуб. Пошли давай.

Я только вздохнул.

Внутри это действительно оказался музыкальный клуб. Портреты композиторов на стенах, пюпитры, инструменты, груды матрасов у стены и рояль посредине. И никого.

Ульяна недоуменно огляделась.

— Мику, ты где?

Из-под рояля неожиданно раздался девичий голос:

— Я здесь.

— Ты чего там? Вылазь давай.

Послышалось сопение, кряхтение, и из-под инструмента, пятясь, вылезла девочка на вид лет шестнадцати. Пионерская форма, восточный тип, раскосые глаза и длинные волосы… зеленоватого оттенка. Ну, всё бывает. В руках она держала губную гармошку.

— Вот, нашла. А вы кто?

— Да это наш почетный гость. Ну, не только наш, а всехний. Он сегодня приехал, сказал, что его Азад зовут. Ты его не бойся.

Зеленоволосая поклонилась.

— Конничива. А я Мику. Я из Японии, правда-правда. У меня мама японка, а папа советский инженер. Он в Японии электростанцию строил. Ой, то есть не строил, а проектировал. Он же инженер, а не строитель. А вы чай будете? В Японии гостей принято чаем угощать. А вы какой любите: зеленый или черный? Ох, у нас зеленого нет, только черный, со слоником. Зато лимон есть. Он хоть и подсох, но всё равно вкусный…

Она проговорила это на одном дыхании, не сбивая темпа и не собираясь останавливаться. Девочка-«Печенег». Спасла меня Ульяна. Аккуратно зажав Мику рот, она вежливо спросила:

— Микуся, а где у нас эта рыжая… ходит?

Освободившись, Мику удивлённо посмотрела на нее:

— Не знаю. Давно уже должна быть здесь.

Ульяна, похоже, рассвирепела.

— Чего! Нет, ну чего! Я даже на пляж не пошла! Ты представляешь! А она?

Я невольно отодвинулся. Неожиданно дверь распахнулась и к нам влетела та самая рыжеволосая пионерка, которую я видел у ворот. Ну что, пипл. Пионерский галстук вместо фенечки это… круто. Я с грустью посмотрел на бисерный браслет на правом запястье. Отстой, чувак. Смирись.

Прямо с порога рыжеволосая закричала:

— Девчонки! Тут такое. К нам… — увидев меня, она осеклась и удивленно показала на меня пальцем, — вот он приехал.

Ульяна была сама вежливость:

— Алисонька, мы это уже знаем. Ты лучше скажи: У НАС РЕПА ИЛИ ЗАЧЕМ! Я ЖЕ НА ПЛЯЖ НЕ ПОШЛА! — Она топнула ногой.

Алиса на мгновение застыла, потом…

— Улька! Ты чего разоралась! Стукну!

— Чего… — Ульяна засопела. — Я тебя сама стукну! Вот.

— Не достанешь, — Алиса показала ей язык.

— Тогда, тогда… — Ульянка натурально зарычала. — УКУШУ!

Я на всякий случай отодвинулся еще дальше.

— Девочки, не ссорьтесь, — попыталась успокоить их Мику. — Перед гостем неудобно же. Давайте лучше чаю попьем. С лимончиком и печеньками.

— С печеньками? — Ульяна шмыгнула носом и улыбнулась. — Давай. А ей, — она показала на Алису, — нет. Толстая будет. Бееее!

— Улька!

Неожиданно обе переглянулись и, отвернувшись друг от друга, тяжело вздохнули. Кажется, успокоились.

— Вы не обращайте внимания, — улыбнулась Мику, подавая мне чай. — У них это часто.

Ну, главное, все живы.

— А что, у вас группа?

— Ой… — Мику махнула рукой. — Пытаемся. Мы с Алисой на гитарах, а Ульянка…

Та, услышав, гордо продолжила:

— Я ударница!

— Коммунистического труда?

Алиса довольно хмыкнула:

— Ага.

Ульяна снова засопела и отставила чашку:

— Я на барабанах.

— И как успехи?

Мику только вздохнула.

Во время разговора я, протянув руку, наткнулся на гитару и машинально взял её.

— Хороший инструмент. И настроен правильно.

— А вы играете? — Мику с интересом посмотрела на меня.

Если честно, с автоматом или пулеметом я обращаюсь, конечно, лучше. Не, ну… работа такая была. Вслух я, конечно, этого не сказал, а просто кивнул.

— Ой, а сыграйте что-нибудь.

Алиса ухмыльнулась:

— Ага. «Поспели вишни в саду у дяди Вани».

Я внимательно посмотрел на неё:

— Лиска. Это тебе. — Тронул струны. —

«Рука на плече-печать на крыле.

В казарме проблем — банный день.

Промокла тетрадь.

Ты знаешь, зачем идешь по земле.

Мне будет легко улетать.

Без трех минут бал восковых фигур.

Без четверти смерть.

С семи драных шкур — да хоть шерсти клок.

Но как хочется жить — не меньше, чем спеть.

Свяжи мою нить в узелок.

Холодный апрель. Горячие сны.

И вирусы новых нот в крови.

И каждая цель ближайшей войны

Смеется и ждет, ждет любви.

Наш лечащий врач согреет солнечный шприц.

И иглы лучей опять найдут нашу кровь.

Не надо, не плачь. Лежи и смотри,

Как горлом идет любовь.

Лови ее ртом — стаканы тесны.

Торпедный аккорд до дна!

Рекламный плакат последней весны

Качает квадрат окна.

Эй, дырявый висок, слепая орда,

Пойми, никогда не поздно снимать броню.

Целуя кусок трофейного льда,

Я молча иду к огню.

И мы — выродки крыс.

Мы — пасынки птиц.

И каждый на треть — патрон.

Лежи и смотри, как ядерный принц

Несет свою плеть на трон.

Не плачь, не жалей. Кого нам жалеть?

Ведь ты, как и я, сирота.

Ну, что ты, смелей! Нам нужно лететь!

А ну от винта! Все от винта!»

Алиса вздрогнула.

— Ты откуда знаешь? Кто тебе это рассказал? Улька!

Она дернула щекой и стиснула два обручальных кольца, висевших на шее на цепочке.

Я покачал головой:

— Никто. В твоих глазах увидел. Прости, если…

Она закрыла лицо руками. Повисла неловкое молчание. Ты что наделал, скотина. Видел же, всё видел. Пепел в глазах её.

Выручила меня снова Ульяна.

— Дядька… А это… Про меня песня есть?

— Конечно есть, Рыжик.

— Ух ты, а спой. Пожалуйста. — Жалобно поканючила она.

Даже Алиса улыбнулась. Ладно, попробуем, но если, сука, опять облажаешься...

— Слушай.

«В поле вишенка одна ветерку кивает.

Ходит юная княжна, тихо напевает:

— Что-то князя не видать, песенки не слышно.

Я его устала ждать, замерзает вишня.

В поле снег да тишина.

Сказку прячет книжка.

Веселей гляди, княжна!

Да не будь трусишкой.

Темной ночью до утра

Звезды светят ясно.

Жизнь — веселая игра,

А игра прекрасна.

Будь смела и будь нежна

Даже с волком в поле.

Только радуйся, княжна,

Солнышку и воле.

Будь свободна и люби

Все, что сердцу мило.

Только вишню не руби —

В ней святая сила.

Пусть весна нарядит двор

В яркие одежды.

Все, что греет до тех пор,

Назовем надеждой.

Нам ли плакать и скучать,

Открывая двери?

Свету теплого луча

Верят даже звери.

Всех на свете обними

И осилишь стужу.

Люди станут добрыми,

Слыша твою душу.

И войдет в твой терем князь,

Сядет к изголовью…

Все, что будет всякий раз,

Назовешь любовью.

Всем дается по душе,

Всем на белом свете.

В каждом добром мальчише,

В женщинах и в детях

Эта песенка слышна,

И поет Всевышний…

Начинается весна,

Расцветает вишня.»

— УРА! — Ульянка захлопала в ладоши. — Я КНЯЖНА. УУУУУ!

Алиса саркастически хмыкнула:

— ПРЫНЦЕССА ТЫ НАША.

— Чего, не завидуй.

Алиса только пожала плечами:

— Было бы чему.

— Интересно, — Мику дотронулась до моего плеча, — получается, про всех есть песни?

— Наверное.

— А про вас тоже есть? А можно послушать? А…

Ну, попробовать, конечно, можно. Вряд ли, конечно, поймут.

И что петь будешь? Это? Ты чо, охренел? Это же дети.

Да знаю я.

«Ночь перед атакой безмолвна как труп,

Лишь молитвы шепот с запекшихся губ

Небо храмом станет, а вместо икон —

На одном гайтане — крест да жетон.

Ничего не бойся, да с верою — в бой,

Верь, и вражья пуля пройдет стороной,

Верь — от тяжкой раны да будешь спасен,

На одном гайтане — крест да жетон.

А коль Бог промедлит беду отвести,

То за смерть мою врагам легко отомстить,

Без вести не стану добычей ворон —

На одном гайтане — крест да жетон.

По броне скрежещут осколки гранат,

Без патронов сдох давно мой автомат,

В землю траком вдавлен, печатью времен,

На одном гайтане — крест да жетон.

Ветер с гор развеет соляровый дым,

Засияет небо опять голубым,

А жетон навеки останется здесь —

Наспех приколочен на свежий твой крест.»

Стало очень тихо.

Ульянка сидела, уткнувшись лицом в коленки. Её спина вздрагивала.

— Улечка… — Алиса погладила её по голове.

— Старшая, зачем он?

— Ты ведь знаешь кто он и почему здесь?

— Да, знаю…

— Тогда помогите ему. Пусть он почувствует себя живым.

Неожиданно Мику подошла ко мне и, встав на колени, поклонилась.

— Домо аригато газаимас. Примите моё почтение, Воин Божественного Ветра.

— Мы лишь делаем то, для чего были предназначены.

Мику молча кивнула в ответ.

Потом, подойдя к девочкам, я дотронулся до плеча Ульяны.

— Уля…

Подняв голову, она неожиданно обняла меня. Я почувствовал биение ее сердца.

— Дядька…

Заплаканные глаза.

— Зачем война? Не надо, не хочу.

— Прости, солнышко, прости, я не знаю.

К реальности нас вернул звук горна. Отпустив меня, Ульяна всхлипнула и ткнула в меня кулачком.

— Это на обед. Пошли давай, я есть хочу, от нервов.

Я только вздохнул. Лучше молчи, а то опять ляпнешь чего…

Мы вчетвером вышли на веранду.

— Девочки, а где у вас столовая-то?

Алиса тут же изобразила негодование.

— Улька, ты что, не показала ему, где столовая?!

Ульяна недоуменно посмотрела на Алису.

— Нет. Мы сразу сюда. Репе…

— Ты понимаешь, что его одного отпускать нельзя? Он же почетный гость, а не… Если он заблудится, потеряется и попадётся, ты отвечать будешь.

— Чего я… Ты…

— Короче. — Алиса уже держала меня за левую руку. — Мику, давай справа. Улька, ты сзади.

Я уже хотел спросить:

— Чего…

Но тут в спину, в район поясницы, мне уперлось что-то твёрдое, и кто-то знакомый грозно произнёс.

— СТРЕЛЯТЬ БУДУ!

— Уля, — как можно более жалостливо попросил я, — может, не надо?

— НАДО! Пугал, да. БУУУУ!

Всё, это залет, боец. И по полной. Сейчас тебя отведут к ближайшему оврагу и в штаб к Духонину.

— ААААААА!

Короче, до столовой меня довели под конвоем. По бокам смеющиеся Алиса с Мику, а позади грозная Ульянка с ружьем.

Дойдя до столовой, она аккуратно спрятала палку в кустах.

— Пригодится ещё.

Мы уже подходили к входу, когда сзади услышали:

— Советова! Двачевская! Вы почему…

Про Ольгу я и забыл. Похоже, зря.

— АЙ! — хором сказали Алиса с Ульяной.

— Что случилось?

— Я не в форме. — Ульянка натурально всхлипнула.

— А Алиска вообще неформалка. Хиппует она, видите ли. А нас теперь в столовую не пустят.

— Спокойно. Обернувшись, я вежливо спросил вожатую. — А я тоже не в форме. Мне нельзя?

Пока она соображала, что ответить, я подтолкнул девочек в дверь.

— Пошли, жрать хочу.

Сев за столик, Алиса, улыбнувшись, сказала:

— Спасибо, что-ли.

— Да делов-то. И часто вас?

— Часто-часто. — засмеялась Мику. — Они же хулиганки.

— Неправда. — Тут же засопела Ульянка. — Мы хорошие. Только…

— Местами?

— Какими еще местами, дядька? Ешь давай, не отвлекайся.

После обеда, идя к выходу, я заметил, как Ольга, сидящая за отдельным столиком, недовольно посмотрела на нас, а потом махнула рукой. Намёк понял, уходим.

Из столовой я шёл с Алисой. Мику убежала в клуб, а Ульянка умчалась на спортплощадку, заявив, что сончас не для неё.

— Азад, — Алиса посмотрела на меня,— слушай, ты песни сам сочиняешь?

— Да нет, а что?

— Хорошие они. Только… Только больно от них. И не лыбься, ну не знаю я, как правильно сказать, понимаешь? Короче, дашь слова переписать?

— Конечно.

— Хорошо. А я Мику попрошу, она табы набросает. А то я с нотами не очень.

Мы прошли ещё немного.

— Алис, а можно я спрошу? Про Ульяну?

Она остановилась.

— А, ты про… Слушай, не знаю. Хотя, вроде, подруги, в одной школе учимся, в одном подъезде даже живем. Никто не знает. Только она даже кино про войну смотреть не может, сразу реветь начинает.

— Я, грешным делом, про Афган подумал.

— Да нет, мимо. У нее брательник в погранцах на Камчатке. Недавно письмо прислал, она еще бегала, хвасталась.

Она попыталась улыбнуться.

— Брат. Ты что делать будешь?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Посплю, наверное. А ты?

— От тебя отдохну. Столько всего сразу. И это, ты потом в клуб приходи, чаю попить.

— Договорились.

Зайдя в домик, я, не раздеваясь, лёг на кровать и зажмурился…

Вокруг меня было бескрайнее поле. Только как на негативе. Почерневшая неподвижная трава, обугленное небо и мёртвая тишина. Сверху беззвучно падает то ли пепел, то ли черный снег. Я поёжился, прошёл немного и увидел ЕГО. Огромный зверь. Пес с седой шерстью. На месте правого глаза безобразный шрам. Я машинально дотронулся до лица. Пёс сидел неподвижно, а из левого глаза у него текли слезы. Я не понял сначала в чём неправильность, потом дошло. Второй глаз был человеческий.

Я подошел ближе, присел и погладил его по голове. — Что, брат? Плохо без них? И крылья сломаны, летать не можешь. Пойдем, что одному-то. Пёс не пошевелился, не знаю, слышал ли он меня. Я вздохнул. Мы просто сидели рядом. Сколько прошло времени? Вечность, наверное.

Я снова зажмурился и неожиданно почувствовал, как кто-то осторожно толкает меня в бок.

Когда я открыл глаз, то увидел, что надо мной склонилась Ульянка, с сомнением глядя на меня.

— Дядька, ты спишь?

Я помотал головой.

— Уже нет. А ты как тут оказалась?

Она засмеялась и показала на дверь.

— Открыто было. А я стучала, честно.

— И чего теперь?

Я сел на кровать. Ульянка на мгновение задумалась, потом дёрнула меня за руку.

— А пошли в футбол играть. Давай, дядька, вставай.

Ну, футбол, значит, футбол. Не порть карму и не спорь. Я потянулся за беретом, лежащим на столе.

— Дядька, а почему звезда неправильная какая-то? Трехконечная. Это что значит?

— Ну… Трёхконечная звезда — это символ интербригад в Испании.

Ульянка просияла:

— А, знаю. Они против фашистов были. Да ведь?

— Правильно.

— А поносить можно? Пожалуйста. —Берет уже был у неё на голове.

-Конечно, можно. Сейчас, я его только тебе поправлю.

— Ура! — Закричала она и потянула меня к двери.

На улице, как всегда, было тихо и жарко.

— Уля, и где все опять?

— Ай, по домам сидят. Надоела жара уже. А вот кто-то…

— Чего кто-то?

— Роботов делает. Представляешь, дядька? Настоящих.

— Наверно интересно.

— Не-а, совсем неинтересно и скучно. А можно я тебя за руку возьму?

— Давай.

Наконец, мы пришли на спорт площадку, и начался Большой Футбол. Нет, ну, играла-то, в основном, Ульянка. Я лишь изображал старшего тренера сборной и, типа, указания давал. Правда, в конце мне всё же разрешили ударить по мячу, но предупредили, что если я его куда запну сдуру, то доставать буду сам. Ну и ладно, зато наши победили.

Откричавшись "УРА!", Ульянка снова потянула меня за собой.

— А теперь куда?

Слушайте, она вообще устает когда-нибудь? Не девочка, а…

— Чай пить, в клуб.

Я вспомнил про приглашение Алисы.

— Ладно, пойдем. А печеньки будут?

Ульяна заулыбалась.

— Будут-будут. Специально для тебя.

На полдороге ко мне неожиданно прилетела мысль.

— Уля.

— Чего?

— Да я вот подумал. А почему бы тебе не переодеться в пионерскую форму?

— Дядька, а зачем? Она недоуменно посмотрела на меня.

— Ну смотри.

— Куда?

— На меня.

— И что?

УФ…

— Уля, после чая мы пойдем на ужин. Правильно?

Подумав, Ульяна кивнула:

— Наверное, да.

— Наверное. Пойдем на ужин, а ты не в форме. Тебя опять в столовую не пустят.

— А ты зачем?

— Уля, я что, обязан тебя от вожатой каждый раз отмазывать?

Она было засопела, но неожиданно согласилась:

— Ладно, пошли. Раз такое дело.

Свернув в сторону, мы вышли к домику с пиратским флагом на двери.

Ульянка заулыбалась.

— Это Алиска придумала. Здорово, да?

— Ну да. Давай, только быстрее.

— Я сейчас. Ты только не подглядывай.

С этими словами она скрылась за дверью.

И что это было? Я сел на крыльцо и улыбнулся. Женщины…

— Ой, здравствуйте, товарищ Азад. —Неожиданно послышался знакомый голос. Славя.

— Rozh bâsh. (Добрый день (курманджи))

— Что, простите?

— Извини, добрый день.

— Добрый. А вы что тут делаете?

— Да вот, уговорил Ульянку переодеться в пионерскую форму.

Славя улыбнулась.

— Это правильно. А то она каждый раз забывает. А потом…

Неожиданно из-за двери раздалось:

— АЙ! Чего ты…

— Что случилось? — Спросили мы.

— Кто там?

— Да я, Славя.

— Ой, помоги.

— Что у тебя случилось?

— Замок не хочет.

— Опять? Подожди, сейчас помогу.

— Давай, заходи, а ты, дядька, не смотри.

И смех и грех.

Через несколько минут на пороге появились Ульяна со Славей. В пионерской форме Ульянка выглядела пай-девочкой.

— Ульяна, ты когда у Ольги Дмитриевны новую юбку попросишь? Каждый раз ведь мучаешься.

— Да ну вас, — Ульянка поджала губы. — Юбка как юбка. И вообще, она мне нравится. Замок только.

Подойдя ко мне, она снова взяла меня за руку.

— Пошли, что-ли, а то чай остынет.

— Ну, пойдем, раз ты готова. Славя, счастливо.

— До свидания.

Всю дорогу до клуба Ульяна рассказывала мне про свою школу, про какого-то мальчика, который носил ей портфель. Я только улыбался и иногда поддакивал. Наконец-то пришли.

Все были в сборе. Алиса наигрывала на гитаре, а Мику что-то сосредоточенно записывала в тетрадке.

Увидев нас, она встала и поклонилась

— Учитель, хорошо, что вы пришли. Чай уже остывает.

Гордись, сэнсей. И к чему это?

Алиса просто помахала мне рукой.

— Привет, как оно?

— Да нормально, вроде.

— Ну тогда падай куда-нибудь. Мику, куда печенье спрятала?

— Какое печенье?

— Микуся…

— Ой, я и забыла. Простите, учитель. — она откуда-то вытащила открытую пачку — И сахар вот. Я печенье от Ульянки спрятала. Она у нас сладкое любит. А много сладкого, говорят, есть вредно. От него зубы портятся и толстеют. А она нет, и зубы у неё... ОЙ! Уля, ты чего?

— Печеньки давай.

Алиса тем временем протянула мне чашку.

— Пей быстрее.

— Почему?

— Играть будем. Конкретней, ты будешь.

Сольник, да? Ладно.

— Дяфка. — Ульяна что-то попыталась сказать с набитым ртом.

— Чего "дяфка"?

— Ай, не цепляйся, дядька, про войну не надо только.

Как скажешь, княжна.

— Ну и, — Алиса ткнула в меня половинкой печенья, — долго ещё?

— Хорошо, — я взял гитару,— работаем.

«Эх, дороги вы мои неуемные,

Ожидания любви, ночи темные,

Эх, сожженные мосты, эх, лихая блажь,

Не обнять бы пустоты, а поймать кураж,

А за воротами беда стережет давно,

Не откроют ворота — убегу в окно,

Убегу куда глаза поглядят навзрыд,

Мне укажет путь гроза, небо приютит.

А на реке да на Оби лед застыл стеной,

Да погоди ты, не беги, посиди со мной.

А я хороший, я плохой, я такой как есть,

Будем песни петь с тобой, будем пить да есть,

А на Оби да на реке льдины тронулись,

Твоя рука в моей руке — все, оторвались,

И не догонят нас ни боль, ни молва, ни стыд,

А что грешили мы с тобой — так, может, бог простит…

Эх, мама, тысяча дорог, мама, тысяча дорог,

Мама, тысяча дорог, да за порог, да через край,

Мама, тысяча дорог, мама, тысяча дорог,

Мама, тысяча дорог, какую хочешь выбирай…

А я пошел, ну я пошел, ветер ноздри жжет,

А все, что было, хорошо — а что же там еще,

Ты, родная, не серчай, собери в дорогу,

Ничего не обещай — лишь любовь до гроба,

А я вернусь, нет, я вернусь, мне без вас никак,

Будет радость, будет грусть — все сожму в кулак,

И в день, когда без удержу захочу домой —

Принесу и покажу — видишь, не пустой,

Вот, мама, тысяча дорог, мама, тысяча дорог,

Мама, тысяча дорог, да за порог, да через край,

Мама, тысяча дорог, мама, тысяча дорог,

Мама, тысяча дорог, какую хочешь выбирай…

А мы уходим налегке, мол, туда-обратно,

Возвращаемся не те, что ушли когда-то,

Порой не все и не туда возвращаемся,

На всякий случай, навсегда попрощаемся,

А ну дороги, да вы куда, милые мои?!

А ты гори, гори, моя звезда, ярче всех гори,

А ну подпой мне, ну подпой, я опомнился,

Я вернусь, и мы с тобой познакомимся…

Эх раз, да еще раз, да еще много, много, много, много…

Эх раз, да вот те раз — еще одна дорога…

Эх раз, да еще раз, да еще много, много, много, много…

Эх раз, да вот те раз — еще одна дорога…

Эх, мама, тысяча дорог, мама, тысяча дорог,

Мама, тысяча дорог, да за порог, да через край,

Мама, тысяча дорог, мама, тысяча дорог,

Мама, тысяча дорог, какую хочешь выбирай…

Эх, мама, тысяча дорог, мама, тысяча дорог,

Мама, тысяча дорог, да за порог, да через край,

Мама, тысяча дорог, мама, тысяча дорог,

Мама, тысяча дорог, какую хочешь выбирай…»

Алиса улыбнулась.

— Типа, цыганочка с выходом. Сам придумал?

— Один хороший человек. Только он ушёл.

— Куда? — Недоуменно поинтересовалась Ульяна. — Куда ушёл-то? И зачем?

— Далеко. Очень далеко.

— Учитель, а как узнать какая дорога твоя? — Неожиданно спросила Мику.

— Прочувствуй путь сердцем, потом примерь по себе. Плата может быть несоизмеримой.

— Вы позволите потом поговорить с вами? Я хотела спросить…

Она посмотрела на девочек.

— И это очень важно. Для меня и для вас. О выборе пути и о цене выбора.

— Да, конечно.

— Микуся, ты чего?

— Ничего, Уля, это только меня касается.

М-да… Ощущение такое, что за няшкой с зелёными волосами проглядывается что-то серьезное, взрослое. Настолько, что становится не по себе. Беспощадность клинка. Я потряс головой. Что за на фиг.

К действительности меня вернула Алиса.

— Ты что? Спой ещё.

…Эй, ты помнишь, что здесь будет? Автомат в ее руке, ее слова и то что было потом?

И что теперь, назад уйти? Не получится, уже поздно. Ладно, что там? Ещё песню. Да…

«Эх, налей посошок,

Да зашей мой мешок-

На строку- по стежку, а на слова — по два шва.

И пусть сырая метель

Мелко вьет канитель

И пеньковую пряжу плетет в кружева.

Отпевайте немых! А я уж сам отпою.

А ты меня не щади — срежь ударом копья.

Но гляди- на груди повело полынью.

Расцарапав края, бьется в ране ладья.

И запел алый ключ. Закипел, забурлил.

Завертело ладью на веселом ручье.

А я еще посолил. Рюмкой водки долил.

Размешал и поплыл в преисподним белье.

Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.

Покрути языком- оторвут с головой.

У последней заставы блеснут огоньки,

И дорогу штыком преградит часовой.

— Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.

Если хочешь — стихами грехи замолю,

Но объясни — я люблю оттого, что болит,

Или это болит оттого, что люблю?

Ни узды, ни седла. Всех в расход. Все дотла.

Но кое-как запрягла. И вон — пошла на рысях!

Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.

Одинокая баба всегда на сносях.

И наша правда проста,

Но ей не хватит креста

Из соломенной веры в «Спаси-сохрани».

Ведь святых на Руси — только знай выноси!

В этом высшая мера. Скоси-схорони.

Так что ты, брат, давай! Ты пропускай, не дури!

Да постой-ка, сдается и ты мне знаком…

Часовой всех времен улыбнется: — Смотри! —

И подымет мне веки горячим штыком.

Так зашивай мой мешок,

Да наливай посошок!

На строку — по глотку, а на слова — и все два.

И пусть сырая метель все кроит белый шелк,

Мелко вьет канитель да плетет кружева.»

Вот и всё, брат. Ты сам выбрал.

— Господи… Азад, прости меня, дуру. — Алиса дотронулась до моей руки. — Не надо. Не пой. Тебе же больно. Ты же поешь как кровью харкаешь. Зачем?

Я пожал плечами.

— Кто-то же должен?

— Но почему именно ты?

Кто-нибудь знает ответ на простой вопрос? Я нет. Да и не надо…

Потом мы просто сидели, пили чай и разговаривали о каких-то пустяках.

Потом опять был звук горна. Пора на ужин.

— Лиска.

— Что?

— В порядок себя приведи и галстук повяжи как надо.

— Вот еще. Ты…

— С Ульяны пример бери.

Алиса недоуменно заморгала глазами, только сейчас заметила что-ли?

— Уля, ты это чего? Снег же пойдет или землетрясение…

Мику хихикнула.

— Алиска, ну побудь ты хоть немного примерной пионеркой, раз тебя просят.

— Ну, если только один раз.

— Молодец. И Уля… Давай без ружья, ладно?

— Испугался? Смотри мне.

Она потащила меня к двери.

— Пойдемте. Печеньки хорошо, а ужин лучше. Уля кушать хочет.

Алиса с Мику засмеялись.

У столовой мы опять наткнулись на Ольгу. Мельком взглянув на нас, она уже было открыла рот, но…

— Девочки, вы… Вы не заболели случайно?

Ульянка гордо вышла вперед.

— Мы теперь хорошие. Вот.

Вожатая сглотнула и посмотрела на меня.

— Товарищ Азад, это вы на них повлияли?

Я изобразил смущение:

— Ну…

Она улыбнулась.

— Ну хоть что-то хорошее за сегодня. Давайте, проходите быстрее.

За стол мы сели вместе с незнакомой темноволосой девочкой в очках.

— Приятного аппетита.

Она только ойкнула:

— А вы тот самый гость?

— Да, меня Азад зовут. Извини, если напугал.

Алиса заулыбалась.

— Нет, что вы. А меня Женя. Я здесь библиотекой заведую.

— Библиотека? Мне как раз одна книга нужна. После ужина уделишь мне немного времени?

— Дядька, что за книга?

— Уля.

— Чего?

— Ничего, кушай.

Поев и выйдя на крыльцо, я подошёл к Жене.

— Ну что?

Она замялась, потом сказала:

— Пойдемте.

Идя по дорожке, она с интересом глядела на меня.

— Имя у вас необычное, извините.

— Какое есть.

— А вы издалека, наверное, приехали?

— Угадала. Ближний Восток.

Она смущенно замолчала, потом виновато добавила.

— Вы ещё раз извините. Вам, наверное, такие вопросы задавать нельзя?

— Нет, такие можно.

Стеллажи, книги. Библиотека и библиотека. Что, хотел увидеть Ленинку?

— Простите, а что за книгу вы хотели?

— Ленин «Государство и революция».

— Ой, а зачем? — Удивленно спросила Женя и осеклась.

— Понимаю. Сейчас, я посмотрю в брошюрах.

— Тебе помочь?

— Вот эту полку подвиньте, пожалуйста, если не трудно.

Да не проблема, конечно.

— Вот, возьмите, пожалуйста. Я записывать не буду, только потом верните. Хорошо?

— Конечно, спасибо большое.

Придя в домик, я сел за стол и свернул самокрутку. За пепельницу тарелка сойдет. Открыл брошюру…

Ты чо? Сюда Ленина читать пришел?

Нет, конечно. Но… Ай, брат, отстань. Помню я, помню. И что здесь будет тоже.

Я затянулся и выпустил клуб дыма. Один хрен, уже уйти не получится.

Неожиданно в дверь осторожно постучались.

— Кто там, открыто.

Угадайте с трех раз, кого я увидел.

— Дядька, можно я у тебя посижу?

— Уля, конечно, можно.

Забравшись с ногами на кровать, Ульянка честно пыталась хоть немного побыть примерным ребенком. Получилось у неё плохо. Кончилось это тем, что она слезла с кровати, натянула сандалии и, подойдя к столу, подергала меня за руку.

— Кончай дымить, пойдем погуляем.

-Уля, а спать?

— Не хочу, пойдем.

— Ну хорошо, только рубашку надену.

Вообще, тебя же на свидание пригласили. Ну тупой…

Выйдя из домика, я остановился.

— Ну и куда гулять будем? Туда?

Я показал в сторону леса.

— Дядька, ты что? Там страшно, и я темноты боюсь.

— А что там страшного, в лесу-то? Волки что-ли?

— Какие волки? — Ульянка вздрогнула. — Там этот… старый лагерь. Там, говорят, привидения водятся. Представляешь?

— Честно? Нет.

Я улыбнулся.

— Чего… — Ульянка обиженно засопела. — Тебе хорошо, ты взрослый и здоровый какой. А я — маленькая девочка.

— Уговорила. Я тоже боятся буду.

Теперь заулыбалась Ульянка.

— Не надо. Пойдем лучше на речку. А в лес завтра сходим. Я там тебе покажу что-то. Дом, вот.

— Чей дом, Уля?

— Мой. Я его сама сделала и бываю там. Я в нем… А ты некому не скажешь?

— Нет. Честное слово.

Ульянка немного помолчала.

— Я там плачу. Я тебе потом скажу.

Я только вздохнул. Место, где можно поплакать маленькой девочке. Дом. Твою мать да перемать.

Она тем временем взяла меня за руку.

— Пойдем на речку.

— Ну, пойдем. Показывай дорогу.

Мы шли мимо мигающих фонарей, мимо домиков, в которых гасли окошки.

— Уля, а можно спросить?

— Про что?

— Да про старый лагерь. Откуда там привидения-то?

— Ой, дядька, не знаю. Только Ольга Дмитриевна запрещает. Даже днём. Вот. А кто-то бегает. Не буду говорить кто. Я не ябеда.

— Ну и ладно. А зачем туда бегать-то?

Ульяна недоуменно посмотрела на меня.

— Не знаю. Детали какие-то для своих роботов ищут. Делать им больше нечего.

Ну, будем считать, что это не мои проблемы. Привидений ни разу не встречал, а что пионеры где-то бегают… Я не мент и не вожатый.

Тем временем неожиданно пахнуло сыростью, я увидел лунные блики на воде. Услышал, как где-то бултыхнулась рыба.

— Пришли что-ли?

— Ага. Смотри как красиво.

И правда ведь красиво.

— Уля, а что за здание?

— Там лодки.

— Понятно. А там? Я показал на темное пятно на воде.

— Остров. Там тоже красиво.

— А привидений там нет?

Ульянка замахала руками.

— Конечно нет. Там земляника.

Я притормозил.

— Чего встал?

— Земляника — это хорошо.

Ульяна засмеялась.

— Конечно. Только лодку…

— Уля, не волнуйся. Сплаваем. Днем, конечно.

— Ура!

Она потащила меня куда-то наверх. Мы выбрались на пригорок.

— Садись, звезды смотреть будем.

— Подожди, я тебе рубашку постелю, а то юбку промочишь по росе.

— Дядька, смотри как здорово! Звезды. Тебе нравится?

— А тебе?

— Очень.

— Ну, значит и мне нравится.

— Тогда давай смотреть.

Она прижалась ко мне.

— Ты что, замёрзла?

Вот ведь растяпа, куртку забыл.

— Просто ты домашний.

Ульянка вздохнула.

Ладно, пусть буду домашний. Черт, я даже расслабился немного. Звезды, река, теплый ветерок…

Я представил, как мы завтра возьмем лодку и сплаваем за земляникой. И как принесем ее в клуб… И никакой тебе войны.

А то что ты видел?

Мало ли что я видел. Если всё вспоминать.

Меня отвлекла Ульяна.

— Дядька.

— Чего?

— А звезды, они какие?

— Уля, ты не знаешь?

Она удивилась.

— Нет, мы это еще в школе не проходили.

— Ну, тогда, звезды это… Это души тех, кто ушел на небо.

— Как это?

— Ну, вот, они приглядывают за тобой. Чтобы тебе сны хорошие снились, чтобы ты не плакала.

— Я не буду плакать, потому что ты…

Неожиданно она обмякла и уткнулась мне в бок.

— Уля, ты чего?!

— Уля спать хочет. — Сонным голосом пробормотала она и… Захрапела.

Похоже, что у неё батарейка наконец разрядилась. И что?

Как что, неси ребенка до дому, тупень.

Я аккуратно завернул Ульянку в рубашку и взял на руки. Пошли спать, однако.

Я шел, стараясь ступать осторожней. Ульянка, обняв меня за шею, мирно сопела в ухо. Неожиданно она всхлипнула и, не открывая глаз, пробормотала.

— Ты хороший. Папа, я тебя люблю.

Я сглотнул комок и… Вот только еще колыбельные никому не пел. А просто некому было. Теперь есть. Всё, не обсуждается.

— «Как по синей по степи

Да из звездного ковша

Да на лоб тебе да…

Спи,

Синь подушками глуша.

Дыши да не дунь,

Гляди да не глянь.

Волынь-криволунь,

Хвалынь-колывань.

Как по льстивой по трости

Росным бисером плеща

Заработают персты…

Шаг — подушками глуша

Лежи — да не двинь,

Дрожи — да не грянь.

Волынь-перелынь,

Хвалынь-завирань.

Как из моря из Каспийского — синего плаща,

Стрела свистнула да…

Спи,

Смерть подушками глуша.

Лови — да не тронь,

Тони — да не кань.

Волынь-перезвонь,

Хвалынь-целовань…»

Вскоре на меня пахнуло запахом жилья и столовой. Почти пришли. Вот и пиратский флаг. На крыльце сидит Алиса и, похоже, дремлет.

— Эй, мы пришли!

Она встрепенулась.

— И где вы были? Я уже волноваться начала.

— Да на речке. Звезды смотрели. А…

Алиса махнула рукой.

— Да она мне все уши прожужжала про гуляние. Просто долго вы что-то. Я уж подумала, ты заблудился.

— А чего блуждать-то? Не тайга чай.

— Тайга какая-то. В кровать её неси.

— Как-то неожиданно она…

Алиса негромко засмеялась.

— С ней это бывает. Она один раз умудрилась на уроке физкультуры заснуть. Ой что было…

Зайдя в комнату, я положил Ульянку в кровать и сел рядом.

— Чего лыбишься-то? Лучше помоги.

— Чего помоги?

— Тупишь что-ли? Юбку помоги снять. Помнется за ночь, Ольга ругаться будет. А оно нам надо?

Вдвоем мы привели Ульянку в надлежащий вид спящей хорошей девочки.

— Слушай, ты…

Алиса только махнула рукой. Потом поманила меня на улицу.

— Пошли, пусть спит.

Сев на крыльцо, Алиса вздохнула.

— Я ей как сестра. Тяжело ей.

— Что случилось?

Алиса снова вздохнула.

— С отцом у нее плохо. Брат в армии, а мать не управится. Вот мне и пришлось.

— А отец что, пьет?

— Если бы… Не любит он ее. Она… Как это у вас, у взрослых… Нежелательный ребенок.

Сука. Видишь, как оно? Нежелательный, да? Ульянка, Улечка…

— Она меня папой во сне называла.

У Алисы по губам скользнула горькая улыбка.

— Папа. Значит, теперь им и будешь. Попробуй только откажись.

— Не, ну просто… Отцом я еще не был.

Алиса удивленно помотала головой.

— У тебя что, семьи нет?

— С моей-то работой.

— Какой ещё работой?

Я показал на пустую глазницу.

Алиса махнула рукой.

— Не оправдывайся. И вообще… Давай спать.

— Ладно, я пошел. Спокойной ночи.

Я уже повернулся, когда услышал сзади негромкий алисин голос:

— Спасибо тебе. За Ульяну.

Подойдя к своему домику, я устало опустился на крыльцо. Стар я уже для подобного. И что дальше? Ну как что. Теперь это мой мир, а что я делаю в своём мире? Живу. Как получается. Как Бог даст…

Иди-ка спать, брат, завтра будет другой день. Разберемся.

Зайдя в комнату, я прикрыл окно, разделся, лег и… Спокойной ночи.