Бог знает лучше (гет)

«Думал птицей

Лететь над водой,

В зов проститься,

Молиться о той,

Что сберегла крыла…»

(Д. Ревякин. «Сберегла»).

Утром я внезапно услышал хриплое карканье и хлопанье крыльев. Посмотрел на открытое окно… На подоконнике гордо сидел огромный ворон и с интересом смотрел на меня.

— Брысь. — сказал я ему.

В ответ он покачал головой и направился в мою сторону. Пришлось кинуть в него подушкой. Подействовало. Каркнув на прощание, он развернулся и исчез в предрассветной дымке. Приснится же такое.

Потом я окончательно проснулся. Подушка лежала на столе. А я подойдя к окну обнаружил там большое черное перо. Сон, да? Я положил подушку на место, поднял с пола упавший стакан. Сел на стул. А вот нарочно не испугаюсь. Чо я, блин, воронов не видел… Давай, брат, день уже начинается, дела всякие ждут.

Начинались дела как обычно. Зарядка, линейка, столовая…

Кстати. Если мимо со скоростью гоночного болида промчится Ульянка, успев показать вам язык, то это к чему? Кто в курсе?

После завтрака я вернулся домой и стал думать, чем заняться. На пляж сходить или до деревни прогуляться, или как обычно в клуб?

Тут в дверь внезапно постучали.

— Уля входи.

Однако вместо Ульяны на пороге стояла Алиса. Растерянная и смущённая. Что это с ней интересно.

— Я это… Майку твою постирала. Высохнет, занесу.

— Ну вот зачем?

В ответ она опустила голову.

— Не в этом дело. Азад, мне в лес надо. Очень…

— Ничего лучше ты придумать не могла? На хрена тебе в лес?

Она по-детски поковыряла носком в полу.

— Не знаю. Надо.

Нет ну сказать я, конечно, мог, но материться при девочке даже если она Алиса мне совесть не позволила. Вместо этого я показал ей на стул.

— Садись, рассказывай. Что случилось?

— Понимаешь, я ночью голос слышала. Он меня звал на моё место. Говорил, что… Я не поняла толком, мол что-то меня там ждет.

Она схватилась за голову.

— Ой… Он опять говорит.

— Успокойся, пожалуйста. — я налил в стакан воды. — Вот выпей.

Сделав несколько глотков, Алиса всхлипнула

— Я с ума схожу, да? Азад, я ебанулась.

— Даже не надейся. А теперь внятно и логично. Что за твое место?

— Ну… Я его в прошлом году нашла. Там еще большой камень стоит, словно вкопал его кто — то. Я там играла или просто сидела… Там мне спокойно было, понимаешь?

Ну вот и занятие нашлось, а ты переживал.

Алиса положила ладонь на мою руку.

— Азад, миленький… Отведи меня туда, пожалуйста. Я одна боюсь.

И она заревела.

Ну что? Сидеть и смотреть спокойно на плачущую Алиску… Придется идти. Куда деваться.

— Пойдем посмотрим кто тебя и зачем зовет.

…Похоже это уже надолго. Забор, отодвинутые доски и тропинка в лес.

Только вот сам лес уже становился другим. Засыхающие деревья, колючки, паутина и снова тот же запах. Я обернулся к Алисе.

— Слушай, если что, то беги в лагерь и не оборачивайся. Ясно?

— А ты?

— Я что-то непонятно сказал?

— Нет. — ответила она и подобрала с земли палку.

Ну вот что с ней делать? Ладно, куда хоть идти-то?

— Вон туда. — Алиса показала палкой на просвет между деревьями. Мы продрались через кусты.

— Вашу мать, я же новую юбку одела!

И оказались на поляне. Зеленая трава, сосны, журчание ручья, пение птиц и небольшой прудик…

Это настолько отличалось от умирающего леса, что я просто остановился в недоумении. Алиса толкнула меня в спину.

— Кончать спать, вон камень, видишь?

Действительно огромный валун, вросший в землю. Не мхов, не лишайника как-будто кто-то очистил его поверхность. Лиска подошла к нему поближе и тут же, ойкнув, отскочила назад.

— Азад! На нем знаки. Посмотри.

На камне вспыхнули какие-то письмена, напоминающие руны. Я протянул руку.

Черт, словно слабый электрический разряд. Похоже на предупреждение.

— Ой, Азад… Он сказал, — Алиса помотала головой — чтобы я положила руки на него. Что это за хрень еще?

— Сейчас объясню.

Выслушав мой рассказ про Силу, магию и прочее, Алиса почесала затылок.

— Ну не хуя себе телега… Долго придумывал? — она покосилась на валун. — Но, с другой стороны, я это вижу и голос…

Неожиданно в ее глазах появился страх.

— Подожди, ты про холм сказал, где вы с Мику были. Что ты с ней там сделал?

— Ничего. Она сама это почувствовала. Сама привела меня туда и то что там было вошло в нее. Вот и все.

— Ага и сейчас она уже типа не человек, а хз… Да? И я такая же буду?

— Нет. Она человек, и ты останешься человеком. Просто пойми, я сам не хотел и не хочу этого. Не для нее, не для тебя. Это даже для взрослых тяжело.

— Что тяжело? Что будет, если я положу руки на камень?

Я лишь вздохнул.

— Боль, страх, одиночество на грани безумия… Это плата.

— Понятно… То-то Микуся не в себе была, когда вы вернулись.

Подожди, — она, прищурясь, внимательно посмотрела на меня. — а откуда ты это знаешь?

— Я прошел через это. Думаешь почему я могу ходить между мирами и… много еще чего. Того что тебе лучше не знать.

Алиса в растерянности села на траву. Ну да, была одна реальность, а стала другая.

— Почему это вообще происходит? Не врубаюсь.

Я присел рядом.

— Ты пойми, с вашем миром что-то не то. Обычно Силы никак себя проявляют, а тут… И лес еще этот. Словно что-то нарушилось. Или… Кто-то формирует новый мир, разрушая ваш.

— Ты меня слушаешь?

Она встала. Выдохнула.

— Не отвлекай меня. Ладно, значит надо руки на этот камень, да? Хорошо, хоть в голове тихо будет, наверно.

Камень?

Я внезапно почувствовал, как крест на груди стал теплым и засветился белым.

— Подожди. Это не камень, это Алтарь.

— Какой алтарь, ты о чем?

— Это не просто поляна. Это Святилище.

— Ты о чем, я не понимаю…

— Святилище Бога.

— Кого-кого?

— Ты помнишь кто смотрел на нас? Его.

Алиса вздрогнула и остановилась.

— Т-ты… Ты с-серьезно? Ой… Что-то мне ссыкотно. Ты же рядом будешь?

— Рядом.

— Тогда ладно. Попробую.

Она подошла к алтарю, я встал около нее. Положила руки. Сначала ничего, потом…

— АЗАД, БОЛЬНО!

Я подхватил ее. Хрен знает каким зрением, увидел, как Алису уносит в Свет, за предел.

— Держись, не уходи!

Сука да делай же что-нибудь. Она же уйдет. Лиска, тебе рано за Кромку.

РАНО!

Я зарычал, чувствуя как рот заполняется кровью. Знакомая черно-красная пелена. Не отдам! В последнем усилии я выдернул ее обратно…

Потом я почувствовал, как кто-то как будто брызгает на меня водой.

Кто, что? Оказалось, что я лежу на траве. Алиса сидела рядом и плакала навзрыд. Заметив, что я очнулся, она наклонилась ко мне.

— Ты живой? Скажи, что-нибудь.

— Сама-то как?

— Не знаю, вроде нормально? А что это было? Меня словно тащило куда-то…

Я сел, потер виски.

Понимаешь, что ты сделал?

— Тебя за Край уносило. Туда, где живым нет места. Стала бы кромешнецей.

— Я чуть не померла получается?

Я усмехнулся.

— А ты как хотела? Получит Силу, да еще в таком месте, это не два пальца обоссать.

Она только всхлипнула.

— У тебя кровь из рта и из носа…

— Да ладно…

Алиса достала платок. — Сейчас оботру, подожди. Слушай, как ты меня смог вытащить?

— На самом деле это можно… Я… — сказал А, говори Б.

— Я… Тебе себя отдал, чтобы удержать. Часть жизни, наверное. Получилось, да?

Она ткнула меня кулаком в грудь.

— Ты что сделал? Из-за меня?

— Лиска, но ведь я же люблю тебя.

Она вздохнула. И обернувшись, внезапно закричала

— Смотри, что это!

На алтаре горел огонь. Я встал, шатаясь, подошел к нему. Нечто подобное, да…

— Это наш огонь. В нем ты и я. Подойди, не бойся.

Я провел рукой сквозь пламя. Ощущение как от теплого ветерка. Алиса встала рядом.

— Как это сделал?

— Там же часть меня. Попробуй ты.

Она повторила за мной, улыбнулась.

— Тепло. — потом недоуменно посмотрела на меня.

— А что хоть за Сила во мне? Я вообще, чего обрела-то особенного? Я ничего такого не чувствую. Ерунда какая-то…

Сейчас, подожди… Я положил ей ладонь на лоб.

Ала…

Магия Слова и магия Ветра. Дар Предвидения и Пророчества.

Тяжелая ноша для шестнадцатилетней девочки.

Выдох…

— Тебя будут слушать и слышать все. Одни проклянут тебя, другие назовут святой. За твоими песнями люди пойдут даже на смерть. Тебе дано видеть грядущее и помнить прошлое.

«И дана тебе будет власть над градом идти

И дано тебе будет белый камень найти

Над запретной зоной пролететь,

Сквозь колючую проволоку пройти.

И дана тебе будет скорбь на все времена

За отпавших, упавших и без вести павших,

За ненужную смерть добровольно принявших

И дана тебе будет скорбь на все времена.»

Алиса отшатнулась в ужасе. — Ты что… Я же обычная девчонка, пацанка. Я даже говорить правильно не умею, а ты такое… Я не хочу, я не смогу… Верните меня обратно, суки!!!

Сможешь, ты сильная. А я помогу.

— Азад, не бросай меня, я одна ведь облажаюсь, сам знаешь. Наворочу тут…

— Я с тобой буду.

— Тогда… Я попробую.

Она подошла к огню, протянула руки и внезапно закричала, заваливаясь назад

— НЕТ!

Я едва успел подхватить ее.

— Ты что!

Она выпрямилась. Повернулась ко мне. Это была уже не Алиса.

Словно Сила которая была в ней посмотрела на меня ее глазами.

— Я ВИДЕЛА, Я ЗНАЮ… ЗНАЮ КТО ТЫ, ОТКУДА И ЗАЧЕМ ПРИШЕЛ. СМЕРТЬ ТВОЮ ВИДЕЛА.

Слова падали как камни.

— И БЫЛО СКАЗАНО В НАЧАЛЕ ВРЕМЕН. СОЛНЦЕ И ЗВЕЗДЫ ПОГАСНУТ И ДЕНЬ СТАНЕТ ЧЕРНЕЕ НОЧИ. И ТЬМА ПРИДЕТ НА ЗЕМЛЮ. И ИЗ БЕЗДНЫ ВСТАНЕТ ЗВЕРЬ, ТОТ ЧЬЕ ИСТИННОЕ ИМЯ ПОД ЗАПРЕТОМ, ЧТОБЫ УНИЧТОЖИТЬ ЭТОТ МИР. И ТОГДА ПРИДЕТ БЕЗЫМЯННЫЙ ВОИН, КОТОРЫЙ УБЬЕТ ЗВЕРЯ И ПРИНЕСЕТ СВЕТ. НО САМ ОН ПОГИБНЕТ.

Побледнев, она упала на колени, закрывая лицо ладонями.

— НЕТ! ЭТО НЕПРАВДА! НЕ ВЕРЬ!

— СТАРШАЯ, НЕ МОЛЧИ! СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ!

— ПРОРОЧЕСТВО ИСПОЛНИТСЯ…

Я подошел к алтарю. Алиса встала рядом. Что ж теперь ты знаешь зачем ты пришел в этот мир. В чем твое предназначение.

«Ледяной водой разбуди меня —

Время уходить,

Зреет урожай.

Батя, дай совет, опоясай в путь,

Мать, не провожай…»

Она обняла меня.

— Я не отдам тебя! Никому!

«На семи ветрах кто тебе помог?

Может кто помог?

На семи холмах кто тебя согрел?

Кто тебя любил, не до любил?

Вместе мы с тобой, родная —

Плуг да борона

Из конца в конец без края

Крохи собираем.»

— Прости…

«Рядом ты была, берегла крыла,

Было невдомек

Я не доглядел.

Косы расплела,

По воду ушла.

Стынет поцелуй.»

— НЕТ!

Она плачет?

— Не надо, любимая. Мы всегда будем вместе.

«У семи ключей кто тебя учил,

Кто чего сказал?

У семи дорог кто тебя женил,

С кем тебя венчал?

Вместе мы с тобой, родная —

Пепел да зола

Из конца в конец без края

Носимся молвою.»

Два языка пламени, две души. Одно целое…

— Не бросай меня.

— Никогда.

«Вместе мы с тобой, родная

Вместе помирать.

Кто поставит крест на могилы нам?

Инок да шаман.»

Время остановилось… Сквозь нас мерцали звезды, бесконечный полет, можете называть это невесомостью, сквозь нереальность.

Никто из людей не был там где были мы. И не будет.

«Лаяли собаки во дворах, квакали лягушки во прудах.

Взгляды, удивленные вослед, а мы летели да все вдаль.

Из четырех голых стен да на вольный на простор.

Да на вольный на простор, подставляя лицо дождю…»

Мы снова стояли, обнявшись, на земле, около алтаря на котором горел огонь. Алиса помотала головой.

— Что это было? Мы были… где?

Она смотрела на меня с испугом.

— В вечности.

— Это где?

Я показал наверх.

— Ой, — она подвигала плечами — у меня что-то на спине, посмотри.

Я развернул ее. — Лиска, просто у тебя крылья растут.

— Это как? — она вдруг вздрогнула и показала на меня пальцем -У тебя самого крылья, белые. Твоя любовь дала их. И где-то далеко-далеко огромный пес с седой шерстью поднял голову в черное небо.

— Что же теперь, что мне делать?

— Гори в огне, Лиска. Живи да гори… За всех.

Она помолчала. — Слушай, давай, пошли обратно, а то нас потеряли уже поди.

Я кивнул и… Сука, не вовремя. Ноги стали ватными.

— Ты что?

— Идти не могу.

— Ну да… Ты же, подожди, сейчас. Алиса подхватила меня.

— Ну-ка давай потихоньку.

— Да я…

Она лишь цыкнула на меня. — Да ты, бля… Пошли, что я пьяных мужиков не таскала. Продравшись через кусты, мы выбрались на тропинку.

До забора было уже недалеко, когда из зарослей раздалось довольное урчание.

— Что это?

— Лиска, беги…

— Дырлыно, я не могу, ты же тяжелый.

— Одна беги…

— Ага, блядь, сейчас… Давай, миленький, поднатужься.

Урчание стало громче, кусты раздвинулись и из них высунулось нечто из ночного кошмара, похожее на крысу-переростка.

Размером с волка, желтая слюна с клыков и горящие уголья вместо глаз. Лиска только взвизгнула. Я оскалился и взялся за рукоятку ножа. Нечто, обиженно рявкнув, исчезло в кустах.

Я уже хотел было загордиться собой, но внезапно стукнулся лбом об забор. Алиса, застонав от напряжения, впихнула меня в дыру, влезла сама и обессиленная плюхнулась на траву.

— Блядь, это что вообще было, нахуй? Я чуть не обосралась.

Встав, она пощупала юбку.

— Сука, я же мокрая. Ебать, блядь… Не вздумай вякнуть кому. Ты понял?

— Да понял я.

— Смотри мне… А что за хуйня-то была?

— Порождение Тьмы. Понимаешь теперь почему в лесу опасно?

— Ну теперь да, понимаю. Сама видела. Подожди, надо же Ольге сказать.

— Она знает.

Алиса наморщила лоб. — Ну и за каким хером это сюда припёрлось? Тьма…

— Могу только догадываться. За кем-то из вас.

Она снова села. — Господи… Мы-то чего?

— Пока не знаю, а догадки строить пустое. Помоги встать.

Вдвоем мы кое-как поставили меня на ноги.

— Идти можешь?

— Не хватало еще чтобы ты меня по лагерю таскала. Лучше скажи, на каком языке ты меня обозвала?

— На цыганском. Я же ромна, по маме. Не сообразил?

Выбравшись на дорожку, мы чуть не столкнулись с каким-то мелким, радостно бежавшим по своим пионерским делам. Алиса едва успела перехватить его.

— Стоять. Обед был?

— Нет. Рано еще. А… — Скажешь кому о нас…

Пацан вернул челюсть на место.

— Алиса, да я никому не скажу…

— Тогда свободен.

Я посмотрел вслед убегающему пионеру. — Лиска, ты…

Она тяжело вздохнула. — Знаю, я сама себя боюсь — снова пощупала юбку. — Ну сука… Давай к себе да полежи хоть.

— А ты?

— А я переоденусь. Главное, чтобы Ульянки дома не было.

Проводив её взглядом, я поплелся по дорожке к себе домой. Но тут…

— Дядька, можно тебя?

Я повертел головой, вроде никого. Уже мерещится началось.

— Уля, ты где?

— Здесь я. — послышалось из кустов.

— Прячусь, вот.

— Зачем?

— Надо. Лезь ко мне, дело есть.

Надеюсь ей не в лес. Убедившись, что поблизости никого нет, я забрался в кусты.

Увидев меня, Ульянка ойкнула.

— Это чего с тобой?

— Да всё нормально. Чего хотела-то?

Она замялась. — Я это… Я тут… В общем, вот…

— А конкретней?

— Ну… Я из лагеря хочу убежать.

Я уже хотел было спросить ЗАЧЕМ? , но вовремя одумался.

— Ты это… поможешь?

Как там говорят? Не можешь остановить, возглавь. Как раз тот случай.

Я помолчал, потом выдал.

— Идея конечно хорошая. Но просто убегать скучно и неинтересно.

Что я несу???

Ульянка удивленно посмотрела на меня.

— А как тогда интересно, ну-ка рассказывай.

Давай, придумай, что-нибудь. Тут мне вспомнились слова Мику, сказанные ей когда мы спускались с холма. Почему нет?

— Уля, скажи честно… Ты рассвет когда-нибудь встречала?

— Это когда солнышко приходит? — она помотала головой. — Нет, а чего?

Уже легче.

— Того. Значит тогда, после отбоя приходишь ко мне. Берём лодку, плывём на остров и идём на холм, где мы были с Мику, помнишь?

— Это где ты с ней… ой. И что?

— Костер, печеная картошка…

Её глаза загорелись.

— ХОЧУ!

— Тихо ты, а то весь лагерь услышит. Значит договорились. И никому…

— Ой, честное пионерское!

— Хорошо. Я тогда пошел?

— В медпункт давай иди.

До медпункта я не дошел. До дома тоже. Когда красный туман перед глазами немного рассеялся, я обнаружил, что стою на пригорке около реки. Место где мы с Ульянкой смотрели звезды. Очень давно. Я сел…

Поднял голову вверх. За что мне это? Я ведь сюда пришел… Зачем?

Я уходил-то на войну, а попал куда?

Я вздохнул.

Был бы этот мир враждебным, чужим было бы легче.

Понятней.

«Версты в чистом поле зимой

Под ветрами гнулись

Ехали казаки домой,

А куда вернулись?

Ехали казаки домой,

А куда вернулись?

К полынье губами прильнув,

Пьет конек из Дону.

Ехали они на войну,

А вернулись к дому.

Ехали они на войну,

А вернулись к дому.

Войско полегло за село,

Выпал день ненастный.

Ой, да то не ворон крылом —

Дымом небо застит.

Ой, да то не ворон крылом —

Дымом небо застит.

Кто-то положил мне руку на плечо. Я повернул голову, Алиса. С другой стороны Мику. Сосредоточенная, губы дрожат.

Поздно сыновьям отдаёшь

Шашку боевую.

За одной бедою пойдешь,

А найдешь другую.

За одной бедою пойдешь —

Приведешь другую.

Версты в чистом поле зимой

Под ветрами гнулись.

Ехали казаки домой,

А куда вернулись?

Ехали казаки домой,

На войну вернулись.»

— Ты чего тут? Зачем? Уйдите вы…

— Ага, разбежались. — она шмыгнула носом. — Тебя одного сейчас оставлять нельзя. Ты же… В гроб краше кладут, да Микуся?

— Точно, сестренка.

Сестренка?

Мику улыбнулась. — Я обо всём знаю. И об алтаре, и… — она расправила отливающие алым крылья. — И о пророчестве тоже. Мы тебя не оставим, брат.

Брат?

— Это вторая мне сказала.

Мне вообще-то это было… неинтересно.

— Ох, — Алиса вздохнула. — видела я уже подобное. Водки ему надо выпить. Полегчает.

— Ой, а где мы ему водки возьмем? Это же в деревню бежать надо. А у нас и денег таких нету. А даже и были бы… Нам же её не продадут, мы же несовершеннолетние?

— Микуся, помолчи, пожалуйста,.

Алиса присев, погладила меня по плечу.

— Азад, миленький, пойдем домой. Мы тебя отведем.

ДОМОЙ?

Ну пойдемте, чего уж там…

В лагере Алиса свернула к столовой.

－Тебе поесть надо.

－А что обед был?

－Давно уже.

В столовой Мику посадила меня за стол, а Алиса сбегала на кухню за едой.

－Немного остыло, но нормально.

Есть, если честно не хотелось. Я поковырял вилкой в картофельном пюре.

－Это обязательно?

Алиса ткнула меня в бок.

－Ешь давай…

－Не выебывайся, нахуй.

Продолжила Мику и с улыбкой пояснила.

－Я много слов знаю. Лучше кушай.

Пришлось пообедать.

После добровольно-принудительного кормления мы вышли на улицу, где нас уже ждали.

－Азад, что случилось? Мне сказали, что ты заболел, то ли…

Ольга с, как ее… Виола вроде?

－Да нормально, просто последствие контузии. Лучше пойдем поговорим. Покалякаем о делах насущных.

－Микуся, он притворялся.

Та хотела было что-то сказать, но Алиса потянула её за руку.

－Микуся… Ольга Дмитриевна, нас уже нет.

Ольга повернулась к Виоле.

－И что с ними делать?

－Не знаю. Ольга, я тоже пойду наверное, у меня в медпункте еще дела…

－Ну хорошо. Что опять плохого случилось?

Я пожал плечами.

－Да всё нормально. Потом хлопнул себя по лбу. Черт, забыл совсем.

－Знаешь, подожди минутку, мне надо на кухне кое-что взять.

Кое-что это бумажный пакет с картошкой и соль. Вроде всё.

－И что это?

－Ну… Это имеет прямое отношение к разговору. Пойдем.

После моего пересказа разговора с Ульянкой Ольга, выйдя из ступора, с интересом посмотрела на меня.

— Слушай, ты реально контуженный? Ты хоть понимаешь, что…

— А ты хочешь что-бы она убежала? Ты ее лучше знаешь.

— Знаю. И очень хорошо. Если она надумала, то даже к кровати привязывать бесполезно. Ну… Ладно. Что вы там делать-то будете до рассвета?

Я почесал лоб.

— Ну не знаю. Костер, печеная картошка… Вон уже всё приготовил. А, ну и к завтраку вернемся.

Ольга заглянула в пакет.

— Предусмотрительный какой, а… Слушай, а мне можно с вами? Я тоже хочу. Ммм… печеная картошечка…

Она закатила глаза.

— Извини, никак.

Ольга только вздохнула. — Жаль.

Потом внезапно выдала. — Азад, у тебя ведь педагогический талант пропадает. Подумай об этом.

— Оля, не провоцируй меня. Я старый, больной и контуженный.

— Ой, ладно…

— А раз ладно, то я отдыхать пошел. Перед бессонной ночью… Кстати, у тебя фонарик есть? Она удивилась.

— Зачем тебе фонарик?

— Ночью же темно.

— Ну да точно.

Порывшись в шкафчике, она протянула мне фонарик.

— Держи, батарейки вроде недавно меняли. Работает.

Наконец-то я дошел до дому и буквально упал на кровать. Зажмурился и провалился в нереальность…

Не знаю сколько это продолжалось, но обратно меня вернуло ощущение, что рядом кто-то есть. Я приоткрыл глаз. Помереть спокойно не дадут.

На кровати сидела Ульянка и гладила мою руку.

— Больной совсем…

— Ты чего?

Она всхлипнула.

— Того. Ты же заболел. Не надо.

Я попытался сесть. Получилось со второй попытки. Огляделся…

На столе, банка с цветами и… дымящийся стакан с чаем?

— Уля это что?

— Это лечение, вот.

Она потрогала мой лоб.

— Горячий. Сейчас чай пить будешь, с малиной.

Действительно, рядом со стаканом чашка с вареньем.

— Уля, откуда это?

— Не скажу, наверное. Давай пей.

Пока я пересаживался на стул, она открыла шкафчик и по хозяйски заглянула в него.

— Это постирать надо, а тут чего…

— Не надо.

— НАДО. И вообще… Пей свой чай давай. И это… Солнышко уже не будем встречать?

— Почему? Ты что? Я что зря картошку в столовой выпрашивал? Вот я сейчас чаю с твоей малиной напьюсь и буду здоровым. Кстати, ты что варенье не будешь?

Она немного постояла, потом, вздохнув, подошла к столу и взгромоздилась на стул.

— Ну если ты настаиваешь…

— Уля…

Она засопела.

— Пользуешься моей слабостью, да?

— Ну извини, давай я его уберу подальше, чтобы не соблазнять.

— Чего?

Зачерпнув полную ложку варенья, она задумчиво посмотрела на нее.

— Оставлять жалко. Ладно уж, съем.

После того, как с вареньем и чаем было покончено, Ульянка слезла со стула и потянула меня за руку.

— Пойдем, погуляем немножко. Пусть проветрится, а то накурил тут.

— Согласен. Только сначала к умывальнику. Тебя от варенья отмыть надо. И признавайся, где его… взяла?

Она виновато улыбнулась.

— Его Ольга Дмитриевна дала. Она его сама варила, вот. А ты не сердишься, что я его съела? — Уля, на тебя же сердится невозможно даже теоретически. Пошли гулять. Говорят для здоровья полезно.

Кое-как отмыв Ульянку от варенья, мы шли по лагерю, шли-шли… и вышли к какому-то дому. — Уля, а это чего?

Она лишь пожала плечиками

— Не знаю. Склад наверное, а что?

Действительно, какая разница. Подойдя к стене я сел и откинул голову, чувствуя тепло нагревшихся за день досок. Ульянка присела рядом.

— Устал, да?

— Немного.

Что за ебанутый день. Проще два раза подряд на зачистку сходить, нахер.

— Ты чего? Не матерись, не надо. Фу…

Я что, это вслух сказал?

— Прости, доча, я больше не буду.

— Лучше облака смотри. Вон… Она ткнула пальчиком вверх.

Ну да…

— Время придет, ты меня там увидишь.

— Не надо там, я здесь хочу.

Я погладил ее по голове.

«Над землей бушуют травы,

Облака плывут, как павы.

А одно, вон то, что справа, —

Это я, это я, это я…

И мне не надо славы.

Ничего уже не надо

Мне и тем, плывущим рядом.

Нам бы жить — и вся награда.

Нам бы жить, нам бы жить, нам бы жить —

А мы плывем по небу.»

— Слушай, хочешь полетать? Вот правильно говорят про дурную голову.

— Ой, а как? Люди же летать не умеют.

— Просто.

Я встал, подхватил ее на руки.

— Я тебя покатаю. Только не пугайся.

Расправил крылья, теплый ветер ударил в лицо.

— ААААААА! Летим, ура! Папа мы летим же! Правда же летим! Ой…

— Не бойся, я держу тебя. Нравится?

— А ТО!

Обняв меня за шею, она радостно засмеялась.

Потом посмотрела вниз.

— Ой… Высоко.

— Не бойся.

— А почему у меня волосы мокрые?

— Мы облачко задели.

— Облачко, прости нас, мы нечаянно.

— Голова не кружится?

— НЕТ! ЗДОРОВО!

Я глянул вниз. Представляю что там творится. Ну что теперь, дочку покатать нельзя? Если каждый раз оглядываться да под ноги смотреть…

— Славяна, ты что тут на коленях-то стоишь?

Молится что-ли собралась или потеряла чего?

— Ольга Дмитриевна… Посмотрите сами.

Она показала наверх.

— Господи… Ольга зажала ладонями рот. — Господи… Он же.

Она опустилась рядом со Славей на колени.

Стоящая неподалеку кастелянша только перекрестилась.

— Олька, мы что это все видим? А кого видим-то, Олечка? КОГО ВИДИМ, СКАЖИ…

— Сама знаешь.

У молоденькой вожатой, смотревшей в небо, неожиданно задергались губы, она молча уткнулась в плечо стоявшего рядом парня.

— Лиска, ты ведь видишь?

— Вижу Микуся. Скоро уже.

— Я готова. Он же брат мой.

— Тогда… Две девичьи фигуры взмыли вверх.

— Мику!

— Лиска, глупая, ты вниз не гляди. Ты в свет смотри.

— Ладно, не учи.

-Девочки… Как же это?

А мы летели. И белый голубь сидел у меня на плече. А второй на плече моей дочери.

— Батюшка, батюшка! Люди такое в небе видят, говорят знамение.

— Что там, Степановна, никак самолета испугались?

Пожилой священник вышел из храма, взглянул наверх и схватился за сердце.

— Господи… Да как… Это же…

— Смотрите, девочка у него на руках, крылья белые, ружье…

— Михалыч, ты же разбираешься. — Сейчас в бинокль дай гляну. Ну точно и оружие. АК-47 называется. И сапоги солдатские…

— Ой лихо идет… Война будет, бабоньки, как в священных книгах все написано. Мне прабабка еще говорила. Страшней она будет той что была, самая последняя.

— Ты что Агафья… Спаси и сохрани.

— Смотрите, люди, трое их стало. Ангелов-то.

— К добру или худу такое чудо узреть.

— Дура ты Катька. Не понимаешь? То знамение. Бог нам Защитников своих послал, рази не видишь сама?

— Батюшка, что же теперь?

— Молиться будем. Михалыч… Ты хоть и участковый, власть…

Дородный мужик в милицейской форме неуклюже плюхнулся на колени.

— Сам, батюшка, всё вижу.

А мы летели. Все трое. И венки были у нас на головах. И дочь улыбалась. Ветер развевал наши волосы. И смерти не было. Не для кого.

В небе начало уже темнеть.

— Ну что дочка, возвращаемся? Девочки, чего людей-то пугать?

— Давайте. Ой, а Ольга Дмитриевна же ругаться будет. Пионерам по небу нельзя же летать.

Я лишь засмеялся. — Ну если только немножко.

— Ой… Вечно с тобой, вот. Ну и ладно, зато весело было. А ты как, больше уже не болеешь?

— Нет. Все хорошо…

Мы опустились на землю там же у склада. Нас уже ждали.

Ольга, подойдя к нам, неожиданно уткнулась мне в плечо.

— Азад… Ты… Вы…

Ее голос дрожал.

Алиса дотронулась до ее руки.

— Оля, ты что? Не плачь.

— Ольга Дмитриевна, не ругайте вы нас, пожалуйста.

— Мику у тебя волосы темнеют.

— Я знаю. Она встряхнула головой.

— Как-то непривычно собой становится.

— Старшая…

— Видно, неправильно пророчество-то. Не один он будет.

Трое, из Света, пришли.

— И чего теперь-то?

— Этого даже ОН не знает, младшая.

Когда мы вышли в центр лагеря Ульянка спряталась за мою спину.

Ну да… Когда на тебя пальцами показывают, кому понравится.

— Ой, Лиска, а давай улетим. Чего они ко мне пристают?

— Уля, терпи.

А когда еще в бок тыкают, типа, кто-ты… Сам виноват.

К девочкам-то особо не лезли и то хорошо.

Меня кто-то подергал за руку. Два пацаненка.

— Дядя, а покатай нас.

Ольга тщетно пыталась навести какое-то подобие порядка. — Отстаньте от них! Азад, девчонки… Мать вашу, не при детях будет сказано.

Вы хоть в столовую идите, что-ли… И где вожатые?

Перестаньте пялится, ничего не случилось, никто не летал. День жаркий, головы всем напекло.

ВСЕ, ВСЁ ПОНЯЛИ ИЛИ ПО ДРУГОМУ ОБЪЯСНИТЬ?

Как это не странно, но подействовало. По крайней мере, мы хоть действительно смогли дойти до столовой и типа поужинать.

После ужина, Мику убежала в клуб, как она выразилась баррикадироваться и обороняться, Алиса с Ульянкой короткими перебежками в свой домик… А я к себе. Уф…

Зато полетали. Все равно бы узнали.

Рано или поздно.

В дверь постучали.

— Кто там еще?

— Да я. Пустишь?

— Заходи, Оля. Садись.

Она прошла, осторожно присела на стул.

— Ну вы, ангелы…

— Ты что?

— Вас в лагере иначе как ангелами теперь никто не называет. Закурить дашь?

Я протянул ей пачку табака и бумагу.

— Сверни сама, я что-то не в форме. Как там?

— Да успокоились. Мику в клубе закрылась, Алиса с Ульяной у себя в домике.

Она выпустила клуб дыма и показала на меня пальцем.

— Вот теперь мне понятно. А я всё думала, что неправильного.

— Что понятно-то?

— Да в сопроводительных документах на тебя всё под грифом «Совершенно Секретно». Прикинь, даже имени нет. Написано лишь, что выполнял особые задания где-то на востоке, был ранен, после госпиталя…

Всё удивлялась, как тебя к нам занесло.

Я понимаю, там «Артек» какой-нибудь…

Герой. А мы-то, захолустье. Провинция. Думала еще, может «наверху» перепутали.

Ольга показала пальцем на потолок, помолчала…

— Только одного понять не могу… И это пугает.

Азад, кто ты?

Только не говори, что этому в каком-нибудь спецназе учат. И девочки… Ладно, Микуся два года назад приехала, особо не рассказывала.

Но Алиску с Ульянкой я же как себя знаю. Какого…

— Люди мы, Оля. Как и вы, только…

— Давай рассказывай…

Она вздохнула. — Своих детей у меня уже не будет. А девчонки мне как родные, понимаешь? Или это тоже секретно?

Я сделал вид, что улыбнулся.

— Нет, тебе можно. Просто вы те кто есть, а мы те кто будем.

Она отпрянула.

— Это как? Мутанты какие-нибудь?

— Да тихо ты, разбудишь всех. Какие ещё тебе мутанты? Фантастики начиталась?

— А как?

— Обыкновенно. Вы такие какие есть. По земле ходите, неба не видите, властью живете. А мы…

Свободные, вольные, крылатые. Azadi…

Она вздрогнула.

— И что дальше? Стоп. Мику, Алиса… А Ульянка?

Я снова сделал вид, что улыбнулся.

— Она еще маленькая, у нее крылья только растут.

— Господи… — Помнишь двух мальчишек что ко мне подходили?

— Пашку с Данькой? Из моей школы. Обычные мальчишки…

— Если бы… Я могу это чувствовать.

Ольга смотрела на меня с о смесью удивления и ужаса.

— ОНИ…

Я только вздохнул.

— Оля, пойми. У ваших детей крылья растут, они не смогут как вы жить.

ВСЁ.

Что с ними делать будете?

Убьете, в тюрьму посадите, в резервацию?

Она опустила голову.

— Прекрати, не надо. Думаешь я за них не боюсь?

Потом неожиданно улыбнулась…

— Как там, в небе вашем?

— Хорошо.

— Хотела бы я…

Она замялась.

— Полетаешь ещё.

Мы посидели, помолчали.

Она потушила сигарету.

— Правильно старики говорили, всё правильно.

— Ты о чем?

— Когда придет подобный тебе, мир изменится. К добру или к худу… И еще.

По ее губам скользнула ухмылка.

— Понимаешь, секретность в документах, не потому что… Особые задания… Просто не знают они о тебе ничего. И пусть не знают. Нежданчик…

Она вдруг схватилась за голову.

— Мать-перемать… Вас же в деревне видели… Ладно, там участковый власть, а он мужик нормальный. Председатель-то…

Ольга махнула рукой.

— Что сейчас делать-то будешь?

Я показал на пакет, лежащий на столе.

— Планы не поменялись.

— Ну да… Я и забыла. И это… Вы хоть как-то летайте поменьше.

— Постараемся.

— Тогда всё, спокойной ночи… Ну то есть, к завтраку вернитесь.

— Оля, ну куда мы денемся-то с подводной лодки?

Она повздыхала.

— Да куда угодно. Что я их не знаю? А мне потом объяснительные писать и протоколы подписывать.

— Конечно. Но это же потом будет.

— Да ну тебя на хрен, ангел, блин… Ладно, пойду я. Уже у двери она обернулась.

— Кстати, чуть не забыла. Я же вожатым сказала чтобы они вас не видели. Но могут и увидеть. И учти, патроны боевые.

Я только помотал головой, пытаясь сообразить и понять.

— Оля, какие еще нах патроны? Ты…

Она лишь пожала плечами. — Всё должно быть реально.

И… неожиданно показала мне язык.

— Понял? И зевнув продолжила. — Всё, я сейчас самоликвидируюсь до утра. А ты, сильно не увлекайся. Спокойной ночи. Это я себе.

После её ухода я ещё посидел, взявшись за голову. Господи, во что я ввязался? «Зарница» какая-то. Операция «Печеная картошка». Или лучше «Рассвет»? Ну Уля… Однако сиди, не сиди, а собираться надо. Пакет, фляжка, шемаг не забыть. И переобуться. Всё? Попрыгали… тьфу. На выход.

… Повязав на голову платок и прихватив пакет, я вышел на улицу и сел на крыльцо. Тихо, спокойно даже комары куда-то улетели. Сейчас вот Ульянка придет и к лодкам. А кстати что-то долго ее нет. Забыла что-ли или спит? И зачем я картошку только в столовой выпрашивал. Чо с ней делать-то теперь? Ладно подожду еще немножко… И еще немножко…

Тут я почувствовал как меня толкают в плечо.

— Лиска, а чего это он на улице спит?

— Не знаю. Пьяный может?

— Ой, а где он взял? У Виолы спирт украл? Ужас…

— Улька, ты же знаешь, что мужики всегда найдут. Может в деревню за самогонкой слетал. Хотя вроде не пахнет.

— Ой, Лиска, а потыкай его вон палочкой. Я что-то…

Пришлось проснуться.

— Не надо меня тыкать. Что за…

— ААААА!

— И орать не надо. Лагерь разбудишь. Лиска, ты чего тут? Спать надо.

Алиса ухмыльнулась.

— Ага… Без меня, да? Костер, картошка печеная… Обломись давай.

Я встал, потянулся.

— Уговорила. Пакет взяла, а гитару мне.

— А там что?

— Картофан, блин.

— Да поняла я.

— Уля, давай короткими перебежками.

Пробираясь мимо горящего фонаря я неожиданно увидел впереди две фигуры. Мужик вроде и женщина. Вот только этого и не хватало. Я толкнул девчонок в кусты. Алиса зашипела.

— Чего еще…

— Тихо и приткнулись. Вожатые.

Я присел, аккуратно положив гитару, стараясь оставаться в тени. Детство какое-то. Женщина обернулась и посмотрела в нашу сторону.

— Что там?

Послышался мужской голос.

— Да ничего, показалось. Пошли спать.

Подождав их ухода, я помахал рукой. Мол, можно выходить.

Идем дальше. У столовой я остановился. Типа контрольная точка. Я чо хуйнёй маюсь? Точно уже…

— Чего опять?

— Да забыл кое- что, из головы вылетело. Лиска, постой на стреме.

— Чего? Совсем охренел?

— Я сейчас.

Вот и окно незакрытое. Осторожно откинув противокомаринную сетку я залез вовнутрь и огляделся. Вон бак стоит. «Чай». Я постучал по металлу. Вроде не пустой. На фляжку хватит и даже ещё тёплый…

— Ты чего творишь?

— Чаю набрал, вот.

— Мы это, на Северный Полюс идём или куда?

— Уля, всё, больше остановок не будет.

До лодочной станции мы добрались без приключений, благо фонари горели. И никого больше не встретили. Ну никого кроме комаров разумеется.

— Лиска, шлепни меня, ай, больно же!

— Прекратите орать, это лишь комар.

— Да чтобы я еще раз…

— Сама ведь напросилась.

Хорошо хоть вожатые спать пошли.

Наконец пришли. Тихо и спокойно. Над одиноким фонарем витает какая-то мошкара, окно в сторожке не горит… Зато на причале мерцает огонек сигареты. Ну перед сном покурить это обязательно. Вот человек повернулся к нам и в воду полетел окурок. Потом дверь в сторожке хлопнула и… Спокойной ночи Петр, как там тебя по отчеству-то? Единственно. А чего это он улыбался глядя на нас? Неважно.

Подойдя к причалу я осмотрел лодки. Одна готовая. Веревка отвязана и уключины на месте. Садись да плыви. Спасибо, Петя, помог.

— Алиса, весла подай. Да вон же они, не видишь что-ли?

— НЕТ!

— Короче, блин, вещи в лодку, сами туда же и поплыли. А то до утра возиться будем.

— А ты чего разругался тут?

— Ну прости, Уля. И определитесь вы уж. Вам плыть надо или спать здесь?

В общем народ выбрал плыть. Зачем только спрашивал.

А тем временем ночь вступала в свои права. Вот в воздухе мелькнула пара летучих мышей, лодка беззвучно пересекла лунную дорожку. Белесый туман плыл над водой. Остров медленно приближался. Тень на воде становилась все гуще, темнее. Неожиданно появилось ощущение того, что мы над водой. Туман раздвинулся. Ночное небо стало ближе, звезды ярче. Ветерок стих, даже кожаны исчезли…

— Эй, вы там не спите?

— Греби давай. Не отвлекайся.

Неожиданно Ульянка ойкнула.

— Вон, смотрите чего!

Алиса лишь вздрогнула. Из глубины к нам поднималось нечто. Не меньше лодки, огромная округлая башка. То ли борода, то ли побуревшие водоросли. По бокам нечто похожее на плавники. Неподвижные глаза как тарелки. Выдох. Все как и должно быть. Время. Я остановился, сложил весла.

— Девочки, не бойтесь. Это…

Алиса лишь пожала плечами.

— Да знаем мы.

Лодку ощутимо качнуло.

Ульянка вопросительно посмотрела на меня. Я достал нож.

— Речной Конь, Батюшка Водяной, переведи нас через Черту. Помоги.

Проведя лезвием по ладони, я опустил руку к воде и сжал кулак. Закапала кровь.

— Вот плата. Прими.

Лодку снова качнуло. Когтистая лапа махнула в сторону острова. Жертва принята. Я моргнул и заметил лишь исчезающую в темной воде черную тень.

Через минуту днище лодки чиркнуло по гальке. Алиса подала мне платок.

— Перехвати.

Перевязав ладонь, я вылез, и привязал лодку к колышку на берегу.

— Не испугались?

— Хозяина? Нет.

… — Микуся, ты же в клубе хотела остаться?

— Ой, Лена тут… Они же на остров поплыли, Черту прошли…

Девочка с темными, почти синими волосами вздохнула.

— Сам их пропустил. Значит принял жертву. Хотела бы я с ними…

— Ты же знаешь. Нельзя тебе туда, рано еще.

Лена снова вздохнула.

— Знаю. Ты спать будешь?

— Нет посижу просто.

Мику присела на кровать потом опустилась на пол.

— Удобней, вот.

Лена села рядом.

— Можно я тоже?

— Давай.

Девочки устроились поудобней.

— Подождем…

… — А куда теперь-то?

Алиса было шагнула в ночной сумрак. Я остановил ее.

— Стоять… Фонарик взяла, включила, гитару забрала. Уля…

Я присел. — Залезай и картошку прихвати.

Ну вроде все, разобрались и пошли.

— А ты по темноте не наеб… да еще с ней на спине?

— Не волнуйся, я в тьме как днем вижу.

— Ух ты… Пап, ну ты даешь.

— А то. Короче, Лиска. Рядом иди и свети себе.

Ночной лес был полон шорохов и запахов. Я шел, поддерживая двумя руками Ульянку, рядом Алиса. Вроде это здесь. Втянув по звериному прохладный воздух я остановился. Вот и место где должны быть Врата. Неожиданно где-то в зарослях ухнуло. Потом в кустах зашумело, послышался шум крыльев. Нечто темное промелькнуло в небе. Алиса посмотрела наверх и только плюнула, чуть не попав мне на ботинок.

— Заибали пугать. Потом махнула рукой с фонариком.

— Пошли давай, а то Ульянка уже храпит.

Прямо в ухо послышалось полусонное.

— Лиска не матерись. А я не сплю почти вот. А это мы где теперь?

Действительно, где? Вон там же три березы росли когда мы с Мику здесь стояли и елей справа вроде не было. Запутывает кто или… Ночь, как помню, непростая пришла. И луна куда-то делась. Ну и чо ты как маленький, не понял что-ли?

— Чего встал? Заблудился что-ли?

Лиска удивлено взглянула на меня.

— Лес другой стал. Не разберу сразу.

Хмыкнув, она хлопнула меня по плечу.

— СЛЕДОПЫТ… Только сейчас заметил. Водят нас. Подожди я попробую…

Она выключила фонарик и присев, едва слышно зарычала… Потом встала и вздохнув, посветила вокруг.

— Пока не могу. Не получается. Чего делать-то? Придется…

Покачав головой, снова плюнула в траву.

— Ох, ты нас видишь, Лешачка? Помоги, сочтемся.

… Прикрыв глаза, Лена едва заметно улыбнулась.

— Сочтемся, Волчица. Сейчас помогу, выведу.

Она нахмурила брови.

— Что морочить их вздумали? При мне? Да еще в такую Ночь? Ну ладно, вот я вас, ужо…

— ОООООООО…

Затянула она внезапно на одной низкой ноте, отбивая странный ритм ладонями.

— УУУУУУУУУУ…

Она запрокинула голову, в белесом лунном свете блеснули белки ее глаз.

— ООООООО…

Если бы в комнате были взрослые, они сказали бы что девочка точно в трансе. И это надо немедленно прекратить. Но их ведь не было.

— ААААААААА…

Звуки постепенно стали складываться в слова на странном языке. Был он древнем как сама Сущность, как само Бытие. Только вот не для людей он был создан и не человеком. И не один смертный никогда не знал и не слышал его. И никогда не узнает, и не услышит.

Мику подхватила ритм. То ли молитва, то ли песнопения, то ли заклятия звучали в комнате.

… — Мы чего, потерялись?

Ульяна постучала меня по голове.

— Нельзя здесь теряться. Давай находиться будем.

Да сам знаю. Тихо. Успокойся, сосредоточься. Сосредоточишься тут, однако. Совсем рядом, как показалось, сверкнули чьи-то глаза. Что-то прокатилось в траве. Я оскалился. Брысь, сука, не до тебя. Странные, непривычные запахи лезли в ноздри, сбивая с толку.

Неожиданно Алиса показала фонариком на кусты.

— Вон смотри, туда надо. Видишь?

В кустах показался огромный зверь. Медведь. Низкий рык, зверь качнул головой, словно указывая дорогу и исчез в зарослях.

— За мишкой надо. — радостно закричала Ульянка. — Пошли!

Проломившись на прогалину мы остановились отдышаться. Лес постепенно начал приобретать привычные очертания. Появившаяся луна осветила знакомые деревья. Я выдохнул. Рядом на траве высветился круг света от фонарика, Ульянка уткнулась мне в платок.

— Вышли, вот.

Мы отошли подальше от леса. Я огляделся. Ничего чужого или странного. Прошли ведь. С чужой помощью, но прошли. Самое страшное впереди будет. А пока… Можно отдохнуть. Алиса подошла ко мне и задумчиво похлопала Ульянку по спине.

— И долго ты на отце висеть будешь? Ставь ее на место.

Я спустил Ульяну на траву. Она потянулась и по хозяйски осмотрелась.

— А чего это тут у вас?

— Уля, ты хоть знаешь где мы?

Она кивнула. Алиска захохотала, присев и уткнувшись головой в колени.

— Конечно знает. Посредине. Это ты у нас то ли контуженный, то ли о елку стукнутый. Беда с тобой. Ладно, Улька пошли хоть дров наберем для костра.

Та почесала в затылке потом ткнула пальчиком в темноту.

— А вон чего там лежит?

Действительно, в траве лежала куча хвороста. Словно приготовленная для нас.

— Побудьте тут, только не уходите никуда. Я сейчас.

Выйдя обратно на опушку, я огляделся и подобрал две коряги побольше. На всякий случай, для полной уверенности постучал по ним кулаком. Вроде точно коряги. Я чо, я ни чо… Мне костер надо. Вернувшись к девочкам, я быстро соорудил подобие нодьи. На ночь должно хватить. Достал было из кармана зажигалку… Ты чо совсем? Точно головой ударился. Присев, я провел ладонью над хворостом, чувствуя как кровь бьет в виски. Алиса одобрительно кивнула, мол догадался ведь что не просто огонь творю. Ульянка молча села у разгорающегося костра. Теперь только ждать, чо еще осталось.

… В дверь заколотили.

— Батюшка открой! Тут…

— Что случилось? Пожар где?

— Выйди да глянь сам. Чо за хрень посреди ночи.

Пожилой священник, зевая, выглянул из избы. У крыльца столпилась почти вся деревня.

— Вон смотри чего?

Несколько человек сразу показали в сторону реки.

— На Чертовом Холме огонь загорелся. Костер что-ли?

— Да кто там будет с огнем баловаться? В проклятом месте-то?

Священник зажмурился, постоял молча, потом вздохнул.

— То не просто костер. Не надо того людям видеть. А раз горит, значит Бог допустил, а остальное не нашего ума дело.

Вперед вышел участковый.

— Сергей Николаевич… Ты конечно это…

Он помялся.

— Чего делать-то?

Батюшка снова вздохнул и перекрестился.

— Спать идти. А больше ничего. Я же сказал, что не людское это дело. И видеть не надо того.

Мужик в милицейской рубашке почесал лоб и повернулся к толпе.

— Твою же Бога Душу и… Извини батюшка. Давайте спать. Ночь же на дворе. Всполошились блядь… Завтра вон и разбираться будем, засветло. Расходимся ебать-колотить…

Зевая, толкаясь и матерясь народ стал расходиться.

Священник неожиданно задержал милиционера.

— Михалыч, ты завтра гостей жди. И я ждать буду… А пока спать.

… В огне потрескивал хворост. По полю стлалась дымка, было тихо, только треск пламени. Если долго смотреть в огонь, узришь Будущее. Кто сказал не помню уже. Может и я… Пересыпается время в песочных часах. Скоро… Вы меня простите только.

«Говорил пел говорил ветер

Об одной свободе об одном рассвете

Об одной свободе об одной воле

Об одной воле вдаль идти по полю

Говорил пел говорил в листьях

Об одной любви из последних истин

Что из-под земли серебром по бронзе

Что из-под воды босиком по звездам

Говорил пел говорил ветер

О последней вспышке об одном рассвете

О последней вспышке о последней боли

О последней боли за которой воля»

Ульянка показала пальцем в ночную дымку.

— Там…

— Что?

Я вгляделся.

— Лошадки и шатер, и люди какие-то, костер. Чего это? Они нас почему не видят?.

Алиса даже не повернув головы, горько усмехнулась.

— Это не шатер. Кибитка таборная.

Она устало прикрыла глаза.

— Это знак. Не будет нам не места, не покоя на этой земле. Не в жизни, не после смерти. Вечные странники. То ли ветер, то ли цыгане…

Помолчала.

— Зато жить и умирать свободными будем.

Ульяна кивнула, пошмыгала.

— Ага.

Пламя костра неожиданно опадает вниз. Словно съеживается от боли и холода. Началось. Сам ведь хотел, сам сюда пришел. А теперь просто сиди и смотри.

…На меня внезапно пахнуло морозным воздухом. В лицо ударили хлопья снега… Потрескавшийся бетон, мешки какие-то, ящики… Крыша заброшенной многоэтажки. Бывает. Сквозь густо летящий снег еле проглядывают звезды. Четверо… Ты помнишь кто это? Знаешь. Сзади них темные бесформенные тени. Даже не разберешь чьи. Может и человеческие. Попробуй пойми в снежном мареве. Лучше смотри. Все равно ничего больше не сделаешь.

…Рука в черной перчатке толкнула в спину рыжую девушку в разорванном платье.

— Пошли. Полетаете, сучки.

Она повернула лицо в кровоподтеках, прижала к себе рыжеволосую девочку поменьше.

— Иди ты… В ответ странный лающий смех.

— Помочь?

БОЛЬНО?

Она шагнула вперед, ведя за руку младшую. Босые ноги не чувствуют холода, на заснеженном бетоне кровавые следы. Рядом девушка с неровно обрезанными поседевшими волосами и шрамами на лице в черном поддерживает за плечи голого по пояс черноволосого окровавленного парня… Поворачивается.

— Я найду вас и убью.

В ответ тот же смех.

— Смотрите, макака узкоглазая еще угрожает.

— Я. НАЙДУ. ВАС. КЛЯНУСЬ БОГОМ.

И замолкает издевательский смех. Страшно наверно стало… Да твой настоящий отец и твой дед были бы тобой довольны. Как он учил тебя? Путь самурая-путь смерти.

ПРОСТИ.

Бетон уходит из-под ног и звезды оказываются совсем рядом. Папа, а звезды они какие? Протяни руку и узнаешь. Возьмешь в ладошку, согреешься, даже желание сможешь загадать.

— Мику!!!

— Лиска, глупая, ты вниз не гляди. Ты в свет смотри.

— Ладно, не учи… КОСТЯ!!!

— ПАПА!!! Я ЖЕ ЛЕЧУ!!! Я ВЗАПРАВДУ ЛЕЧУ!!! ЗДО…

Глаза слезятся. Наверное от ледяного ветра. Звезды гаснут. И пламя снова поднимается вверх. И жалобный волчий вой в лесу. Как плач.

Осталась еще одна. Смотри…

Разлетаются искры от костра, медленно падают песчинки. Идет время. Рядом опрокинулась на траву Алиса. Глаза закрыты, на груди и животе расползаются кровавые пятна. Ульянка, скорчившись, упала рядом.

… — Микуся, ты что? Не надо!

— Как больно! Мама, больно же!

Лена прижала Мику к себе.

— Потерпи

Неожиданно она упала на пол и застонала.

— Помоги, огонь! Горю! Не надо!

Девочки с трудом доползли друг до друга. И замерли уткнувшись головами.

— Леночка прости меня. Я не хотела, я не знала что это настолько больно.

— Потерпи, Микуся, недолго осталось. Недолго…

Огонь костра взметнулся вверх, взревев в бессильной ярости. Но не ты решаешь. Ты лишь смотришь.

…К березе прикручена проволокой девушка с темными, почти синими волосами. Разорванная до пояса рубаха, округлившийся живот. По ногам течет кровь. Рядом… Не разберешь кто такие, пятеро, может больше. Сука, глаза опять слезятся. Дым от факела мешает разобрать.

— ОООООО…

— Слышь, она что, молится?

Тот кто с факелом подходит ближе.

— Может, ты дура, еще и за нас помолишься?

Девушка с трудом разлепляет разбитые губы.

— Помолюсь.

Прости им Господи ибо не ведают они что творят…

— Лешаки, мать их… Папаша ее скольких наших завалил пока со спины не зашли. Поджигай давай. В город к вечеру вернуться надо.

— А приказ… Живой ведь велено было взять. Доставить…

— Да плевать. Жги.

«Не к лицу нам покаяние,

Не пугает нас огонь.

Мы бессмертны, до свидания…»

Факел летит в кучу хвороста. Дерево, застонав, вспыхивает сразу, все целиком. От земли до кроны. Это последнее что лес может сделать для Хранительницы. Чтобы без мучений…

«Оказалось небо сирым потолком,

Повязалась нитка строгим узелком.

Кто-то плакал — только стены да кресты

Быстрой спичкой посредине темноты.

Без рубашки, вдаль, студеною рекой,

Из всех тяжких, — дремлет ангел-часовой;

Век, что ль, грязью — глупо, видно, сгоряча

Убежала непослушная душа.

Убежала, и погоня не нужна —

Всем отмерит леденелая вода,

Всех согреет леденелая вода,

Поцелует цепко гордые уста.

А над полем бледной тенью слепнет снег,

Сладко-сладко убаюкивает снег:

Спите-спите, тают хлопья по воде;

Спите-спите — все сбывается во сне.

Скрипнет-скрипнет ключ в неведомой двери.

Боль снаружи. Веселее там, внутри!

Страшной песней, небывалою весной,

Интересно не вернувшимся домой.

На открытке мятой — детское лицо.

Белый саван.

Белый — снегу все равно.

Доски — крылья…

Хватит — некуда летать.

Снилось — были, а приснилось — умирать.

Оказалось небо сирым потолком,

Повязалась нитка строгим узелком.

Кто-то плакал — только стены да кресты

Быстрой спичкой посредине темноты.»

… Алиса, застонав, приподнялась с травы и села, уткнувшись мне в плечо. Кровь с ее одежды исчезла.

— Сволочи…

— Прости меня.

— Тебя то за что? Не ты нас убил. Где Ульянка?

Повернувшись, я поднял Ульянку и обняв, погладил ее по голове.

— Улечка, солнышко… Я…

Она подняла голову. Заплаканные глаза.

— Папа… Почему? За что они… Мы плохие, да? Мы же ничего такого, мы же жить хотели. Жить… Любить…

Алиса лишь попыталась улыбнуться. Получилось плохо, больше было похоже на судорогу.

— За прогулки по трамвайным рельсам.

Я покрепче прижал ее к се6е.

— Доченька…

Она всхлипнула и…

— Папа, я прошу, я…

Неожиданно она отстранилась.

— Пообещай, пообещай мне… Что не убьешь их. Не надо, пожалуйста. Не мсти им, я же простила их, понимаешь? Простила же я им. Я ведь… Не надо.

Что ответите? Сможете? Нет, доча, никак не смогу я выполнить этого обещания. Никак. Я прикрыл глаз. Не смогу. По другому будет.

Надолго они запомнят мои поминки по вам, донечка, когда я вернусь.

Надолго. Навеки.

«… И войдут волки в города.

И спустятся с пылающих небес крылатые всадники.

И земля пропитается кровью по конскую сбрую…»

Ты уж не сердись.

Алиса, подняв голову, тяжело вздохнула и внезапно ощерилась, ее глаза в свете костра блеснули по волчьи, она рыкнула.

— А то… Погуляем уж. За все. Чтоб…

«Эх правда-матка,

Грязная тряпка,

Режь ее напополам…»

Я посмотрел наверх. Где-то над ночным небом словно звенела натянутая струна, отзвук волчьего воя… Как это будет… Когда придет Время… Черные одежды, расправленные крылья… Осененные огнем и несущие огонь. Как вы нас назовете? Кем мы будем для вас?

И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями.

И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее?

Я Ружа Русова, вернувшаяся из Мира Мертвых. Воин Слова, Надежда. Да пожнут они бурю.

Я Мария Русова, вернувшаяся из Мира Мертвых. Воин Огня, Вера. Да обрушится на них Гнев Господень и да содрогнутся они. И не будет им жалости.

Я Азад, вернувшийся из Мира Мертвых. Справедливость. Да воздастся каждому по слову и делу его. Полной мерой.

Я Костя Русов вернувшийся из Мира Мертвых. Воин Света, Правосудие. Да очистятся они железом и кровью и да будет смерть им милосердием.

Я Лена Сазонова, вернувшаяся из Мира Мертвых. Сострадание. Не услышу я их хоть и кричать они будут.

Я Уля Русова, вернувшаяся из Мира Мертвых. Любовь. Да свершится сказанное.

Ульянка уткнулась в меня, всхлипывая.

— Ну вы… Ты… И я тоже? Мама… Не надо, не хочу.

Я снова погладил Ульянку по голове.

— Улечка, все ведь по справедливости будет. Сама знаешь.

— Знаю, пап… Все равно жалко.

— Ничего, ничего маленькая… По другому не получится.

Не мы это начнем…

Алиса неожиданно задумчиво огляделась вокруг.

— А вот интересно. Это что только мы такие или как?

Я лишь пожал плечами.

— Мир везде меняется. Просто вы первые, наверно.

— Здорово же. — Ульянка радостно захлопала в ладоши. — А давайте тогда всех соберем и хоть этим ну… объясним, что мы же не хотим… Она помолчала.

— Воевать там или… Вот. Мы же не…

Лиска вздохнула.

— Не получится. Они ведь не поймут.

Как там, не получилось по хорошему, придется по… А может не придется. Люди ведь они. Наверно.

… — Лена, ты его слышала?

— Слышала.

— Суд, да и приговор? Или как? Война? Я же никогда не… Смогу?

— Знаешь сама. Людей убивать нельзя. Грех это. Зверя по необходимости… А они… Их можно.

Лена села у кровати, откинула голову.

— Да и… с ними. Ох, ведь и Костя. Его ведь тоже.

Мику, кое-как добравшись до нее, простонала.

— Зачем он, не надо, не хочу чтобы…

— Не ты ведь выбираешь.

Мику помолчала. Потом вдруг спросила.

— Лена, а кто? Ну это…

Она показала на ленин живот.

Та смущенно опустила голову.

— Микуся, ты как скажешь. Он…

— Крылатый?

Лена вздохнула.

— Нет. Он не успел. Поэтому вы его и не видели. Я… Я говорила ему чтобы он уходил когда… А он…

— А что с ним будет?

— Плохо, очень плохо.

— Его убили?

— Нет. Но лучше бы…

… Из истории болезни. » Петров Александр Николаевич. 22 года. Поступил после событий в Заказнике «Сосновский»… При поступлении зафиксирована травма головы в виде сквозного пулевого ранения… Диагноз ярко выраженная шизофрения с парафреническим бредом, отягощенным галлюцинаторными явлениями… На внешние раздражители не реагирует. Все время говорит о некой девушке по имени Елена, о своем ребенке которого якобы убили… При этом плачет… На спине, в районе лопаток имеются два глубоких шрама странной формы. Происхождение неизвестно. (Фотография прилагается.).

Примечание.

20. 02. 1985 года больной скончался. (Свидетельство о смерти прилагается.).

Похоронен в общей могиле на больничном кладбище.

История болезни сдана в архив…

— Я его там встречу. — Лена показала наверх. — Вместе с сыном.

Мы еще посидели молча. Вот и все, вот и… Что-то делать наверно надо. Девочки вопросительно посмотрели на меня. Я хотел было уже встать, но неожиданно тело пронзила острая боль, в голове зашумело. Я упал на траву. Больно… Почему? Заныло сердце. Что за… Где-то далеко раздался детские голоса. Вроде знакомые.

— Лиска, чего это с ним? Помоги, я же не удержу его…

— Тяжелый ведь. Я держу. Воды бы…

— У него кровь идет. Вот хоть платок возьми.

Я кое-как приоткрыл глаз и сквозь кровавую пелену смутно увидел…

ЧТО? ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?

…Мотолыгу с красным крестом на борту тряхнуло на повороте. Сидевший парень в «горке» с перевязанной ногой, упал на тело седовласого мужчины до пояса укрытое брезентом.

— Сука, Седой, братка не умирай, не смей!

Повернул искаженное болью лицо.

— Док, сделай же что-нибудь. Ты же можешь.

Мужик с белой марлевой повязкой на рукаве покачал головой.

— Витька, да успокойся ты. Мертвый он, рана в сердце…

Скрипнув зубами, парень кое-как дополз до водителя.

— Сармат, блядь, давай гони в город быстрее. В больницу. Там… Там врачи, а не этот лепила. ГОНИ НАХУЙ!

Водитель, не оборачиваясь, стряхнул с плеча руку.

— Ты чо совсем охерел? Шых-ка ма да бык! (буквально Заткнись (Осетинский.)

Нельзя быстрее, мины кругом. Да вы уберите его, а то ведь все не доедим.

Два мужика рванули парня назад.

— Держите крепче его. Я успокоительное вколю.

Врач держал шприц.

После укола парень еще было дернулся и обмяк рядом с мертвым.

— Он же нас всех вытащил…

Седовласому лежащему на узкой раскладном сиденье было уже все равно…

Помнишь? Нет, а кто это? Ты. Да нет, не может быть. А откуда у тебя татуировка на левом плече? «Донбасс-Новороссия». Откуда? Я ведь знал это. Или не я? Чью смерть я видел… Кого… Застонав, я попытался приоткрыть глаз. Солнце мешает. Какое, блядь, солнце? Ночь же. Хорошо ебануло тебя, но можно сказать повезло раз пока жив. Пока… Где это пока? Кто…?

…Осень, ранний вечер, провинциальный восточный город… Как он называется? Неважно. Важнее, что заходящее солнце слепит левый глаз. На месте правого кровавая каша. Седовласый, сидящий у стены, с трудом повернул голову. Рядом под уткнувшимся в камни человеком медленно расползается кровь. Скоро увидимся, брат. Автоматная очередь выбивает бетонную крошку над головой.

— Русский, сдавайся!

Ага… Что у нас? Обойма к пистолету и граната. Сойдет.

— Сдавайся!

Выстрел, еще, еще… Да подойди ты ближе, я же нихуя ведь не вижу. Не понял что-ли… Щелчок… Всё? Значит… Седой зажал в кулаке «лимонку» и устроился удобней. Не люблю прощаться. Проще ведь все. Идите нахуй…

«Ой, мороз, мороз,

Не морозь меня.

Не морозь меня,

Моего коня.

Не морозь меня,

Моего коня,

Моего коня

Белогривого.

Моего коня

Белогривого…

У меня жена,

Ох, ревнивая.»

— Шишани, что это он? Молится перед…

— Он поет.

Боевик удивленно помотал головой.

— Значит то, что рассказывали о нем правда… Он сумашедший. Он…

— Он русский.

Игиловец осклабился.

— Ну… Ты же их лучше знаешь.

Тот кого он назвал Шишани передернул затвор.

— Заткнись… Лучше подымай своих, у него кончились патроны. И помни, он нужен мне живым. Это приказ. Хочу посмотреть в его глаза.

Боевик только пожал плечами.

— Ты командир, тебе виднее…

«У меня жена,

Ох, красавица,

Ждет меня домой,

Ждет, печалится.

Я приду домой

На закате дня.

Обниму жену,

Напою коня.»

Седой поднял голову. В вечернем сумеречном небе виднелись две девичьи фигуры. Одна побольше, другая поменьше. Обе рыжие. В белом, за спинами крылья. Та что поменьше…

— Папа…

Мужчина с трудом улыбнулся.

— Я сейчас, дела доделаю и приду. Потерпите. Я быстро.

«Ой, мороз, мороз,

Не морозь меня.

Не морозь меня,

Моего коня…»

С десяток боевиков осторожно подходили к седому человеку, сидевшему у стены. Один пнул тело убитого, другой ногой откинул в сторону автоматы. Двое подошли к седому, присели перед ним. Седовласый поднял голову. Он… улыбался. Исмаила передернуло. Этот русский с залитым кровью лицом был похож на смертельно раненого зверя. Он вспомнил что рассказывали про это человека. Ангел Смерти.

— Вагиф, что там? Что с кяфиром?

Не оборачиваясь тот махнул рукой.

— Слава Аллаху он жив. Передай Шишани, что его приказ выполнен. Он будет доволен…

Первый ткнул дулом автомата в седого.

— Эй ты, покажи руки и вставай. Медленно.

Седой, продолжая улыбаться, разжал кулак. На камни упала граната. АЛА…

«Это конец войны.

Несколько лет в аду.

Только дождись меня,

Я по воде приду…

Как велика земля!..

Где-то цветут сады,

Мне бы дойти туда,

Мне бы глоток воды…»

… Я почувствовал как по лицу что-то стекает… Сладкое? Какого… Я открыл глаз. Надо мной сидела Ульянка и брызгала на меня из фляжки.

— Эй, ты чего? Откуда…

Я повернул голову. Рядом Алиса. Она хмыкнула.

— Во, блин… Сам ведь чай коммуниздил, и еще спрашивает. Вот и пригодился. Ты хоть сесть можешь? Напугал ты нас.

Она помогла мне сесть.

— А что…

Лиска только вздохнула, помотав головой.

— Ты похоже встать хотел, а вдруг завалился как убитый. Мы тебя еле удержали. Весь в крови, бледный, холодный… Мертвец настоящий, блин… Свое видел? Лучше тогда не рассказывай, не надо. Не хотим знать. Война ведь, да? Там или…? Неважно.

Я смог только кивнуть, с трудом не застонав от боли.

Ульянка подлезла ближе.

— Пап, ты живой? Скажи что да…

— Вроде да, наверно.

Она приложила ладошку к моей груди.

— Бьется. Дышишь? Ну-ка…

— Да дышу, дышу…

Я дыхнул, Ульянка демонстративно зажала носик и скорчила недовольную гримасу.

— Фу… Табаком воняет. Все равно, главное дышишь, вот.

Боль постепенно отступала, затаиваясь где-то. Вернется. Теперь знать буду.

— Ты видела, да?

— Видела, Микуся, все видела… Страшно. Как же ему тяжело и больно. Он… Он же…

Лена закрыла лицо руками.

— Всю нашу боль на себя взял. Всю… Мою и твою, и… Ту что была, есть и будет. За нас всех. Тех кто сейчас и тех потом придет.

Она опустила руки и вздохнув, неожиданно улыбнулась.

— А знаешь, он дверь открыл для нас. Туда.

Мику удивленно поморгала.

— Это как? Разве такое можно?

— Ему можно. Он же через смерть прошел.

— Тогда… Туда надо идти, наверное ведь… Раз… Подожди, я тогда Костю подберу. Он хоть и в городе, но попробую… А ты его не возьмешь?

— Нет. Я не хочу его обрекать на… Не хочу. Пусть жив будет.

— Тогда…

Девочки взялись за руки.

— Костя, сынок ты чего кричал-то?

Парень с копной длинных черных волос, стоявший у открытого окна, оглянулся на мужчину в пижаме, пряча сигарету в кулаке.

— Извини батя, приснилось что-то…

Из-за плеча мужчины выглянула женщина в ночной сорочке.

— И курить сразу…

— Мама…

Парень выкинул сигарету в окно. Женщина недовольно посмотрела на него.

— Ну и чего раскидался? Пепельницы нет?

— Мам… Ну не ругайся, ложусь я уже. Может мне сон присниться?

— Сон… Взрослый же уже, выше отца, а все ему сны. И тебе же завтра вставать рано.

Парень только вздохнул.

— Ага, на практику.

Зевая, мужчина и женщина вышли из комнаты. Если бы они оглянулись, то возможно заметили бы мелькнувшую тень за окном. Пятый этаж, кстати. А потом увидели бы как их сын раскинул бы руки и исчез в ночном небе. Только шелест крыльев да отзвук воя.

— ИДУ!

Только они не оглянулись.

… На острове, на холме, прозванном Чертовым, на который местные боялись заходить даже днем, горел костер. У огня сидели шестеро. Молча смотрели в огонь. Дым стлался, смешиваясь с туманом, потрескивал хворост.

«Вот дети твои, Господи,

Прими же их жертву.

Чистые они и нет на них греха…»

А над ними раскинулась ночь. Странная, колдовская, страшная. Пропитанная древним страхом и наполненная такой же древней неизбывной тоской от которой щемит в груди. И ворочались люди в постелям, слыша вой под окнами, и горел свет в домах и кабинетах. И крестились старики, шепча молитвы, и зажигались лампадки перед иконостасами.

« Может Бог, а может просто эта ночь пахнет ладаном.

А кругом высокий лес, темен и замшел.

То ли это благодать, то ли это засада нам;

Весело на ощупь, да сквозняк на душе.»

…И тихо плакала, привалившись к дверному косяку, молодая женщина которую давно, в прошлой жизни звали Дженис. И стоял на коленях, на мокрых досках лодочной станции мужик, подняв голову в ночное небо, шепча — Прости мне, Боже, за то что не остановил их. Я ЖЕ НЕ ЗНАЛ!

» Вот идут с образами — с образами незнакомыми,

Да светят им лампады из-под темной воды;

Я не помню, как мы встали, как мы вышли из комнаты,

Только помню, что идти нам до теплой звезды…

Вот стоит храм высок, да тьма под куполом.

Проглядели все глаза, да ни хрена не видать.

Я поставил бы свечу, да все свечи куплены.

Зажег бы спирт на руке — да где ж его взять?»

…- Гриша, Гриш… Да не рви ты себя. Ты что? Прекрати.

Участковый, сидевший на крыльце, поднял заплаканное лицо к подошедшей жене.

— Галинка, но ведь дети же наши. Дети…

» А кругом лежат снега на все четыре стороны;

Легко по снегу босиком, если души чисты.

А мы пропали бы совсем, когда б не волки да вороны;

Они спросили: «Вы куда? Небось до теплой звезды?..»

…- Ванька, ты что тут? Стонешь, случилось чего?

Кудлатый мужик со свежим синяком под глазом и заштопанной майке посмотрел на простоволосую старуху в грубой рубахе и виновато улыбнулся.

— Стара… — он потер грудь. — ноет. Сердце что-ли, али…

Старуха, присев на кровать, прижала голову мужика к себе.

— Ох и непутевый ты мой… Совсем глупый. Ну да что с тобой поделаешь? Таким уродился уж. Слушай. То ведь душа у тебя Ванечка болит. Душа, понимаешь?

— Баб, а что делать?

Старуха погладила мужика по спутанным волосам.

— А ты бы поплакал. Поплачь, Ванечка, оно и легче будет.

Она незаметно смахнула слезу…

» Назолотили крестов, навтыкали, где ни попадя;

Да променяли на вино один, который был дан.

А поутру с похмелья пошли к реке по воду,

А там вместо воды — Монгол Шуудан.

А мы хотели дать веселый знак ангелам,

Да потеряли их из виду, заметая следы;

Вот и вышло бы каждому по делам его,

Если бы не свет этой чистой звезды.»

…Сельский священник открыл глаза и удивленно встряхнул головой. Почему он в церкве, на коленях в рясе перед иконостасом стоит? Или это сон такой? Странно. Вроде из избы не уходил, точно сон. Пахло ладаном, треск горящих свеч. Или не сон. Затмение нашло что-ли ночью в храм прийти? Да и то сказать, вся деревня ведь почитай не спит. Неожиданно он почувствовал, что сзади кто-то есть. Оглянулся. И удивился еще больше. Перед ним была… Девочка. Рыжая, лет двенадцати, в пионерской форме. Откуда она здесь? Из лагеря похоже. Да как она по ночи-то одна пришла? Батюшка, не вставая с колен, осторожно чтобы не напугать ее протянул девочке руку.

— Ты кто? Ты из «Совенка», не бойся.

Она смущенно улыбнулась.

— Я Уля. Дядь, а это чего?

Она обвела руками вокруг себя. А что хотел? Отвечай теперь раз на то пошло.

— То церковь, Храм Божий. А я батюшка сельский.

Девочка снова улыбнулась и священник почувствовал как от ее улыбки защемило сердце.

— Красиво, а для чего?

— Ну… Тут люди Богу молятся…

Она пожала плечами.

— А зачем? Дяденька, вы же Его все равно не слышите, не понимаете того что Он вам говорит… Зачем тогда?

Ее вид изменился. Белая рубашка до пят, крылья за спиной, венчик на голове. Батюшка даже отпрянул назад. То ж тебе ангел явился, а ты и не понял. Что же теперь… Девочка, подойдя ближе, подергала его за рукав рясы.

— Дядь, а ангелы это кто?

Священник чуть не сел на пол.

— Ты не знаешь? Не знаешь кто ты?

Девочка шмыгнула носом.

— Нет. В школе не рассказывали. Дяденька… Скажи, а когда меня убьют ты помолишься? О нас, о всех тех кто…?

Батюшка закрыл лицо руками, чувствуя как текут слезы по бороде. Да за что же такое мне? Не хочу… Она дотронулась до его плеча.

— Не плачь, чего, не надо.

Девочка неожиданно подняла его голову, в руке откуда-то платочек. Она провела им по лицу священника, вытирая ему слезы.

— Вот, возьми сам. — она вздохнула. — А мне пора. До свидания. Я еще приду, можно?

Она отступила в тень.

Батюшка остался стоять на коленях, упираясь одной рукой в пол. Неожиданно он содрогнулся, чувствуя как по спине пробегает холодок. Как он мог забыть? То ж она в небе была на руках у… Он зажмурился…

Снова открыл глаза и сел на кровать. Огляделся. В комнате пахло ладаном и миррой. У иконы Богоматери горела свечка. Кто ее зажег? Он протянул руку. Что? Детский мокрый платочек. Значит не сон. Вздохнув батюшка, отер ладонью лицо и взяв платочек, и как был вышел из избы. На реке был виден отблеск будто от костра…

… Алиса нарушила молчание, застонав как от боли.

— Ты кто видит нас сейчас. Скажи нам только одно. Только одно. Сколько у нас времени? Мы успеем хотя бы крикнуть им? Успеем хоть попыться?

Она подняла голову к сверкающим звездам.

— Молчишь? Ладно, мы попробуем. Ты только уж сильно не сердись, если что… Мы же дети.

» Так что нам делать, как нам петь, как не ради пустой руки?

А если нам не петь, то сгореть в пустоте;

А петь и не допеть — то за мной придут орлики;

С белыми глазами, да по мутной воде.

Только пусть они идут — я и сам птица черная,

Смотри, мне некуда бежать: еще метр — и льды;

Так я прикрою вас, а вы меня, волки да вороны,

Чтобы кто-нибудь дошел до этой чистой звезды…

Так что теперь с того, что тьма под куполом,

Что теперь с того, что ни хрена не видать?

Что теперь с того, что все свечи куплены,

Ведь если нет огня, мы знаем, где его взять;

Может правда, что нет путей, кроме торного,

И нет рук для чудес, кроме тех, что чисты,

А все равно нас грели только волки да вороны,

И благословили нас до чистой звезды.»

Мику негромко рассмеялась.

— Лиска, ну ты… Все тебе расскажи, покажи и дай потрогать. Сами узнаем в свое время.

Она положила голову на плечо черноволосому парню.

— Костя, ты как?

— Вроде нормально. Вы все рядом. — он посмотрел на меня. — Тебя помню. Ты…

Лена неожиданно прервала его.

— Ребята… Вы про ребеночка только никому не говорите. А то сплетни гадкие всякие пойдут.

Она смущенно потупилась.

Алиса погрозила кулаком.

— Улька!

Та пожала плечами.

— А чего я сразу? Никому я не скажу. Честное пионерское!

Мику встала.

— Лена, давай вернемся. И Костя, тебя родители же потерять могут. Не спят наверное. Нехорошо ведь получается.

— Ну да… Это они могут. И вставать завтра рано.

Лена отряхнулась.

— Тогда мы пойдем? В лагере увидимся.

… Я поправил полусгоревшие коряги в костре и неожиданно уловил движение в темноте. Кто-то шел к костру. Девочки возвращаются что-ли, зачем? А кто там тогда? Туман всколыхнулся… К нам вышли двое. Цыганка средних лет и рыжий бородатый мужик. Увидев их, Алиса внезапно побледнела, а потом бросилась к ним, раскинув руки.

— Дае, дадо… Вы, вы…

Цыганка прижала ее к себе.

— Ружичка, чая моя…

Алиса повернулась к нам. По ее лицу текли слезы.

— Вот… Это мои мама и папа. Они нашли меня и пришли.

Мужчина обнял ее, погладил по голове.

— Дочка, мы же… Ты уж нас прости, что…

Алиса всхлипнула и снова прижалась к нему.

— Пап, не надо, я же вас люблю. И всегда любила. Вот.

— Ну подожди обниматься пока, дай хоть поздороваться, а то нехорошо выходит.

Отстранив ее мужик, подошел к нам с Ульянкой и прищурился. Потом, виновато вздохнув, протянул мне руку.

— Дубридин кало баро. Здравствуй черный баро, несущий свет. Прости, что не признал сразу.

Женщина лишь махнула на него рукой.

— Ай, да не сердись ты на него баро. Дырлыно он.

Ульянка тем временем, подойдя, смущенно улыбаясь, взяла его за полу пиджака.

— Деда…

Тот потрепал ее по голове, обернулся.

— Зара, смотри какая внучка у нас гожа растет.

Цыганка только цокнула языком.

— Ну… В нашем роду все такие, Иван. Ты прабабку хоть вспомни…

Мужик почему то смутился.

— Нашла время когда вспоминать… Не за этим пришли ведь. Ружа, дочка подойди.

Лиска, вытерев слезы, подошла, взяла меня за руку, посмотрела на отца. И неожиданно потянула меня вниз. Мы встали на колени.

— Даю я вам свое отцовское благословение. Любите друг друга…

Иван вздохнул.

— Люби ее баро, сколько бы вам отпущено не было. Люби… И помните, что на вашей любви мир держится.

— Ай, Иван, — сказала Зара, подходя к нам. — а про подарки то как? Да вы бы уже встали. А целоваться это потом, без нас уж будете.

— МАМА!

Та усмехнулась.

Лиска даже отодвинулась от меня. Иван лишь покачал головой.

— Будут вам подарки. Тебе дочка я кобылицу приведу, клянусь в том. Черную как ночь и быструю как ветер. Что волков не боится. Как раз для тебя будет.

Зара подошла ближе и завела руки за шею. Щелкнула застежка.

— А это от меня.

Она засмеялась.

— Какая же ты ромна без монисто. Ай, красиво. Как влитое.

— Мам, а ты как же? Ой…

Зара лишь повела плечами. Раздался легкий звон.

— А меня есть.

— А ты баро…

Я приложил ладонь к сердцу.

— Вы мне самое дорогое, что у вас есть отдали. Что я еще вправе просить? Ничего.

Иван одобрительно кивнул мне.

— Хорошо сказал, баро. Все это запомнят.

Он повернулся к Заре.

— Пойдем. В табор пора возвращаться. Теперь мы дочка всегда с тобой будем, раз друг друга нашли. — Иван посмотрел на Ульянку — И с тобой.

Та попыталась обнять их сразу двоих.

— Баба, деда… Я вас люблю.

Они уже уходили когда Зара вдруг, охнув, остановилась.

— Иван, мы же забыли…

Тот, повернувшись, хлопнул себя по лбу.

— И точно.

— Ай, ты глупый. Такое забыть.

— Помолчи, уж.

Подойдя к нам он позвал Лиску.

— Дочка, подойди. Я тебе скажу важное. А он знает.

Наклонившись, Иван что-то зашептал ей. Потом выпрямился.

— Все поняла, запомнила?

Лиска покачала головой. Обернувшись, показала на меня пальцем.

— И он тоже? Дад, он же ушибленный.

— РУЖКА!

Он влепил ей подзатыльник. Лиска лишь почесала голову.

— Дад, ну чего ты сразу? Поняла я. Все поняла.

Иван вернулся к ждущей его Заре. Повернувшись, они помахали нам руками.

— Счастья вам!

И ушли в ночь.

Я подошел к Лиске. Она стояла, хлюпая носом.

— Видишь как. Нашли они меня, а я дура…

Я обнял ее.

— Ну что ты… Все хорошо.

— Ага. Я теперь с ними…- она погладила кольца, висящие на шее.

— И теперь ты Ружа?

— Ну да, выходит. Только можно я еще Алисой побуду. Мне привыкнуть надо.

— Слушай, а чего отец важного на прощание сказал, что я знаю?

— Ну… Где наш табор стоит. И что мы все туда прийти можем.

Она хмыкнула.

— Ну и ты конечно.

— И где это?

Алиса даже отодвинулась от меня.

— Ты что издеваешься? Вот…

— Подожди.

Я зажмурился, сосредоточился и вдруг явственно ощутил речную свежесть, почувствовал дым костров, услышал перезвон гитар, обрывки разговоров и ржание лошадей. Дети бегают, женщины еду готовят…

Я открыл глаз.

— Не сердись. Я знаю где это. Мы туда придем.

Лиска кивнула, потом всплеснула руками.

— Подожди… Это же что получается? Там три свадьбы у нас сразу будет. Прикинь? Ой загуляем…

Тем временем, подойдя к нам, Ульянка покачала задумчиво головой, вздохнула и, ткнув меня кулачком в бок, неожиданно выдала.

— Нанэ цоха, нанэ гад,

Мэ кинэл мангэ ё дад!

Сыр выджява палором,

Мэ кинэл мангэ ё ром!

Это что было сейчас?

Она снова вздохнула. — Дад, я бусики хотю. И туфельки, вот.

И хитро улыбнулась.

Я помотал головой и проморгался.

— Ружка!

Лиска недоуменно посмотрела на меня.

— Чего? Миро дэвэл!

— Ты ее научила?

Она лишь пожала плечами.

— Чему?

— Ты же слышала.

Лиска посмотрела на меня как на… полного идиота.

— И что?

— Ничего просто…

Тяжело вздохнув, она подошла, наклонила мою голову и аккуратно постучала кулаком мне по лбу.

— Специально для контуженных. Я цыганка.

— Ну?

— Гну, блядь… Я ЦЫГАНКА. ПОНЯЛ? ТЕБЯ БАРО НАЗВАЛИ, ЗАБЫЛ? Ты хочешь чтобы наша дочка по цыгански не говорила? Совсем оху…

Она покосилась на Ульянку и замолчала.

Та сердито посмотрела на нас.

— ПАПА! Я туфельки хочу!

Я присел перед ней.

— Уля, и где я тебе здесь туфельки найду?

— Не знаю я, вот.

УФ…

— Хорошо. Давай договоримся. Вернемся в город и я тебе их куплю. И бусы. Самые красивые, чтобы все завидовали…

Подойдя к нам, Алиса обняла Ульянку, прижала к себе.

— Улечка, солнышко…

Ее голос задрожал.

— Ты же знаешь, что не будет этого? Что он… Знаешь ведь.

Ульяна всхлипнула.

— Знаю, все знаю. Но могу я хотя бы хотеть? Можно?

Алиса смахнула слезу, подняла голову.

— Можно! Все можно. Слышите вы все? Не знаем сколько вы нам дали, но все наше до конца будет. А значит жить будем, гулять будем, любить будем. И даже туфельки хотеть будем.

Она отстранила Ульянку и показала на брошенную в траву гитару.

— БАРО… Спой. Спой, чтобы кровь во мне заговорила, позвала. Чтобы стала я такой какой должна быть. Вольной таборной цыганкой, а не уличной…

Я взял гитару. Ульянка устроилась рядом.

— Тебе шувани…

«Ой да не будите то мэн ман молодого

Ой да пока солнышко ромалэ не взойдет

О-о-о люба тэй люли ча чоданэ

Ой пока солнышко ромалэ не взойдет

Ой дэнти дэнти сыво нэске воля е вылыджян

Пэ бахт, пэ доля.

Оой-ой люба тэй люли ча чоданэ

Е вылыджян

Пэ бахт, пэ доля.

И Любовь танцевала под звездами при свете костра, не касаясь земли. И монисто звенели в такт струнам… И Смерть, где твое жало и где твоя победа…

Ай за хачки дэнти ю скриеягало яга

Со вэница пачка чавэс дэтэ ранга

Оой-ой люба тэй люли ча чоданэ

Со вэница пачка чавэс дэтэ ранга

О-о-о люба тэй люли ча чоданэ

Ай пока солнышко ромалэ ай да не взойдет»

… — Мику, ты их видишь?

Та прикрыла глаза и засмеялась.

— Они там с комарами воюют.

— Отобьются поди.

— Уж наверно. Хорошо что мы дверь не открывали, ни окно.

Она зевнула.

— А теперь спать хочу, вот. А до кровати в лом.

Лена только покачала головой.

— Микуся, ну ты даешь стране угля. Кровать же у тебя за спиной.

— Знаю. Все равно лень. Я тогда здесь спать буду.

С этими словами Мику легла на пол у кровати, подложив ладонь под щеку.

Вздохнув, Лена сняла с кровати подушку и покрывало, кое-как устроила подругу, потом посмотрела на нее.

— Да ну вас.

И легла рядом.

— Микуся, двигайся давай, я тоже подушку хочу.

… — Ай… — Ульянка хлопнула себя по носу. — Откуда здесь комары?

Я огляделся. Мир приобрел привычные очертания. Лес, поле… Знакомые запахи.

— Мы просто в наш мир вернулись.

— Ага, блин… К комарам. Да сделай что-нибудь!

Я накинул рубашку на Ульянку, потом снял шемаг и протянул Алисе.

— Вот укройся.

— А ты?

Я только махнул рукой.

— Уля, ты что спишь?

Она встрепенулась.

— Немножко.

— Тогда давайте поспим, до рассвета время еще есть.

Алиса с сомнением посмотрела на меня.

— Мы же столько уже сидим? Долго.

— Там время по другому идет. Точно никто не знает.

Я лег навзничь, чувствуя как трава приятно холодит спину.

Ульянка тут же пристроилась рядом и уткнувшись в меня захрапела. Я повернул голову. Алиса отошла к потухающему костру и теперь сидела около него, кутаясь в платок. Я негромко позвал ее.

— Лиска.

Она в ответ буркнула, не оборачиваясь.

— Чего тебе?

— Ты там до утра сидеть собралась?

— А тебе то что?

Чего это с ней?

— Ложись рядом, да поспи хоть.

Она повернулась ко мне. Сердитая, красная… Что я сказал?

— Ты… Ты, скотина! Чтобы я с мужиком, даже с тобой, до свадьбы легла… Я тебе кто, сука, шалава какая-нибудь?

— Что ты кричишь? Улю разбудишь.

— Как же… Разбудишь ее.

— Да успокойся ты. Я же ничего такого, просто ляг и спи…

Алиса только вздохнула.

— Да знаю я, что ты… Просто… Я ведь, я же…

Шмыгнув носом, она поежилась и встала.

— Ладно, только смотри мне.

Она погрозила мне кулаком, потом подошла и легла, свернувшись котенком у меня на груди.

— Как хорошо. Только руки не распускай, понял…

Я убрал руку с ее плеча.

Лиска только вздохнула.

— Вот дурак. Я же не про это, обратно положь.

… — Почему ты не идешь? Я жду.

Знакомый ведь голос. Я повертел головой. С одного бока Ульянка храпит, с другого посапывающая Алиска. Кто еще тут? Неожиданно на меня навалилась усталость, тело стало как будто ватным. Я чувствовал как проваливаюсь в сон.

ПРИИИДИИИИИ…

Странно, почему я земли не чувствую? И девчонки куда-то пропали? Я открыл глаз и обнаружил, что стою. Просто стою. Посредине луга. Напоминает место куда мы уходили из лагеря. И что это? Сон? Я выдохнул и неожиданно услышал сзади.

— Пришел наконец-то.

Я обернулся. Передо мной стояла… Алиса? Не шестнадцатилетняя девочка в помятой пионерской форме. Молодая женщина в длинном платье с глазами волчицы. Распущенные волосы, кожаный ремешок, на шее оберег из волчьих клыков и когтей. Широкий наборный пояс стягивает талию. На поясе висят… Человеческие черепа и обсидиановый нож.

— Ты? Кто ты? Ты Алиса?

Она чуть заметно улыбнулась.

— Сам знаешь. У нас было много имен. Но для тебя я буду Алиса.

Она протянула ко мне руки.

— Вспомни, ведь мы должны стать теми кто мы есть. Вспомни же. Сейчас ведь все как тогда, как в первый раз. Я танцевала здесь в такую же ночь, а ты увидел меня. И Любовь вошла в нас. И пусть же повторится та ночь, когда я узнала тебя.

Она расстегнула пояс, потом повела плечами, сбрасывая платье.

— Иди ко мне, любимый.

И она назвала мое настоящее имя. То которое я сам уже давно забыл. И только крест на кладбище еще помнит его. В другой жизни. В другом мире. Я обнял ее, ту которую любил всегда. Вкус ее губ… Вспомни…

«Только я и ты,

Да только я и ты, да ты и я

Только мы с тобой,

Да только мы с тобой, да мы с тобой

Было так всегда,

Будет так всегда

Все в мире — любовь,

Да лишь она, да лишь она

Пусть плывут века,

Словно облака

Любви не будет конца,

Во все времена…»

Обнявшись, мы взлетели в ночное небо. Ее глаза совсем рядом и крест путается с языческим оберегом. Она раскинула руки. ЛЮБИ… Сладостный стон…

«Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви…»

… Проснувшись, я несколько минут лежал, смотря в начавшее уже бледнеть ночное небо. Что это было? Кто та что… Выдох. Потом узнаем. Я потормошил Алису.

— Подъем. Пора вставать.

— Отвали, сигнала еще не было. Улька, дай поспать, пока подушкой не прилетело.

— Да просыпайся давай.

Она села, протерла глаза.

— Это что? Где?

— То и там. Хватит спать, рассвет скоро.

Лиска тяжело вздохнула, протирая глаза.

— Вот ввязалась ведь. Ладно, уговорил.

Встав, она потянулась, приподнявшись на цыпочках.

— Ульянку буди.

Та уже сидела на мне.

— Вы чего? Дрыхните, а тут солнышко сейчас…

— Уля, если ты слезешь с меня, я встану.

Все проснулись, все готовы. Я взял Ульянку за руку.

— Пошли.

Мы вышли на край обрыва, поеживаясь от утреннего холодка. Вдалеке небо уже начало розоветь…

Ульянка радостно закричала.

— УРА! Солнышко приходит. Вот же, видите.

» Но солнце всходило, чтобы спасти наши души.

Солнце всходило, чтобы согреть нашу кровь.

Сторожа продолжают спать, но сон их явно нарушен,

Сторожам все еще невдомек…»

Алиса вскинула руки к небу. Она словно молилась.

— Солнце мое! Подари нам надежду, укрепи нас в решимости, дай нам силы!

Неожиданно она взлетела ввысь.

— ОООООУУУУУУУ!

За ее спиной медленно проплывали то ли утренние облака, то ли фигуры вооруженных всадников. Она запела, раскинув руки.

«Ты взойди, взойди солнце красное

Над горою, над высокою,

Над горою да высокою,

Да над Волгою широкою.»

В деревне женщины, что зевая выходили с подойниками из калиток остановились и посмотрели наверх.

— Это что? Бабы, смотрите! Снова ангел. Или кто там?

Одна испуганно показала пальцем в сторону леса.

— Слышали? Волки провыли.

— Слышали. Господи, что за напасть?

Старуха в чёрном, стоявшая у изгороди, подняла голову и неожиданно усмехнулась.

— Солнце в крови встает, волки воют, ночь та самая… Все совпало, как старые и говорили. Это бабы знак всем нам. Всей Руси. То сама Алёна Арзамасская возвращается. Я же вам говорила, а вы не верили. Теперь увидели. Значит срок подошёл ей вернуться. Сама слышите поёт.

«Обогрей ты нас красно солнышко

Сирот бедных, людей беглых.

Да не воры мы не разбойнички,

Стеньки Разина мы работнички…»

— Давно у нас таких песен слыхать не было. Да видать время пришло.

Бабы дружно охнули.

— Лихо идёт…

Старуха поправила платок и вздохнула.

— Видать время подошло мужикам обрезы по погребам доставать.

«Наша Вольница, без одежд пришла

Наша Вольница, болью корчилась

Наша Вольница, бьет поклоны лбом

Наша Вольница, зарешечена…»

Алиса спустившись на землю, подошла к нам.

— Чего рты разинули? Ворона залетит.

— Лиска, блин, ты…

Она только засмеялась, потрепав Ульянку по голове.

— Знаете же, что на Руси много песен поют. Всему просто свой час.

Поёжившись продолжила, махнув рукой.

— Пошли что-ли, прохладно. Хватит на сегодня знамений и прочего.