Радко отважный (джен)

Наше возвращение в лагерь напомнила игру в «адвоката дьявола», любимой схоластами, а также детьми, которых жесткая дисциплина ограничивала в обычных детских забавах. Правда, в этот раз в роли нечистого оказались мы сами с Драганом на пару. Точнее то, как мы исполнили свою миссию.

На первый взгляд мы мало того, что шлялись где-то почти седмицу. В то время как остальные бойцы торчали в предгорьях, в лагере, маясь от безделья и чуть ли не разлагаясь. Так вдобавок нарушили приказ, устроив балаган со стрельбой и маханием саблями.

Тут, казалось бы, рука Шандора Гайду сама должна была потянуться к плети. И Слободан рад был поделиться с нами летевшими в него шишками. Но в том-то и дело, что отец лжи скрывается, как известно, в деталях. Потому, собственно, так именуется.

Вот о деталях-то и пришлось вести речь себе в оправданье.

Начать с того (и я не преминул объяснить это доблестным командирам), что с нашей стороны было не безрассудное геройство — от которого, собственно, нас предостерегали. Но боевая подготовка. Так мы отрабатывали схватку с пресловутыми стригами… при отсутствии с нашей стороны численного превосходства.

На последнее обстоятельство я напирал особо. Потому что в прошлый раз тварь была одна против более чем сотни вооруженных мужиков. И показала себя эта сотня не с лучшей стороны.

Да, свою роль роковую тогда сыграло то печальное обстоятельство, что все мы пренебрегли серебрением оружия. Но насколько действенно наше оружие, даже будучи посеребренным? Причем именно в наших руках? Вот вопрос!

Да, доблестный господин Гайду про серебрение не забыл и вывел стригу из игры единственным выстрелом. Но то господин Гайду — который и с оружием обращается бережней, и опыта боевого у него наверняка побольше. Но как насчет среднего ополченца… парочки ополченцев?

Так вот, почтенный господин Гайду… и все остальные: идея с серебрением себя оправдала. Даже в наших, далеко не самых умелых, руках. Противник, равный по численности, уничтожен. С нашей же стороны потерь нет. Еще и сведения полезные добыли. Так чего печалиться и катить на нас бочку?

Что ж. По крайней мере, одобрительного кивка мы со стороны нашего предводителя добились — когда я рассказал про схватку со стригами и ее триумфальный исход. А это значило, что наказывать нас точно не будут.

Что до полезных сведений, то источник их (сиречь паренька по имени Мирча) в лагере почти сразу взяли в оборот. Добрую половину дня допрашивали почти беспрерывно — то лично Гайду, то кто-то из десятников или даже рядовых бойцов. А хотя бы накормить худо-бедно соблаговолили, только выспросив у него все, что хотели.

Да что там накормить! Даже по нужде отлучиться Мирче позволили всего разок.

Я еще узнал, что в наше отсутствие собратьям по оружию тоже доводилось столкнуться с местными жителями. Пара охотников дикого и неопрятного вида встретилась гайдукам в ближайшем лесу, куда наши тоже заходили, чтоб пополнить запасы продовольствия.

Вот только ни малейшего желания общаться те двое не выказали. Один сразу дал деру и скрылся за деревьями. А второй вздумал пострелять в ополченцев из своего лука — охотничьего, не боевого. Стрелял он, кстати, неплохо. Одного даже ранить сумел. Прежде чем сам получил арбалетный болт между глаз.

В свете этого мы с Драганом выглядели даже не героями, но просто триумфаторами какими-то. Хоть цветами нас встречай, да нарвать негде. Не просто местного встретили, но и разговорить смогли. Да вдобавок привели в лагерь. А все почему? Только потому, что спасли бедняжку… нарушив распоряжение «не вмешиваться». И снова выходило, что правильно сделали.

Если же говорить, собственно, о том, что вызнали мы за время вылазки, да что Мирча рассказал, то оценили это в лагере по-разному. То, что Паннония оказалась обитаемой, и мы это подтвердили, новостью уже не было. Особенности взаимоотношений между стригами и жителями горных деревень тоже большого интереса не вызвали.

А вот известие об упырях самого господина Гайду насторожило. Получалось, что даже он, такой вроде бы всеведущий, мог что-то упустить, что цели нашего похода касалось. Впрочем, много ли узнаешь с чужих слов — да еще полоумного бродяги.

Зато услышав о том, что Бела Безбожник оказывается жив, предводитель наш как будто даже значения тому не придал.

Вернее не так. Что десятники, что рядовые бойцы все как один встрепенулись, услышав, что печально известный граф по-прежнему живехонек. И более того, овладел колдовской силой.

Так вот, встрепенулись ополченцы. Зароптали, испуганно переглядываясь. И лишь один человек, присутствовавший при допросе Мирчи да нашем докладе, продолжал сидеть с каменным лицом. Даже бровью не повел. Ну жив и жив граф, ну и что, словно говорил его равнодушный взгляд. Наверное, если бы ему сообщили, что дождь собирается, он бы острее отреагировал.

И человеком этим был не кто иной, как Шандор Гайду. Собравший нас и приведший в это не шибко приятное место.

А вот то, что до замка Боркау мы не дошли, но хоть видели его, нам поставили, конечно, в заслугу. Но просто видеть издали оказалось мало. Поэтому внимание лагеря снова обратилось к спасенному нами пареньку.

Был в наших рядах один боец, умевший неплохо рисовать. Правда, не преуспел в этом деле. Быстро смекнул, что предлагая прямо на улице какому-нибудь прохожему (чаще прохожей) запечатлеть его или ее на портрете, много не заработаешь. А потому повадился рисовать гербы знатных родов, подделывать их печати и грамоты. С грамотами этими он захаживал в конторы ростовщиков, где невозбранно брал взаймы немалые суммы — якобы под поручительство означенных родов.

Не берусь судить, кто первым добрался до этого искусника. То ли собратья по ремеслу Лысого Ласло потребовали возврата долгов, то ли дворяне, чьими гербами-печатями он прикрывался, набивая карман, прознали, что их обирают. Не исключено даже, что никто до пройдохи-художника не добрался. Просто сам он почувствовал, что запахло жареным… или скоро должно запахнуть. Вот и предпочел прикрыть лавочку от греха подальше да записаться в ополчение.

Зато теперь его талант вкупе с набитой рукой пришлись нам весьма кстати. Художник долго расспрашивал Мирчу, как выглядит замок Боркау, где располагается. И каждую деталь немедля запечатлевал на листе пергамента.

Получилось (со слов самого спасенного) весьма похоже.

Изображение замка, теснящегося на вершине утеса и грозящего небу остроконечными башнями, Шандор Гайду теперь держал перед собой во время совещания в командирском шатре. Куда, помимо десятников, допустили и нас с Драганом. Невзирая на тесноту.

— Ни запрыгнуть, ни забраться, — ворчал один из десятников, имея в виду замок. — Из требушета бы его. Из катапульты. И почему мы хотя бы одно осадное орудие с собой не прихватили?

— Не помогло бы, — веско возразил на это Гайду, — замок же на скале! Ни одна катапульта бы так высоко не достала. А единственная тропа к воротам узкая и крутая. Едва ли мы смогли по ней дотащить хоть катапульту, хоть таран.

О да! Бела… или кто из предков его тоже не дурак был. Безумец и сволочь — да, но не дурак. Знал, где твердыню свою возводить. Чтоб ни внешний враг, ни гнев народный его, такого тираничного и воинственного, не достал.

— Не говоря уж о том, что катапульты вообще-то собирать и разбирать надо, — продолжал наш предводитель, — уверены, что справились бы?

Увы, такой уверенности у нас не было, и быть не могло. Если уж даже с серебрением не так давно опозорились, то сборка столь сложных приспособлений тем более нам была не по силам.

— Кроме того осадные орудия замедлили бы нас, — наконец подвел черту Гайду под неудачным предложением, — что в походе, что в бою. А стригам только это и нужно. Вон они какие шустрые. Да если бы даже нам удалось добраться до ворот Боркау, стоит начать долбить их из катапульт… ну или таранами осадными — вмиг слетятся, твари. И вырежут нас скопом. Про катапульты мы и не вспомним тогда.

Еще кто-то напомнил про горючие и взрывчатые смеси, о каких вроде алхимик толковал. Ну, тот, который учил нас оружие серебрить. Вот только толковал-то алхимик, толковал, да никто в наших рядах не знал даже рецептов этих смесей. Даже те, кто в серебрении преуспел, когда тот ушлый толстячок учить нас взялся. Да и откуда знать-то? Лично я хорошо помню, что смесь горючую алхимик предлагал нам за отдельную плату.

Так что нам оставалось? Научиться летать, как сами стриги? Ибо выходило, что иначе как по воздуху в замок не проникнуть. Но к чести предводителя нашего, он умел не только отвергать чужие решения, но и предлагать свое.

— Нужно найти потайной ход в Боркау, — заявил Гайду, — в любом замке или крупной крепости… древней есть такой. Чтобы во время осады либо бегством спастись, либо вылазки против врага устраивать. Опять же еду и боеприпасы через него подвозить можно.

Видите, как просто? Всего-то найти потайной ход. И как это мы сразу не сообразили?

— В горах полно пещер, — пояснил Гайду свою задумку, — в пещерах туннели. И один из этих туннелей приведет нас в замок.

Нормально, да? Наверное, клеща, к зубру присосавшегося, найти проще, чем нужный нам туннель. Но не похоже было, чтобы предводитель наш по этому поводу сильно волновался.

— А как ее найти, пещеру нужную-то? — осмелился подать голос я. — Разделиться и проверить каждую?

Ничего другого просто в голову не приходило. Потому что Мирча, например, помочь нам уже не мог. Да что там — ему бы и в голову не пришло искать способ без спросу проникнуть в замок. Ни раньше, ни теперь. Если говорить начистоту, паренек предпочел бы вообще держаться от Боркау как можно дальше, никогда его не видеть и тем более не проникать внутрь.

Однако и здесь Шандор Гайду сумел-таки нас удивить.

— Что нам нужно, — заявил он, — так это изловить одну из стриг. Доставить ко мне. И уж я-то вытрясу из этой твари все, что она знает об устройстве замка, как туда проникнуть.

А теперь угадайте, на кого возложили это задание — стригу поймать? Правильно, на наш десяток, даром что потрепанный. Неуемный Слободан лично вызвался, так ему выслужиться хотелось.

* * *

Весть, что придется возвращаться в деревню, Мирча и саму-то по себе воспринял с прохладцей. Это мы сквозь зубы жаловались на тяготы походной жизни, а кормежку полагали скудной и однообразной. Для паренька же, нами спасенного, такая жизнь казалась интересной — будто в сказку попал. Что до кормежки, то Мирча мне лично признался, что сроду не ел так хорошо. Опасался даже, что растолстеет.

Немного радости у паренька вызвало и то, что выступить предстоит уже назавтра утром. То есть отдохнуть толком не удастся. Но тут-то хотя бы мог признать некую справедливость. В том смысле, что поход есть поход — и прохлаждаться некогда, и кормить задарма его никто не обязан.

Хуже было то, что роль в нашем новом задании Мирче отводилась незавидная. Ловить стригу решили как рыбу, на живца. А роль живца как раз отводилась спасенному пареньку.

— Стоило ли меня спасать тогда? — проворчал он, услышав о предстоящем возвращении в горы. А главное, о том, что придется послужить приманкой.

От меня, кстати, он это услышал. Мне было поручено эту добрую весть сообщить. И отвечать на неудобный вопрос, соответственно, тоже.

— Стоило, — говорил парню я, — во-первых, ты увидел что-то еще, кроме вашей деревни, гор и замка треклятого. Новые впечатления, не баран чихал. Во-вторых, остался жив. Пусть даже на несколько лишних дней… ну, я думаю, добраться до тебя эта тварь не успеет. Так что проживешь еще дольше. Не с руки ей тебя убивать, сам же сказал. Ну а в-третьих, ты помог нам. Тем, кто и тебя, и деревню твою, и вообще всех людей Паннонии собирается избавить от этих стриг. Да что там — даже от самого Белы.

При последней фразе Мирча поморщился отчего-то. Да еще по сторонам огляделся. Небось считал графа-чернокнижника всеведущим и вездесущим, способным откуда угодно услышать враждебные речи. А может, само по себе наше желание покуситься на власть и жизнь Белы считалось для паренька и его сородичей неприличным. Ведь в этих краях принято считать графа не просто извергом, но великим человеком. Чуть ли не обожествлять его. И когда к этому тебя приучают с детства, просто-таки вдалбливают в голову и запугивают, иное мнение воспринять трудно. Болезненно даже — чуть ли не как святотатство.

Но уж хотя бы к стригам-стрыгаям нашу ненависть Мирча разделять должен. На то я и надеялся.

Утро выдалось туманным, тусклым и даже тоскливым каким-то из-за мелкого дождика. На такое глянешь — снова в постель захочется. Да чтоб валяться, не вставая, до полудня.

В лагере, однако, все были уже на ногах… ну ладно, почти все. Кто-то отрабатывал боевые приемы, звеня саблями и секирами да портя ближайшие деревья арбалетными болтами. Кто-то сидел у костра, с кем-то переговариваясь. Кто-то чинил повозки, кормил оставшихся лошадей. Кто-то подновлял серебряное напыление на клинках.

Ну а мы снова отправились по ведущей в горы тропе. Пусть и не вдвоем с Драганом. В этот раз выдвинулся весь наш десяток… то, что от него осталось. Восемь человек во главе со Слободаном. Ну и Мирча еще. Между прочим, единственный из участников вылазки, кому не дали оружия.

Несправедливость эту паренек осознал очень быстро. И вполне ожидаемо возмутился, попросив хотя бы кинжал. На всякий случай.

— А шиш тебе, — отвечал на это бесцеремонный Слободан, — да и какой к чертям всякий случай? Что тварь полезет к тебе, бедняжечке, а ты ее тогда в пузико ткнешь? Вот этого-то нам как раз и не надо. Приказано живьем ее доставить. А насчет тебя такого приказа не было.

Пришлось снова успокоить вмиг погрустневшего Мирчу. Что, мол, миссия тщательно спланирована. И мы рассчитываем сцапать стригу раньше, чем она тронет живую приманку.

Поскольку места хотя бы нам с Драганом уже были знакомы, шли мы уверенно, на привалы останавливались реже. Так что добрались до горной деревни дня за два.

Родные для Мирчи места встретили нас еще с меньшим гостеприимством, чем в прежний визит. Хотя, казалось бы, куда уж меньше. Дома, как один, стояли наглухо закрытые. На улице — ни души. И тишина.

Хотелось верить, что местные испугались ватаги вооруженных людей, каковыми им виделся наш неполный десяток. Грозная наверняка сила по здешним меркам.

Однако лежащий прямо посреди деревни труп, истерзанный и почти обглоданный, намекал, что причина в другом. Не получив желаемого да еще лишившись двух своих товарок, стриги действительно могли разгневаться и устроить над жителями деревни расправу. Пусть не над всеми. Ведь что тварям этим, что их хозяину нужны запуганные (но непременно живые) жертвы, а не трупы. Однако и совсем без наказаний оставлять дело им было не с руки.

Ну да нашим легче. Зато не будут эти уроды, родных детей тварям скормить готовые, путаться под ногами. Уж лучше впрямь по домам сидят.

На трупе пировала парочка грифов, которые вспорхнули при виде нас. Ненадолго, впрочем. Поняв, что мы ни охотиться на них не собираемся, ни претендовать на их трапезу, птицы снова приземлились на мертвое тело. И продолжили рвать его клювами.

На самой вершине скалы, где людей оставляли в дар стригам, валялась человеческая голова. Что хоть и облезть успела, утратив черты лица, но вот вислые усы, как у сома, на этом лице сохранились.

— Отец! — воскликнул Мирча, склоняясь над головой и чуть ли не всхлипывая. Притом, что я, например, был даже рад, что именно старосту сделали козлом отпущения. А не раздавай родных чад на съедение всякой нечисти!

Но вот паренек, спасенный нами, даже к такому родителю, похоже, питал хоть немного теплых чувств. Удивительно! Впрочем, кто я, чтобы судить?

Зато Слободан, не иначе, возомнил себя сегодня высшим судьей. Ну и вынес приговор что отцу Мирчи, что его печали. Без лишних слов сбросив пинком мертвую голову с вершины скалы.

— А теперь свяжите-ка его, — распорядился затем десятник, указывая на лохматого паренька.

Тот, пусть и с явной неохотой, прилег на возвышение-алтарь.

Лежать так, на камне холодном, Мирче пришлось… хм, точно не скажу, мы не в городе, где есть ратуша и башня с часами. Но по моим внутренним ощущениям около часа. Около часа мы сидели в засаде в расселине и за камнями. Уже держа наготове тросы с крючьями — призванные не убить стригу, но задержать и приземлить.

В общем, прошел примерно час, прежде чем над скалой промелькнула крылатая тень. Слишком большая, чтоб принадлежать птице.

— Пора! — вполголоса скомандовал Слободан. И с бухтами тросов мы выскочили из укрытий, кинувшись к скале.

Скажу без ложной скромности: именно я первым взбежал по крутым ступеням, выдолбленным в скале. И, соответственно, первым, раскрутив, метнул трос с крюком в направлении крыла стриги — к тому времени она уже повисла в воздухе прямо над вершиной скалы.

Крюк (просто железный, без серебрения, а значит, для твари не смертельный) зацепился за край кожистого крыла. Тварь заверещала, боль все же почувствовав. Попыталась взлететь… и едва не сбросила меня со ступенек. Но я устоял. Крепко держался за трос. Так что если бы стрига сумела набрать высоту, то только со мною в качестве груза. Не самого легкого груза.

Недолго думая, стрига оставила паренька, дрожащего на возвышении-алтаре, и метнулась ко мне. Теперь мне уже самому пришлось соскочить со ступенек. И попятиться, пытаясь отдалиться от твари. Но трос не выпуская.

Тут мне на помощь подоспели другие бойцы. Крюки цеплялись за крылья стриги один за другим. При этом соратники мои сообразили рассредоточиться. И теперь тянули каждый в свою сторону, не давая летучей бестии не то что набрать высоту, но даже двинуться хоть в каком-нибудь направлении.

Тварь забилась, рыча и визжа, в попытках вырваться. Видно было, что крючья, вонзившиеся в крылья, причиняли ей боль — даже без всякого серебра. Стрига билась, а мы тянули тросы, прижимая ее к земле.

— Молодцы! — торжествующе гаркнул Слободан, так его воодушевил успех этой затеи. Особенно легкость, с которой он был достигнут.

Лучше бы наш десятник помалкивал. И вообще вел себя тише воды ниже травы. Потому что мы забыли одну простую вещь: стриги не всегда летают поодиночке.

А зря! Потому что и в этот раз твари пожаловали к скале вдвоем. И теперь вторая стрига, привлеченная криком напарницы, но особенно голосом Слободана, не стала отвлекаться на Мирчу-приманку. Но оставив скалу, кинулась к нам.

Чуть ли не камнем пала с небес… да прямиком на десятника. Аж зубами вцепилась ему в лицо, опрокидывая наземь и вонзая когти в горло.

Трос свой Слободан, понятное дело, выпустил. Первая из стриг попыталась этим воспользоваться и вырваться, но остальные семь человек ее удержали. Хотя я видел: один из наших на месте все же не устоял. На пару шагов его стрига за трос таки протащила — бойцу пришлось даже тормозить, упираясь пятками в землю.

— Руби! — затем скомандовал я тому из бойцов, который стоял к нашему десятнику поближе. Хотя понимал, что Слободан нежилец.

К чести бойца, он не стал припираться, требуя пояснить, на каком это основании я принял командование на себя. Но молча и не выпуская троса хотя бы из одной руки (стрига снова забилась) подошел ко второй твари и рубанул саблей.

Разок рубанул, другой. Пока не затихла. Благо клинок сабли, в отличие от крючьев, был посеребрен.

— Что дальше? — спросил стоявший неподалеку от меня Драган, имея в виду первую тварь. Та, хоть и не могла ни взлететь, ни убежать, но и с нами идти тоже не хотела.

А спросил Драган не абы кого, но меня. Легко и без лишних слов приняв то, что я теперь в нашем поредевшем десятке за главного.

— Вяжем, — распорядился я, — можешь сам обойти ее, тросом обматывая.

Именно так рыжий и сделал. Покуда остальные шестеро изо всех сил натягивали тросы, не давая стриге и дернуться.

К счастью, держать так тварь нам долго не пришлось. Драган действовал быстро. И скоро стрига оказалась опутана с ног до головы, включая израненные крылья. Голова вместе с жаждущими крови клыками, правда, у нее осталась свободной. И смотрела на нас далеко не дружелюбно. Ну так и мы старались держаться от этой головы подальше.

В остальном тварь теперь походила на муху, оказавшуюся в паутине. Или, если угодно, на оставленного на вершине скалы Мирчу.

Ах да! Мирча...

— Эй! — донеслось со скалы. — Может, развяжете меня?

А то мы ведь едва не забыли.