Радко отважный (джен)

Что до лохматого юнца, приготовленного стригам в жертву, то он, как и следовало ожидать, никуда не делся. А главное, был жив. Не успели твари ему вреда причинить.

Лежал парнишка, как мы теперь смогли разглядеть, на невысоком, зато длинном каменном возвышении — естественном, но которое вполне могло сойти за подобие постамента. Или, если угодно, алтаря.

Лежал — и взирал на нас, поднявшихся на вершину скалы, с заметно вытянутым от удивления лицом. Еще бы, ведь сегодня на него обрушились, не иначе, целых три неожиданности.

Во-первых, нашлись люди, которые за него вступились. Чужие люди, незнакомые. Что особенно дивно в свете того, что своя же родня и односельчане отреклись от бедняжки, предав его без особых сожалений.

Во-вторых, на его глазах кто-то из людишек решился бросить вызов не абы кому, а крылатым тварям. Что наверняка считаются самыми могущественными существами в этом горном краю.

Ну а в-третьих (что, наверное, поразительней всего), людишки не просто заступили стригам дорогу, но при этом остались живы. Победителями вышли супротив тех, кто привык наводить на деревню паренька страх. Оттого привычная картина мира просто-таки рушилась на его глазах.

Подойдя к похожему на алтарь возвышению, мы склонились над несостоявшейся едой стриг. Я острием сабли осторожно перерезал веревку, опутывавшую ноги паренька. Драган проделал то же самое с путами на его руках.

Судорожно разминая руки, да глубоко вздыхая, паренек приподнялся, садясь на «алтаре». Затем осторожно выпрямился во весь рост, чуть пошатываясь и дрожа. Не то замерз, на камне лежа, не то от избытка чувств.

— Кто вы? — спросил паренек, глядя на нас, да зачем-то шмыгнул носом.

— А ты, мил человек, не хочешь сам сперва представиться? — строго поинтересовался у него Драган. — Да поблагодарить. Мы ж ведь спасли тебя… все-таки.

— Ах да, благодарю, конечно! — пролепетал юнец, протягивая руку. — Это… Мирча меня зовут. Да хранит вас Тьма!

Последнее пожелание лично меня покоробило. Но руку я пареньку пожал.

Затем, однако, этот Мирча запричитал торопливо и сбивчиво, будто вспомнил что-то одновременно важное и страшное, что накрыло его и ошеломило.

Хотя почему «будто»? Действительно вспомнил.

— Да никого вы не спасли! — голос паренька дрожал. — Вы думаете… что? Стрыгаи вернутся. Их еще много осталось. А раз они не получили, что хотели… одного… как выкуп. Они тогда на всей деревне отыграются! Будут охотиться на всех нас. На семью мою… соседей. Как коршун на воробьев! Нападать будут без разбору. Эх… мной ведь хотели для деревни безопасность купить… хоть и на время. А теперь…

— Успокойся, — оборвал его излияния Драган строго и веско, чуть ли не по-командирски. — Нашел тоже, о ком переживать. Твои родные-соседи, если забыл, скормить тебя хотели. Понимаешь? Скормить этим стригам треклятым. А уж если ты сам им оказался не нужен, то почему тебя они должны волновать?

— Так я ж тоже… — проговорил Мирча. — Не могу теперь в деревню вернуться.

— Ха! Да кто ж заставляет возвращаться? — вставил слово я. — С нами пойдем. Что до деревни… всех эти твари все равно не перережут. Не с руки им это. Такой источник пропитания уничтожать. Лучше пару-тройку людишек загрызть другим на устрашенье. А потом дать размножиться. Или я ничего не понимаю в скотоводстве.

Спасенный паренек на это лишь плечами пожал. А потому, задело ли его последнее мое сравнение — судить не берусь.

— Кроме того, — продолжал я, — ну, если ты все равно так сильно за деревню переживаешь. Мы ведь можем с нашим командиром поговорить. И помощь твоим соседям и родным привести. Целую ораву таких же, как мы славных ребят. Уделывающих этих ваших стриг-стрыгай одной левой.

Да, позволил себе это небольшое невинное хвастовство. И незначительное… ну ладно, не слишком значительное преувеличение.

— Откуда они, кстати, прилетают? — осведомился деловитый Драган. — Не знаешь?

— О! — удивился Мирча. — Так вы что… сами не знаете? Из замка Боркау, конечно!

И указал рукой куда-то в сторону. Мы повернулись туда… ох, черт, я просто диву давался оттого, что не заметил этого раньше.

Замок Белы Безбожника маячил вдалеке, но с этой скалы увидеть его было уже вполне возможно. Уж очень заметно Боркау выделялся, чернея на фоне гор — то серо-зеленых, то почти белых.

И выглядел неестественно и нелепо до отвращения. Чернотой своей напоминая не то гнилой зуб, не то мертвый ствол обгоревшего дерева.

— Однако! — проговорил Драган. — Гайду наверняка обрадуется. Узнав, что мы чуть ли не до самого Боркау дошли. Видели его, по крайней мере.

* * *

— Э-э-э, кстати, — обратился к нам Мирча, когда мы уже успели отойти от деревни подальше, отправившись в обратный путь, и на пути этом остановились на ночлег. — Жрать меня все равно никто не собирался. По крайней мере, в обычном смысле… привычном. Ну, как человек мясо ест.

— Ну, замечательно! — с притворной досадой как бы посетовал Драган. — Надо будет запомнить. И больше несчастных юнцов, приготовленных в жертву, не выручать.

— А что значит сожрать в непривычном смысле? — не понял я. — Как это, вообще? Я думал, все живое ест одинаково… примерно.

— Это значит… э-э-э… ну не сразу… да, — пояснил спасенный паренек, подбирая слова, чтобы было понятней. — В смысле, меня не растерзали бы и не слопали прямо на месте. В замок бы забрали.

— И что в замке? — не понял Драган. — Твари бы тебя со своими товарками разделили? Ну… как бы самим все сожрать тем двум тварям жирно было бы. Толстеть не хотели… хотя с тебя, пожалуй, не растолстеешь. Или неприличным у них считается есть втихушку, не делясь.

— Да нет же! — воскликнул Мирча почти в отчаянии.

Сложно, видать, было объяснять привычные для него вещи двум чужакам, для которых они казались не обыденными, а чудовищными.

— Если бы стрыгаи просто жрали, — продолжал паренек, — то быстро бы слопали нас всех… всю деревню. Непонятно что ли?

— Ну да. Точно, — пришлось согласиться мне.

Да устыдиться заодно. Неужели сам не мог сообразить, коли грамотный и даже счету обучен?

— Так что стрыгаи по-другому поступают, — сказал Мирча, — раз в несколько лун от них прилетает посланник… посланница. И требует от деревни одну девушку покрасивее или одного парня поздоровее… покрепче.

— Та-а-ак, погоди-ка, — обратился к нему Драган, — покрепче и поздоровее, говоришь? А тебе сколько лет, кстати? Четырнадцать?

— Семнадцать, — было ответом, — может и больше… немного.

— Вот видишь, — напарник мой хмыкнул, услышав истинный возраст спасенного, — можно сказать, жених. А выглядишь на четырнадцать от силы. Так что насчет «покрепче и поздоровее»… это, уж прости, не к тебе. Худосочный ты больно. Да и на паек походный накинулся, когда мы с тобой поделились. Я сам, хоть богатым никогда не был, чувствую себя рядом с тобой закормленным сыночком какого-нибудь владетеля или купчины.

— Остальные не лучше, — словно оправдываясь, ответил на это Мирча, — в деревне нашей, я имею в виду. Мы ж в основном охотой живем. Разве что некоторые скотину держат.

— Папка твой, например, — заметил Драган, — его бы я худосочным не назвал. Наверняка стригам он бы больше понравился.

— Он староста, — сказал Мирча, будто это все объясняло, — не охотится и скотину держит. Овцы у нас есть… коза.

Небось еще и поборами с односельчан не брезгует, продолжил я мысленно его рассказ. Что тоже не дает ему исхудать. Зато домочадцев наверняка держит в черном теле. В отличие от себя, любимого. И не ставит ни в грош.

— И он, кстати, не хотел меня отдавать, — поспешил паренек оправдать своего родителя, будто мысли мои угадав, — просто народ шуметь начал. Почему, мол, все обязаны отдавать своих детей, а он нет. Уж не господарем ли себя возомнил? Даже сместить грозились… некоторые.

— Черт, да как вы вообще это выносите? — вопрошал мой напарник, не в силах сдержать возмущение. — Впроголодь живете. Так еще и близких своих вынуждены стригам отдавать.

— А что делать? — парировал Мирча. — Драться? Да стрыгаи нас в два счета выпотрошат. Особенно если стаей налетят. Я удивляюсь, как вы вдвоем справились… с теми.

Видимо, о вреде для этих тварей серебра он не знал. Да и вряд ли бы в нищей деревне нашлось достаточно этого драгоценного металла. Нет, даже хоть сколько-нибудь.

— Что еще? Бежать? — продолжал паренек. — Некоторые пытались. Да так и сгинули в лесах да болотах.

Затем добавил с тоской:

— Как будто сама Тьма не отпускает… таких. Ей рабы нужны.

— Так что вашего брата в замке ждало? — напомнил я, переводя разговор на другую тему. Более интересную мне (и, надеюсь, Драгану), чем нелегкая жизнь в горном селении.

— Как что? — сказал Мирча. — Я разве не говорил? Ах да! В общем, пленника бы там держали… достаточно долго. Кормили бы даже, чтоб подольше протянул. А стрыгаи бы все это время питались его кровью.

— По очереди, наверное, — Драган, не иначе, попробовал пошутить. Но вышло не очень.

— Может, да… может, нет, — сказал паренек совершенно серьезно. — Возможно, нас таких у стрыгай несколько. Мы же не единственная деревня в округе… вы не знали? А потом, когда пленник уже все… если это девушка была, ее саму в стрыгаю превращают. А если парень, то в упыря.

— Живого мертвяка что ли? — не понял Драган.

— В тупое вонючее существо, в котором уже трудно узнать человека, — было ему ответом. — Видел как-то одного такого. Глухонемой… сколько ни окликай, даже не шевельнется. Грязный. Рожа как маска, только маска из кожи, которую с человека содрали. И только умеет, что тяжести таскать. Или любую другую работу, где ума не требуется. Сильные они, говорят.

— А насчет девок — это точно? — спросил Драган. — Ну, что их тоже стригами делают? Ты-то откуда знаешь?

— Так… слухами земля полнится, — не то ответил Мирча, не то просто отмахнулся от вопроса. — Сосед наш, помню, говорил, что узнал-де в одной из этих тварей свою сестру, которую тоже им когда-то деревня… скормила. Хотя мог и соврать. Или ошибиться. Но с другой стороны… надо полагать. Стрыгаи, может, и живут долго, но вряд ли бессмертные. При этом сами между собой не размножаются… ну, раз все бабы. Но не переводятся. Так откуда они берутся… новые? Только из нас. Больше мне ничего в голову не приходит.

А паренек-то не дурак, смекнул я. Да, буквы и цифры наверняка не знает — некому было учить. Но и тупой деревенщиной, способной только за овцами следить и убирать, тоже его не назовешь. Голову не только, чтобы есть в нее, использует. Но умеет рассуждать. И вполне разумно.

— Согласен, — сказал я ему. — Не представляю только, как эти… стриги людей в упырей превращают. Как и в себе подобных. Мне-то они не слишком умными показались. Тогда как для колдовства… как бы мы ко всяким чародеям и чернокнижникам ни относились, для волшбы все же нужны кое-какие мозги.

— Так вы и этого не знаете? — Мирча, казалось, был удивлен до глубины души и того гляди был готов рассмеяться над непутевыми лазутчиками. — Вот что значит, чужаки. Нет, конечно, сами стрыгаи колдовать не могут. Про упырей я уж молчу. Граф превращает. И в тех, и в других. Уж об этом-то, я думал, каждый воробей наслышан.

— Граф? — Драган нахмурился. — Бела Безбожник что ли? Так он еще жив?

Эко в лагере удивятся, когда мы вернемся. И даже всезнающий (но знаниями не склонный делиться) господин Гайду. Ценность сведений, которые мы добыли благодаря спасенному пареньку, росла как на дрожжах. И я мысленно ликовал оттого, что сообразил нарушить тот злополучный приказ — «ни во что не вмешиваться».

— Жив! — не преминул подтвердить нашу догадку Мирча. — И потому, собственно, жив, что отринул старых богов… как, впрочем, и новых. Обратившись к самой Тьме… к той первозданной силе, что старше самого мира. И сделавшись, наверное, самым могущественным чернокнижником из всех, кто когда-либо жил. Да, именно так великий Бела добился своей цели!

Мне показалось… или этот юнец впрямь восхищается графом, лившим кровь реками и вообще успевшим натворить немало гнусных дел? Да еще продолжающим их творить до сих пор! Этим Белой, который до сих пор властвует в Паннонии. И держит в страхе, в том числе родную деревню Мирчи. Не будь Белы Безбожника — не было бы стриг. А значит, не пришлось бы самого Мирчу его соседям и домочадцам тащить на скалу и связывать.

Оттого собачонку он мне напомнил в тот момент. Собачонку, которую хозяин бил, держал впроголодь, но она все равно виляла хвостом при виде его и готова была стеречь хозяйское добро. И даже когда хозяин выкинул ее на улицу, сколько-то времени пролежала у порога. Ждала, что простит.

Нет, вот уж точно — чужая земля. Хоть и говорим на одном языке… почти. А обычаи, понятия, что здесь приняты, все равно кажутся бредом и гадостью.

Зато новость, что Бела жив и овладел-таки силой, о которой мечтал и ради которой сгубил многих, многое же объясняло. Ну ладно, кое-что. Например, ту колдовскую ночь, в которой погибли восемь наших да заодно сгинул конь Гайду. Я-то думал, это какое-то проклятье старое, с давних времен над болотами висевшее. Но теперь почти уверен, что это сам Безбожник постарался нам подгадить.

Еще стало понятным, откуда взялся тот таинственный, похожий на болотные огни, свет в окнах замка Боркау — тот самый, который видели незадачливые авантюристы и о котором наш предводитель рассказывал. Да и само по себе появление стриг.

Колдовство — и этим все сказано.

На этом хорошие новости заканчивались. Ибо выходило, что сам Гайду попал пальцем в небо. Решив, будто противостоять нам будут лишь крылатые бестии-стриги. Потому что одно дело воевать против тварей — летучих, сильных, злобных, но умом ненамного превосходящих лесного зверя. Против тварей, на которых, к тому же, нашлась управа в виде посеребренного оружия. Тогда как с колдуном, вдобавок дорвавшимся до бессмертия, сладить будет гораздо сложней.

Эх, как же важно бывает не только выполнять приказы, но и нарушать их иногда, выгадав подходящий случай. Как же на самом деле важно!