Гарри Поттер и каменная философия (джен)

Ночью кожу на лбу тянуло, шрам зудел и чесался. А когда Гарри тер и скреб лоб, то кожа отшелушивалась и слезала. Утром, бросив взгляд в зеркало, Гарри увидел, что шрам уменьшился и почти исчез, теперь на лбу был не осточертевший рубец, а едва заметный восковой след. Удивившись и мимолетно обрадовавшись, Гарри спешно почистил зубы, умылся и выскочил из душевой. Пора было собираться на поезд. В этом году всех студентов в свете недавних событий отправили по домам на полторы недели раньше.

Профессору Снейпу Гарри ещё вчера показал вход в Тайную комнату, тот, что за портретом в коридоре. Так что о теле Локонса позаботились. Сам Северус привел в порядок Пенелопу Кристалл, раскаменил её с помощью новой настойки из свежих хогвартских мандрагор.

Из Азкабана доставили поседевшего Хагрида. Его густую черную шевелюру пронизали синеватые нити седины. По состоянию здоровья уволился профессор Кеттлберн. Таким образом в школе освободились две должности. Попечители хмуро уставились на заявки, поданные Дамблдором. Первая вакансия предлагалась Хагриду, с тем, чтобы он совместил лесничество с преподаванием. Вторая назначалась некоему Ремусу Джону Люпину, и вот его-то кандидатура вызывала вопросы — кто это такой, черт возьми?

Ну, Хагриду ладно, разрешим, его имя восстановлено, да и многие его знают уже не одно поколение. А Люпин кто? Прошерстили хроники выпускников Хогвартса, нашли студента и его характеристику и узнали из неё, что Р. Дж. Люпин был отличником и даже старостой факультета, префектом школы он, правда, не стал, но не всем же так везет! Почесав мудрые плешивые головы, попечители, не найдя добровольных и подходящих кандидатов, утвердили мистера Люпина на почетную должность преподавателя Защиты. И полетела к нему пыльная министерская сова с уведомлением.

Гарри, чувствуя себя несколько странно, вошел в вагон и двинулся по проходу, держа в руке переноску с Тортиком, клетку с Поляроидом и Светофором, при этом ухитряясь удерживать на плече широкий ремень сумки. Найдя свободное купе, он зашел, сгрузил на лавку живность и, потянувшись к багажной полке, без особого труда пихнул туда сумку. Озадаченно посмотрел в зеркало на двери, в нем отражался тощий вытянутый пацан. Голые запястья далеко высунулись из ставших почему-то короткими рукавов. Что-то куцей стала прошлогодняя одежка. Живя подолгу в закрытых пансионах, без домашних зеркал на каждом гардеробе и без маминых-теткиных причитаний — опять тебе штаны покупать, ну куда так рвешься, каланча?! — как-то не замечаешь, что вырос за год на пару-тройку дюймов…

Пришел Захар. За ним притащился долговязый Рон. Затем Невилл, Драко, Гермиона. Вшестером они едва уместились. По трое на двух лавках. Птиц Гарри выпустил из клетки, чтобы убрать её подальше, и теперь сова и феникс сидели на спинках лавок. Тортик устроилась повыше, на багаже.

Гарри посмотрел на Рона, устроившегося напротив с Гермионой и Невиллом, потом перевел взгляд на Коросту, сидевшую на колене Рона. Крыса, вытянув шейку, нюхала воздух, забавно шевеля усиками. Поглазев на покалеченную левую лапку, на которой не хватало пальчика, Гарри сглотнул тугой комок в горле.

— Рон, Короста у тебя давно?

— Второй год. Она мне от Перси досталась, — с отвращением ответил Рон.

— А у Перси она сколько была? — продолжал допытываться Гарри. Рон пожал плечами:

— Не помню… не замечал. Мне Перси её просто спихнул, когда ему сову купили за то, что он старостой факультета стал, — в голосе Рона зазвучала откровенная злость. — Ненавижу эту крысу. Она — вечное напоминание моей никчемности, я шестой в семье, у меня постоянно всё старое. Палочка от Чарли, сундук от Билла, одежда от близнецов, даже крыса, и та от старшего брата досталась, у меня никогда не было ничего моего!

— Ну, крыса же не виновата! — заступилась за Коросту сердобольная Гермиона.

— Да! — вклинился Захар. — К тому же она такая умная, новую палочку тебе принесла взамен сломанной.

— Которую она же и сожрала! — с горечью буркнул Рон. — Приеду домой, отравлю её «Антирэтом». Надоела!

— Да ну тебя! — передернулся эстет Драко. — Прямо так сразу и отравишь? Лучше вон, в окно выброси…

— Домашняя крыса не выживет на воле, — возразила ему Гермиона.

Рон бросил оценивающий взгляд на окно. Гарри поспешил перехватить его намерения, осторожно уточнив:

— Рон, а ты точно решил от неё избавиться?

Рыжий негодяй мрачно кивнул. Гарри тут же полез в поясную сумку и достал горсть золотых монет.

— Может, продашь её мне?

Глаза Рона алчно сверкнули, и он, протянув руку за деньгами, не глядя сунул к Гарри на колени крысу. Ощутив в ладонях жар золотых полновесных галлеонов, он запоздало спохватился:

— Гарри! Но это слишком много за старую и никому не нужную крысу.

Но тот лишь отмахнулся, поглаживая крысу по горбатой спинке. Гермиона внимательно посмотрела на Поттера и подозрительно осведомилась:

— А зачем тебе крыса, Гарри?

— Для коллекции… — буркнул Гарри. — Сама смотри, сколько у меня зверей: ящерица, сова и феникс, дома у меня ещё две собаки и черепаха в аквариуме. Так что крыса не помешает.

— А по-моему, тебе её просто жаль, — хмыкнул Драко.

Гарри молча отвернулся к окну. Ну, просто здорово всё так подвернулось. Хорошо, что Рон решил сам от крысы избавиться, а то он прямо голову сломал, пытаясь придумать, как выпросить у Рона крысу. Может, поэтому Пит палочку сгрыз? Всё-таки он Рональда дольше знает. Пит залез ему на плечо, а когда Гарри повернул голову, ласково сунулся носиком ему в ухо, тепло и благодарно, приятно щекоча ушное отверстие. Гарри смешливо поежился и тихо хихикнул.

А Рон, пересчитав деньги, растекся масляной лужицей и принялся счастливо мечтать:

— Ух ты, столько денег! Наконец-то я куплю себе приличную мантию, породистую сову и самые новые учебники! О! А ещё куплю самый большой рожок мороженого у «Фортескью»! И новую палочку!!!

* * *

Этим летом к Дурслям приехала Мардж, так что им не пришлось куда-то уезжать. Питера Гарри устроил в своей комнате со всевозможным комфортом, сгреб с полки мелочи и, освободив её, сделал целую квартирку для крысы. Спаленка, столовая, стенка из веточек для лазанья и карабканья. На пол спустил канатик, по которому Пит мог спуститься и погулять по комнате. Ну, и лоточек с песочком для туалета не забыл.

Петунья, увидев крысу, устроила Гарри разнос. Все просто заслушались, слушая Петуньин монолог о неблагодарных паршивцах, которые тащат в дом всякую дрянь, о чуме и холере, которые разносят мерзопакостные голохвостые твари, о мерзавке Лили, которая семь лет превращала чайные чашки в противных крыс.

Уши у Гарри пылали огнем, дрожащие руки прижимали к груди мокрую крысу (они потеют, когда нервничают). А когда тётка выдохлась, Вернон подошел к ней со спины, взял за плечи и ласково зажурчал ей на ушко всякую нежную чушь, незаметно подмигнув Гарри, он увлек Петунью в гостиную.

Со знанием дела Дадли и Гарри сделали крепкий чай, щедро разбавили молоком и отнесли великомученице. Лично Гарри её понимал, Петунья часто рассказывала о проделках Лили, о том, как та развлекалась на каникулах, превращая несчастные кружки в огромных пасюков. Весьма сомнительное веселье, надо заметить… Берешь кружку с полки, споласкиваешь кипяточком, соберешься только молока из молочника плеснуть, как вдруг обнаруживаешь, что держишь за толстый хвост крысяру размером с половину кошки… Визг на полдома, молочник вдребезги, а молочный океан ты потом полдня убираешь по всей кухне. Всё это Гарри торопливо рассказал Питу на ухо, и тот взглядом пообещал пореже показываться Петунье на глаза.

При первом же удобном случае, когда Дурсли уехали по делам, Гарри уговорил Пита превратиться в человека. Превратился. Гарри обошел его со всех сторон, зачем-то снял мерки и погнал в ванную. Пока Питер отмывался и отскребался, Гарри сгонял в комиссионку и купил там почти новую одежду, сдав в Армию спасения старую. Потом, наблюдая, как Пит причесывает перед зеркалом свои рыжеватые короткие волосы, Гарри спросил:

— А почему вы у Уизли поселились?

Питер, глядя на отражение Гарри, задумчиво ответил:

— Потому что только они никогда не заморачивали себе головы насчет того, сколько лет живут крысы. Другие-то сразу насторожились бы, проживи я у них больше пяти лет, но не Уизли, им пофиг, сколько лет живет Короста и почему. Правда, я на всякий случай у них «пропадал», а потом появлялся снова, как новый питомец, для чего резко менял привычки. Первый крыс был у Билла и звался Шкипером, второй появился у Чарли, тот звал меня Спайком. Третьего с помойки притащил Перси и назвал Коростой, почему-то он решил, что я — девочка… И Рону он передал меня как Коросту.

К концу рассказа Гарри тихо ржал, не в силах удержаться, вытерев набежавшие слезы, он сдавленно спросил:

— А палочку Рона вы зачем сгрызли?

— Есть такое заклинание — Приори Инкантатем, с помощью которого можно узнать, какое заклятие было выпущено из палочки последним. А я, если помнишь, убил Темного Лорда в теле Локонса, что, впрочем, фактически считается убийством Локонса. Так что у меня не было иного выхода, кроме как уничтожить палочку. Мне ещё рано являть себя миру, а Рону — в Азкабан.

* * *

Северус и Лидия, как и сообщалось ранее, поженились в апреле. Свадьбу сыграли тихо и скромно, шафером жениха был Энгус Филч, сын Аргуса Филча, а его жена стала свидетельницей невесты. Потом был медовый месяц в той же Греции, который превратился в переезд. Ну, а переезды, это… сами знаете что. Горы коробок, разобранные шкафы, бесконечные тюки с чем-то. При сборке шкафов выясняется, что одна из четырех ножек безвозвратно утеряна в пути. После долгих и безуспешных поисков принимается Соломоново решение, и под шкаф к стенке подкладывается стопка сочинений Ремарка.

Затем выясняется, что рояль-пианино-клавесин (нужное подчеркнуть) не пролезают в двери, и приходится открывать окно с присохшей столетней краской-замазкой… А когда становится понятно, что и в окно музыкальный инструмент не пролазит, то его, здоровенную бандурину под центнер весом, несут на задний двор и пропихивают-таки сквозь французское двойное окно гостиной. При этом под ногами снуют соседские мальчишки и мелкие собачки, которые вносят свою посильную лепту в общий круговорот. Собачки, с задорным тявком и любовью в сияющих глазенках, в самый неподходящий момент утаскивают очень важную именно здесь и сейчас вещь — отвертку, гвоздодер, ленту-сантиметр — и уносятся с трофеем прочь. Дадли и Гарри, послушав, как забористо ругается на псов Северус, бросались ловить Фили и Кили, чтобы отобрать и вернуть украденную штучку.

Давно известно, что все семьи несчастливы до зевоты, до оскомины одинаково, а счастливы — каждая искрометно по-своему. Совершенно неповторимо.

Нет ничего более нудного и однообразного, чем так называемые скелеты в шкафу, всякие там семейные измены и прочая ползучая нудятина. А все семейные ссоры и скандалы такие же однообразные, как рекламные ролики. Кстати, именно поэтому всякие там писатели, драматурги и прочие режиссеры предпочитают рассказывать нам истории несчастных отношений, чем счастливые истории. Кого-то сводит дискотека («музыка на-а-ас связала, тайною на-а-ашей стала»), кого-то — случайная встреча в поезде, кого-то, прости, Господи, интернет. Можно найти свое счастье, нажравшись в бане и с ценным веником улетевши в город на Неве, можно — поссорившись из-за цента с официанткой в провинциальном вокзальном буфете. Вариантов — бездна. Как сказал один великий холмогорский помор в версальском парике: «Открылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне — дна…»

И в случае со Снейпами яичница — одна из звезд этой бездонной бездны. Началось всё довольно банально. Северус после визита в лавку Костаса проголодался и зашел в местную крошечную закусочную. Почти в то же время у Лидии выдался обеденный перерыв, и она забежала в ту же столовушку.

Северус заказал глазунью из двух яиц, сосиску и три куска белого хлеба, подумав, прихватил с раздачи стакан яблочного сока. Лидия, придя парой минут позже, взяла то же самое. Не видя Северуса и даже не подозревая, что он тоже здесь… А обнаружив же друг друга, страшно поразились одинаковому вкусу своих пристрастий — перед каждым из них стояла яичница.

С тех пор они не расставались. Любовь, так сказать, настигла их в греческой столовушке. За синхронным поеданием подгоревшей яичницы. Хотя, по личному мнению Северуса, для него мир родился в тот миг, когда она вышла из подсобки, раздвинув бисерную занавеску.

Выяснилось, что у них очень много общих интересов. Но факт остается фактом: их связала яичница.

Гарри много раз бывал у Снейпов утром, когда они завтракали. Сценарий завтрака в счастливой семье Северуса и Лидии был неизменен.

Они до знакомства побывали по всему миру, объездили весь свет каждый по-своему: Лидия по миру магглов со своими родными, Северус по магическому миру успел пошататься по поручениям своих боссов. Они перепробовали все на свете, продегустировали кучу блюд, но по странному необъяснимому совпадению любимое блюдо у них — обычная яичница. Банальная глазунья. Безо всего, без всякой колбасы, бекона, просто два яйца на каждого.

Счастье — это всегда очень просто и, казалось бы, прозаично. И уж в любом случае — никак не пафосно. «Давай выясним наши отношения!..» Тьфу-тьфу-тьфу. Чур меня и всех нас! Нам всем нужны маленькие теплые мелочи. Трогательная ерунда. Ласковая придурковатость. Чудаковатые совместные привычки. Абсолютно бесполезные обряды.

Но — свои, неповторимые в своей «придурковатой чудаковатости».

Потому что все счастливые семьи счастливы захватывающе по-своему, а несчастливы — нудно одинаково.

И Гарри искренне радовался за любимого учителя и декана, радовался его семейному счастью. Ведь это по-настоящему здорово — видеть, как профессор Снейп выходит из дома с веселой улыбкой на лице, одетый в простые джинсы и черную майку вместо опостылевших тяжелых мантий, его волосы собраны в хвост под кепку, из-под козырька которой непривычно торчит выдающийся нос…

А когда Северус пришел к Дурслям на барбекю с гитарой, Гарри чуть не скончался от экстаза — так сильно было его изумление. А уж когда его глубокий и бархатистый баритон разнесся над улицей под аккомпанемент гитарных аккордов, Гарри пропал весь, с потрохами. И завещал Северуса своим друзьям.

— Ребят, клянусь, скучно не будет! Северус — клевый мужик, поет так, что «Раммштайн» удавится! Приходите, не пожалеете!