Венок из голубых роз и золотого лавра, или сказки на ночь (гет)

— Ну как, Флёр, хорошо повеселилась на балу?

Какой звонкий, совершенно не сонный голосок! А ведь Габриэль должна была давным-давно спать! Она и спала. Как раз к моему возвращению выспалась и проснулась, бодрая и любопытная.

— Ах, Габи, замечательно! — воскликнула я и откинулась на подушку, брошенную на кушетку-рекамье. Моя фигура отразилась в зеркале — точно картина в раме.

...В старину это был частый сюжет для салонных живописцев: дама, вернувшаяся с бала и отдыхающая в своём будуаре. В полумраке комнаты не видно, что живые цветы уже увяли, шлейф порван в танце, ноги стёрты в кровь, а веер сломан; видна только прекрасная женщина, утомлённая развлечениями, задумчивая, томная...

Большинство живописцев были мужчинами, и многие из них придавали своим картинам печальное и пророчески-грустное звучание. А зря... что может быть приятнее возвращения с бала, когда лежишь, давая отдых усталым ногам, а в голове ещё звучит музыка и голос одного самого приятного кавалера, и вихрь великолепного праздника ещё кружит и кружит тебя... и совсем не хочется снимать платье, разбирать причёску — хочется продлить чудесные мгновения прошедшего вечера, чтобы подольше не кончалось волшебство...

Отражение моего силуэта в раме зеркала напоминает, конечно, старинную картину, но за моей спиной сидит на кровати малышка Габриэль, и её кругленькая мордашка в ореоле растрёпанных кудряшек белеет в темноте самым милым и забавным образом. Пора рассказывать продолжение моей осенне-зимней сказки...

Так, говорила ли я, что Хогвартс неухоженный и расхлябанный, профессор Снейп — мрачный злюка, Грозный Глаз — сумасшедший, драконы — жуткие монстры, а английская осень — холодная и противная? Так вот: ничего подобного! Сейчас я уже так не думаю. Первое впечатление оказалось ошибочным. Чем больше узнаешь Хогвартс, тем сильнее привязываешься к нему и с каждым днём, незаметно, попадаешь под власть его чар, пока не влюбляешься в эти места без памяти. И я влюбилась. Возможно, справедливо будет признаться в том, что я влюбилась и в Чарли Уизли. А потому и весь мир вокруг видится мне таким замечательным...

Где-то я слышала, что только влюблённые видят мир по-настоящему, как надо: прекрасным, восхитительным, с самой лучшей стороны. Это правда. Всё чудесно, чудесно, чудесно!

Промозглая английская (точнее, шотландская) осень заиграла для меня новыми красками после того, как Чарли стал всё чаще искать со мной встреч. До первого испытания мы уже не виделись: следовало сохранять тайну, он даже родственников своих не навещал открыто (правда, потихоньку вызвал к себе Рональда и устроил ему головомойку за несправедливое отношение к Гарри, и это подействовало). Впрочем, накануне испытания с драконами Чарли напомнил мне о себе: домовой эльф из Хогвартса оставил на моём туалетном столике письмо и коробочку. В коробочке была неловко упакованная брошь из кости сибирской хвостороги — в виде миниатюрного букета роз, а в письме — объяснение: Чарли писал, что его "загрызла совесть" и он хочет возместить мне потерю флакона драгоценных духов.

Мастерство резчика, создавшего это украшение, просто выше всяческих похвал. Оно такое тоненькое, но розы — как настоящие! Впоследствии (то есть сегодня, на балу) я узнала историю этой броши: Чарли купил её во время командировки в Сибирь. Когда он покупал в лавке сувениры для родных и друзей, он даже не взглянул в сторону украшений: его мать и сестра гораздо больше обрадовались забавным фигуркам фантастических существ. Но продавец уговорил Чарли приобрести брошку: мол, у него на лбу написано, что она ему ещё очень сильно понадобится. Чарли сдался и решил, что когда-нибудь подарит эту сибирскую брошку своей невесте...

И вот теперь букетик из роз красуется на моём голубом платье. Чарли сказал мне... ой, нет, пока что я обойду молчанием те мгновения под сенью зачарованного сада, стоит пересказать, произнести вслух — и особенная, неуловимая магия исчезнет. Позже, чуть позже, я расскажу и об этом разговоре малышке Габриэль, но пока ещё рано...

Итак, мы благополучно прошли испытания с драконами, а затем и с русалочьими тайниками. Ну и шуточки у организаторов Турнира, надо сказать! Я, конечно, знала, что с Габриэль ничего не случится, да и с остальными участниками действа тоже, но...

После того, как мы справились с драконьим племенем, Чарли должен был уехать. Вместе с другими Уизли он поздравил нас, чемпионов, и меня в том числе, с успехом, пожал мне руку уже покрепче, почти как равной, и сказал: "надеюсь, мы ещё увидимся!". Я улыбнулась и кивнула: конечно, увидимся! Но я не думала, что следующая встреча произойдёт так скоро — через несколько недель.

Чарли сопроводил своих драконов обратно в Румынию и поспешно вернулся в Англию. Официальной причиной его возвращения были переговоры относительно строительства в Южной Англии драконьего заповедника по образцу румынского; идея витала в воздухе давно, и Чарли собирались назначить одним из экспертов — наблюдать за строительством и, возможно, начать работать в новом заповеднике. Но была и неофициальная причина: накаляющаяся политическая обстановка. Чарли ведь не только учёный-драконолог. Он — участник международного Сопротивления адептам тёмной магии, местное отделение которого зовётся Орденом Феникса. Он — один из наших. Почему-то я не была удивлена, когда узнала об этом. Вся семья Уизли состоит в Ордене, кроме Перси.

И вот Чарли вернулся. Глава Ордена, директор Дамблдор, предполагал, что Чарли будет исполнять поручения по всей стране, разъезжая из графства в графство в поисках якобы лучшего места для заповедника, наведываясь в Лондон, якобы для решения бесконечных бюрократических проблем — но кроме этого Чарли частенько крутился вокруг Хогвартса. Несколько раз (на самом деле я помню каждый день) мы случайно встречались в Хогсмиде, куда всех учеников школы (начиная с третьего курса) каждую субботу отпускают на прогулку; и мы чудесно гуляли втроём — Чарли, я и Габриэль, деликатно державшаяся на небольшом расстоянии (держаться на большом расстоянии я бы ей и не позволила — детей должно быть видно, даже если не слышно, особенно в чужой стране). Наши ежесубботние "случайные" встречи стали вроде как традицией. Я принялась ждать их.

Чарли потом признался, что ему было немного неудобно заранее приглашать меня на настоящее свидание: он опасался, как бы я не подумала, будто он хочет отделаться от Габриэль, а ничего подобного не было: во-первых, она нам не мешала, а во-вторых, он привык, что рядом есть младшие братья и сестры. И всё-таки однажды Чарли пригласил меня — но уже не в Хогсмид, а в кафе Флориана Фортескью в Косом переулке. Дело в том, что меня, как привилегированную ученицу и к тому же совершеннолетнюю старшекурсницу, мадам Максим вполне могла отпустить в Лондон, и Чарли об этом узнал каким-то окольным путём (я точно помню, что сама ему об этом не говорила; но я догадываюсь, что проболталась Габи — а может, и нарочно намекнула). Я чувствовала себя немного виноватой, что оставляю сестрёнку без присмотра, одну, но она уверяла, что не станет без меня скучать. Небольшим утешением мне служило то, что Габриэль подружилась с двумя девочками с Хаффлпаффа, Китти и Касси Боунс; две сестрёнки-погодки, первокурсница и второкурсница, они мне понравились — милые, спокойные девочки, да и семья их пользуется самой доброй славой. Племянницы Амелии Боунс выглядели вполне достойными своей благородной и храброй тётки. Так что пока Габи играла со своими новыми знакомицами в куклы (да-да, это страшный секрет сестёр Делакур и сестёр Боунс: иногда мы играем в куклы!), я проводила время в обществе Чарли Уизли.

Кто бы мог подумать, что именно здесь, именно сейчас мы встретим друг друга? Мадам Максим сказала бы: как не вовремя! Но она не могла: она сама влюбилась! Да-да, в местного лесника и хранителя ключей Хогвартса Рубеуса Хагрида, что живёт в сторожке на краю Запретного леса и обожает всяких жутких и опасных животных. К тому же Хагрид — верный друг Чарли Уизли и ярый сторонник Гарри Поттера с его компанией.

— Хагрид, — рассказывал мне Чарли, — может, на первый взгляд и покажется тебе грубоватым, не слишком образованным, но на самом деле он прекрасный человек. Сердце у него золотое. Хотя он и чудак, конечно. Представляешь, он всерьёз мечтал завести дракона в качестве домашнего питомца... Но, несмотря на все странности, он самый надёжный и преданный друг.

— Значит, я могу быть спокойна за свою наставницу?

— Без сомнения!

Чарли рассмеялся. Мы с ним часто смеялись, хотя оба знали — времена вокруг сложные, а тучи сгущаются с каждым днём всё сильнее. Иногда мне становилось страшно. За отца, за Чарли, за Габриэль, за всех нас. Это чаще всего случалось ночью, когда я просыпалась в темноте и рассматривала барочный узор на пологе, в темноте напоминавший мне сплетающихся в борьбе чудовищ. Но затем страх проходил. Рядом с Чарли я всегда переставала бояться. У него всегда был такой бодрый, уверенный настрой. Иначе нельзя быть драконологом. Да и Чарли сам по себе такой. Самый лучший на свете.

Мы с Чарли исходили почти весь маггловский Лондон и рассмотрели едва ли не все достопримечательности. Флориан Фортескью уже улыбался нам, как старым знакомым, и сам доставал наше любимое шоколадное мороженое. Если бы не бесконечные суровые тренировки с мадам Максим, я бы быстро располнела.

Турнир Трёх Волшебников превратился в рутину, вроде ежедневных уроков — дело важное, сложное и нужное, но уже не самое необыкновенное приключение. Самым-самым для меня стали встречи с Чарли... и предстоящая огромная борьба. Примерно со второго курса я привыкла чувствовать себя одной из самых первых, самых сильных, самых умелых и ловких; мне всё было по плечу, я могла справиться почти с любой задачей; в учебных группах я бралась за всё самое сложное, "вывозила" команду, а на самые престижные конкурсы по искусству волшебства ехала за одним из призовых мест — не меньше. Я привыкла быть лучшей и сильнейшей. Но перед чёрной тучей, надвигавшейся со всех сторон, я чувствовала себя маленькой и беззащитной — хотя и не имела на это права.

Примерно так я и объяснила Чарли смысл своего участия в Турнире, когда он задал мне такой вопрос.

— Ты только не подумай, пожалуйста, что я ревную к твоей славе. На за что на свете! Я горжусь тобой. Но... знаешь, я вдруг понял — меня беспокоит, что ты так рискуешь. Просто на соревновании, пусть и великом. Вздохну с облегчением, когда это всё наконец кончится.

От этих слов у меня в груди разлилось какое-то необыкновенное тепло; он за меня беспокоится! И я попыталась рассказать, что думала — и теперь думаю — о Турнире:

— Если мне это по плечу, значит, и другое тоже. Значит, я всё смогу. Всё сумею. Это главное... К тому же, признаюсь, что участие в Турнире — даже если я не выиграю — открывает мне двери в Международную академию искусства чародейства и волшебства. Самая большая моя мечта — работать там, в одной из их лабораторий, где изучают высшую магию на междисциплинарном уровне. И в конце концов, не так уж и опасен Турнир — нас постоянно страхуют преподаватели. Мы и рискуем-то парой синяков. Твоя работа опаснее.

— В ней есть смысл. Большая польза для людей. Оно того стоит.

Чарли был немногословен, но каждое его слово имело вес. В отличие от Фреда с Джорджем (что с них взять, они ещё дети), Чарли никогда не рисовался. Он не хвалился своей храбростью и тем, как много и часто рискует, не выставлял напоказ свои великолепные навыки обращения с опасными существами. Подобно тому, как в маггловском мире люди, умеющие обращаться с оружием, никогда не будут демонстративно играть с ножом или жонглировать пистолетом, Чарли держался тихо и спокойно. Но за его неприметным — на фоне остальной шумной семьи — спокойствием скрывалась подлинная сила и уверенность.

Кстати, маггловский мир Чарли знал весьма неплохо — благодаря своему отцу, Артуру Уизли, чья работа в Министерстве магии была связана с взаимодействием с магглами. Артур был по-мальчишески увлечён маггловской техникой. Чарли же интересовался всем.

Я была очень удивлена, когда узнала, как широк его кругозор, как много он всего знает, сколько необычных мест повидал — в самых отдалённых и экзотических уголках мира.

— Я и хотела бы обещать, что покажу тебе Париж, как ты показал мне Лондон, — сказала я однажды, — но боюсь, что ты и у нас знаешь каждый камень.

— А вот и нет, — хмыкнул Чарли, — в Париже я был лишь однажды, проездом, и ничего не увидел. А если бы и видел — мне хотелось бы увидеть твой Париж. Вместе с тобой.

Мы взаимно удивляли друг друга. Я была удивлена, признаюсь, что драконолог, работающий в заповеднике на краю глухой румынской провинции, окажется столь разносторонним человеком. А Чарли, кажется, был удивлён, что ученица Шармбатона и потомственная аристократка может быть не такой уж заносчивой и беспомощной белоручкой, а довольно-таки разумным существом.

— Судя по Слизерину, — сказала я как-то, — что-то с британской аристократией не в порядке. Настоящий аристократ никогда не будет вести себя так отвратительно, как... как, например, этот ваш Драко Малфой. Он ведёт себя, как наглая выскочка, а не сын благородной семьи.

Наряду с Гарри Поттером Драко был знаковой фигурой в школе, и свою знатную и древнюю фамилию позорил вовсю. Куда смотрят его родители? В высшем обществе принято иметь хорошие манеры и соблюдать этикет, что бы не происходило, от дуэли до землетрясения. Впрочем, и здесь — в семье не без урода. До сих пор с содроганием вспоминаю тот вечер в компании с одним отпрыском герцога, считавшим, что ему всё позволено и все хорошенькие девушки должны умирать от счастья, если он соблаговолил их пнуть своей светлейшей ножкой. У него в жилах тоже, кстати, текла кровь Малфоев. Текла... нет-нет, я не убила его, хотя очень хотелось. Прокляла только как следует. Убит он был позже, при обстоятельствах весьма тёмных, и я уверена, что чей-то отец или брат заставил его расплатиться сполна за все выходки и, может быть, даже преступления.

Красивой девушке — да ещё на четверть вейле — подчас приходится нелегко. Многие не хотят воспринимать нас всерьёз, видят только внешность, а иной раз дают понять, что эта внешность должна — прямо обязана! — служить для чужого удовольствия, и не больше. Разумеется, мне, мадемуазель Делакур, крайне редко приходится сталкиваться с откровенной грубостью, но иногда хватает и пошлых, жадных взглядов, чтобы почувствовать себя премерзко. О, не спорю, мне нравится быть красивой, и я ни за что не стала бы скрывать и прятать свою привлекательность, как делают некоторые. Нет уж, я такая, какая есть, и я всё выдержу. И постараюсь вести себя так, чтобы внушать людям уважение. Мама так смогла. И я смогу.

Но рядом с Чарли не нужно было стараться. Он всегда был так безупречно мил и деликатен — ни на минуту не забывал, что я всё ещё школьница, пусть и отпраздновавшая совершеннолетие, и я совсем не боялась его. Напротив...

Вот так наши встречи превратили конец октября и ноябрь в чудесную осеннюю сказку. Потом выпал снег, Запретный лес и Хогвартс утонул в пушистых сугробах — я боялась, что Габриэль простудится, играя с новыми друзьями в снежки и катаясь с горки, — и осенняя сказка превратилась в зимнюю. Выяснилось, что при всех своих многочисленных навыках и успехах мы не умеем кататься на коньках. Стоит ли говорить, что Чарли Уизли взялся за наше обучение с величайшим удовольствием и проявил прекрасные педагогические способности? Мы бесподобно проводили время на катке и веселились, как малые дети.

К нам в гости приехали семьи — поддержать перед трудными испытаниями и провести вместе Рождество⁽¹⁾. Вся семья Уизли приехала поддержать Гарри Поттера и — кажется — познакомиться со мной. Во всяком случае, при знакомстве мистер и миссис Уизли сказали, что рады наконец увидеть меня, ведь "Чарли так много о вас рассказывал!". Мне показалось, что миссис Уизли — как, впрочем, и Джинни, которую я в школе видела частенько, — держалась несколько настороженно и глядела на нас с родителями с некоторой долей недоверия, но вскоре это ощущение рассеялось. Через полчаса после знакомства она уже так увлечённо обсуждала с мамой вопросы кулинарии и садоводства, будто они были знакомы со школьной скамьи. Мама, как всегда, была на высоте положения и держалась со свойственными ей тактом и простотой. К ней просто невозможно не проникнуться расположением.

А вот отцы наши были уже знакомы — заочно. Борьба с террористами — Упивающимися Смертью — незримо и прочно связывала всех нас. О Чарли папе тоже было многое известно, но это не помешало моим родителям подвергнуть его неофициальному перекрёстному допросу, который он выдержал с примерной стойкостью.

Все эти знакомства с родителями — это так волнительно! Просто дыхание перехватывает. Что там русалки и драконы!

А всё-таки было так хорошо, так приятно вновь увидеть и обнять маму с папой!

А между тем приближался Рождественский бал. Мама привезла нам с Габриэль из Парижа заранее заказанные туалеты — воздушные бледно-голубые платья с отделкой из переплетающихся белых и голубых роз. В гирлянду цветов была вплетена тоненькая золотая нить — намёк на лавровый венец победителя Турнира. О, материнская уверенность!

Мама сама сплела нам с Габи по веночку из голубых роз и зачаровала их от увядания. Розы были ещё в бутонах, и влияние чар мама ослабила лишь накануне бала, когда делала нам причёски. Таким образом, я вошла в зал с бутонами, и от тепла они начали распускаться.

Чемпионы открывали бал. Мне так хотелось выйти в первом танце с Чарли! Но я не смела надеяться... да захочет ли он участвовать в таком развлечении? Не скучно ли ему покажется?

А всё-таки Чарли умудрился пригласить меня — и даже пригласить первым! Сначала я подумала — неужели он вытряс приглашение из Перси, с которым они были не в ладах? Но всё оказалось гораздо проще: Чарли просто-напросто отправился с просьбой к Дамблдору, и тот безо всяких проблем вручил бывшему ученику пригласительный билет.

И вот мы с Чарли, одетым в безупречный костюм (вот тут, как оказалось, его проконсультировал старший брат Билл), вошли в Большой зал, и моё сердце замирало от счастья. Вот зазвучала музыка, и праздник начался. Выяснилось, что Чарли — кто бы мог подумать! — отлично танцует.

— Мы, Уизли, полны сюрпризов, — улыбнулся он, когда я выразила своё удивление и восхищение.

Что ещё можно рассказать о Рождественском бале? Украшение Большого зала сделало бы честь и Шармбатону — всё было так красиво и великолепно, что просто не описать словами. Виктор Крам — не без помощи наших с Седриком ободряющих советов — пригласил Гермиону; она была настоящей красавицей и вызвала всеобщее восхищение, а Крам просто раздувался от гордости. Один Гарри безмерно смущался — бедняга, кажется, для него и Рождественский бал стал очередным испытанием наряду с драконами и гриндилоу. Если бы я раньше знала, что он почти не умеет танцевать — могла бы и научить его... И почему он никого не попросил о помощи, чудо лохматое?

Но в целом, думается, бал прошёл просто... волшебно.

И, конечно, был ещё тот момент, когда мы с Чарли бродили среди мерцающих ледяных скульптур зачарованного сада, и он сказал... и я ответила...

Но я пока не расскажу. Чуть позже. Пока что его слова и голос, и наш самый первый поцелуй будут чудесным секретом. Это будет не слишком долго — как ни крути, а завтра — то есть уже сегодня — надо рассказать родителям о помолвке.

В Хогвартсе, говорят, сбываются мечты. Что ж, могу честно признаться — взбираясь на Олимп волшебного мира, я вдруг начала мечтать о любви, и мечта моя исполнилась. Иногда мне кажется, что всё даже слишком хорошо, чтобы быть реальным.

За окном всё кружится снег — не колдовской, настоящий. Зимняя сказка. Настоящая рождественская сказка с хорошим концом. Такие истории нужны, такие истории бывают — я хочу в это верить и буду! И сделаю всё, чтобы эта сказка стала правдой. Вот такое моё обещание и пожелание в рождественскую ночь.

1) Да, я помню, в книге родные приезжали перед самым последним испытанием, но я решила притащить их пораньше — мне так надо для сюжета.

Вернуться к тексту