Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

- Ну как ты не понимаешь, Лилс — анимаги полностью противоположны оборотням! — размахивал руками Северус по дороге в Больничное крыло. — Это в один голос утверждают все источники: оборотни совершают превращение насильственно, против воли, по вине Темного проклятия, которое над ними тяготеет. Звериная сущность — не часть их, она им не подконтрольна, она всегда одна и та же — у всех! Нет оборотней-лис, оборотней-барсов, оборотней-оленей, в конце концов! Они все — волки, и это одно из главных отличий. Анимаг же трансформируется осознанно, безболезненно, мгновенно — и главное, по своему желанию. Его ипостась — отражение его внутренней сути, поэтому так сложно найти двух одинаковых анимагов!

- Но погоди, — не унималась Лили, которой засевшая мысль не давала покоя до самого утра, точнее — до обеда вторника, потому что утренние пары да и сам обед с недосыпу проскочили на автомате. После обеда же, компенсировавшего пропущенный завтрак и несколько прояснившего затуманенные мозги, нашлись силы и на мысль, и на дебаты по её поводу. — Не знаю, как там у прочих оборотней, но наш-то Рем превращается теперь вполне осознанно! Да, пусть и не тогда, когда пожелает, но, как говорится, в здравом уме и твердой памяти!

- Ну и что? История не знает ни одного оборотня-анимага. За всю тысячу лет изучения магии.

- Ну, во-первых, то, что она чего-то не знает, не значит, что этого не бывает, — с намёком улыбнулась Лили. — Порой она невнимательно смотрит, а порой умеет прекрасно забывать. Анимаги же — явление достаточно редкое, ведь так? Да и оборотней не сказать чтобы много. Возможно, просто не сошлись вероятности, чтобы эти два обстоятельства объединились. А если вдруг однажды когда-нибудь и да, то рядом могло не оказаться ученого, способного этот факт зафиксировать и изучить. Как мы выяснили, анимаги и сами по себе не очень-то рвались устанавливать контакты с официальной наукой, а уж в ммм… расширенной комплектации… Тут ученого могли или съесть, или от него сбежать…

- Сказочница ты, — с умилением глядя на подругу, ответил Сев — несмотря на взгляды, по-прежнему непреклонно. — Научить оборотня анимагии не-воз-мож-но! И в этом единодушны все! Одно исключает другое — и получение оборотнем навыков контролируемого превращения автоматически обозначало бы излечение от оборотничества, а это бы непременно стало сенсацией, если бы хоть раз случилось. Но этого не случалось и случиться не может. Я понимаю, что тебе хочется для Рема, как лучше, но — нет.

- Может, тут смотря как учить? Помнишь, что мы думали, когда читали ту Маккошкину методичку?

- Что это чушь собачья и в принципе невозможно для исполнения! — фыркнул Сев. — Там и не оборотень спечется. А уж оборотню и вовсе невозможно месяцами ежедневно долдонить эти заклинания — всяко пропустит в полнолуние, и привет! Начинай сначала.

- Вооот! — подняла Лили палец, акцентируя на этом внимание. — Общепризнанным методом и невозможно, с этим я не спорю. Но, помнится, насчёт него у нас и у самих были очень большие сомнения — для кого и зачем вообще такие инструкции. И мы от них отказались, пойдя другим путём…

- Я понимаю, к чему ты клонишь, но это тоже из разряда сказок! Рем же не владеет беспалочковой магией, как мы!

- А она сильно была там нужна? При создании матрицы — да, не спорю, но матрица-то уже готова, ему не придётся делать её с нуля! Как и не придётся взращивать внутри себя анимагическую сущность — она тоже уже у него есть! Останется только вывести её в сознательную плоскость, но для этого нам с тобой вполне хватило медитаций — а основам менталистики ты его обучил!

- Лииилс… — безнадежно протянул Северус. — Ты просто не понимаешь принципов действия Тёмного проклятия! Это же абсолютно разные вещи — сущность анимага и сущность оборотня!

- Да чем таким, собственно, они разные? В обоих случаях в человеке имеется скрытая звериная составляющая; — доказывала Лили, загибая пальцы, — и там, и там она периодически выпускается наружу, полностью меняя облик; что анимаги, что наш Рем полностью сохраняют сознание при трансформации… Хоть убей, я лично большой разницы не вижу! В конце концов, хуже ведь не будет, если попробовать!

- В том-то и дело, что мы не знаем, что будет, если попробовать. Я, конечно, мог бы малость подрихтовать матрицу под это дело, но как она сработает и сработает ли вообще — сам Мерлин не знает! Вдруг его заклинит в волчьем образе или, того хуже, наполовину?!

- Эти пугалки из брошюрки оставь Макгонагалл! — быстро ответила Лили, всё же передернув плечами. — Мы же ещё тогда решили, что они нужны для того, чтоб поменьше волшебников лезло пытать свои силы в анимагии! Нигде он не застрянет — судя по нам, сущность «вылупилась» наружу, только полностью дозрев и оформившись. А уж контролировать её он сможет — кто вообще, если не Рем?!

- Хорошо, пугалки для Макгонагалл — Мордред с ними. Но другие риски от подобной авантюры я даже просчитать не возьмусь!

- И с нами не брался! Тем не менее, рискнули — и получили результат! А не рискнули бы — сидели бы, как все, по ночам в замке теперь, ну! И тут — готов ли Рем идти на какой бы то ни было риск, перевешивают ли для него возможные плюсы вероятные минусы — должен решать только он сам. Кстати, мы уже и пришли!

- И этот паршивец там, небось, отлично выспался… — пробурчал в ответ Сев, меняя тему, и Лили поняла, что победа за ней.

Конечно, Ремус был «за». Он готов был быть «за» что угодно, способное хоть пообещать ему изменения, хоть поманить ими. Это только со стороны казалось, что его жизнь наладилась и стала практически неотличимой от жизней прочих молодых волшебников, на самом же деле…

Да, его перестало разрывать на тысячи клочков от боли каждое полнолуние — причём, дважды, сначала туда, а потом обратно. Да, он больше не тонул, что ни месяц, в пучине беспамятства, каждый раз выныривая с глубинным, тлеющим ужасом: что я натворил за время моего отсутствия? Что я мог натворить?..

Но в остальном его существование мало поменялось: всё те же тайны и недомолвки, регулярная изоляция, невозможность даже помыслить о какой-либо будущей семье или карьере… И если с первыми двумя пунктами после школы, когда отпадет надобность скрываться не только от учеников, но и от наставников, должно было несколько полегчать, то, мягко говоря, туманность будущего тем больше тревожила Рема, чем старше он становился. Ладно, работа — можно смириться с тем, что не станешь уважаемым человеком на серьезной должности, как отец, и всю жизнь провести на лесной вырубке или в пастушеской хибаре в горах. На хлеб хватит, мяса он наловит себе и сам, а много ли ещё ему надо? Не стихии весть что, но человеку с руками и головой прожить можно, в этом Рем не сомневался. Но — никогда не привести в свой дом женщину, не сказать ей «отныне мой дом — твой дом», никогда не испытать того счастья, которым до сих пор, спустя столько лет, лучились глаза его родителей, не ощутить на руках драгоценную тяжесть новорожденного ребёнка, не позволить себе любить, запретить себе сближаться, не подпустить никого ближе, чем на взмах палочки… Всю жизнь коротать волком-одиночкой, от отчаяния воя ночами по лесам?..

Не то чтобы он страдал от этих раздумий постоянно — нет, юность берет своё, и кипучая молодая энергия выливалась и в радость, и в смех, и в дурачества с друзьями, и в чудные, невероятные пробежки с ними под полной луной… Но даже посреди этого всего нет-нет да и мелькало: это не навсегда. Они вырастут, закончат школу и… И всё. У них начнётся своя жизнь — несомненно, прекрасная и счастливая. А у него — у него никогда больше не будет новых друзей. Потому что решиться на то, на что все они решились в одиннадцать: он — довериться, а они — поверить, просто прийти и буквально взять его к себе в друзья, с возрастом будет всё более и более невозможно.

Нет, наверняка Лили и Сев не забудут его — они будут встречаться, сначала часто, потом всё реже и реже, потом только в полнолуния, потом — только на Йоль… Рем представлял, как получает от них приглашение на свадьбу, затем — на имянаречение наследника, как приходит в их гостеприимный веселый дом — одиноким бобылём, непонятным «дядей Йемусом», раз за разом всё острее осознавая собственную неуместность…

В общем, конечно, он был «за». Всеми четырьмя лапами, если можно было так выразиться. И ещё хвостом. А риски — да пикси с ними, с рисками — если на кону нормальная человеческая жизнь. В конце концов, высоких обрывов над острыми скалами никто не отменял, если что-то пойдёт совсем уж не так.

Сдавшись под давлением Лили и под умоляющим взглядом Рема, Сев, не прекращая бурчать, ушёл переделывать матрицу, и уже через неделю, весь колотясь от нервного предвкушения, оборотень старательно пялился в черноту под закрытыми веками, вырисовывая в ней элементы схемы, с которой ему теперь доведётся засыпать.

В первую ночь ничего не получилось — как раз по причине излишнего воодушевления, мешавшего как сосредотачиваться, так и засыпать. Во вторую — тоже. На третью — он впервые нёсся по бескрайнему, залитому солнцем травяному морю, шалея от ошеломляющей свободы, и земля сильно и ласково билась в подушечки неутомимых лап… Никогда раньше волк не приходил к нему во снах. Никогда раньше он не видел света дня глазами волка.

И это было — великолепно!