Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Весь ужин Лили просидела как на иголках. Легко сказать — отправь родителей спать! А если они решат посидеть в гостиной с книгами или газетами? Ведь завтра воскресенье, папе не надо рано на службу, могут и задержаться с отходом ко сну. А если Тунья вздумает зайти к ней среди ночи? Это вряд ли, конечно, так они обе делали только в раннем детстве, когда кого-то из них тревожил дурной сон. Да и сегодня сестра тише воды ниже травы после дневного происшествия, ни словом с ней не перекинулась. Боится, что Лили нажалуется маме, или проснулась-таки совесть? В любом случае, это на руку. Но вдруг она захочет прийти помириться? Да и вообще, тысяча и одна мелочь могут пойти не так! Хорошо хоть, удалось без проблем перенести одежду в комнату, пока все не собрались к ужину.

Лили так издёргалась, что почти не могла есть. А потом сделала самое глупое из возможного — сказалась уставшей и ушла к себе, вместо того, чтобы наоборот оставаться в гостиной до последнего и проследить, кто куда и во сколько пошёл. Мама, потрогав её лоб и убедившись, что девочка здорова, всучила ей тарелку с кусками тыквенного пирога — чтоб не поужинавшая толком дщерь сгрызла хоть что-нибудь перед сном, пусть даже и в кровати. «Здорово, отнесу Севу!» — подумала Лили, поблагодарив и унося добычу, наперед зная, что тот, небось, снова придёт голодным.

Наверху она села на кровать и стала думать. Если можно захотеть — и зажечь свет, захотеть — и взлететь, захотеть — и заделать дыру, как и не было, то, может быть, удастся сделать так, чтобы трое людей взяли и резко захотели спать? Все её прошлые колдовские опыты касались либо неодушевлённых предметов, либо её самой, тут же имелось принципиальное отличие, но ведь попробовать-то можно!.. И она, закрыв глаза и сосредоточившись, изо всех сил стала представлять, как волнами накатывает усталость, как папа зевает, прикрываясь газетой, как мама устало проводит рукой по лицу, как всхрапывает над книгой Петунья… нет, это, пожалуй, лишнее…

Лили так увлеклась, во всех аспектах представляя сонное состояние, что чуть не заснула сама, очнувшись от того, что дёрнулась затёкшая нога. Будильник на тумбочке показывал половину одиннадцатого, в доме стояла тишина. Осторожно выглянув из комнаты, она убедилась, что снизу, из гостиной, не пробивается свет, темно так же и под дверью Петуньиной спальни. Что же это — у неё получилось? Или просто совпадение, ведь Эвансы в принципе обычно ложились не поздно? Как бы то ни было, всё складывалось так, как ей было нужно. Оставалось ещё одно… Лили аккуратно, без щелчка, прикрыла дверь и представила, как язычок замка сливается, срастается, становится одним целым с гнездом в косяке. Теперь, если даже сестре взбредёт в голову среди ночи наведаться к ней, то попасть в комнату и обнаружить её отсутствие она не сможет.

Затем девочка тепло оделась, натянула куртку, шапку и сапоги, завернула в листы от старой тетради пирог и по миллиметру, чтоб не скрипнула старая рама, открыла окно…

Впервые Лили летала вот так — как во снах — из окна, прямо в ночной необъятный простор. Это было упоительно и немного жутко — ровно настолько, чтобы сердце замирало в каком-то волнующем предвкушении. Да и дальше всё было, как во сне: встречавший её напротив дома Сев, его холодная ладонь, сжавшая её пальцы, дорога через тёмный, скрипящий деревьями на разыгравшемся к ночи ветру, парк, стремительно проносящиеся над головой облака, то открывающие, то прячущие ровную половинку луны…

Даже если бы на этом отмечание неведомого волшебного праздника с завораживающим названием и закончилось, Лили бы сказала, что это было лучшее приключение в её жизни. Но они пришли на полянку, и Сев — очень ловко и быстро — развел костер из сухих веток и сучьев, и выдолбленная тыква с забавно-жутковатой рожицей засияла поселенным внутрь Люмосом — и всё это было так чудесно, что у неё кончились все слова, она только смотрела, как пляшут рыжие отсветы на худом лице друга, делая его серьёзнее и старше, как-то значительнее и необычнее, похожим на настоящего волшебника из книжки, слушала гул ветра в кронах — тоже очень таинственный и торжественный, и счастливо вздыхала от переполнявших её чувств.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Северус, убедившись, что костерок разгорелся как следует и не нуждается больше в раздувании, — Костер у нас есть, не хватает только праздничного пира — но это ничего. — Он устроился на бревне напротив Лили и протянул руки к огню. Бревна он, напрягая все силы, притащил сюда из леса днём, готовя полянку к празднику, пока Лили металась по его району.

— Как это нет пира? — очнулась девочка и полезла за пазуху за ароматным свёртком. — Вот, мамин пирог! Надеюсь, не сильно помялся…

— Ого! Здорово! Тыквенный! — Сев незамедлительно снял пробу и вернул остальное Лили.

— Нет, это всё тебе, я поужинала! — попыталась было настаивать она, но Сев очень серьезно объяснил, что в такую ночь, как эта, еда — это не просто еда, а «восполнение ресурса, во всех смыслах этого слова». Пришлось тоже взять кусок — и только тут понять, что он был отнюдь не лишним.

— Это, конечно, не лепешки на костре, как положено, но тоже вполне сойдёт. И надо обязательно поделиться со стихиями и с духами…

— С духами?! Так это правда, что Хэллоуин — Ночь всех святых?

— Нет! — Сев поморщился, как и всегда при упоминании магловской религии. — При чем тут святые. В Самхэйн истончается грань между материальным миром и волшебным — настолько, что даже маглы это чувствуют и боятся.

— А есть чего бояться?

— Нам — точно нет. Привидения уважают волшебников и никогда им не навредят, а Дикий Гон в этих местах уже пару сотен лет как не видели… — Лили завороженно слушала, не всё понимая, но просто наслаждаясь звуками таких необычных названий, глуховатым голосом Сева, атмосферой страшноватой сказки, которая обязательно закончится хорошо… — У древних кельтов когда-то с этого момента начиналась зима и наступал новый год. А для магов Самхэйн — ночь силы, её сегодня столько разлито везде: в земле, в воздухе, что бери да черпай, сколько влезет. Если умеешь, конечно.

— А ты умеешь? — с замиранием спросила Лили.

— Немножко. Давай попробуем? Только сначала жертву!

От слова «жертва» внутри у девочки что-то ёкнуло, но оказалось, что имелся в виду всего лишь пирог. Северус раскрошил кусочек и часть крошек просыпал на землю, часть скормил огню, несколько подкинул в воздух, а оставшиеся они сходили и отдали реке.

Возвращаться впотьмах было неуютно, и Лили нешуточно обрадовалась, увидев впереди ласковое зарево их костра.

— Ну что, теперь будем ловить силу?

— Сейчас. Надо сначала очиститься самим — иначе проку не будет. Избавиться от всех дурных мыслей и простить всё непрощенное. Ты вот, например, на меня ни за что не обижена?

— На тебя?! Да что ты, Сев! Если бы и была, то сказала бы сразу.

— Это хорошо. Я тоже сразу скажу, если что… Но мне есть, в чём тебе признаться сегодня…

— Что случилось? — разом взволновалась Лили.

— Да ничего страшного, просто… Скажи, только честно, Лилс, я — отвратительный?

— Что?! — она опешила и растерянно захлопала глазами, как кукла. — С чего ты… Откуда?!

— Петунья так думает. Я случайно прочитал её сегодня. Она меня ненавидит — не просто недолюбливает, а прямо до жути. А тебе — завидует. Тоже ужасно.

— Завидует? Мне?! Да чему же? Она старше, она такая примерная, её все хвалят, она отличница и столько всего умеет…

— Тому, что ты волшебница. И тому, что ты красивая… — Сев потупился, и к жару пламени на его щеках добавился жар крови.

Лили никогда не думала, что она красивая. Точнее — она, как и большинство детей, всегда воспринимала свою внешность безоценочно, как данность. Равно как и чужую — внешность для неё была неотделима от человека, а какие-то черты — от образа в целом. Тунья выглядела, как Тунья, мама была, как мама, папа — как папа, Сев — как Сев. Все единственные и неповторимые. Мысль о том, что ей могут завидовать из-за красоты — и кто! родная сестра! — была сродни изгнанию из Эдема. Мысль о том, что Сев, в общем-то, согласен с Туньей и тоже считает её красивой, заставила вспыхнуть почище сухой ветки в костерке. Но гораздо больше её взволновала мысль, что сестра завидует не только этому.

— Сев, ты что-то путаешь, — всё ещё пламенея щеками заспорила Лили. — Тунья не любит волшебство, оно её пугает, она считает — это как болезнь…

— Я не путаю. Я видел её мысли, её воспоминания. Больше всего она хочет быть, как ты. А поскольку не может, то и окрестила всё магическое ненормальным.

— Но это же… это ужасно! Надо же что-то сделать, как-то помочь ей! Научить… — Лили смотрела на него так беспомощно и, одновременно, с такой надеждой, что Сев лично готов был побежать учить Петунью, если бы не знал, что это бесполезно. О чем и сказал подруге.

— Она не научится. Волшебником надо родиться, а она — не волшебница. В ней нет силы. Помнишь, ты сравнивала колдовской дар с талантом к музыке? Так вот, чтобы стать музыкантом, нужно иметь слух.

— Знаменитым — да. А чтобы просто научиться бренчать «Собачий вальс» на пианино — слух не нужен! Можно просто запомнить, что и когда нажимать.

— В случае с магией она даже не увидит, что и куда нажимать, не почувствует. Она магла, Лилс. Ты ничего с этим не сделаешь.

— Но вдруг в ней просто ещё не проснулась сила? Может, нужно немного подтолкнуть?

— Ей сколько лет — двенадцать?

— Тринадцать в феврале будет.

— Магия просыпается гораздо раньше. Ты помнишь, когда у тебя был первый выброс?

— Ннет… Давно… В первом классе или во втором… Не помню. Но бывают же исключения — вон Дейв, сын Марджори, маминой подруги, до трёх лет молчал, ни слова не говорил, а сейчас — болтает без умолку. Вдруг так и с волшебством бывает?

— Если бы она была волшебницей, ей ещё в прошлом году пришло бы письмо из Хогватса. Я же рассказывал тебе: когда рождается волшебник, об этом узнают в Министерстве и заранее предоставляют место в Хогвартсе. О тебе вот у них наверняка есть запись!

— Да откуда им знать, кто и где родился? Они что — за всеми следят? Такого просто не может быть!

— Не знаю, — задумался Сев. — Вряд ли следят, конечно. Может, магический фон меняется, может, по первым выбросам находят. Но это факт, и они никогда не ошибаются.

— Откуда тебе знать, ошибаются они или нет! — звенящим от обиды голосом крикнула Лили. — Тебе сказали — ты и веришь, как маленький! Ненавижу это ваше Министерство, которое суёт нос в чужие жизни и решает, кому и кем быть!

— Это не они решают, Лилс… — успокаивающим тоном вещал Снейп, пытаясь достучаться до подруги. — Может, они и крутят там что-то своё, но магия и правда — или есть в человеке, или нет…

— Я всё равно буду учить Петунью! — Лили упрямо стукнула кулаком по колену. — Буду и всё!

— Конечно, будешь, — устало сказал Северус, понимая, что иначе Лили была бы не Лили — если бы не попыталась, если бы не кидалась грудью на любую кажущуюся ей несправедливость. И так же понимая, что её попытка обречена на неудачу, что никакие учителя не сделают из магла мага. И что, когда ничего не выйдет, Петунья ещё больше возненавидит и магию, и Лили, и его впридачу. И если на её отношение к себе ему было плевать, то Лили будет очень больно, когда это случится. И он должен быть рядом.

Девочка же, приняв решение, казалось, совершенно успокоилась. Она провела пальцем по макушке тыквенного фонарика и сказала с улыбкой:

— Красивая!

— Ага, — обрадовался перемене в её настроении Сев. — Мама её заклинанием вычистила изнутри — так что шкура вся целая осталась. А я морду ей два часа вчера вырезал!

— Здорово вышло… Так что там с ночью силы? Мы достаточно очистились? Уже можно?

— Через костёр надо бы прыгнуть ещё… — Сев привстал было с бревна, но представил, как будет сейчас, пыхтя и отдуваясь на глазах у Лили, откатывать здоровенные деревяшки подальше, освобождая место для прыжка, и сел обратно. — Ну да дракклы с ним, в мае прыгнем!

Лили выжидательно смотрела на него:

— Что надо делать?

— Просто руки подними ладонями кверху, чтоб как чашечки были, и постарайся ни о чём не думать.

— И всё? Так просто? Это все так делают?

— Это я так делаю. Не самый эффективный способ, зато и правда просто.

— А мама твоя — она так же?

— Нет, она каждый раз сложный ритуал исполняет, там одной подготовки часа на три. Аж стены трясутся порой!

— А… папа ничего не говорит про это? — осторожно спросила Лили.

— Отец никогда не приходит домой в эту ночь, — отрезал Северус и, словно подавая пример, первый поднял руки к беспокойному небу.

Сначала Лили не чувствовала ничего и, если бы Сев не сидел напротив с точно так же нелепо задранными руками, готова была бы подумать, что он разыграл её. Но вот по пальцам словно прошлась толпа ежей — сотни мелких иголочек приятно покалывали, давая рукам необычайную легкость. А потом эта легкость буквально затопила её с головой, захлестнула, переполнила — и Лили обнаружила себя в воздухе. И рядом Сева. Внизу рассыпался углями костер, вверху ныряла из тучи в тучу луна, а они носились над поляной, то вместе, то друг за другом, хохоча, как сумасшедшие — или как колдуны. Если бы какого-нибудь случайного прохожего занесло этой ночью в окраинную часть парка, что у реки, он подумал бы, что попал на настоящий ведьминский шабаш.