Лихорадка (гет)

Происшествие у Пяти Углов взбудоражило общественность Атланты. После нескольких лет относительно спокойной жизни оно вольно или невольно напоминало о временах беззакония и хаоса, когда женщины боялись появляться на улицах города без сопровождения, а мужчины ходили по краю пропасти, рискуя быть пойманными и повешенными за то, что они считали праведной местью. Городские власти лишь разводили руками, мол, о нарушениях порядка не докладывалось. Это породило новую волну слухов. Кое-кто втайне испытывал злорадство по отношению к Скарлетт — очень уж она любила шастать одна по городу, разряженная, как попугай, вот и поплатилась. Что касается самой Скарлетт, то она испытывала всего два чувства: досаду и злость. В самом деле, какой идиоткой она была, доверившись Батлеру! Да у него же на лице написано, что уважающим себя леди не стоит подходить к нему на милю, а она попалась, как петух в ощип. Счастье, что унесла ноги! Главной проблемой теперь было то, что Чарльз всерьез озаботился безопасностью жены, на почве чего между супругами возникло разногласие.

— Не нужен мне никто! — негодовала Скарлетт. — Подумаешь, один случай на тысячу, ерунда! Вам даже комендант сказал, что в городе все спокойно, а вы хотите выгуливать меня на поводке, как какую-то собачку!

— И где был комендант, когда тебя напугал тот верзила? — стоял на своем Чарльз. — Я прекрасно видел, в каком состоянии ты была в тот день, я не хочу, чтобы это повторилось. Нет, Скарлетт, ты не пойдешь на улицу одна дальше дома тети Питти, пока все не прояснится.

— Я буду выглядеть глупо!

— Глупо подвергать себя опасности, а защищать себя не глупо.

— Тогда я буду сидеть дома вам назло и вообще не покажу носа за дверь, пока не заболею! Не будьте тираном, Чарли, вам это категорически не идет.

— Неважно, где ты будешь, Скарлетт, главное, чтобы тебе ничего не угрожало. Неужели ты до сих пор не поняла, что мы говорим об очень серьезных вещах? — Чарльз, скрестив руки на груди, смотрел на нее строго, без тени снисхождения. — Меня удивляет твоя беспечность после того, что ты пережила.

— Просто я не паникерша, как вы. И вообще, если бы я знала, что так будет, я бы в жизни не вернулась в Атланту! В Бостоне я хотя бы жила как человек, а не комнатное растение, там у меня была свобода, я чувствовала себя полезной, а здесь… — Скарлетт, надувшись, села на диван и сердито уставилась в одну точку. То, что она говорила, было чистой правдой, и если бы не Эшли, ноги ее среди этих пустоголовых ретроградов не было бы. — Вот уж удовольствие — проводить жизнь взаперти, опасаясь неотесанных вольных негров.

— Я понимаю тебя, Скарлетт, — Чарльз сел рядом и обнял ее за плечи. — Мне самому все это нравится не больше, чем тебе. Мне больно видеть, во что превратился мой родной город, но ничего не поделаешь, надо жить в новых условиях и приспосабливаться к ним. Это не навсегда, вот увидишь.

— Очень надеюсь, что это не затянется на годы, — хмыкнула Скарлетт.

«Чертов Батлер! — мысленно злилась она. — Все из-за него, из-за его скотского поведения мне пришлось лгать и выкручиваться!»

— Давай договоримся, Скарлетт. Я не буду нанимать для тебя телохранителя, но если тебе понадобится пойти куда-нибудь далеко или поехать, скажи об этом заранее мне, Эшли или дядюшке Питеру. Кто-то из нас будет тебя сопровождать.

Скарлетт неожиданно для Чарльза просияла счастливой улыбкой.

— Эшли? Но я… Мне неудобно отвлекать Эшли от дел, — приличия ради засмущалась она.

— Если будет необходимость, он не откажет, я более чем уверен, — Чарльз улыбнулся ей в ответ. — Мы же одна семья, Скарлетт.

Скарлетт заглянула в его доверчивые глаза, и радость, так быстро охватившая ее от идеи гулять по городу вместе с Эшли, вдруг исчезла. Может быть, она и впрямь дурная женщина, просто раньше она не задумывалась о том, что поступает в отношении мужа как-то неправильно. Скарлетт порой беспокоили легкие угрызения совести, когда она за его спиной общалась с Батлером, но никогда — с Эшли. Любовь к Эшли стояла на порядок выше любых ее отношений с мужчинами, будь то брак или ни к чему не обязывающее кокетство. Любить его для Скарлетт было так же естественно, как дышать, а разве можно испытывать стыд за то, что дышишь?

И вот она впервые ясно представила себе, что Чарльз обо всем узнает. Как вытянется его лицо, какой ужас появится в его глазах! Что он тогда почувствует к ней? Обиду, злобу, отвращение, презрение? Что он сделает: рассвирепеет или заплачет? Простит ее или выгонит? Защитит ли от нападок или, напротив, первым бросит в нее камень? Скарлетт не знала. Незнание пугало ее. Она уже не была так уверена во всепрощении Чарльза, ведь его слова и поступки все чаще начинали расходиться с тем незыблемым образом, который сложился у Скарлетт в голове за годы брака. Она знала только одну его ипостась, существование которой поддерживалось единственной вещью — ее любовью, вернее, видимостью ее любви. Другой Чарльз был ей неизвестен, и этого-то неизвестного Чарльза она и боялась, потому что он непредсказуем, а непредсказуемость таит в себе угрозу — это Скарлетт тоже успела усвоить хорошо. Ей казалось, что она не переживет одного его осуждающего взгляда, не говоря уже обо всем остальном. Другие пусть поносят ее и забрасывают камнями хоть до смерти, ей плевать, но Чарльз — нет. Он единственный никогда не должен узнать, да еще, пожалуй, Мелли.

Однако от любви к Эшли Скарлетт избавиться не могла и не стремилась. Это противоречие начинало раздирать, разъедать ей душу, и до Скарлетт внезапно дошел смысл слов Батлера, обещавшего устроить ей ад. Ад был не вовне, ад был внутри нее самой. Жить с сердцем, разделенным напополам, оказалось не так-то просто, Скарлетт лишь изумлялась, почему раньше не видела, не замечала этого чудовищного раскола в своих чувствах, не придавала ему значения, а главное, было совершенно непонятно, что с этим делать и как жить дальше.

— Скарлетт? — Чарльз, чуть наклонив голову набок, с удивлением вглядывался в ее отрешенное лицо. — Скарлетт, что с тобой?

— Что? — вздрогнула она, придя в себя.

— Ты как будто привидение увидела у меня за спиной. Все в порядке?

— Да, да, все хорошо, — пробормотала Скарлетт, пряча взгляд.

— Иногда ты меня пугаешь.

— Я сама себя порой пугаю, знаете ли.

— Ну расскажи, что тебя тревожит? — заботливо спросил Чарльз, заключив ее в объятья. — Все еще переживаешь из-за того случая?

— Да, именно из-за него и переживаю, — вздохнула Скарлетт, положив голову ему на плечо. — Именно из-за него.

— Не стоит. Все уже позади, ничего страшного с тобой не случилось, благодарение Господу.

— А если когда-нибудь случится?

— Вот поэтому я прошу тебя соблюдать осторожность, а ты споришь…

— Да я не об этом, — с легким раздражением перебила Скарлетт мужа и задала самый неожиданный вопрос: — Чарли, вы меня любите? Что бы ни произошло?

От удивления у Чарльза широко распахнулись глаза. За двенадцать лет жена ни разу не задавала ему подобных вопросов, ни единого раза. Слова «любовь» и всех его производных она вообще боялась как огня и никогда не употребляла в речи, как будто стыдилась этого чувства. С этим Чарльз давно смирился — в конце концов, не всем быть сентиментальными, и слова это далеко не главное в жизни и отношениях, а сейчас он сам растерялся от вопроса Скарлетт как робкий юноша, каким был когда-то.

— У тебя есть в этом сомнения?.. — растаяв, улыбнулся он.

— Нет, — совсем не сентиментально буркнула ему в ответ жена. — Я… я просто так спросила, забудьте.

Это уже было больше похоже на привычную Скарлетт. А жаль — Чарльз долгие годы мечтал увидеть ее без брони, ее настоящую, по-женски уязвимую и нежную. В редкие моменты в непробиваемой броне появлялась брешь, и загоралась надежда, что теперь что-то изменится, что Скарлетт наконец будет собой и перестанет прятаться за высокими и абсолютно бессмысленными баррикадами. Какой толк ей закрываться от него, человека, который дорожит ею больше всего на свете, неужели она так мало доверяет ему? Впрочем, если она вела себя именно так, значит, у нее были на то свои причины, и Чарльза они не касались. Он четко понимал границу, за которой начиналась неподвластная ему область души Скарлетт, и никогда не переступал эту границу из уважения к ней. Если бы она сама посвятила его в свои потаенные мысли и сомнения — тогда другое дело, но если Скарлетт предпочитает молчать, что ж… Чарльз не ждал особой благодарности и привилегий за свою любовь, вернее, для него любовь не являлась чем-то, что требует обязательной ответной благодарности и теплоты. Что не означало, будто он не страдал от их отсутствия.

Зато у Мелани теплоты было с избытком. Лишь перебравшись обратно в Атланту, Чарльз понял, насколько ему не хватало сестры, их долгих бесед и совместных хлопот. Мелли была солнцем, к которому тянулись и дети, и взрослые, возле ее очага легко отогревалось замерзшее сердце, и сумрачные во многом дни становились ясными и солнечными.

Вот только Индия вела себя странно. Иногда она смотрела на кузена так, словно смеется над ним, а иногда, словно по неизвестной причине испытывает к нему жалость. Это серьезно раздражало Чарльза. Даже в ситуации с нападением на Скарлетт она посчитала нужным высказать вслух свои нелепые подозрения.

— Сомнительная история, — сказала Индия, сидя в кресле в доме у Мелани за шитьем. — Что-то в ней не сходится.

— О чем ты, Индия? — хмуро спросил Чарльз.

— Этого негра не видел никто, кроме Скарлетт. Ни до, ни после. Да и вообще странно, что напали именно на нее.

— Что же тут странного?

— Не знаю. Мне кажется, Скарлетт что-то недоговаривает.

— Индия! — терпение Чарльза было на исходе. — Я не понимаю, что ты пытаешься мне этим сказать и зачем.

— Хочу, чтобы ты начал задумываться над тем, что делает и говорит твоя жена, — с холодным спокойствием ответила Индия, не поднимая глаз от шитья. — У меня такое чувство, что вы с Мелани ослепли — оправдываете ее во всем, а ведь она далеко не святая. Я знаю Скарлетт с малолетства, я была ее соседкой задолго до того, как ты на ней женился. Эта женщина хитра, она ничего не делает просто так без какой-либо цели. Ее нельзя назвать искренней.

— Может, ты и была соседкой Скарлетт в детстве, но я был ее мужем двенадцать лет. И есть, — секунду спустя оговорился Чарльз. — Мне кажется, неплохой срок, чтобы узнать человека. Не так ли, Индия?

— Возможно, но не для тебя. Прости меня за откровенность, Чарли, но ты никогда особо не разбирался в людях. Впрочем, дело твое. Рано или поздно Скарлетт оступится в своих интригах, и тебе будет очень больно увидеть ее истинное обличье, но ты не сможешь сказать, что я не пыталась тебя предупредить.

— В каких еще интригах, боже мой? Твоя подозрительность не доведет тебя до добра, Индия, — покачал головой Чарльз, искоса глядя на кузину. — Я сделаю вид, что не слышал того, что ты мне сейчас сказала. И оставим этот разговор. Насовсем. Больше не говори со мной о Скарлетт, или я буду уходить, не прощаясь.

— Как скажешь, — с легкой усмешкой пожала плечами Индия. — Чарли, можно задать тебе последний вопрос? Не волнуйся, он невинный.

— Задавай.

— Когда вы уехали в Бостон?

Брови Чарльза удивленно взлетели вверх.

— В Бостон?.. Зачем тебе это знать? Это было так давно.

— Просто стало любопытно.

— Зимой шестьдесят шестого. Кажется, в начале февраля. Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство?

— Более чем. Спасибо, что не стал сердиться на меня и ответил, Чарли, — спокойно ответила Индия, и на мгновение ее тонкие губы тронула торжествующая улыбка.