Благие намерения (гет)

Карлайл сильно приуменьшил, сказав, что они купили «кое-что» из продуктов. Полки холодильника ломились от свежих овощей и фруктов, разных видов мяса и сладостей, внизу даже выстроились в ряд коробочки с китайской едой из какого-то ресторанчика.

Несмотря на разнообразие, выбрать что-то для завтрака оказалось не так уж просто. Мне не удалось отыскать на полках ни молока, ни хлопьев, ни овсянки, ни хлеба, ни сока. Но не беда, что-нибудь придумать можно.

Первым делом я убрала в морозилку аккумуляторы холода, с досадой признавая необходимость положить кровь в холодильник, пока они не замерзнут. Потом можно будет снова сложить пакеты в контейнер в сумке, замораживая их попеременно.

Я замешивала тесто, прислушиваясь к звукам в доме, более всего отмечая тихое дыхание Райли и постукивание клавиш ноутбука под пальцами Эдварда. Он так и не спросил меня о дневнике, и это висело в воздухе. Я не видела его, но мне казалось, я ощущаю на себе его взгляд, хотя не могла быть уверена, что не придумала это сама. Не раз я одергивала себя, прогоняя глупые мысли, но ощущение его присутствия от этого не проходило. Подслушивание не уравновешивало эту несправедливость, но отчего-то мне очень нужно было знать, где он и что делает. Остальные разбрелись по своим делам, и только Эмметт наблюдал за мной, развалившись на высоком стуле и подперев рукой голову. Вторая его рука медленно кралась к пакетику с моцареллой. Шлепнув его по пальцам, я убрала пакетик подальше, прежде чем он успеет раздавить сквозь упаковку очередной шарик.

— Тебя не учили не играть с едой?

— Но это все равно, что пупырка-антистресс! — возразил он, склонившись ниже к барной стойке, как капризный ребенок, и побарабанив по ней пальцами.

— Это сыр. И он предназначен не для этого.

— А что ты вообще делаешь? — поинтересовался он, видя, как я тру морковь.

— Морковные кексы.

— Такие бывают?

— Не знаю, — честно призналась я. — Это просто способ заставить Райли есть овощи. Пока что работает.

— Ты прямо настоящая мама, — удивленно протянул он, заставив меня улыбнуться.

— Эмметт, ты ведь в курсе, что у меня есть ребенок, правда?

— Не могу это осмыслить, — поморщился он. — Вообще все это странно.

Крышка ноутбука опустилась, тихо отодвинулось кресло от стола.

— Что именно? — спросила я, приковав все внимание к добавлению моркови в тесто.

— Да все — ребенок, кексы. Будто ситком из восьмидесятых.

Я отвернулась к плите, разливая тесто в формочки, прислушиваясь к едва различимому звуку шагов.

— Ты чудной, Эмметт.

— Чудной в смысле расчудесный?

— Чудной в смысле чудачества.

Эдвард появился в гостиной, отделенной от кухни барной стойкой, улыбнулся, встретившись со мной взглядом.

— Просто скажи, что скучала по мне.

Я наклонилась, засовывая кексы в духовку, спрятав лицо за волосами.

— Разве можно скучать по человеку, которого не помнишь?

— Можно — не можно, — передразнил Эмметт, растягивая слова. — Я не знаток высоких материй, но чувство либо есть, либо нет, и плевать ему на объяснения, причины и что там вы, умники, еще придумываете. Никакой высшей математики, ты просто чувствуешь.

Выпрямившись, я удивленно уставилась на него.

— Чего?

— То, что ты сейчас сказал, прозвучало очень мудро.

— Я не понял, это что, удивление в голосе?

— Дважды в день и сломанные часы показывают правильное время, — сказал Эдвард

Фыркнув, я отвернулась к раковине, чтобы не смотреть, как он идет к нам. На стол рядом со мной опустилась упаковка моцареллы, которую он успел перехватить, пока до нее снова не добрались цепкие пальцы Эмметта.

— Выпендрился перед девчонкой? — буркнул Эмметт. — Да он только моей житейской мудростью и жив до сих пор.

Эдвард засмеялся, но возражать не стал. Пока я мыла посуду, он взвесил в руках небольшой стейк из палтуса, проверяя, не остались ли в нем кости.

— Нужно…

Раньше, чем я успела объяснить, он сделал пару надрезов на коже и опустил его на тарелку, смешал в миске лимонный сок и оливковое масло.

— Да? — спросил он, обернувшись ко мне.

Его самодовольное выражение лица не позволило мне спросить, откуда у бессмертного представление о приготовлении человеческой пищи.

— Добавь немного чеснока.

Кивнув, он подбросил в воздух сковороду-гриль, прежде чем, ловко ее поймав, поставить на огонь. Казалось, ему весело.

— Что она любит? — спросил он.

— Рыбу, курицу, почти любое мясо.

Я не знала, насколько это связано с ее происхождением, а насколько просто со вкусовыми предпочтениями, но Райли несомненно была хищным ребенком, которого сложно заинтересовать чем-то другим, даже сладостями, за очень редким исключением.

— А шоколад с черникой? — улыбнувшись, спросил Эдвард.

— Откуда ты...

Райли наверху протяжно выдохнула, словно потягиваясь. Я рефлекторно подняла глаза к потолку, как если бы могла видеть сквозь него. Эдвард сделал то же.

— Иди. Я сделаю, — сказал он.

А сможешь ли? Я закусила губу, сомневаясь, стоит ли доверять ему готовку. Я хотела по крайней мере дать ему инструкцию, сколько минут нужно, чтобы рыба была готова, но, видя его вскинутую бровь, промолчала, вытерла полотенцем руки и пошла к лестнице.

— Она ведь не сказала, что делать с кексами, да? — услышала я.

— А разве ты у нас не Гордон Рамзи?

Раздался шлепок, подозрительно напоминающий звук столкновения пакета с чем-то, и «Ауч» голосом Эмметта. Похоже, моцарелла утрачена окончательно.

Несмотря на просторность дома, количество жильцов в нем показалось слишком большим даже для детской любознательности Райли, притихшей под прицелом общего внимания и разговаривающей еще меньше, чем обычно. Впрочем, тесты, о которых говорил Карлайл, она восприняла спокойно, как скучную необходимость, но не более. Доктор Каллен методично измерял ее рост, размах рук, длину бедра, окружность головы, расстояние между глазами, обхват запястья, проверял рефлексы, светил в глаза фонариком, слушал сердце, просил сжать какой-то предмет, попрыгать, прочитать мелкий шрифт с большого расстояния, повторить рисунок из геометрических фигур, запомнить последовательность предметов, лежащих на столе, перемешать их и расставить снова. И так до бесконечности. Когда Райли начала вздыхать, Карлайл стал выдавать ей вознаграждения за проделанную работу, фонендоскоп, рефлектор, молоточек. Правда, передавая их ей, он проговаривал вслух названия, а спустя десять минут, просил их повторить. Решив сделать по-своему, она протянула ладошку к его лицу, и он засмеялся, сказав, что все правильно. Все шло гладко, пока я не заметила иглу, блеснувшую в его длинных пальцах. Я взмахнула рукой, и под хруст каменных пальцев шприц отлетел к стене.

— Белла — три, Каллены — ноль, — вполголоса прокомментировал Эмметт из гостиной.

Моего самообладания хватило только на то, чтобы удержать рык внутри и не напугать прижавшуюся ко мне Райли еще сильнее. Что-то сказать я пока не могла и только прожигала доктора взглядом.

— Извини меня, — спокойно сказал Карлайл, его пальцы снова хрустнули, когда он согнул их. — Мне стоило тебя предупредить.

Райли спрятала лицо в моих волосах, спадающих на грудь, украдкой переводя взгляд с меня на него. Я сделала пару медленных вдохов, стараясь сконцентрироваться на ощущении живого тепла в моих руках.

— Малышка проявляет некоторые признаки хладного, нам нужно посмотреть, чем это вызвано. Возможно, в этом и кроется причина ее стремительного роста.

— А если нет?

— А если нет, будем искать дальше. Но сделать анализ все равно необходимо.

Разумом я понимала, что он прав, но мысль, что нужно воткнуть иглу в маленькую тонкую руку, вызывала отторжение.

— Но ведь тогда Вы почуете кровь.

— Жажду можно обуздать, — ответил он. — Просто не все видят достаточно вескую причину для этого. Тебе ведь тоже удалось, не так ли?

Карлайл улыбался, но под его проницательным взглядом мне стало неуютно, словно он знал обо мне больше, чем я сама.

— Ты позволишь? — спросил он у Райли, протягивая к ней руку.

Она посмотрела на меня, и я кивнула. В широкой ладони Карлайла ее рука выглядела совсем игрушечной.

— Ты почувствуешь небольшой укол, но будет не больно.

Я бросила взгляд на Эдварда, все это время молчаливо наблюдавшего за нами из угла комнаты, уголки его губ слегка приподнялись, но на улыбку это не походило. Его настороженный внимательный взгляд не отрывался от моего лица. Я вдруг поняла, что сама смотрю так же на него и на Карлайла, но вслух он так ничего и не сказал. Игла проткнула тонкую кожу, и маленькое сердечко зачастило. Я сжала зубы, изо всех сил стараясь не шевелиться. Замерев, Райли не отрывала распахнутых глаз от темной крови, наполняющей прозрачный цилиндр. Вынув иглу, Карлайл стер ватным шариком небольшую красную капельку, выступившую на месте укола, но ранки под ней уже не было.

— Ну, вот и все, — улыбнулся доктор. — Ты очень смелая девочка.

Взглянув на него, Райли снова опустила глаза на свою руку и озадаченно моргнула. Я крепче обняла ее, целуя в нахмуренный лобик, почти полностью скрытый рефлектором. В тот момент я нуждалась в этом, возможно, больше, чем она.

— Мы можем закончить на сегодня? — подойдя, спросил Эдвард, протягивая к Райли руки.

— Да, думаю, на сегодня достаточно.

— Хорошо. — Забрав у меня малышку, он снял с нее медицинский инвентарь Карлайла, небрежно складывая его на столе. — А мы прогуляемся немного. Ты тоже, — сказал он мне. — Вставай.

— Чего ты командуешь?

— Пошли.

Всего несколько километров от дома, и кажется, в мире нет больше никого. Даже дышать становится легче. Ради прогулки по лесу, Райли примирилась с неудобным толстым пальто, слишком теплым даже здесь, делавшим ее неуклюжей. Ее щеки покраснели от холода, но она наконец улыбалась, пока Эдвард учил ее пускать блинчики по воде на реке Торч. Мне страшно хотелось спросить у него, о чем она думает, но я боялась, что только переключившись на что-то другое, она снова вернется мыслями к эпизоду в кабинете Карлайла.

Утомленная последними днями, я села прямо на шуршащую гальку, наблюдая за мелкой рябью воды в реке. В свежем лесном воздухе уже можно было уловить едва заметный запах снега, пока только предупреждающий о скорой зиме. Последние уцелевшие листья стали бурыми и уже не могли скрыть чернеющие стволы заснувших в ожидании весны деревьев, только высокие ели продолжали выделяться ярко-зелеными островками жизни. Скоро станет совсем холодно. Наверное, здесь очень тихо, когда выпадает снег.

«На севере снег идет, как раз когда тепло»

— Что?

— Что? — обернулся Эдвард.

— Ты сказал что-то.

— Я говорил об облаках, они расходятся, так что ночь будет ясной. Здесь хорошо наблюдать за звездами.

— А ты не устала, солнышко? — спросила, поняв, что он имеет в виду.

Райли покачала головой и, немного подумав, добавила вслух:

— Недолго.

— Хорошо. Не холодно?

— Нет, — снова вслух ответила она.

Низко над водой пролетел ястреб, видимо, показавшийся ей интереснее меня, и, отвернувшись, она побежала по берегу параллельно ему. Посмотрев ей вслед, Эдвард присел рядом, хотя его взгляд не отрывался от маленькой фигурки невдалеке.

— Ну и как это понимать? — спросила я.

Он улыбнулся.

— Она проверяет, понравится ли ей говорить вслух. Перспектива говорить одновременно со всеми ее заинтриговала.

— С чего бы вдруг?

— Хмм, — протянул Эдвард, поджав губы.

— Что?

— Эмметт.

Эмметт? В машине я не заметила, чтобы он вызвал у Райли большого интереса, хотя, если подумать, у нее не было другого развлечения там, кроме как наблюдать за другими, и Эмметт наверняка привлекал куда больше внимания, чем остальные.

— Она ведь не станет подражать ему?

— Что бы из этого ни вышло, я бы хотел это увидеть, — засмеялся он.

— Это не смешно!

— Ты просто представь.

— Кошмар.

Найдя длинную палку, больше напоминающую маленькое деревце, она медленно брела обратно, ведя ею по воде, внимательно следя за узорами на потревоженной глади. В городе ей было грустно, а здесь она наконец могла не прятаться.

— Спасибо, — сказала я.

Эдвард кивнул.

— Я думал, ты злишься.

— Так и было.

— Что изменилось?

— Ничего, — я пожала плечами. — Я просто немного успокоилась. Слишком много хладных рядом. Они заставляют нервничать.

— Со временем ты привыкнешь.

Я промолчала, не уверенная, что мы пробудем здесь достаточно долго, чтобы это произошло. Я не загадывала далеко, но меня беспокоило, что Райли может привязаться к этим людям, особенно учитывая неизвестность нашего ближайшего будущего.

— Почему Райли? — вдруг спросил он.

— Это ее имя.

— Я понял. Я имею в виду, почему ты дала ей это имя?

— Оу, — весьма очевидно ведь, но голова работала плохо. — Когда я увидела ее, оно у нее уже было. Я не давала ей имя, я просто знала, кто она.

— Ты имеешь в виду, после обращения?

— Для меня с этого все и началось.

— Хм, — прищурившись, протянул Эдвард.

— Что?

— Ее имя было где-то написано?

— Нет, а что?

— В записях, что ты дала Карлайлу, ты пишешь его через «е». Читается так же, но почему именно так?

Потому что должно быть именно так. Я поджала губы, раздумывая, но не нашла, как объяснить необычное написание.

— Потому что так правильно. Не знаю, как в других случаях, но ее имя пишется так. Понимаешь, что я имею в виду?

— Думаю, да, — загадочно улыбнулся Эдвард, словно сфинкс, придумавший особенно удачную загадку.

— А что, не нравится? — вырвалось у меня.

— Нравится. Красивое имя, ей подходит, — ответил он, переводя взгляд на Райли. — Но ты лукавишь.

Я уставилась на него в немом удивлении. Он задумчиво нахмурился, изучая взглядом мое лицо, прежде чем добавить:

— Пока не знаю, сознательно ли. Но я выведу тебя на чистую воду. Со временем.

— Ты странный.

— Да, — фыркнул он. — Наверное.

Облака так и не разошлись, когда стало темнеть, и мы двинулись в сторону дома. В последнее время Райли становилось труднее подбирать картинки, потому что часто мысль, которой она хотела поделиться, была слишком сложной, чтобы визуализировать ее, но теперь она пыталась говорить вслух даже простые вещи, проверяя, как они прозвучат.

— Они быстро плывут, — сказала она, указывая на облака. — Нужно просто подождать.

— Мы подождем, но возле дома, хорошо? Тебе и так уже пора спать.

Она кивнула, но потом все равно сказала «да» вслух.

Редкие звезды уже пробивались сквозь пелену облаков, когда мы подошли к дому, но не те, которые мы высматривали. Я знала несколько легенд о созвездиях — единственные сказки, которые Райли могла слушать по несколько раз с неослабевающим интересом, а Эдвард мог рассказать ей, почему звезды светятся разными цветами, из чего состоит их атмосфера, какие из них горячее, какого они размера и какие имеют собственные имена. Райли слушала его лекцию про синтез гелия и его влияние на светимость, словно это была история из детской книжки.

Присев на крыльцо, мы ждали, когда облака сместятся севернее. Перед моими глазами вдруг возникло лицо Эмметта, заслонившее небо.

— А я уж думал, ты опять сбежала, — сказал он.

— Ты заслонил обзор.

— А? — распрямившись, он посмотрел наверх. — Ну, смотри левее или правее, все равно облака ведь.

— Там Персей, — ответила ему Райли.

— Где?

— Там, — подняв руку, Райли указала на облако, которое никак не хотело уплывать в сторону.

— Там? — переспросил Эмметт, указывая в другую сторону.

— Нет, там.

— Я сяду здесь, — объявил он, спускаясь по ступенькам, чтобы присесть перед нами, но ниже. — А ты будешь мне показывать.

Он откинулся назад, почти касаясь головой ее коленок.

— Где Персей?

— Его не видно.

— А кого видно?

— Пегаса.

— Где?

Райли указала ему на созвездие, еще недавно скрытое облаками.

— Это ж квадрат, — притворно не поверил Эмметт.

— Это Пегас.

— Это созвездие квадрата.

Стараясь не смеяться, я посмотрела на Эдварда и увидела, как он сам чешет нос, плотно сжав губы.

— Это тело, а тут ноги, — пыталась объяснить Райли.

— Тогда это шея?

— Нет, это Андромеда, — засмеялась Райли.

— Почему Андромеда растет из Пегаса?

— Она не растет.

— А что делает?

— Она тянется к Персею.

— К тому парню, которого мы тут ждем?

— Да.

— А зачем?

— Персей спасает ее от чудовища.

— От какого чудовища?

— От морского.

— А чего оно к ней прицепилось?

— Если оно ее съест, то не будет рушить город.

— Кто сказал?

— Король.

— А чего бы чудовищу короля не съесть?

— Он невкусный.

— А Андромеда чем такая вкусная?

— Она принцесса.

— Он свою дочь отдал чудищу?

— Да.

— И Персей ее спас?

— Да.

— А как?

— Показал голову Медузы Горгоны, и чудище окаменело.

— То есть этот славный парень таскал с собой отрубленную голову?

— Ну, да, — неуверенно ответила Райли.

— И ты любишь эту историю? Кошмар же!

— Это из-за Персея.

— А что Персей?

— Он не знал, получится ли, но все равно попробовал, хотя мог бы просто лететь мимо. Мама говорит, что, если ты достаточно смелый, ты можешь одолеть даже очень страшное чудовище.

Наверное, это была самая длинная мысль, что когда-либо говорила Райли, я даже не знала, что она умеет формулировать вслух такие сложные конструкции. Слова она запоминала легко, но вместо того чтобы повторять их, обычно показывала, как кто-то их произносит. Каким-то чудом Эмметт вытянул из нее за несколько минут больше слов, чем я слышала за несколько месяцев.

— Если ты достаточно смелый и у тебя есть голова Медузы Горгоны, — заметил Эмметт.

Райли захихикала.

— Чего смеешься? Это важная деталь.

Наконец облако сместилось, и в образовавшемся зазоре рядом, как продолжение Андромеды, показался Мирфак — самая яркая звезда в созвездии Персея. Райли замолчала, рассматривая звездное небо, словно это была картинка в книге сказок. Невозможность видеть звезды была еще одной причиной, почему ей так не нравились города. Даже Эмметт, посмотрев на нее, не стал больше приставать с расспросами.

— Они очень далеко? — спросила Райли после нескольких минут молчания.

— Хмм… — Эдвард задумался, а потом поднял руку, указывая на одну из светящихся точек. — Видишь крайнюю звезду в Кассиопее?

— Угу.

— Это Каф. От него до нас сорок шесть световых лет.

— Как это?

— Это значит, что свету нужно сорок шесть лет, чтобы преодолеть расстояние от него до Земли. А свет движется очень быстро. Даже если Каф погаснет, мы будем видеть его свет еще почти полстолетия.

Райли раздумывала какое-то время, рассматривая мерцающую звезду в небе, прежде чем спросить:

— То есть, если Каф погибнет, никто этого не заметит еще сорок шесть лет?

— Да.

Сорок шесть лет, которых у Райли может не быть, — некстати подумалось мне. Эти мысли никогда не покидали меня окончательно, только отступали на задний план в хорошие дни, как этот. Вздохнув, я уткнулась носом в ее макушку.

— Ему, наверное, очень одиноко, — тихо сказала она

— Каф — одна из путеводных звезд. Если он погаснет, очень многие почувствуют себя потерянными и не смогут найти путь домой.

Я скосила глаза на Эдварда, и он улыбнулся краешками губ, хотя взгляд его остался печальным. Даже Эмметт не нашел, что сказать.

* * *

Жизнь смертного подчинена расписанию, я давно усвоил это. Они устают от однотипных занятий, нужно переключать внимание и в соответствии с этим планировать день. Им нужно спать, часто есть, чередовать активность и отдых. С легкой руки Райли расписанию подчинились и все остальные. Теперь ночью не включался телевизор или музыка, все говорили вполголоса, и пару раз в день, в основном когда Райли спала, Белла спускалась в кухню, чтобы что-то приготовить.

Я всегда любил смотреть, как она готовит, попутно запоминая, что и как она делает. Было в этом что-то такое домашнее, наполненное уютом. Даже запахи человеческой еды казались приятными.

Я старался не мешать, молча наблюдая за ней поверх экрана ноутбука, расположившись за барной стойкой. Белле было некомфортно в нашем доме. Хладные редко жили большими кланами под одной крышей, мы могли говорить об искусстве и философии, строить больницы и покровительствовать людям, живущим на облюбованной нами земле, но внутри даже самого цивилизованного из нас сохранялось звериное начало, обуздывать которое удавалось только с возрастом и далеко не всем. Порой я видел, как она настороженно осматривается, группируется, будто перед прыжком, но потом через силу заставляет себя расслабиться. Впечатляюще для новорожденной. Она никогда не любила повышенное внимание к себе, и, как ни старались, мы добавляли ей дискомфорта своим желанием поговорить, расспросить, проявить участие или просто побыть рядом. Белла подробно и обстоятельно рассказывала Карлайлу все, что относилось к здоровью Райли, а на прочие вопросы отвечала односложно, сама инициативы не проявляла, будто хотела, чтобы ее не замечали, и только из вежливости не просила оставить в покое. Ей нужно было время, чтобы привыкнуть, нельзя было давить на нее или пытаться торопить события. Даже понимая это, мы просто ничего не могли с собой поделать. И хуже всех дело обстояло со мной.

Белла стояла спиной ко мне, что-то нарезая на доске. В окутавшей дом тишине было так легко раствориться в этом чувстве умиротворения, в полной мере понять и поверить, что она действительно здесь, что она настоящая, а не плод безумия, который рассеется в воздухе, стоит отвести взгляд.

Белла собрала волосы в небрежный пучок, удерживаемый только воткнутым в него карандашом на затылке, обнажая изящный изгиб шеи, красивый и манящий. Я представил, как подойду к ней, проведу носом по ее коже от плеча вверх, задену губами чувствительное место под ухом, вытащу карандаш, и с тихим шелестом ее волосы рассыпятся по плечам, тяжелой волной укроют спину. Каскад ароматного шелка, который я так любил пропускать сквозь пальцы, ощущая его мягкость и ее легкую дрожь, когда я проводил пальцами по ее коже вверх вдоль позвоночника. Она опустит ресницы, подавшись мне навстречу, теплое дыхание, вырвавшись из приоткрытых губ, коснется моего лица.

Я не целовал ее целую вечность, не знал реакций ее нового тела. Отзовется ли она на мое прикосновение как раньше?

Белла вздохнула, резко, со стуком опустив нож на разделочную доску.

— Ты не мог бы прекратить? — сказала она, не оборачиваясь.

— Что?

Снова вздохнув, она потерла пальцами нос — жест, перенятый ею от шерифа Свона. Тряхнув головой, она продолжила шинковать что-то на доске. Карандаш в ее волосах скользнул ниже, едва удерживая тяжесть волос.

— Что не так? — спросил я, следя, как медленно распадается ее прическа.

Еще с минуту она молчала, прежде чем все же ответить:

— Мне не по себе, когда ты смотришь на меня.

«Не по себе» — очень расплывчатое понятие, в него можно вложить какое угодно значение. Мало было закрытости ее разума, теперь я был лишен даже подсказок в виде ее сердцебиения, румянца, даже ее лицо в этот момент я не видел.

— Тебе неприятно?

— Не знаю. Может быть.

Какой неоднозначный ответ. Все это время мне удавалось держать дистанцию, не пересекать границы ее личного пространства, но не смотреть? Нет, это было выше моих сил. Поднявшись со своего места, я медленно преодолел разделяющее нас расстояние и остановился за ее спиной. Она не обернулась, ее рука, держащая нож, замерла в воздухе. Несколько секунд я просто ждал, что она сделает, надеялся, что она повернется. Напряженные плечи и неестественно прямая спина были совсем не тем, что я хотел увидеть. Вздохнув, я взял в руки карандаш, явно не справившийся со своей задачей, вытащил его из ее волос, медленно, чтобы она успела понять, что я делаю. Зажав его в зубах, заново скрутил пучок, не наклоняясь к ней, не касаясь кожи, как бы мне того ни хотелось. Закончив, снова закрепил результат этой импровизированной шпилькой.

Белла была все так же неподвижна, она не пыталась избежать моего прикосновения, но и не двинулась ему навстречу. Я вцепился пальцами в столешницу по обе стороны от нее, физически ощущая силу, словно магнитом тянувшую вперед. Я слишком хорошо помнил, каково было держать ее в объятьях. Слишком близко. Пришлось напомнить себе, что моя близость может быть нежеланна, а отчаянно хотел я именно этого.

— Я подумаю, что можно с этим сделать, — выговорил я.

— Спасибо.

Оттолкнувшись руками от стола, чтобы заставить себя отстраниться, я поспешил уйти подальше от нее, вышел на улицу, жадно вдыхая холодный воздух. Нож снова застучал по доске.

Я побежал, толком не зная, куда направляюсь. Это было опасно, моя несдержанность могла обернуться большой проблемой, но я словно снова очутился во времени, когда Белла была недосягаема для меня, когда мне только предстояло завоевать право быть рядом. Разница заключалась лишь в том, что мое чувство было в разы сильнее той влюбленности, не успевшей узнать счастье взаимности и в полной мере постичь, сколь удивительного сердца она пыталась достигнуть. Мечты того времени меркли по сравнению с воспоминаниями, даже в самых смелых грезах я не мог предположить, сколь блаженным может оказаться быть любимым ею, отдавать тепло, на которое даже не думал, что способен, и видеть, что она принимает его, отражаться в ее глазах, словно я был кем-то достойным этой любви.

Под ногами заскрипел снег, когда я сбавил шаг. В горах природа жила по своим собственным законам, встречая зиму раньше остального мира. Зачерпнув снега, я умыл им лицо, вздохнул, откинувшись в сугроб. Тучи затянули небо, медленно проплывая над суетой этого мира, а за ними терпеливо дожидались своего часа, чтобы, как и много веков назад, пролить свет на землю, звезды, которые так любила Райли.

— Время и терпение, — сказал я себе. — Время и терпение.

Если первого было в избытке, над вторым нужно было работать. Белла уже не сбегает, говорит со мной и даже, пусть, редко, но улыбается. Если подумать, это уже большое достижение по сравнению с тем, что было вначале, а поспешность только погубит эти скромные успехи.

— Не испорть все.