Благие намерения (гет)

Теперь, когда я не дрожала от страха каждую секунду, я стала куда спокойнее и начала больше обращать внимание на то, что меня окружало. Присмотревшись к обстановке в спальне Райли, я заметила, что динамики от стерео-системы рассредоточены по комнате, хотя проводов видно не было. Кто-то потрудился, монтируя их. Мне показалось необычным, что такую технику разместили именно в спальне. Может быть, эта комната раньше имела иное назначение? Карандашный набросок на стене запечатлел клавиатуру фортепиано, по которой порхали руки с длинными пальцами. Рисовавший это постарался, выделив тенью каждый выступающий сустав. В нижнем углу вместо подписи автор оставил оплетенную лозой букву «Э». Позже я нашла и другие наброски на стенах дома с этим символом, он выглядел слишком женственно, чтобы принадлежать Эдварду или Эмметту. Должно быть, Эсми чертила не только сложные схемы, которые мне доводилось видеть раньше. Присмотревшись к ней внимательнее, я поняла, что чертежи были для нее работой.

Это открытие заставило меня по-другому посмотреть и на других обитателей дома. Они часто уходили, иногда брали машины, у всех под рукой был телефон. В разговорах Эсми и Розали с высокой периодичностью звучали слова «проект», «сроки» и «договор». От Карлайла, когда он возвращался, пахло лекарствами, а в беседах в гостиной, к которым я раньше не прислушивалась, он рассказывал о пациентах и интересных случаях, произошедших за день. А Эмметт… Ну, Эмметт в основном строчил гневные письма на киностудии, возмущенный обилием жестокости в детских мультиках. Довольно простой вывод, что эти люди были частью обычного человеческого общества, работали, имели коллег и знакомых, ходили на встречи, заключали сделки, как простые смертные, укладывался в голове с большим трудом, даже несмотря на то, что Эдвард упоминал об этом раньше.

Эдвард тоже временами отлучался, но обычно ненадолго. Вернувшись из очередной вылазки в город, он привез с собой коробку книг, новых, с хрустящими переплетами. Чрезвычайно довольный собой, он водрузил ее передо мной на стол.

— Это зачем? — спросила я.

— Тебе нужно занятие. Заодно вспомнишь школьный курс литературы.

Я нахмурилась, смотря на него снизу вверх.

— И с чего мне принимать от тебя подарки?

— Это не подарок, это книги.

— Ты заплатил за них.

Эдвард скривил губы, раздумывая.

— Считай это моим вкладом в образование новорожденных.

Судя по дате рождения в документах Беллы Свон, школу я не закончила и до недавнего времени была уверена, что такие вещи, как образование, остались в прошлой человеческой жизни, но Каллены умудрились даже отучиться в колледже и найти работу, совсем как люди. Мысль, что это возможно и для меня, оказалась слишком соблазнительной, чтобы отказаться.

— Я буду брать по одной и возвращать, когда прочитаю.

Эдвард закатил глаза, глубоко вздохнув. Достав из кармана телефон, он направил на меня камеру и сделал снимок.

— Что ты делаешь?

— Фото на читательский билет. Мы работаем каждый день до шести, в пятницу короткий день.

Я услышала какой-то странный звук со стороны Карлайла, но когда я обернулась, он так уткнулся в книгу, которую читал, что почти касался носом страниц.

Эдвард удалился вместе с коробкой, ворча себе под нос что-то про избирательную память, но одну книгу он все же оставил на столе. В этот раз мой библиотекарь выбрал для меня Шарлотту Бронте. В тот же день он повесил полку в гостиной, где и расставил свои покупки.

Помимо художественной литературы, среди изданий оказались книги про космос и красивые иллюстрированные сказки, которые он теперь читал Райли перед сном. Какое-то время она старательно боролась с усталостью, но ее дни стали очень насыщенными, и, быстро сдавшись, она засыпала, уткнувшись Эдварду в плечо. Лежа с другой стороны на большой кровати, я украдкой смотрела, как он улыбается, глядя на ее спящее лицо, перебирает, будто пересчитывая, маленькие пальчики, все больше убеждаясь в его искренней привязанности к моей девочке и задаваясь вопросом, мог ли этот человек в самом деле уйти, оставив ребенка. Почему Белла Свон даже не упомянула его в своем письме?

Порой мы разговаривали вполголоса, но чаще просто молчали. Закрыв глаза, я слушала, как он напевает какие-то смутно знакомые мелодии, хотя Райли к тому моменту уже спала. Звук его голоса разливался в тишине, проникая в самые дальние уголки души, где тонкой струной звенело желание прикоснуться к нему, ответить на его взгляд. Иногда мне казалось, я чувствую, как он невесомо касается моих волос, придвигает руку ближе к моим пальцам, пуская статические заряды бежать по коже, однако, открывая глаза, я понимала, что ошиблась, и щемящее чувство в груди так неприятно отдавало разочарованием.

В такие моменты совсем не хотелось двигаться, будто дремота накрывала своим легким покровом, я растворялась в звуке его голоса, переставая толком осознавать, где я и даже кто я. Казалось, мне снится сон, в котором тепло и спокойно, а тихой мелодии вторит шум дождя за окном.

— Расскажи, что случилось, когда ты очнулась, — тихо попросил Эдвард.

Не до конца понимая, сказал ли он это вслух, или то была часть наваждения, где он почему-то оказался вместе со мной, я ответила:

— Ничего. То есть там было тихо и безлюдно, но в голове сидела настойчивая мысль, что нужно уходить.

— Куда?

— Не было места назначения, просто подальше. Нужно было покинуть полуостров, а потом — лишь бы держаться в стороне от городов.

— С Райли это было бы сложно.

— Да. Ей было холодно, — ответила я, вспоминая свою растерянность, когда поняла, что оказалась совсем не готова к такому. — Она росла практически на глазах, нужны были детские вещи и питание, совсем как обычному ребенку. Нужен был дом с водой и электричеством.

— Пришлось заходить в города, — подтолкнул меня Эдвард, когда я замолчала.

— Да. Мы держались намеченного курса — на восток, но перемещались от одного небольшого города к другому. Обычно на окраине можно было найти пустующий дом, чьи хозяева оставили его на тот или иной срок. Я старалась не привлекать внимание, уходить раньше, чем нас заметят, и держаться рек, чтобы не оставлять следов. Летом стало проще. А потом мне попалась заметка о миграции птиц и разбросанных вдоль её маршрута станциях для наблюдения и подсчета.

— Это была хорошая идея.

Я улыбнулась этой похвале, действительно немного гордясь собой в тот момент. Было так приятно слышать это от него.

— Ты знаешь, как называется музей, основавший эти станции? — с улыбкой в голосе спросил Эдвард.

Я кивнула. Музей назывался «Белла», и в статье я даже встретила позабавившее меня сочетание слов — «Станции Беллы». Это было как знак свыше.

— Рядом с местом, где я нашел тебя, протекала река Литтл Изабелла, — продолжил он.

А я ведь совсем не обратила на это внимание. Я знала название реки, но не задержалась на этой мысли. Сейчас же, сказанное вместе, все сложилось в забавную картину.

— Похоже, я хотела, чтобы меня нашли, — полушутя признала я.

— Прости, что так долго.

— Ну, я постаралась, запутывая следы.

— Ты прекрасно со всем справилась.

— Ты тоже.

Эдвард тихо засмеялся. «Спасибо, что нашел меня», — собиралась сказать я, открыв глаза. Я была уверена, что увижу бархатную темноту, в которой с трудом можно будет различить его лицо и неясные очертания покрытого каплями окна за его спиной. Но все было не так. Темнота не мешала видеть просторную комнату и ясную ночь за большим оконным стеклом. Райли тихо посапывала, держа его за палец, будто боялась, что он уйдет, пока она будет спать.

Наваждение развеялось, а ему на смену пришло горькое сожаление, на миг оборвав дыхание в груди. Я закусила губу, пытаясь понять, откуда взялись эти эмоции, хотела потянуться к Эдварду, будто он мог защитить меня от этого странного чувства, но, посмотрев на его встревоженное лицо, поняла, что не могу этого сделать.

— Что такое? — хмурясь спросил он.

Зажмурившись, я покачала головой, прижав руки к груди. У меня не было ответа, только желание сжаться во что-то маленькое и, возможно, гадкое. Именно такой я себя ощущала.

Обычно ближе к утру Эдвард уходил, на мгновение бросив взгляд на сумку в углу, чтобы вернуться через пару часов, принеся с собой запах снега. Я даже не заметила, когда начала ждать его возвращения.

В одну из таких ночей я стояла у книжной полки, пытаясь понять, по какому принципу расставлены книги, но на ум ничего не приходило. Порядок был явно не алфавитный, стиль оформления обложек тоже был ни при чем. По жанру? По году первого издания? Чтобы разгадать это, нужно было знать, о чем каждая книга, а их было так много. С краю было свободное место, но мне казалось, Бронте должна стоять ближе к центру. Раздвинув книги в середине, я втиснула ее между Коллинзом и Вудхаусом и тут же поняла, что попала в точку. Отойдя на пару шагов, я еще раз окинула полку взглядом, поменяла местами Конана Дойла и Дюма, переставила Гете ближе к краю. Да, так выглядело лучше, правильнее.

— Посоветовать тебе что-нибудь? — предложил Карлайл.

— Мне пока не хочется читать. Спасибо.

Мой ответ был полуправдой. Правда же состояла в том, что я не хотела брать книгу сама. Книги выбирал для меня Эдвард, и еще ни разу его вкус не подвел. С другой стороны, это выглядело так, словно он решал, какие истории мне читать, формируя мое мировоззрение, как у ребенка. Почему он советовал мне именно эти книги? Самым очевидным ответом казалось, что он просто знает, что именно может мне понравиться. Или что понравилось бы Белле Свон. Вздохнув, я вернулась на свое место за столом, опустив голову на сложенные руки.

Эдвард вернулся под утро, взглянул на полку, проходя мимо, и, широко улыбаясь, подошел ко мне, чтобы занять свое место на соседнем стуле слева. Прищурившись, я повернулась к нему, не понимая, что его так радует. Он молчал, продолжая смотреть на меня в упор.

— Моргнула, — вдруг сказал он, указав на меня пальцем.

— Тебе десять?

Закатив глаза, я отодвинула в сторону его руку, стараясь не обращать внимание на звук его тихого смеха. Потянувшись, он прикрыл книгу у меня в руках, заглядывая на обложку. Для этого ему пришлось наклониться ближе, почти касаясь меня плечом.

— Снова? — спросил он.

— Мне она нравится.

— Остин?

— Нет, то есть не только. Мне нравятся эти новеллы, но я имела в виду саму книгу. Она отличается. Новые книги тоже хорошо пахнут, но… — поднеся книгу к лицу, я вдохнула аромат потрепанного переплета. Книга была довольно старая, она впитала многие запахи, часть из которых я даже не могла определить. Наиболее отчетливо улавливались запах пыли, старых чернил, мелованной бумаги, ванили, миндаля, дождя и множество тонких нот, слившихся в странный, но очень приятный коктейль. Даже запах рук Эдварда, хранившийся в страницах, был гармоничен в этой смеси, дополняя ее. Я улыбнулась, наконец найдя подходящее слово. — Она пахнет домом.

Подняв глаза, я увидела, что Эдвард снова улыбается.

— Что?

— Ты помнишь, как выглядел твой дом, твоя комната?

Вспоминать всегда было тяжело. Горя в огне обращения, я старалась перебирать в памяти все, связанное с Райли и жизнью хладных, получалось плохо, но, очнувшись, я знала хотя бы что-то. Все остальное, если и существовало в моей голове, извлекалось очень сложно.

Я знаю, что покинула дом, когда стал заметен живот, помнила, как собирала сумку на кровати, складывая купленные тайком детские вещи и свою одежду, помнила, как обернулась, проверяя, не забыла ли что-то важное, взгляд упал на большую книжную полку.

Я погладила обложку, зная, что Эдвард наблюдает за мной.

— Она моя? — поняла я.

— Да.

— А… — Я хотела спросить, был ли он у меня дома после моего отъезда, там ли взял эту книгу, но прикусила язык.

Лицо Эдварда выражало не просто вежливый интерес, оно горело таким любопытством и нетерпением, что выглядело даже забавно. Я все равно не могла спросить его об этом.

— Ничего, забудь.

Он расстроился, очень явно, но, вздохнув, прогнал разочарованное выражение с лица.

— Когда решишь, что готова, я отвечу на любой твой вопрос.

— Спасибо.

Он хотел дать мне ответы гораздо сильнее, чем я хотела их услышать, но он не давил на меня, за что я была ему искренне благодарна. Мне нельзя было слышать историю Беллы Свон. Пока нет.

Так я думала. Но иногда случалось, что без видимой на то причины туман расступался и сквозь него пробивались звуки, фразы, иногда образы, а порой и целые эпизоды жизни Беллы Свон. Так случилось, когда я, изменив привычке, устроилась на диване в гостиной, где Эмметт смотрел в наушниках какой-то сериал на большом экране. Эдвард сел на пол рядом, снова что-то печатая на ноутбуке.

Мое внимание привлек выглядывающий из-за воротника его рубашки полукруглый шрам на шее. Он выделялся белизной на и без того бледной коже. Опасная рана. Кто-то подобрался к нему со спины и вонзил зубы в плоть чуть выше плеча. Стоило представить это, и тревожный холод побежал по позвоночнику, словно насекомое с множеством ног, заставляя вздрагивать. Я не могла отвести взгляд от этой белой полосы, почти уверенная, что она мне привиделась. Она выглядела неправильно, ее не должно быть там.

Очертания комнаты перед глазами размылись, словно ее затянуло туманом, сквозь него смутно виднелись силуэты какой-то мебели, стоящей слишком близко, указывая на небольшой размер помещения. Другое место, другой свет, тот же всклокоченный затылок перед глазами, ровная белая кожа на шее.

— Перерыв, — гулко сказал голос Беллы Свон.

— Нам нужно пройти еще две темы.

— Ты это говорил полчаса назад.

— Теперь правда осталось две темы, совсем немного.

— Требую перерыв!

Я видела, как в моих руках оказалась какая-то книга, прежде чем она была сброшена с кровати на пол. Затылок Эдварда приблизился, а потом скрылся за закрытыми веками, когда мои руки обвились вокруг его шеи, а голова легла на плечо, чувствуя холод его кожи.

— Это бунт? — усмехнулся он.

— Тиранам бой.

Он засмеялся, положив руки поверх моих, наклонился вперед, потянув меня с кровати, перехватил, чтобы я не упала на пол, и вот уже перед моими глазами его лицо, расплывчатое, но с безошибочно узнаваемой улыбкой на нем.

— Пять минут, — объявил он.

— Десять.

— Семь с половиной. Завтра важный тест.

— Мы продолжим через семь с половиной минут.

— Семь минут и двадцать секунд.

— Ты серьезно засекаешь?

— Семь-семнадцать, семь-шестнадцать…

— Иди сюда, — вцепившись в воротник футболки, моя рука потянула его ко мне.

Я слышала, как он смеется, опуская меня на ковер.

Я моргнула, и картинка растаяла, снова возвращая меня в гостиную Калленов, в действительность, где на шее Эдварда белел след от чьих-то ядовитых зубов, а его кожа под моими пальцами была теплой, за исключением прохладного полумесяца шрама, который так хотелось стереть.

Поняв, что делаю, я отдернула руку и, перепрыгнув через спинку дивана, скрылась в комнате раньше, чем он обернется ко мне. Закрыв дверь, уткнулась в нее лбом, стараясь дышать как можно тише. Совсем с ума сошла! Еще и сбежала, как воришка. Что он подумает? Могла же просто спросить, откуда этот шрам. Он бы наверняка ответил, спокойно и естественно. И что со мной не так?

Я брезгливо поморщилась, поняв, как трусливо с моей стороны прятаться здесь, но все равно не вышла, а через какое-то время услышала шаги на лестнице. Он тихо постучал, и я отступила на шаг назад.

— Белла, все в порядке? — спросил Эдвард.

Я кивнула, и только потом поняла, что он меня не видит.

— Его раньше не было, — еле слышным шепотом сказала я вместо ответа.

Я услышала тихий шелест одежды и почти увидела, как он потер ладонью шею, но не могла знать, каким было выражение его лица.

— Мы будем разговаривать вот так? — спокойно спросил Эдвард, без недовольства в голосе, будто просто хотел уточнить.

— Да, пожалуйста.

— Ладно, — вздохнул он.

По тихому шуршанию одежды о дверь, я поняла, что он прислонился к ней спиной, и осмелилась снова подойти ближе, положить ладонь на деревянное полотно.

— Откуда он? — тихо спросила я.

Эдвард немного помолчал, будто подбирая слова, прежде чем ответить.

— Я недооценил противника. Или, скорее, просто не оценил, бросился в драку, не думая.

— Не похоже на тебя.

Стоило сказать, и стало ясно, что это абсолютная правда — необдуманные поступки никак не согласовывались с тем, что я знала о нем. Эдвард насмешливо фыркнул.

— Я ведь не железный, Белла. Я совершил много глупостей.

— Почему ты дрался с ним?

— С ней, — поправил меня Эдвард. — У нас был затяжной конфликт, из тех, что заканчиваются только смертью одного из враждующих. Или обоих. Она успела изучить меня и знала, как разозлить настолько, чтобы я уже не мог соображать.

Я лишь однажды видела его холодную ярость, и зрелище это было устрашающее. Должно быть, эта женщина и впрямь ненавидела его, раз могла противопоставить его гневу собственный. Он всегда был таким уравновешенным, я задалась вопросом, что такого могла сделать ему эта женщина, и поняла, что не хочу знать ответ.

— Ты пойдешь вниз? — спросил Эдвард.

— Я спущусь позже.

— Белла, — после паузы снова заговорил он. — Я не уверен, что сейчас стоит рассказывать об этом, но причина была веская.

— Я верю тебе, — ответила я, снова прислонившись лбом к двери, разделяющей нас.

Постояв еще пару минут, он все же ушел, а я легла на кровать рядом с Райли, осторожно обнимая маленькое теплое тельце и рассматривая ее лицо. Конечно, скрываться в комнате долго не вышло, и мы спустились, как только Райли проснулась. Я упорно старалась не встречаться взглядом с Эдвардом, но он никак не комментировал произошедшее, ничего не спрашивал. Снова. Я поддалась моменту и на какой-то миг утонула в памяти Беллы Свон, юной, беззаботной и влюбленной, но оттого только яснее поняла, сколь не похожа на нее. Должно быть, он любил ее, но что от нее во мне осталось?

Той ночью, вопреки обыкновению, Эдвард не ушел один. Вместо этого, встав, он положил книгу на тумбу и протянул мне руку.

— Пойдем со мной, — прошептал он.

— Куда?

— Тебе нужно на охоту.

— Не нужно, — я отвернулась от него, уткнувшись носом в мягкие, пахнущие фруктовым шампунем кудряшки Райли.

— Белла.

— Эдвард, — передразнила я его, не поворачиваясь.

— Когда ты была на охоте в последний раз?

— Во вторник.

— Ты про зайца? Сколько крови в нем было?

Обычно я питалась животными, попадавшимися мне по пути во время вылазок за кровью для Райли, стараясь не оставлять ее одну ни на минуту дольше, чем требовалось. Теперь эти отлучки и вовсе перестали быть необходимыми. Глупая зверушка, что я поймала пару дней назад, просто забрела слишком близко к дому, а я была слишком голодна, чтобы проигнорировать услышанный мной стук быстро бьющегося сердца. При воспоминании о горячей, испускающей на ночном холоде пар крови, горло сдавило так, что даже дышать стало больно.

— Мы вернемся раньше, чем она проснется, — не унимался Эдвард. — Эсми присмотрит за ней. Или Эмметт. В любом случае она не будет одна.

Не поворачиваясь, я скосила на него глаза. Мне было нечего ответить. Осторожно поцеловав чуть влажный висок, я поднялась, поправила одеяло, стараясь потянуть время.

— Давай, — положив руку мне на спину, Эдвард мягко подтолкнул меня к выходу. Еще раз обернувшись, я все же вышла за дверь с ним.

Через несколько часов я пришла на берег реки, медленно переставляя ноги и уже не чувствуя боли в горле. Во мне было столько крови, что она едва не булькала внутри при каждом шаге. Была ли я когда-либо настолько сыта? Это состояние было сродни сонливости. Довольный зверь внутри наконец спрятал когти и задремал, почти мурча, словно кот.

Вода вдоль берега подернулась тонкой пленкой льда, но сама река еще не замерзла. Запрыгнув на выступающий камень, я опустила в нее руки, пытаясь смыть кровь и грязь. Отражение удивленно смотрело на меня светлыми золотистыми глазами, слишком светлыми. Это выглядело странно. Раньше мои глаза были красными, на охоту я ходила редко и привыкла, что радужки темные, я даже не заметила, когда красный сменился золотистым. Зачерпнув воды, я нарушила гладь, умыла лицо. От волос пахло оленьей шкурой и кровью. Я поморщилась, не хотелось нести этот запах домой. Сняв рубашку, закинула ее на ветки дерева неподалеку и замерла, почувствовав его рядом. Всякий раз, стоило ему оказаться поблизости, я чувствовала кожей его взгляд. Вздохнув, я скинула ботинки и прыгнула в воду в одежде. Если подумать, так даже лучше, джинсы и майка нуждались в стирке, отбить с них запах зверя было не лишним.

Я не ошиблась: когда я вышла на берег, он стоял там, протягивая мне свой свитер, безупречно чистый, даже манжеты не испачкал, рядом с ним я чувствовала себя дикаркой.

— Не стоит, — сняв с ветвей рубашку, набросила ее сверху, скрутила волосы в жгут, выжимая воду.

Эдвард завязал рукава свитера на груди поверх застегнутой на все пуговицы рубашки. Его глаза тоже были светлыми, пропали круги под глазами.

— Как тебе это удается?

— Что?

— Охотиться так аккуратно.

Он пожал плечами.

— Это приходит с опытом.

— Поверю на слово, — ответила я.

Опустив глаза, я попыталась пройти мимо него, но он поймал меня за руку.

— Ты злишься на меня за что-то? — спросил он.

— Нет.

— Тогда посмотри на меня.

Я чувствовала, как с волос по лицу стекают капли. Одни терялись в нитях почти сухой рубашки, другие — с тихим стуком падали на землю. Тук, тук, тук. Спустя десять упавших капель он все еще ждал, ничего не говоря. Я вздохнула.

— Ты смотришь на меня, но видишь кого-то другого. Словно ищешь во мне что-то, и отказываешься замечать, что этого уже нет, — на одном дыхании выпалила я. — Даже если я вспомню, это совсем не значит, что ты найдешь то, что ищешь.

Оторвать взгляд от земли я так и не смогла. Какое-то время Эдвард молчал. Я пошевелила рукой, стараясь не отнимать ее слишком резко. Видимо, это вывело его из задумчивости.

— Нет, — тихо ответил он. — Я вижу тебя.

Он подошел ко мне вплотную, и я машинально отступила назад.

— Здесь, — сказал он, ткнув пальцем мне в грудь. — Ты. Как бы ты ни изменилась.

В его голосе звучала такая убежденность, что язык не повернулся возразить ему. Да и что сказать? Что я даже не знаю, что такое это его «ты»? Что до недавних пор там не было почти ничего, кроме страха за Райли, а теперь я и сама не знаю, что представляю собой?

— Я знаю, это сложно, — спокойно проговорил он, снова делая шаг ко мне. Я попятилась, шурша галькой под ногами, зная что за спиной совсем близко дерево. Видя это, он остановился. — Отчасти даже понимаю, почему ты возводишь эти стены внутри себя. Я помогу, если ты позволишь, или просто буду рядом, пока ты разбираешься с этим сама, решать тебе, но не говори мне, что я не знаю, кого вижу перед собой.

Я позавидовала его уверенности. Сама себе я казалась обманщицей, самозванкой, которая присвоила себе привязанность его семьи и его преданные, полные нежности взгляды.

— Отпусти, — попросила я.

«А если я откажусь?» — прозвучало в моей голове, но ответ Эдварда был другим:

— Никогда больше.

Его слова обожгли. Я смотрела в его горящие глаза и не могла отвести взгляд. Знакомое чувство сожаления и печали затопило меня, тесным обручем сковав грудь. Опустив голову, я загнала их поглубже.

— Сейчас твои мысли заполнены не мной, — тихо сказал Эдвард. — Не нужно слышать их, чтобы понять, но я там тоже есть. Можешь не читать этот дневник, не имеет значения, вспомнишь ты что-то или нет, потому что я в любом случае заставлю тебя полюбить меня снова.

Это заявление почти заставило меня улыбнуться. Почти.

— А ты самонадеянный.

— Да, — с серьезным видом кивнул он. — Еще порой бываю тираничен, патологически упрям и страдаю от перепадов настроения.

Интересная самопрезентация. Это не походило на шутку, но все равно помогло мне почувствовать себя лучше, ступая на знакомое мне поле полусерьезности наших обычных разговоров.

— За что, говоришь, я любила тебя?

— Меня это тоже удивляло, расскажешь, когда выясним.

— Почему ты так уверен, что это произойдет?

— Хмм… — протянул он, склонившись ко мне. — Может быть, потому что сейчас ты сильнее меня, но даже не пытаешься освободиться? — прошептал он мне на ухо, обдавая шею дыханием.

Стайка мурашек змейкой пробежала по коже, уютно свернувшись теплом где-то в животе. Он был прав, однако, совсем наоборот, в этот момент ощущение силы, не физической, но более глубокой и сложной, исходило от него, заставляя меня чувствовать себя маленькой и слабой. Это не пугало, не подавляло. Излучаемая им энергия укрывала, обещая покой и безопасность под его защитой, искушая окунуться в нее с головой. Сжав зубы, я сделала глубокий вдох, насыщенный исходящим от него теплом и ароматом.

Медленно проведя костяшками по моей щеке, Эдвард погрузил пальцы в волосы. Повернув голову, я коснулась носом его кожи и зажмурилась.

— До чего приятно прикасаться к тебе без страха причинить боль.

Но мне было больно. Боль в груди мешала дышать, закрыв глаза, я пыталась прочувствовать ее, словно мазохист, наслаждаясь ею с каждым вдохом. Широкая ладонь заскользила по моей шее к плечу. Я подняла руку, толком не понимая, что собиралась делать, оттолкнуть его или вцепиться в эту его идеально отглаженную рубашку, притянуть ближе. Так и не приняв решение, я вытянула руку вдоль тела, сжав пальцы в кулак. Эдвард расценил это по-своему.

— Я отпущу тебя, — проговорил он, продолжая мягко вести ладонью вниз по моей руке, тепло, пронизывающе приятно. Пальцы коснулись сжатого кулака, прошлись по костяшкам, чуть надавливая, прося впустить, моя рука покорно расслабилась. Вопреки только что сказанным словам, он крепко сжал мою ладонь, переплетая пальцы. — Я не буду тебя торопить, но я подумал, что тебе стоит знать о моих намерениях.

— А если ждать придется долго?

Во рту пересохло, отчего мой голос прозвучал хрипло. Я услышала, как он резко выдохнул, точно зная, что он улыбнулся.

— Уж это я умею. У нас полно времени.

Он на мгновение крепче сжал мою ладонь и отступил назад, оставив меня со странным чувством потери, почти холода. И я шагнула к нему, снова сокращая расстояние, скользнула пальцами по его затылку, спрятав лицо на груди, почувствовала, как его руки медленно, будто несмело, погладили меня по спине, прежде чем обвиться вокруг, прижимая крепче, полностью окружив теплом. Я вздохнула, с облегчением расслабляя мышцы, приятная усталость заструилась по телу, прогоняя напряжение, будто долгий утомительный путь был окончен.

— Прости, — слетело с моих губ, хотя я не собиралась говорить этого, но стоило этому слову прозвучать, стало ясно, именно оно рвалось из меня все это время. Чудовищное чувство вины отравляло меня, заставляя опускать глаза всякий раз, когда я встречалась с Эдвардом взглядом, но я не могла ни понять, ни объяснить его. — Прости.

— Не надо, — ответил он.

Его голос звучал приглушенно, смешиваясь с дыханием где-то у моего уха, отчего он походил на шепот. Рубашка натянулась, когда Эдвард сжал ее в кулаке на моей спине. Опустив голову, он уткнулся лицом мне в шею. Я почувствовала, как на вдохе высоко поднялась его грудь, скользнула по ней рукой вверх, чтобы добраться до его кожи, прикоснуться, погладить, дать выход необъяснимому чувству, пульсирующему в груди, словно запертый ток, бьющийся о ребра, вибрирующий в подушечках пальцев.

— Белла, — выдохнул он.

— Это была я, да? Это из-за меня? — все это время я не спрашивала, должно быть, потому что знала ответ, знала, что ранила его, что это я вынудила его уйти.

— Мы оба ошиблись. Хотели как лучше.

— Благими намерениями…

— Да уж, — фыркнул Эдвард, пропуская мои волосы сквозь пальцы, щекотно, приятно до мурашек. — Сейчас мы здесь — это главное.

Что же я сделала? Что сказала ему? Я провела рукой по виску, хотелось запустить пальцы под кожу, ногтями выцарапать из памяти то, что было так надежно укрыто там вязким, как кисель, туманом, разделяющим меня и Беллу Свон.

— Нет, — сказал Эдвард, перехватывая мою руку, впившуюся ногтями в кожу. — Не делай так. Если разум блокирует это, значит, еще не время. Да и не важно это все.

Это было трусостью. Даже не зная, что именно натворила, я чувствовала постыдный страх перед правдой. Ответы наверняка были записаны корявым почерком Беллы Свон в ее дневнике, но он все еще жег мне руки.

Подняв на Эдварда глаза, я не увидела упрека, только нежность и понимание. И откуда в нем столько терпения? Я прикоснулась к его щеке, осторожно погладив самыми кончиками пальцев, он улыбнулся, прикрыв глаза.

— Так странно.

— Что?

— Что ты теплый.

Его улыбка стала шире, обнажая ровные белые зубы и собирая морщинки у глаз. Скользнув взглядом по моим губам, он громко сглотнул и склонился ниже, я затаила дыхание, но он лишь прижался губами к моей щеке, оставляя на ней горящий след.

— А ты больше не пахнешь едой. Видишь, как много плюсов?

Я засмеялась, ощущая пьянящую легкость, от которой слегка кружилась голова. Холодное осеннее солнце вставало над горизонтом, робко касаясь лучами сонного леса и высекая одинаковые искры света на нашей коже.