Поверь и смотри (джен)

Гриша сидел в трясучем папином «Жигулёнке» и, недовольно насупившись, ковырял пальцем облезлую кожу на сиденье. Он не хотел ехать в деревню, но с предками поди поспорь. Наорали, что всё лето из мобилы не вылезает, смартфон отобрали, теперь вот к бабке с дедом папа везёт. А что там делать, без телефона и интернета? И чего только взбесились? Всё лето нормально было, а за две недели до конца каникул как с цепи сорвались: ребёнок исхудал, сбледнул, срочно на воздух, и гаджеты — табу! А как тут не похудеешь, когда есть некогда — демоны, сволочи, лезут нахрапом, а у него не хватает мощности их удержать, а Витька, дружок, на всё лето в лагерь загремел и подстраховать в игре не может, тоже без мобильника там сидит.

«Жигуль» подпрыгнул на ухабе так, что Гриша расплющился носом о стекло, зашипел, хотя больно и не было, и невольно взглянул на окрестности, что до сих пор упрямо отказывался делать. Взглянул и скривился — глухомань! Какой тут интернет, тут и связи мобильной наверняка нет. Впрочем, вопрос ещё, отдаст ли папа конфискованный смартфон?

* * *

— Гришенька, внучек! — всплеснула руками бабушка, для начала хорошенько потискала сердито пыхтящего внука, потом повертела его, разглядывая со всех сторон, и пригорюнилась: — Худющий какой, кожа да кости.

— Вот и откормите, — буркнул папа, выгрузил из багажника Гришин чемодан, отмахнулся от вопроса о смартфоне, торопливо обнял бабушку, пожал руку деду и нырнул за руль — опаздывал на работу, дорога заняла больше времени, чем рассчитывалось.

Гриша вздохнул. Придётся две недели без интернета сидеть. Ну да ладно, переживёт. Витька вон всё лето без телефона. Хотя ему лучше, у него там друзей куча, весело. А у Гриши что? Старые бабка с дедом?

Бабушка, ещё раз озабоченно осмотрев внука, поспешила в дом, а дед закинул чемодан на деревянное крыльцо, прихватил молоток и поманил Гришу с собой:

— Пойдём, поможешь, пока бабушка завтрак сготовит.

Пожав плечами, Гриша потопал за дедом, на ходу оглядываясь по сторонам. Какое небо тут огромное! Раскинулось гигантским куполом, пронзительно голубое, глубокое, такого в городе Гриша не видел. Солнце заливало ярким светом просторный двор и обычный деревянный дом, после городских многоэтажек показавшийся совсем маленьким. В углу двора, ближе к сараюшкам, к которым и шагал дед, Гриша высмотрел небольшой домик с круглой дырой в стенке и невольно прибавил ходу, сердце забилось от волнения.

— Дед, а у вас что, собака есть?

— Есть, Дозором кличут, — добродушно усмехнулся дед и коротко свистнул. Загремев цепью, из круглой дыры вылез здоровенный мохнатый пёс, жмурясь на солнце, неспешно потянулся и, вывалив из пасти розовый язык, насторожил уши, внимательно глядя на Гришу. Мальчик притормозил, растерянно пробормотал:

— Здоровый какой…

— Не бойся, он своих не кусает.

— Да? — несмотря на опаску, Гришу неумолимо тянуло к собаке. Дед, видимо, понял нетерпение внука и поманил пса. Дозор подошёл, тихо помахивая пушистым хвостом. Гриша погрузил чуть подрагивавшие пальцы в густую шерсть и наконец счастливо улыбнулся. — Привет! А он всё время на цепи сидит?

— На ночь спускаем, он подворье от грабителей охраняет, — дед застучал молотком, приколачивая к забору свежую тесину.

— Ух ты! Настоящие грабители?

— Угу, на четырёх ногах.

— Как это — на четырёх? — вытаращился Гриша. Что это за грабители такие, на четвереньках бегают, что ли?

— Кабаны дикие в картошку повадились, — пояснил дед, подёргав прибитую доску. — Косули капустой лакомятся, она молоденькая, хрусткая, очень им по вкусу.

— А забор же… — заикнулся было Гриша, дед принялся прибивать вторую тесину:

— Ломают, вот, чуть ли не каждый день доски меняю. А косули через верх прыгают, им этот забор — детские игрушки. Дозором только и спасаемся, прогоняет живность, иной раз всю ночь с ними воюет, а днём потом отсыпается.

— А волки приходят? — Гриша с опаской покосился на недалёкий лес.

— Волки в деревню опасаются заходить, — успокоил дед. — От кабанов вот спасу нет.

— Кабаны — это ничего, — вмешалась вышедшая на крыльцо бабушка. — С кабанами наш Дозор справляется. А вот соседи рассказывали, у них родственники в Беларуси живут, в Налибокской пуще. Так у них там зубры на подворье приходят, вот где страхи-то. Попробуй прогони такое чудище. Ну, готово у меня, пора завтракать.

— Да я не хочу… — привычно затянул Гриша и вспомнил, что смартфона нет, значит, и во времени никаких ограничений, можно спокойно отвлекаться и делать что захочешь. Дед подмигнул:

— Идём, блинцов навернём, самое то с утра.

— Я уже завтракал, — сообщил Гриша, не совсем поняв, что за блинцы такие.

— Знаю я, как вы там в городе завтракаете, — отмахнулась бабушка. — Всё на ходу да всухомятку. Идите вон руки помойте, я в рукомойник чистой водички налила.

Пока дед убирал в сарай молоток и гвозди, Гриша подошёл к столбу, вкопанному недалеко от крыльца, и уставился на прикрученную к нему штуковину. Не то кувшин, не то небольшой бидон, с каким-то коротким штырём внизу, а сверху — крышка. Гриша приподнял её, заглянул внутрь — полно воды. А где кран? Как до этой воды добраться-то?

Подошёл дед, ладонью подцепил штырь, тот убрался внутрь кувшина, а оттуда полилась вода, дед убрал руки, штырь вернулся на место и вода перестала течь. Гриша открыл рот.

— Мой руки, — коротко велел дед и протянул принесённое бабушкой полотенце: — Позавтракаем и за работу, дел много.

— А что будем делать? — заинтересовался Гриша, осторожно поддевая железный штырь и ёжась — вода ледяная.

— В огороде тоже забор поправить надо, — охотно сообщил дед, проходя в дом и усаживаясь на широкую скамью. — Чердак давно собирался разобрать…

— Тут чердак есть? — ахнул Гриша, пристроился рядом с дедом и заглянул ему в глаза. — А давай забор потом, давай сначала на чердак, а, деда?

Дед молча кивнул и показал вилкой на стол. Гриша тоже взял вилку и растерянно заморгал: а где тарелка? Посреди стола стояла большая сковорода, из которой одуряюще вкусно пахло, рядом — блюдо со стопкой жёлтеньких блинов. Ага, блинцы — это блины! Дед тем временем цапнул верхний блин, скрутил его в трубочку, потянулся к сковородке, потыкал блином в желток яйца, затем в какую-то белёсую жижу, откусил, подцепил вилкой кусок жареной колбасы, отправил в рот следом за блином и принялся с аппетитом жевать. А, вот как тут едят! Гриша тоже скрутил блин и, возюкая его по сковородке, спросил:

— Бабушка, а что это такое, белое, в сковороде?

— Сметана, — улыбнулась бабушка. — У вас в городе так не делают?

— Не-а, — Гриша откусил блин и зажмурился — вкусно!

* * *

После завтрака Гриша немного поиграл с Дозором. Правда, пёс, похлопывая пушистым хвостом по пыльной траве, просто лежал, жмурясь на солнце, зато позволял гладить себя сколько влезет. Тем временем дед приволок лестницу, установил её, прислонив к стене дома, и позвал:

— Ну что, полезешь со мной?

— Ага! — подхватился Гриша, последний раз погладил мохнатую шкуру Дозора и кинулся к деду. Перед лестницей замялся, с опаской погладывая то на узкие перекладины, то на неожиданно высокую крышу. Где-то там, в вышине, маячила маленькая дверца на чердак.

— Давай, я помогу, — дед потянулся было к внуку, но Гриша вывернулся:

— Я сам!

Стараясь не смотреть вниз, он осторожно вскарабкался наверх, перелез на узкий порожек и заглянул внутрь.

От дома послышался бабушкин голос.

— Григорий, — позвал дед, — посиди пока там, мне отлучиться надо. Только сам вниз не слезай, мало ли…

— Я тут побуду, — пообещал Гриша и покрепче вцепился в косяк: высоко, однако. Один этаж всего, а земля кажется так далеко. Дед кивнул и поспешил на зов бабушки.

А Гриша, почти не дыша, ступил в пыльный полумрак чердака. Это было уже интересно. Это было уже приключение. Что таится здесь, в этих тёмных, затянутых паутиной, углах? А вдруг клад какой найдётся? Вон и сундуки какие-то стоят. Только вокруг столько барахла навалено, что добраться до них — проблема. Гриша осторожно протиснулся мимо каких-то мешков, смахнул с лица паутину и чуть не завопил от ужаса: из полумрака на него пялилось что-то белое и лохматое. Отшатнувшись, мальчик взмахнул руками, едва не потеряв равновесие. Нечто перед ним тоже замахало, и Гриша, сообразив наконец, что таращится в старое пыльное зеркало, облегчённо рассмеялся, подошёл ближе. Зеркало и правда старое, в тяжёлой деревянной раме, потемневшей от времени, кое-где поцарапанной и обшарпанной. Потрогав пальцем загогулину на краю рамы, Гриша тем же пальцем вывел на пыльном стекле «Я Гриша». И оторопело осел на кучу тряпья. Под его буквами на зеркале появились другие:

«Поверь — и смотри»

Добрых минут пять Гриша таращился в пыльную муть зеркала, и чем дольше смотрел, тем больше запутывался, видит он на самом деле, как за стеклом что-то шевелится, или это ему уже со страху чудится. Но буквы — вот же они, никуда не делись. Знать бы ещё, что они означают? Кому поверить? Куда смотреть?

Где-то во дворе заполошенно заголосил петух. Гриша аж подскочил на своём тряпье, таким громким показался петушиный вопль. Но в то же время он мальчика успокоил, по крайней мере, сердце перестало трепыхаться где-то в горле. Неловко поднявшись, Гриша осторожно подошёл ближе к зеркалу, однако ничего, кроме собственного отражения, в нём не увидел. А надпись? Не сам же Гриша её написал, а потом забыл? И почерк не его, точно.

Становилось интересно, несмотря на подсасывание под ложечкой и холодок вдоль позвоночника. Витьку бы ещё сюда, ну да ладно. Похоже, в этом зеркале заключена какая-то тайна. А может, оно из тех, из древних, как они там называются… фактов которые…

Гриша немного сдвинул в сторону барахло, освобождая место перед зеркалом, и принялся более основательно его осматривать. Темновато, правда, было, маленькая чердачная дверь пропускала мало света, а крохотное пыльное окошко оказалось сплошь затянуто паутиной. Однако кое-что разглядеть удалось.

Массивная деревянная рама и правда казалась очень старой, а загогулины на ней были похожи на какие-то рычажки. Может, прикоснувшись к одной из них, Гриша включил какой-то механизм внутри этого… о, вспомнил! — артефакта? А какой механизм может быть в зеркале, ещё и старом таком?

Забыв про страх, Гриша принялся за зеркало более чем основательно: ощупал всё, до чего только смог дотянуться, нажал на каждый выступ на раме, потёр каждый завиток и… И ничего. Нигде не щёлкнуло, нигде не открылось ничего потайного. Простое зеркало, обычное старое скучное зеркало.

Плюнув от досады, Гриша плюхнулся обратно на кучу тряпья и мрачно уставился на пыльное стекло. Не зря эту бандуру на чердак приволокли, наверняка и толку с неё было, что пыли немеряно собирала. Недовольно попыхтев, Гриша поднялся, решительно подошёл к зеркалу и вывел на слое пыли, под первыми двумя строчками:

Ты кто?

И отскочил как ошпаренный: на стекле снова возникла та же надпись, что и в первый раз:

«Поверь — и смотри».

А в глубине зеркала заклубился какой-то не то туман, не то дым, заметались то ли тени, то ли сполохи, потом проявилось строение вроде деревенской избы, только длинное очень и с крохотными окошками. Но не успел Гриша толком рассмотреть странную картинку, как всё пропало, он снова пялился в пыльное стекло с кривыми строчками своих и чужих слов.

* * *

…Сколько Гриша просидел перед зеркалом, он и сам не знал. Писать на стекле он больше не рисковал, вообще не хотелось подходить близко, но и отойти от него желания не возникало. А потом заскрипели перекладины деревянной лестницы, и на чердак, покашливая от пыли, забрался дед.

— Гриша, где ты тут? — позвал он, с солнца не сразу привыкнув к полутьме.

— Тут, деда. — Гриша, повеселев, вскочил, выбрался из своего угла, и почти до вечера они вдвоём разбирали хлам, даже до сундуков докопались. Правда, оказались там сплошные старые тряпки. Фу, скукотища!

Время от времени, помогая деду сдвинуть тюк или скидывая вниз из чердачной дверцы очередной мешок с мусором, Гриша нет-нет да и косился на стенку с зеркалом, но спрашивать не решался, а до самого зеркала в этот день они так и не добрались: слишком много всего накопилось, пока разобрали ближайшие к двери завалы — солнце заметно склонилось к закату.

Наконец дед, крякнув, выпрямился, потёр спину и посмотрел на Гришу:

— Всё на сегодня, айда умываться, ужинать и отдыхать, умаялся я что-то.

Гриша тоже устал, как ломовая лошадь. Шутка ли — столько всего перетаскал! Зато как весело было скидывать вниз, на землю, мешки со всякой дребеденью. Шух — и пыль столбом, куры с гвалтом во все стороны, а Дозор лениво побрехивал каждый раз, словно спрашивал: «Долго вы там ещё безобразничать будете?» Ну а что, правильно, ему отдыхать надо перед ночной вахтой, а они тут грохот на всю деревню устроили.

Вниз по деревянной лестнице спускаться было страшновато, но от дедовой помощи Гриша снова отказался, сурово заявив:

— Я сам!

И спускался сам, осторожно нащупывая сандалетой очередную перекладину. Зато умылся сразу, без проблем разобравшись со штырём в рукомойнике, и, дождавшись деда, солидно, с чувством хорошо поработавшего человека, вошёл в дом. Есть хотелось неимоверно, а бабушка уже тут как тут, поставила в центр стола кастрюлю с дымящейся картошкой, посыпанной свежим укропчиком. Пахло просто одуряюще, и Гриша торопливо скользнул за стол. Тарелок опять не было, зато перед ним и дедом бабушка поставила глубокие миски с чем-то белым, не то суп, не то что — Гриша не понял. Дед подмигнул:

— Давай, внучек, хватай ложку, холодничок с картошечкой — сила!

Холодник? Гриша поболтал ложкой в миске. Какой же это холодник? Холодник красный, со свеклой, а тут белая жижа, в которой плавают кусочки огурца, яиц и каких-то буровато-зелёных листьев. Правда, пахло вкусно.

— А… — начал было Гриша, дед усмехнулся:

— Небось только красный холодник ел, да?

Гриша кивнул.

— А теперь деревенского попробуй, со щавелем, за уши не оттащишь!

Гриша зачерпнул в ложку немного белой жижи, осторожно попробовал и зажмурился — вкуснотища! Облизнувшись, он выудил из кастрюли картофелину побольше и порассыпчатей и заработал ложкой так, что в момент опустошил миску. Запив ужин стаканом холодного молока, он сыто отвалился от стола и похлопал себя по туго набитому животу:

— Я всё, наелся.

Бабушка положила в другую миску несколько картофелин, размяла их, залила молоком и протянула Грише:

— На, отнеси Дозору, поест — спустим на ночь, пусть двор охраняет.

— А собаки что, картошку с молоком едят? — удивился Гриша, выбираясь из-за стола и отдуваясь — кажется, объелся. — Я думал, их мясом кормят. Ну там, котлетами, что ли.

— Котлеты мы и сами съедим, — усмехнулся дед. — Дозор ест всё, что мы едим, не привередничает. Неси.

Гриша вышел на крыльцо. Дозор уже ждал, помахивая пушистым хвостом. Вывалив картошку в собачью миску, Гриша погладил пса по мохнатой спине, постоял ещё возле него, глубоко вдыхая посвежевший вечерний воздух. Пахнет-то как! В городе совсем не такие запахи, даже в парке, куда Гриша с Витькой иногда бегали погулять. Здесь запахи были какие-то густые, вкусные, аж дух захватывало. И небо — с одной стороны бархатно-синее, а с другой, там, где солнце село, ярко-малиновое. Нет, в городе такого точно не увидишь!

Услышав зов бабушки, Гриша ещё раз погладил поевшего Дозора и побежал в дом. А позже, улёгшись на застеленную бабушкой кровать, он вспомнил про зеркало. Что за странности с ним творились? Видел он в самом деле что-то в этой стекляшке или почудилось? А если не почудилось, то что это было? Так и не найдя ответов, он наконец уснул.