Мост в рассвет (джен)

Навь-Костра. Настоящее время.

— И что нам теперь делать?! — простонал Городничий, сминая треуголку в бесформенный ком. — Слеза не вытекла! Как же мы без Мёртвой воды…

Ярр ещё раз всмотрелся в светящееся в лунном свете лицо Марены — неподвижное и бесстрастное. Ничего. Это случилось снова.

— Надо проверить, вдруг это всё-таки никак не связано… — зудел у плеча Городничий.

Да, нужно проверить, хотя в глубине души Ярр знал, что найдёт в гроте Марены. Но он стремительно бросился по холму вниз — навь-костринцы едва успевали отойти с его пути. Вперёд по нисходящей спирали частокола. Небо очистилось, и заострённые брёвна отбрасывали чёткие плотные тени. Вниз, вниз по расширяющимся виткам. И последний виток оборвался у входа в грот. Ярр остановился, тяжело дыша, какое-то мгновение не решаясь войти. Но позади всё сильнее нарастал топот, и Ярр шагнул в густую темноту грота.

Непроглядной тьма казалась лишь снаружи. Короткий участок с вытянутыми вперёд руками — и стали различимы стены, полные сверкания самоцветов. Ярр шёл вперёд, сапоги из змеиной кожи мягко ступали по камню. В глубь холма и вниз. Где-то капала вода — обычная вода. И наконец он оказался у низкого каменного постамента, где весь год покоился гроб Марены.

Стало светлее, хотя откуда здесь может быть свет — загадка. Ни отверстия не вело наружу. Светился будто сам воздух, да мягко сияли хрустальные вкрапления на стенах.

Вот здесь… Источник. Бьёт из основания постамента в небольшое каменное углубление. Здесь и набирали в Марин день Мёртвую воду. Один раз в год вытекала она тоненькой струйкой — всегда сразу после того, как Марена дарила им свою слезу.

Ярр склонился к чаше и, словно не доверяя глазам, провёл по ней пальцем. Пусто и сухо. Проклятье! А он отдал последние капли жидкого серебра птице Сирин в тщетных попытках увидеть то, что, видимо, навсегда останется от него скрыто. И опрометчиво надеялся пополнить запас сегодня. А ведь у некоторых Зимний крест уже не так заметен. Как бы не повторилась история Сирин, настоящей Сирин…

Ярр украдкой огляделся, хотя шаги за спиной в гулкой пустоте грота выдали бы присутствие гостя, и расстегнул несколько пуговиц рубахи. На бледной груди отчётливо даже в тусклом свете пещеры выделялся знак Зимнего креста Марены. Ещё есть время… До чего? Только птицедева Сирин, возможно, знала это, но она унесла свой секрет в огонь. А как у других? Городничий в последнее время слишком нервный, и Мёртвая вода у него закончилась до срока. Алконост по-прежнему невоздержанна — особенно на язык. Йагиль стала ещё более редким гостем в городе, но она спокойна — впрочем, она всю жизнь спокойна. Ум Кладезь даже пожертвовал несколько капель на исцеление Незваной — точнее, Молот. Наверное, время есть и у других. Но что стало с источником? Почему чаша, которая исправно наполнялась по меньшей мере сто лет, вдруг опустела? Может, позвать Кладезя, он вроде продвинулся в изучении своих механизмов…

Но Ярр чувствовал, что дело не в том, что забился какой-то проток, по которому стекала такая нужная им вода. Он застегнулся и, постояв ещё с минуту у пустого возвышения, пошёл к выходу из грота.

Снаружи его уже ждали. Запыхавшийся Городничий, прижав руку к ходящей ходуном от быстрого спуска груди, открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег толстая рыбина. Ярр покачал головой, и тот издал судорожный вздох-всхлип. Рядом царственно приземлилась Алконост и одним глазом, по-птичьи, посмотрела сначала на Хранителя Моста, потом на Городничего.

— Как у тебя? — тихо спросил Ярр. К ним подходили навь-костринцы, а просветить их насчёт связи слезы Марены, появления Мёртвой воды, исчезновения знака Зимнего креста и всего остального никто не посчитал нужным.

Алконост невесело усмехнулась и приподняла волосы с левой стороны. На шее темнел знак. Но Ярру казалось, что тот должен быть ярче, чётче… Проклятье. Городничий трясся мелкой дрожью, обхватив себя за предплечье, и пот крупными каплями стекал по его выпуклому лбу. Плохо.

Народ потихоньку спускался от Капища, а Косохлёст и Ситничек уже тянули любопытные носы в сторону грота, так что Ярр решительно расставил руки в стороны, закрывая собой проход.

— Всё хорошо! — громко провозгласил он. Тоже мне "хорошо"...

— А Мёртвая вода? — проблеял Старый Бес, и его слезящиеся глаза ещё больше увлажнились. — Хочется уже принять ложечку во славу Марены, — осклабился он, показав жёлтые зубы. Рядом с ним согласно заурчали другие.

Нет смысла скрывать. Мёртвая вода не появится в этом году.

— Не будет Мёртвой воды. — Ярр опустил руки, но остался на месте, загораживая проход, прямо глядя Бесу в глаза. — Она не пришла.

Как он и ожидал, навь-костринцы возмущённо загомонили.

— А если мы пойдём и проверим? — елейно предложил Старый Бес. — А вдруг, ну мало ли, ты ошибся по молодости лет. А мы, старики, согнуты годами, смотрим понизу.

— Мёртвой воды нет, — отрезал Ярр. — Чаша пуста. Вы мне не верите?

— Верим, верим, как можно? — Бес расплылся в сладкой улыбочке. — Только ведь…

— Расходимся, расходимся! — засуетился Городничий. — Нет значит нет! — Он треуголкой щёлкнул по носу Ситничка, который пытался проскользнуть в грот.

Горожане, ворча, стали расходиться. Настроения у них явно не было, ведь глоток Мёртвой воды пьянил сильнее, чем несколько вёдер медовухи, притом совершенно без последствий. Но за неимением лучшего, они потопали туда, где всегда коротали вечера, если не дежурили у Моста, — в кабак "Три горла". Слышались ещё недовольные возгласы:

— Где это видано: второй год без Мёртвой воды!

— Не пьянства ради…

— А ежели кого пожуют, как Коменданта?

— А думы странные одолевают — мо́чи нет… Так и без языка остаться недолго…

Ярр выдохнул и позволил себе немного расслабиться. Слава Марене, эта нежить разошлась… Каждый раз не знаешь, до чего дойдёт их кровожадность. Год назад они едва не растерзали бедную Незваную… И словно в ответ на эти мысли до него донеслось:

— Незваную бы потрясти, зря тогда пожалели…

— Может, Городничий и прав…

— Обеззубели мы, братья…

Городничий встрепенулся.

— Ярр, — вкрадчиво начал он, — может, всё же проверишь, что там с Незваной?

Ярр снова напрягся. Он видел Незваную буквально несколько раз за этот год. А ещё вчера. Она скрытно жила у Йагиль, и, когда Ярр приходил навестить сестру, ему казалось, что в Избе есть ещё кто-то, прячется за дверью, слушает, затаив дыхание… Несколько стремительных шагов — и можно было бы схватить за руку... Но Ярр почему-то сидел на месте и говорил с Йагиль, словно желая быть услышанным кем-то, кроме неё. А вчера он встретил Незваную, когда она одиноко собирала ведовьи травы на Курганах, и только неприкаянные души были её собеседниками. И подаренный серп не висел у неё на поясе. Завтра он встретится с ней снова. Он обещал.

— Что именно я должен проверить? — поинтересовался Ярр с прохладцей. — Если бы что-то было не так, Йагиль бы… дала знать. — Он едва не произнёс "сказала". — А уж Алконост просто не смогла бы смолчать.

Городничий замялся.

— Ну, может, сходить к Гамаюн…

— Сходите, — не стал спорить Ярр, зная, что ничего у Городничего не выйдет. — Но я думаю, что не от Незваной нам ждать беды. — А может, он слишком легкомыслен? И за милой и беззащитной личиной затаился враг?..

Городничий неубеждённо хмыкнул.

— Да я как-то не очень умею общаться с этими дивными птицами…

Это уж точно… Алконост его всякий раз задирала и осмеивала, птица Сирин не замечала, Гамаюн даже не снизошла до вещания ему самому… Городничего многие воспринимали как выскочку, но почему — никто не говорил. Боялись — воспоминания и рассказы о прошлом сковала Печать молчания, и рисковать даром речи никто не хотел.

Ярр же знал Городничего с тех пор, как себя помнил, — как мужа своей матери. Но не своего отца. Да и Городничий получил отставку даже до того, как пропала она сама…

Не стоит терять времени. Сегодня всё-таки Марина ночь, и Марена должна стоять на Капище до рассвета. Можно побыть с ней…

Ярр провёл рукой по камню, и он сомкнулся, отрезав грот от города. Одиноко и холодно сияла в безветрии луна. Там, в вышине, ветер ещё существовал — что-то же меняло рисунок облаков. Но на земле ничто не шевелило листья, не шуршало иссохшими стеблями на Пустом холме — они шептались сами по себе — не охлаждало лицо. Откуда-то Ярр знал про ветер — откуда знал и про то, что не всегда все они жили по эту сторону Моста.

Оставив позади Городничего, Ярр пружинисто взбежал обратно по сходящейся спирали — к Капищу. Как странно, что никто больше не стремится провести эту ночь рядом с ней. Весь остальной год никто не тревожил её покой в гроте. А сейчас белое лицо будто излучало собственный бледно-голубой свет, налившись сиянием луны. Марена, загадка Навь-Костры. Сколько раз он пытался разгадать её. Сколько тряс — в прямом и переносном смысле — всех, до кого мог дотянуться. Ярр тогда ещё смотрел на Городничего снизу вверх, а тот снисходительно хлопал его по худому плечу. Но глаза его бегали. Он не знал. Никто не знал, откуда взялась Марена и кто она такая. Но поклонение словно было вложено в головы навь-костринцев. Её именем клялись, и никто не посмел бы нарушить такую клятву. Её именем славили. На неё уповали. Кто она — богиня, заточённая в хрустале? Кем и почему? И кто мог бы пленить богиню? Только кто-то гораздо более сильный. Или подлый.

Ярр приблизил лицо к прозрачной преграде, что разделяла его и Марену. Рядом с ней так спокойно и как будто тепло — как от огня под Мостом. Рядом с ней на душе становится легче и светлее, и хочется плакать и смеяться одновременно. А он ведь никогда не плакал и не смеялся, хотя видел, как это делают другие навь-костринцы. Даже в далёком детстве, даже когда змеи утащили его мать, даже когда птица Сирин кинулась через Мост…Он словно деревенел, не ощущая ничего, кроме пустоты. Но сейчас, рядом с гробом Марены, раз в год, Ярр остро проживал те потери. И редкие радости, и надежды…

Слишком резко, слишком сильно. Разумом он помнил многое: взгляды, улыбки, упрямо сжатые челюсти, движения бровей… Слишком громкие или еле слышные голоса. Все их обладатели что-то ощущали в тот момент. А сам Ярр чувствовал себя как мутное зеркало, отражающее их эмоции. Но он запоминал. Потому что точно знал, что на Марин день он поймёт их сердцем, почувствует…Так остро, что это почти собьёт с ног. Как слепой, которому лишь раз в год позволено взглянуть на мир, и его цвета вызывают рябь в непривычных глазах и гул в голове.

Ярр знал, что он такой один — по крайней мере, в Навь-Костре. Остальные горожане радовались, боялись и грустили весь год. Поэтому их и не влекло к гробу в Марин день. Знал Ярр и то, что раньше, за той гранью, через которую он не мог перейти в своих воспоминаниях, он тоже был таким, как они. А что потом? Мост?..

А ещё он не нуждался в Мёртвой воде. Давно он заметил почти болезненную зависимость от неё остальных навь-костринцев, особенно в Марин день. У них дрожали руки, а глаза блестели нездоровой жаждой. Едва хватало воды в чаше на три фиала на случай ранений, когда все желающие получали хотя бы по ложечке. Ярр и сам пробовал Мёртвую воду — она обожгла внутренности, затуманила на миг сознание, но всё осталось по-прежнему. Остальные же ещё три дня ходили весёлые и почти не помнили, как их зовут, где они находятся и что такое Мост. Они не могли встречать души и не помнили Марену.

Ярр положил руки на холодную гладь хрусталя и закрыл глаза, погружаясь в полузнакомые ощущения. Настоянные на воспоминаниях, они поднимались изнутри и пьянили совсем как Мёртвая вода — навь-костринцев. И закрутился калейдоскоп..

Щемящая красота вечно закатывающегося солнца. Волнующие минуты у Моста, когда почти готов сделать шаг. Предвкушение и надежда. Терпкий азарт битвы со змеями. Режущее горе от потери матери. Зовущие улыбки русалок. Вина перед Ганной, птицей Сирин и перед Йагиль…

Незваная — тоже Сирин. Её трогательно ошарашенный вид, её ощутимое разочарование, когда она поняла, что он пришёл только для того, чтобы узнать про Явь… Её надежда и радость, когда они условились о завтрашней встрече…

Ярр распахнул глаза, словно почувствовав укол в грудь. Марена сияла во тьме, как вторая луна. Щёки её были всё так же сухи, но что это темнеет в уголке глаза?.. Ярр слишком хорошо знал её черты, чтобы не заметить. Темнота змейкой медленно вытекала из-под опущенного века, как капля крови. Как слеза, которой они не дождались. Ярр почувствовал, что задержал дыхание. Кажется, первый раз в жизни он испытывал такое: стеснение в груди, желание спрятаться, убежать, сжаться… Он не знал, не помнил, что это страх. Но он остался на месте.

Капля жидкой темноты стекла по щеке, оставив грязный след. В уголке глаза Марены что-то блеснуло в лунном свете. Ярр прищурился, наклонился, почти коснувшись носом холодной глади… У переносицы Марены торчало нечто похожее на обломок иглы.

* * *

— Нет, я не знаю, откуда это могло появиться. Да и кто бы посмел… — Городничий боязливо огляделся.

Йагиль постучала по твёрдой поверхности хрусталя коротко остриженным ногтем и качнула головой. Ярр кивнул.

— Этот материал непроницаем, — деловито сказал Ум Кладезь. — Снаружи никто не смог бы его повредить. — Он спрыгнул с помоста и засунул обратно в карман монокуляр, через который разглядывал гроб Марены, пытаясь отыскать там хотя бы трещинку.

Ворон Гор слетел с плеча Ярра и стукнул острым клювом по хрусталю.

— Твер-рдь, — согласился он.

— Гениально, коллега, — похвалила его Алконост. Ворон скосил на птицедеву подозрительный глаз. — Так что же, это появилось изнутри? — резонно спросила она, не обратив внимания на ворона.

Обломанный кончик был явственно виден. Всякий раз при взгляде на него Ярра пронзало с головы до ног — словно крючьями боли. Тёмный след осквернил белизну щеки Марены.

— Это же всё-таки слеза… — неуверенно высказался Городничий. — Может, стоит проверить грот на предмет Мёртвой воды? Нам всё равно скоро спускать её туда…

— И оставить всё как есть? — возмутился Ярр. — Не разобравшись, откуда это взялось? — Он резко постучал костяным пальцем по гробу напротив лица Марены.

— А что мы можем сделать? — пожал плечами Городничий. — Кладезь же сказал, что хрусталь непроницаем. А Гор подтвердил, что это твердь…

— О да, раз ворон подтвердил, что это твердь, ты теперь твёрдо уверен, что можно утвердить, что это слишком твердокаменная задача для такого твердолобого, как ты! — язвительно оттараторила Алконост.

— А что теперь делать? — чопорно задрал подбородок Городничий. — Её всё равно нужно вернуть в грот, пока никто не заметил. Ярр?.. — Он замялся. — Может, проверишь, вдруг Мёртвая вода пошла…

Просительные нотки в голосе Городничего злили. Это чувство Ярру было хорошо знакомо. Он часто испытывал его, стоя на своём конце Моста, не в силах его перейти. Или во время нашествий змей. Или когда пытался вспомнить своё раннее детство и не мог — ведь было же что-то до того, как он поселился с матерью, Йагиль и тогда ещё Городничим в высокой Избе-на-птичьих-лапах.

— Вы думаете, такая Мёртвая вода вам бы сгодилась? — Ярр показал взглядом на отпечаток тьмы на щеке Марены.

— Мне? — оскорбился Городничий. — Да я же не о себе забочусь, я хочу, чтобы было лучше для всех!

— Голубчик Комендант-то испробовал водицы год назад, — завистливо протянула Алконост. — Ловко попался змеям на обед.

Её глаза тоже лучились жидким золотом жажды. Йагиль прятала взгляд. Ум Кладезь вертел в подрагивающих пальцах монокуляр. А если они сойдут с ума, как птица Сирин? Если весь город сойдёт с ума. И кстати…

— А как Незваная? — поинтересовался Ярр. Она ведь тоже теперь жительница Навь-Костры, значит, Ярр должен заботиться и о ней. Остальные не знают, что он видел её вчера, может их мнение изменилось?

— Хорошо, что ты спросил! — Во взгляде Алконост мелькнула хитринка, разбавив золотую жажду. — Она чу́дная девушка, скромная, хваткая до ведовства. Острых предметов вот только боится… Хорошая. Но некоторые, — птицедева насмешливо кивнула в сторону Кладезя, — переманивают таланты и забивают девочке мозги.

— А вот и нет! — вспыхнул тот. — Это она мне! То есть… Я сам, конечно, хочу, чтобы она приходила, она целый кладезь… хм… знаний! Не нашему веку чета! Я думаю, ей приятно под настоящей лампочкой с вольфрамовой нитью посидеть, а не всё при лучине, как у вас! Да мы с ней скоро такое соберём!.. Молоту хватило бы грубой силы педали-то крутить… А вы так и остались в своём XIX веке, причём в начале. Причём в глухой дерёвне.

Ярр давно привык к перепалкам между Алконост и Кладезем. Но сейчас насторожился. Никто раньше не говорил про то, что было до. Никто не называл дат.

— В каком веке, вы сказали?.. — опередил он раскрывшую клю… рот Алконост.

— А? — обернулся к нему Кладезь, едва достававший ему до пояса. — Я говорю, догонять пора, время-то на месте ведь не стоит! Там уже промышленная революция прошла! И информационная. А потом генетическая. — Последние слова он явно подцепил у кого-то из душ. А может, у Сирин? Новой Сирин. — А мы всё при лучине сидим… — Кладезь сокрушённо развёл руками.

— Она не вспомнила что-то ещё про жизнь в Яви? — спросил Ярр, чувствуя такое непривычное волнение. Может, она рассказала Кладезю больше, раз они закадычные друзья…

— Ты неисправим, — сварливо заметила Алконост, всплеснув крыльями. Этим движением она едва не сбила Кладезя с ног.

Тот пригладил тщательно выпрямленную бороду.

— Я бы и сам рад услышать побольше, — признал он. — Но она помнит только какие-то детали. Важные детали, видно, что она много читала, причём по разным темам. Но знает она их на теоретическом уровне. То есть руками никогда ничего не делала, не крутила. Очень уж нежные ручки, — вздохнул он. — Я её к острому не подпускаю, хотя она могла бы… Да и сама боится, Мёртвой воды-то нет. Но умница.

— У неё даже от осоки порез кровил три дня, — поддержала перемывание косточек Алконост. — Что бы там с задохликами ни стряслось, не к добру это, как бы не было лиха… — Все с удивлением посмотрели на птицедеву и переглянулись. А она помолчала, задумчиво провожая взглядом уходящую луну, и встрепенулась. — Чёрт, что со мной?! Я же птицедева радости, а говорю, как моя покойная сестрица! А ну-ка разойдитесь, мне нужен моцион! В здоровом теле — здоровый дух! — Алконост взмахнула трёхметровыми крыльями, резко и сильно, и взмыла в зеленоватое небо. Все с беспокойством наблюдали, как она поднимается ввысь, потом бросает тело вниз, складывая крылья, уходит от столкновения с землёй… Наконец птицедева приземлилась неподалёку. Бока её часто вздымались.

— Фу-у… — выдохнула она. — Так-то лучше. А то совсем закиснешь, задница отрастёт, настроения никакого… Я в "Три горла", а потом опою волшебной песней кого посимпатичнее и унесу в гнездо до утра. У нас есть кто посимпатичнее?.. — Алконост проигнорировала обеспокоенный взгляд Йагиль и, взметнув пыль, тяжело взлетела.

— Ещё одна птицедева свихнулась, — трагически заключил Городничий. — Луна садится. Пора…

Ярр взглянул на Марену. Теперь лунные лучи подсвечивали её лицо сбоку, и глубокие резкие тени придали ему зловещее выражение. Пора. Молот благоговейно подвёз к помосту повозку-катафалк, на которой обычно перевозили хрустальный гроб из грота до Капища и обратно. Сам Молот и впрягался — он был настолько же силён, насколько не блистал умом и красноречием.

Гроб соскользнул с помоста из каменного дерева легко, как будто был подтаявшим льдом — холодным и скользким. Ярр бережно придержал его с одной стороны, с другой пристроился Городничий. И маленькая процессия пошла-покатилась по спирали частокола вниз, отбрасывая неестественно длинные ломаные тени в свете садящейся луны.

Обычно весь город сопровождал гроб Марены, чествуя её и прославляя Навь-Костру, Марин день и Калинов мост. В предвкушении Мёртвой воды, как теперь с досадой понял Ярр. А потом неистовые песни и пляски, гадания, прыжки через костры до позднего утра следующего дня. Долгий беспробудный сон и полные непонимания взгляды по пробуждении. Может, и хорошо, что Мёртвая вода исчезла — странное влияние она оказывала на навь-костринцев. А может, и плохо — Ярр вспомнил про птицедев Сирин и Алконост.

А теперь здесь остались самые преданные именно ей, Марене? А не тем дарам, которые она могла дать.

До грота добрались без единого слова, разговоры казались лишними в застывшей тишине улиц. Звуков пирующих почти не было слышно: "Три горла" располагались на соседнем холме. Ярр не отрывал взгляда от мраморного лица Марены, по которому скользили тени. Больно ли ей? Эта игла, несомненно, была внутри неё изначально. В ней и причина того, что нет ни слезы, ни Мёртвой воды.

Они остановились перед гротом, но Ярр медлил. Хрусталь плакал под пальцами, так было всегда под конец ночи, но сколько Ярр ни ждал, слой, отделяющий его от Марены, не становился тоньше.

— Нужно как-то убрать этот обломок. Он не должен там быть, — тихо сказал он Йагиль.

Та мимикой изобразила смешанные чувства, но в общем согласие, постучала пальцем по хрусталю и развела руками.

— Да, — кивнул Ярр. — Он очень прочный. — Он царапнул костяным пальцем по гладкой поверхности — на ней не осталось ни следа.

— О чём это вы там шепчетесь? — с подозрением спросил Городничий, а Ум Кладезь покачал головой и потряс монокуляром.

— Мы зовём это хрусталём, но этот материал по твёрдости алмаз алмазом! Иначе наши дамы разобрали бы на колечки себе… Его не расколоть, даже не поцарапать, я пытался. И раскалённая кочерга сразу остывает, стоит её поднести, хотя это дьявольски похоже на лёд…

Ярр не стал уточнять, когда это Кладезь пилил напильником и плавил реликвию. Но в голове постепенно начал созревать дерзкий план. Никто бы его не одобрил, даже авантюристка Алконост, даже верная Йагиль. А он никого и не спросит.

Дарованная Мареной способность остро чувствовать постепенно тускнела — как скрывалась за Пустым холмом луна. И так хотелось удержать это богатство ощущений, и невыносимо горько маячил впереди ещё один безрадостный год.

Когда-то было не так, Ярр точно знал. В размытых воспоминаниях, даже скорее ощущениях о прошлом он испытывал что-то, кроме различных вариаций раздражения, досады, скуки и гнева, круглый год. Но все остальные чувства как будто осталось по ту сторону Моста, резкими вспышками навещая его раз в год. Пройти бы по нему вспять, вернуть себе себя…

— Ярр?.. — подтолкнул его вопросом Городничий. — Заносим?

— Я… Нет. Я побуду ещё с ней, а вы идите, развлекайтесь.

— Но…

— Я сказал: я побуду с ней, — отчеканил Ярр. — Вы же знаете, достаточно подвести гроб ко входу, он сейчас такой скользкий, что я справлюсь, — постарался он смягчить свои слова. Не потому, что чувствовал, что мог кого-то задеть. Воспитание и привычка.

Городничий обидчиво поджал губы, Йагиль одарила проницательным взглядом, Ум Кладезь пожал плечами… Но они ушли, наконец, слава Марене! И как только Ярр убедился, что они скрылись из глаз, он тихо свистнул. Через минуту послышался шелест крыльев, и ворон сел на хрусталь, поскользнулся, сердито каркнул и переместился на плечо к Ярру.

— Гор. Ты будешь следить, чтобы никого не было на пути к Мосту, — тихо инструктировал его Ярр, глядя вперёд. — Если увидишь кого-то, каркнешь один раз. Если змеи подползут близко — дважды. Понял? — Он повернул голову и встретился взглядом с чёрным глазом ворона. Тот беззвучно раскрыл клюв. — Хорошо. Этот хрусталь слишком похож на лёд. Но нашего тепла мало, чтобы растопить его, нужен жар Огненной реки. Есть только один путь…

Ярр решительно взялся за гроб, готовясь положить все силы… Но тот легко развернулся, как кусок масла на сковородке, и поплыл, куда надо, от малейшего толчка. Неиссякаемы чудеса Мариной ночи.

Гор вспорхнул с плеча, и Ярр горячо надеялся, что ошалевшей Алконост не придёт в птичью голову полетать над дорогой на Мост именно сейчас. Гроб почти летел над землёй, и Ярр двигался всё быстрее. Скорее! Пока светит ещё в спину совсем низкая луна.

Хрусталь плакал всё сильнее, пальцы оскальзывались на нём, а бледное лицо Марены порозовело — но это лишь алые отсветы Огненной реки бросили вызов лунному свету. Скорее! Ярр чувствовал, что дышать становится тяжело и что-то колет в груди. Волосы выбились из-под повязки на лбу и лезли в глаза. Но гул нарастал, и вот уже вырос из берега горбатый изгиб. Мост.

Не переходи Мост, не переходи Мос-ст…

— шепнул знакомый голос.

Ярр стоял у границы. Лицо Марены светилось, как раскалённые угли. Капли градом катились с боков гроба. Темнел в уголке глаза обломок…

Ярр сделал глубокий вдох, упёрся поудобнее ладонями в торец гроба… и толкнул его на Мост. Поставил на него ногу сам… С неба упало двойное карканье.