Прекрасная идея (джен)

Поезд, издав губок, остановился. Айрини качнуло, она схватилась за сидение и сморщила нос от едкого запаха дыма. Подхватила чемодан, отмахнувшись от услуг смазливого попутчика, и выпорхнула из купе прямо в объятия дяди Роджера, который чемодан все-таки отобрал. Прохожие оглядывались и улыбались: наверное, со стороны казалось смешным, когда рыжая пигалица виснет на коренастом, плотном и серьезном человеке средних лет. Айрини вызывающе посмотрела вокруг и расцеловала дядю Роджера в обе щеки.

— Дядечка, миленький, что же ты как постарел!

Он нахмурился. Айрини знала, что он не это хотел бы от нее услышать, но если это правда? Дело даже не в том, что морщин у него прибавилось и плечи как-то ссутулились, но взгляд... Все существо Айрини бунтовало при виде мрачной усталости в его взгляде, прежде таком веселом и светлом.

Он улыбнулся — тенью прежней улыбки.

— Студенты пьют мою кровь. Устал с ними биться. Как Гельстен, милая?

— Наконец разобрали мост, — Айрини хихикнула, вспоминая, как полтора года назад участвовала в "живой цепочке", не давая открыть эту махину — как выяснилось, плохо построенную и опасную. Она хотела тут же перейти к тому, что ее больше всего сейчас заботило, но решила сначала "прощупать почву". Поэтому, усевшись рядом с дядей в его автомобиле, спросила осторожно:

— А как там Тереза?

Улыбнуться дядя Роджер уже не смог. Коротко бросил:

— Здорова.

И прозвучали его слова так, что Айрини молчала до самого конца пути. Она предпочла любоваться Корлингом, хотя, откровенно говоря, на что тут любоваться: громады зданий, даже самых красивых, все казались серыми в весенней мороси, а дорогу запрудили вместе с неуклюжими экипажами гудящие автомобили. На обнаженные, беззащитные деревья было почему-то горько смотреть.

Небольшой, но уютный и вполне современный дом, где поселились дядя и его молодая жена Тереза, стоял на тихой улочке неподалеку от университета. Когда им отворила горничная, дядя Роджер вполголоса спросил у нее:

— Миссис встала?

Айрини повела носом. Ее много раз в детстве оговаривали за это, но она находила, что если у них такая фамильная черта — забавный лисий нос — грех этим не воспользоваться. Вон у дяди такой же, и он тоже им порой смешно дергает.

Но в эту минуту Айрини было не до смеха. Уже давно перевалило за полдень, а Тереза, как она знала, раньше уже в восемь была на ногах! В прошлые приезды Айрини они с дядиной женой к полудню успевали переделать кучу дел. Неужели после случившегося три месяца назад Тереза так изменилась?

Этот вопрос Айрини вновь задала себе, когда увидела дядину жену, ожидавшую их в гостиной. Тереза, откинувшись на спинку дивана, казалось, была совершенно безразлична к тому, что в доме гостья. Светло-желтое утреннее платье мягко оттеняло ее лицо — прекрасной формы, с четкими и чистыми чертами; густые, вьющиеся каштановые волосы были небрежно заплетены в косу и перехвачены кружевной лентой. Она пила чай, и ее губы были розовыми и чуть влажными.

Но она едва повернула голову, когда они вошли, и не потянулась, как раньше, чтобы дядя поцеловал ее, и от черных ее глянцевых глаз повеяло лютым холодом, как от февральской ночи. Дядя Роджер снова обратился к горничной: спросил про гостевую комнату. Айрини показалось, что он боится остаться наедине с женой и с ней.

Да, у них в доме стало гораздо хуже, чем она себе представляла. Но теперь Айрини пуще убедилась, что ей в голову пришла очень вовремя пришла совершенно здравая идея. Да что там, прекрасная идея: из трех несчастных сделать троих счастливых.

И так как откладывать дела в долгий ящик Айрини никогда не любила, то сразу же и заявила:

— Я хотела вам кое-что сказать по поводу Гельстена. Недавно мы с Августой побывали там в сиротском приюте, ну знаете, с нашим фондом... Там появилась девочка, у которой в пожаре погибли родители. Ей лет восемь. Очень тихая и очень хорошенькая. Думаю, вы должны ее удочерить!

Айрини замолчала и помотала головой, чтобы понять, достаточно ли была убедительна. Кажется, не совсем. Дядя Роджер смотрел на нее так, точно она сказала самую большую глупость в своей жизни, а Тереза... просто с отвращением.

От несправедливости щеки Айрини мгновенно вспыхнули, и она начала торопливо, сбивчиво настаивать... То есть пытаться объяснить:

— Вы не понимаете! Мне не к кому больше обратиться, Августа не замужем, да и детей не особенно любит, Сандра сейчас в Бергии с Эдом, своим мужем... А девочку надо выручать! Она не подкидыш, не с городского дна, ее отец был честным человеком, отделывал дома... Просто случилось несчастье! Ее брат в восточным колониях, ему написали, но он так и не ответил. А девочку травят! Она тихая, безответная, над ней издеваются и не прощают никакого промаха. Как раз когда мы вошли, эти звереныши взяли ее в кольцо, показывали пальцами и кричали: "Позор! Позор!" На ее месте я схватила бы полено из камина и подожгла этот дурацкий приют ко всем чертям!

Айрини остановилась, сопя от возмущения: ей горло перехватывало и руки сжимались в кулаки, когда она вспоминала омерзительную сцену. Она снова вгляделась в лица родственников: дядя Роджер, потупившись, играл пальцами, а вот Тереза только чуть нахмурилась, а потом пожала плечами:

— Поджечь приют днем? Всех успеют вывести, да и очевидно, кто в этом виноват. Я бы предпочла мышьяк. В кастрюлю супа. Ночью.

Дядя Роджер кашлянул.

— Скверные фантазии, Тесси. Ладно. Мне нужны два дня, Айрини, чтобы собраться и отменить занятия. После я поеду с тобой и взгляну на эту девочку. Тесси, а ты поедешь с нами?

Тереза ответила ему очень мрачным взглядом.

— Спасибо, но я думаю, вы и без меня справитесь.

— Если ты против...

— Тебе важно мое мнение? — Тереза спросила, точно выплюнула яд. — Я не против.

* * *

Раньше у дяди с Терезой было так весело, что совершенно не хотелось возвращаться в провинциальный Гельстен, Айрини уезжала только из деликатности. Пусть ее и считали бестактной, но она все же понимала, что дяде Роджеру и Терезе не терпится снова остаться вдвоем, а не развлекать ее — что они, впрочем, отлично умели. Еще полгода назад, хотя Терезе здоровье уже не позволяло, по общему мнению, принимать гостей, она и дядя Роджер могли самое унылое занятие, вроде игры в шахматы или похода в оперу, превратить в веселый праздник. Бывало, они начинали перебрасываться шутками, тихо комментировать жесты и выражения друг друга, дядя Роджер припоминал какие-то байки его студенческих времен — и вот уже Айрини покатывалась со смеху. А порой она украдкой любовалась, как высокая, сложенная, как статуя, Тереза величаво подходит к креслу мужа, опирается полной белой рукой на спинку, и они целуются, думая, что Айрини не замечает, и столько было нежности в каждом их движении...

А теперь Терезе точно весь мир стал врагом. Она выходила к завтраку и обеду, но после запиралась у себя или уезжала, и дядя Роджер не спрашивал, куда, только горестно посматривал на часы, когда она задерживалась очень уж надолго. Возвращалась она, вопреки первым опасениям Айрини, не пьяной, от ее плаща и волос пахло скорее сыростью и лесом.

Айрини не терпелось поговорить с ней, узнать, что происходит, но дядя в первый же день запретил любые расспросы.

— Ты должна понимать, у нее огромное горе. Она еще не пришла в себя.

— У тебя тоже горе, — удивилась Айрини. — И выглядишь ты совсем скверно, но ты же так себя не ведешь.

— Мужчина обязан держать себя в руках. И мое горе все-таки не может сравниться с тем, что пришлось пережить ей.

— Разве ты меньше любил этого ребенка?

Дядя тяжело вздохнул:

— У матери с ее ребенком, даже нерожденным, особая связь. Ты когда-нибудь это поймешь. Давай сменим тему.

Айрини шумно и сердито засопела. Однако дядю она привыкла слушаться, может, потому что он всегда больше всех баловал ее... То есть, конечно, глупо кого-то слушаться, когда тебе самой двадцать пять, но трудно изменять детским привычкам. Тем более, скоро благодаря ее прекрасной идее жизнь дяди и его жены должна была круто измениться.