Особенный (джен)

До Кардиффа пришлось добираться сперва на автобусе, а после стопом. Документов-то никаких не было на дочку. Вообще-то Светофор обдумывал этот вопрос, но вариантов особо не нашлось. Разве что Элли привезёт, если осмелится. В любом случае стоит подождать, пока Джонсы слегка успокоятся. В частный сад возьмут и так — лишь бы деньги отстёгивали, а до школы ещё целый год.

Первые пару дней жили у знакомых, а после Светофор снял квартиру — тесную, маленькую, но всё же хоть какой-то свой угол для них двоих. Гретта с интересом изучала новый мир, и всё её приводило в восторг: широкий, как море синий залив, крикливые чайки над пристанью и надписи с двойными буквами, так непохожие на вывески на родном языке. Она уже весь алфавит знала и умела читать немного. Светофор научил её подписывать своё имя. А ещё они рисовали мелками на асфальте забавных зверей и пускали мыльные пузыри с пристани. Давным-давно он не был так счастлив, а, может, и вовсе никогда.

Завели свою собственную семейную традицию. Каждый раз, когда Светофор возвращался с работы и забирал дочку из сада, домой они шли через Русалочью пристань. Глазели на корабли и башню с часами и покупали какие-нибудь безделушки с торговых лотков. Больше всего Гретте нравились фигурки из каштанов, которые продавал седой бородатый старик. Иногда они даже сочиняли сказки про этих человечков вместе. Светофор придумал им большой мир — старый заброшенный парк, заросший колючими кустами. Кроме человечков жили там разные звери: белки, медведи и волки. Вот только все они были «чуть-чуть понарошку», как говорила Гретта. То есть, ненастоящие, а тоже вроде игрушек. Так вот, Гретта помогала придумывать имена и приключения, если Светофор тормозил. В этом уютном плюшевом мирке царили дружба и добро. А злодеи (например, как старый ворчливый лис с надорванным ухом, которого забыл в парке жестокий мальчишка) если и появлялись, то быстро перевоспитывались.

На день рождения дочки, на её четыре года, Светофор повёл её в парк аттракционов. Раньше она почему-то там не бывала. Её всё удивляло и радовало: и карусели, и сладкие карамельные яблоки, и чёртово колесо. А ещё тир с воздушными шариками. И хоть они ничего и не выиграли, зато здорово повеселились. Задорный смех дочери наполнял сердце теплом. Светофор подхватил её на руки и закружил.

— А бабушка с дедушкой, почему не приехали? — спросила Гретта, когда он опустил её на землю.

Врать ей совсем не хотелось — неправильно это, нечестно. Светофор замялся и прикусил губу, раздумывая.

— Ты бы хотела их увидеть? — вместо ответа спросил он.

— Не знаю, иногда да, а иногда нет.

— Но… ты по ним скучаешь? — уточнил Светофор.

— Иногда, но с тобой всё равно лучше. Они всё время кричат и ругаются, и совсем не радуются, — призналась она, сердито дёрнув ленту воздушного шара с изображением мультяшного ослика.

Светофор не стал больше допытываться и взял дочку за свободную руку.

— Пойдём домой? Будем есть торт! — воскликнул он, пощекотав её, а Гретта подпрыгнула и проскандировала:

— Торт! Торт! Торт!

В подарок она получила кукольный замок, о котором все уши ему прожужжала. Пришлось работать без выходных, но всё же денег он наскрёб. Пусть мечты сбываются — правил и запретов с Гретты и так уже хватит. У ребёнка должно быть детство.

Осень в Кардиффе выдалась чудесной — красочной, тёплой. Хотелось бы задержаться здесь на Рождество, но рисковать тоже не стоило. Лучше переезжать постоянно, чтобы полиция не нашла. Что сказать Джонсам, как их убедить, Светофор не знал. Нет у него подходящих слов и не будет. Они его с первого дня возненавидели. А он ведь просто хотел видеться с дочкой и принимать участие в её жизни. Но бегать и прятаться вечно тоже невозможно. Это же не кино, и какого-нибудь околокриминального дружка, который штампует липовые доки, у него точно не было.

Глядя, как Гретта весело скачет по лужам, Светофор решил, что в запасе у них есть неделя-другая, а там будет видно.

* * *

До Рождества дотянуть не успели всего-то два дня. Хмурым декабрьским утром, когда за окном завывал ветер, а по подоконнику ударяли холодные капли, в дверь постучали. Иногда к ним приходили гости — знакомые и приятели из тусовки, но вряд ли они бы заявились так рано. Что-то не так — ясно сразу.

Гретта сидела в комнате и разрисовывала раскраску с тропическими птицами, смотрела мультики по телику, а Светофор пытался приготовить блинчики со смешными медвежьими рожами — вчера только купил формы. Настроение было прекрасное — он даже напевал вполголоса, зажав в зубах сигарету.

Стук повторился, и Светофор, кинув лопатку на кухонную конторку, поплёлся открывать. Дочке велел сидеть в комнате. За дверью оказалась женщина в строгом брючном костюме с какой-то папкой в руках.

— Меня зовут миссис Стоун. Я из опеки, — представилась она.

А Светофор опустил глаза. Твою же мать! Приехали. Однако постарался сохранить равнодушный вид и буркнул, дымя сигаретой:

— И чего надо?

Миссис Стоун строго поджала губы.

— Я знаю, что девочка здесь. Девочка, которую уже два месяца ищет полиция.

— А если и так, то что? Гретта — моя дочь и она будет жить со мной.

— Её опекуны с этим не согласны и намерены подать в суд.

Светофор скупо усмехнулся. Тоже мне, удивила.

— Полиция ждёт внизу, так или иначе вам придётся меня впустить.

Светофор устало вздохнул и глубоко затянулся, стряхнул пепел на затоптанный старый линолеум. Хрен бы с ним — фараоны его не пугали, но вот Гретта… Ни к чему ей этот спектакль.

— Заберёте её перед Рождеством? Я не хочу ей праздник портить.

Миссис Стоун качнула головой и поправила очки на переносице.

— Я всего лишь посмотрю, как вы живёте. И решение принимаю не только я, если уж на то пошло.

Светофор молча посторонился. С кухни потянуло горелым и, выругавшись, он метнулся к двери. Чёртовы блины!

Миссис Стоун расценила это как приглашение войти. Когда Светофор вернулся в комнату, она трепалась с Греттой, сидя на заваленном шмотками кресле. Он вздохнул, прислонившись к косяку, и не стал вмешиваться. Если бы Гретта была в саду, он бы, не раздумывая, выпер эту тётку за дверь. Но теперь не хотел напугать дочь и испортить ей праздник скандалом. Вот же!.. Надо было уезжать раньше. Сам виноват, дурак!

Гретта сделала большие глаза и спросила громким шёпотом:

— Папа, а кто это?

— Соседка. Пришла за солью, — хмуро бросил он.

Миссис Стоун просмотрела детские рисунки, окинула взглядом комнату, хоть и захламлённую, но чистую и, качнув головой, пригласила его на кухню. Светофор там окно открыл, чтобы запах гари выветрился.

Миссис Стоун мимоходом заглянула в холодильник и обнаружила там вчерашнюю кашу и яблоки, хлеб и сыр.

— Негусто, — вынесла вердикт она. Бросила взгляд на стоящую на столе миску с тестом и разлитое молоко. — Я ожидала худшего.

— Чего?

— Бутылки, шприцы и прочее. Обычно меня вызывают к таким родителям, — пояснила она и притворила дверь. — Какие планы на праздник? В магазин собирались?

Светофор изумлённо уставился на неё.

— Зачем душу травите? Я уже понял, что Гретту заберут, — опёрся руками на стол и опустил голову. — Дайте хоть попрощаться по-человечески!

Миссис Стоун вновь поправила очки и задумчиво кивнула.

— Я же не зверь. Вижу, что девочка тебя любит, и ты стараешься, как можешь. Работа есть? — быстро перешла на «ты» она.

— Есть. Ящики в порту разгружаю. А Гретта ходит в садик. У нас всё хорошо! — отчаянно заверил Светофор.

— Хорошо, — повторила миссис Стоун. — Я приду завтра. И не стоит делать глупостей. Ты ведь не хочешь, чтобы её забирали с полицией?

Светофор резко мотнул головой, в горле комок встал, даже слова не вытолкнуть — не поблагодарить.

Миссис Стоун распрощалась, а Светофор, глянув в окно, заметил патрульную машину. На вокзале наверняка тоже проверяю доки, но можно отправиться стопом…

Бессильно упав на стул и обхватив голову руками, он пытался сообразить, что же делать. Бежать снова? Но миссис Стоун права, как ни крути. Рано или поздно их поймают. Ни к чему в жизни Гретты эти драмы. Всё, что он мог сделать — провести последнее Рождество с ней. Взгляд упал на маленькую искусственную ёлку, украшающую подоконник. Бумажные гирлянды они вместе делали. Пусть Гретта запомнит этот праздник, а не то, что будет после.

— Папа, папа, а когда мы пойдём на каток? — воскликнула Гретта, маленьким жёлтым вихрем влетев на кухню. Она уже оделась сама в свой лимонный комбинезон и малиновый свитер и выжидающе топталась на месте.

Светофор попытался состроить улыбку, будто ничего не произошло.

— Сейчас, позавтракаем и пойдём.

— Я могу помыть посуду, — деловито приосанившись, предложила Гретта, а Светофор погладил её по голове. Из оставшегося теста получились не такие уже скверные блины, особенно, если залить кленовым сиропом.

Светофор выполнил обещание, и они отправились на каток. Хотя бы здесь было ощущение настоящей зимы, а не загостившейся осени. Гретта стойко воспринимала неудачи, не ныла, а наоборот веселилась, и Светофора заразила своим задорным смехом. Солнце и есть. Если уж на то пошло, он сам катался едва ли лучше неё.

Пообедали в кафе и в последний раз прогулялись по пристани и центральным улицам, украшенным гирляндами. А когда вернулись домой, смотрели рождественскую сказку про старика Скруджа. В особо стрёмные моменты дочка прижималась к нему, и Светофор её обнимал. Предлагал даже выбрать что-то повеселее, но Гретта упрямо мотала головой. С характером девочка — это хорошо.

После того, как грянули салюты, Светофор уложил дочку. За окном всё ещё расплывались разноцветные всполохи, а Гретта уже мирно сопела, прижав к груди плюшевого щенка. Светофор же полночи уснуть не мог — всё крутил в голове, что ей завтра сказать.

Гретта проснулась раньше: тихонько напевала под нос, глядя на падающий за окном снег. Вот и зима пришла.

— Папа, а я сегодня сделала тосты сама, — похвасталась она, когда Светофор проснулся. — Я и тебе сделала.

Светофор рассеянно потрепал дочку по голове и похвалил. Потёр виски и сел на кровати.

— Гретта, такое дело, придётся нам вернуться домой.

— К дяде Джиму?

Светофор покачал головой, а Гретта запрыгнула на кровать и внимательно уставилась на него.

— Нет, прости. Твои бабушка и дедушка, видно, по тебе соскучились, — постаравшись унять эмоции, произнёс он.

Улыбка Гретты сразу погасла, и Светофор тронул дочку за плечо, прижал к себе.

— Но мне нравится здесь, с тобой! — упрямо воскликнула она.

А что он мог ответить? Была б его воля, так, конечно, они бы остались здесь. Уэльс похож на рай, честное слово, и они были здесь счастливы. Без всех этих нравоучений, бесконечного колеса труда и целей и прочего, прочего, прочего. Только они вдвоём — семья. Что-то должно было случиться: за счастье надо платить.

Светофор гладил дочку по голове, так и не придумав ответ. Гретта доверчиво прижалась к нему, перебирала черепки браслета, который он вчера забыл снять. Он бы хотел укрыть её от всего мира, но, вероятно, самое сложное — просто отступить. С ним у Гретты не будет покоя и уверенности в завтрашнем дне — только маленький кусочек свободы и жизнь в бегах, которая в любой момент может рухнуть, и острыми обломками завалит их обоих.

Звонок требовательно тренькнул, и Светофор, будто очнулся после долгого сна.

— Прости меня, солнце, и помни, чтобы они не говорили, я тебя люблю.

Гретта захныкала, потянув к нему руки, и у Светофора сердце упало. Отступать поздно, да и некуда.

Вчерашняя тётка из опеки разговаривала ласковым тоном, а у Гретты в глазах блестели слёзы.

— Это не навсегда, я к тебе приеду, — пообещал он, чтобы хоть немного утешить дочку, сжал её упрямо стиснутый кулачок в своей ладони.

Гретта всхлипнула и прерывисто вздохнула.

— Я тебя люблю, вот так — раскинув руки в стороны, сипловато выговорила она.

— А я ещё больше, — улыбнулся Светофор и щёлкнул её по носу. — Не грусти.

* * *

Гретту увела миссис Стоун, а строгий и хмурый немолодой констебль напомнил, что опекуны (дед с бабкой) намерены довести дело до суда. Это, на самом деле, не очень-то взволновало. Посадят его, что ли, за то, что свою же дочь увёл? Ну, бред! Такой вариант Светофор даже не рассматривал. Однако с Греттой точно запретят видеться. А больше ведь и смысла-то никакого в жизни нет.

В пустой квартире было тяжко, а на душе скверно. Когда солнце уходит, наступает ночь. И для него она наступила.

Когда дочка была рядом, Светофор старался держать себя в руках. Почти и не пил, не говоря уж обо всём остальном. Но теперь гнетущую пустоту требовалось чем-то заполнить.

Кажется, это случилось на третий день после Рождества. Светофор болтался по округе изрядно навеселе. Зачем его понесло к заливу, чёрт знает. Хотел поглядеть на вид, что ли? Скользкие, едва присыпанные снегом камни разлетались под подошвой ботинок. Он и кидал их в воду, да оступился и полетел вниз. Вода оказалась тягучей, тяжёлой и плотной, словно болотный ил. На миг почудилось, что и впрямь, угодил он в болото. Барахтаясь в обжигающе-ледяных объятьях залива, Светофор зацепил краем глаза силуэт на берегу. Неясный, тёмный. Небо с землёй поменялись местами, и как он выбрался, сам не понял.

На берегу стоял старик-рыбак, задумчивый с покрытыми густой серебристой щетиной впалыми щеками и светлыми голубыми глазами.

— Ну и угораздило тебя, сынок, — покачал головой он. — Чего тебя понесло в воду, не лето ведь?

Светофор дрожал, обняв колени, и обессиленно мотал головой.

— Давай-ка руку, да пойдём.

— Куда?

— Домой, — ответил старик, не уточняя, и Светофор принял протянутую ладонь.

Вместо этого они почему-то очутились на вокзале. Светофор огляделся, но старика и след простыл. На улице стояла глубокая ночь, а зал был пуст, не считая парочки бродяг, дремлющих на куче какого-то тряпья прямо на полу.

В поезде он глотал обжигающий бренди из фляжки и пялился в окно. Нахлынула вязкая до тошноты горечь и свинцово-тяжёлая усталость. Никогда прежде сердце у него болело, а вот сегодня заныло.

Ни сил, ни желания что-либо делать не осталось. Дорога утомила, хотя до дома он ещё не добрался. Впервые за два месяца Светофор включил телефон и набрал номер брата. Было, кажется, раннее утро, даже не рассвело. Бродяга явился на зов и даже не ворчал, по обыкновению. Всю дорогу молчал. Значит, дела совсем худо. Привёз в их со Сказкой квартиру.

«Приведи себя в порядок», — буркнул Бродяга, толкнув его в плечо. — «Утром поговорим».

Светофор не стал спорить. После купания в ледяной воде он мечтал о горячем душе. А после и спать завалился на любезно расправленный диван. Когда проснулся, в доме царила суета и гам. Мамкины причитания слышались даже сквозь закрытую дверь. Светофор поднялся, потёр руками лицо и сделал глубокий вдох. Что ж, пришло время собирать камни. Он отворил дверь и вышел к страждущей публике.

— Что ты натворил, Рик?! — заламывала руки мамка. — Мы ведь пытались с ними договориться по-хорошему! Добиться совместной опеки.

— Ну да, пытались, — сделал акцент Светофор и, прислонился спиной к двери. — Толку от ваших попыток?

— Они хотят, чтобы тебя лишили родительских прав, — хмуро вставил отец.

Светофор прикрыл глаза, покачал головой. Честно, хотелось послать их всех к чертям собачьим, и он едва сдерживался.

— И они настаивают на принудительном лечении, — печально и даже, будто виновато, добавила мамка, отведя глаза.

Отец ободряюще сжал его плечо.

— Мы ещё поборемся, сынок.

Светофор лишь понуро кивнул. Всё это слова, но что им противопоставить Джонсам? Элли во всей этой канители не участвовала. Похоже, она решила откупиться за свою счастливую жизнь и пожертвовала дочерью. От-ка-за-лась. Сама. Светофор сколько не пытался, понять не мог, как это. Без Гретты у него и жизнь не жизнь, так — подобие. А Элли так легко её скинула на предков и позабыла, словно она ей чужая. Джонсы решили вылепить из Гретты лучшую дочь, внучку точнее, чем из неё. А Гретта чего хотела? Кого это волновало, кроме него? И с кем ей будет лучше?

Жертву во имя любви всё же принести пришлось. Светофор согласился на лечение. Обещали, что с Греттой тогда дадут видеться. Но обещания их гроша ломаного не стоили.

Пока он откисал в больнице, в адском круге одного и того же дня, предки пытались добиться совместной опеки. То есть, чтобы Гретта могла и с ними жить и с Джонсами по очереди. Про Светофора, конечно, и речи не шло. Его как-то сразу вынесли за скобки. И жертва оказалась напрасной. К дочке его так и не пустили — всё какие-то выдуманные предлоги изобретали. Светофор нашёл способ, как и в прошлый раз. Приходил иногда к школе, в которой она училась, и ждал большой перемены. Гретта его встречала, они сидели на лавке, болтали, играли немного и выдумывали всякие дурацкие истории с комичным финалом, чтобы не было уж совсем грустно. Светофор её к музыке приучал помаленьку. Слушали, поделив наушники. И вскоре узнал, что сама она записалась в музыкальный класс.

Два года прошло, три и предки добились того, что Джонсы порой отпускали Гретту к ним на выходные. Светофор появлялся так часто, как мог, однако давно уже потерял фарватер и мотался без цели и смысла по миру.

Друзья-приятели давно выросли, завели семьи, работу настоящую заимели и всю эту серьёзную жизнь. А он остался прежним: с пятнадцатилетними ему куда проще, чем с тридцатилетними. В тусовке подрастала новая смена, и был он им проводником и другом. О, если бы жизнь повернулась иначе, Светофор хотел бы стать учителем или воспитателем. С детишками у него всегда ладилось — понимали они друг друга.

У Бродяги со Сказкой малыш родился, и Светофор обожал племянника: игрушки дарил, сидел с ним, когда мог и на руках таскал. Славный у них пацан получился. А предки, кажись, нашли в нём отдушину. Светофор их не винил, ведь Гретту они почти и не знали. Хотя и обидно было чутка. Что ж, зато они есть друг у друга, тайком, урывками, но всё же есть. Вдвоём против целого мира.