Двадцать лет выдержки (гет)

Снег... И мы беседуем вдвоём,

Господи, спасибо, что живём!

Э. Рязанов

И почему я решила, что зимой возле моря — страшно? Неправда. Есть своя красота и в грозных зимних штормах, и в трогательной решимости бесчисленных снежинок, спешащих навстречу свинцовым волнам и бесследно исчезающих в пучине. И в опустевшем, будто бы вымершем, пляже. И в мокром лесе, притихшем до весны, сохранившем кое-где желтую осеннюю листву и алые ягоды. Мы могли бы поселиться и в более тёплой стране, на каких-нибудь банановых островах, в краю вечного лета, ведь с нашей способностью к трансгрессии перед нами открыт весь мир. Но у этого места есть особая притягательная сила, даже, пожалуй, своя магия. И, несмотря на мои опасения, Северусу здесь тоже понравилось. Возможно, из-за того, что я слишком часто думала о нём, когда жила здесь в последний год этой жуткой войны. Его не смутило даже наличие на первом этаже нашего жилища ресторанчика для магглов — видимо, за все эти годы он привык воспринимать мою работу как неотъемлемую часть жизни, моей и своей. И потом, он всегда может уединиться наверху, в магической части дома, о существовании которой наши гости даже не догадываются. Но после шумного лета даже более весёлым и общительным людям хочется передышки. И поэтому просто замечательно, что сейчас на сотни миль кроме нас нет ни одной живой души.

Рождество здесь празднуют после Нового года, но мы будем отмечать его завтра, вместе с нашими соотечественниками. Раньше Северус терпеть не мог Рождество и никогда его не отмечал. И сегодня весь день, пока шла подготовка, он брюзжал, что не желает принимать участие в этих детских забавах, что маг, отмечающий религиозные праздники, выглядит глупо, и вообще, религиозность магов, которые знают о мироздании куда больше, чем маггловские священники — это нонсенс. Но, когда я начала наряжать ёлку, он заявил, что я понятия не имею ни о сочетании цветов, ни о композиции, оттеснил меня и взялся за дело сам. Я хотела было обидеться, но передумала, выразив только надежду, что сушёных нетопырей и скорпионов на нашей ёлке не будет. Ёлку, а точнее шикарную пушистую сосну, для нас раздобыла Кики. У неё и на новом месте огромное количество поклонников: не только домовые, которые здесь выглядят несколько иначе и больше похожи на людей, но и лешие, и даже — один водяной. Но наша красавица держит себя в строгости и старательно воспитывает сына. А вот, кстати, и он! Добби-младший с упоением ползает по ковру и пытается оседлать огромного вальяжного черного кота по кличке Слизерин. Кот не сопротивляется, только периодически стряхивает с себя непрошеного седока, метёт хвостом и косит жёлтыми глазами то в мою сторону, то в сторону Северуса, прикидывая: «А что сделают со мной хозяева, если я всё-таки стукну лапой этого надоеду?» Добби-младший — пожалуй, первый домовик, получивший свободу при рождении, вместе с чепчиком, ползунками и распашонкой. Я надеюсь, он будет хорошим приятелем моему малышу.

Но вот Кики принесла нам кофе и отправилась укладывать в постель своё сокровище, которое тут же протестующее завопило.

Северус лениво просматривает газету. «Ежедневный Пророк» приходит к нам с опозданием на сутки. Но это не существенно: на родине, к счастью, давно уже не происходит ничего особенного. Имя моего супруга всуе тоже никто не поминает. И слава Мерлину. Мне хватило той статьи Риты Скитер, которая была опубликована летом. «Снейп: мерзавец или святой?» Подумать только! Нашлась тоже высшая инстанция! Бездарная писака с грязным языком! Сев был в бешенстве, а он ведь тогда только-только от ран оправился. Насилу успокоила, пообещав выслать ей в подарок бутылочку отравленной медовухи — по нашей доброй традиции. Но мы потом передумали: жалко стало на эту дуру благородный напиток переводить….

Но вот газета отложена в сторону. Мы сидим перед камином в уютных креслах, смотрим на огонь и пьём кофе из маленьких чашечек. Я думала, что нам — двоим одиночкам — будет трудно постоянно, изо дня в день, находиться рядом. Но это оказалось легко и естественно, как будто так было всегда.

— Роз, мне прислали приглашение из Международного магического университета. Предлагают возглавить кафедру экспериментального зельеварения. Я, пожалуй, соглашусь.

— А где он находится, этот твой университет?

— Никто не знает, кроме ректора. Он засекречен. Но это не важно: они берутся оплачивать ежедневные транспортные расходы и предоставлять порталы.

— Но тебе же придётся вести занятия!

— Мой колдомедик считает, что я уже вполне могу читать лекции.

— Я сама с ним поговорю. На всякий случай. Мне совершенно не хочется, чтобы ты потерял голос и потом до конца жизни изъяснялся на языке жестов или шипел по-змеиному!

— Да брось ты! Хватит со мной носиться! Не могу же я до бесконечности сидеть у тебя на шее! К тому же, скоро нас станет трое, и ты какое-то время вообще не сможешь работать!

— Ну, ладно, так и быть! Только никаких индивидуальных занятий с хорошенькими студентками!

— А я не провожу индивидуальных занятий. Принципиально.

— А окклюменция?

— Исключение, которое только подтверждает правило. И вообще — не напоминай!

Я отставляю свою чашечку и пересаживаюсь к нему на колени. Он осторожно проводит рукой по моему животу, пока ещё не слишком заметному:

— Не боишься? Немногие в твои годы на это решаются…

— За себя — нет. Я столько лет была подругой шпиона, что, по-видимому, исчерпала свой лимит страха. Надеюсь на своё здоровье и твои зелья.

Неожиданно он подхватывает меня на руки и несёт к постели. Не левитирует, а именно несёт на руках.

— Уронишь!

— Ещё чего! Чушь какая!

Вот ведь! На первый взгляд, как и прежде — худощавый, как подросток. И откуда только сила берётся?

— Тамплиер…

— Давненько ты меня так не называла!

— Думала, что тебе не нравится…

— Я притворялся, что не нравится. Обидно было, что это прозвище ты придумала, а не она…

— А теперь?

— А теперь — нет. Теперь ты — мой Храм…

Неверный свет догорающего камина бросает тени на стены. В углу загадочно поблескивает ёлка. Где-то за окном шумит море, продолжают свой полёт снежинки. А мы — одни на целом свете. Пока ещё наша близость вполне безопасна для будущего наследника, и всё же мы очень осторожны. Скоро, совсем скоро, нам придётся на время оставить подобные вольности. Мы не знаем, девочка у нас будет или мальчик: маггловские приборы для нас бесполезны, а использовать магию для диагностики опасно, можно навредить малышу. Северус мечтает о сыне, хочет быть ему настоящим отцом, не таким, какой был у него самого, избавить от повторения собственных ошибок. Надеюсь, его мечта сбудется.

Ласковые бережные прикосновения, торопливый шёпот. И вновь — эти огромные волны, уносящие нас к звёздам, волны нежности и наслаждения. Кажется, что у нас не только одна кровь, но и общее дыхание, и даже — одно большое сердце на двоих. Стоило прожить полжизни, чтобы научиться так любить, так понимать и чувствовать друг друга. Когда с моим любимым произошла эта перемена? Когда он перестал носить маску падшего аскета и бояться своих чувств? Когда разрешил себе быть счастливым? Это война его, наконец, отпустила — или первая любовь? Или, может быть — обе? А… не важно. Нашла тоже время задавать такие вопросы! Он, правда, всё ещё вздрагивает, когда я случайно касаюсь губами его шрамов, но тут же успокаивается, предоставляя мне возможность снова и снова зачеркивать при помощи поцелуев страшные воспоминания. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь окончательно их победить, но я очень стараюсь.